ручной волк

      сережа улыбается, закрепляя тонкий кожаный поводок на ошейнике. он облизывает губы и чуть тянет, заставляя олега уложить голову на одно из колен разумовского. волков целует выступающие чашечки и расфокусированным взглядом смотрит на парня. сейчас его парень кажется особенно притягательным. спокойный, властный и полностью управляющий ситуацией — такого сережу удается увидеть крайне редко, но каждый раз волкову кажется, что он смотрит на бога.       олега ведет лишь от одной мысли, что им управляют. а тем более, что этот кто-то его любимый сережа. вот только в последнее время в нем как будто бы что-то изменилось. он стал… более жестким? да, наверное именно так, и волков не сомневается, что это случилось под влиянием птицы. он тот, кто отравляет их отношения, но олег уже как-то даже привык. привык, что сережа его любит по-разному: птица одержим, разум просто любит, а тряпка нуждается в нем. может быть, тоже одержим, но по-своему. однако, олег уверен, все три личности действительно любят его, пусть у каждого из них эта самая любовь проявляется по-разному.       почему-то волков уверен, что, если бы он не устраивал птицу, то ноги его бы здесь не было. олег знает, что птица меняет людей как перчатки и использует всех ради своей выгоды и пока волков остается самым приближенным к сереже — это льстит. сам факт, что даже птица доверяет ему, раз держит на «коротком поводке» дает какую-то надежду на то, что у них получится изменить их взаимоотношения; что птица смягчится и перестанет видеть в олеге лишь расходный материал, который можно будет с легкостью заменить, если он того захочет.       и, на самом деле, олег действительно боялся того, что однажды птице наскучит играть с ним, что довольно быстро найдут замену. олег этого не хотел, как и не хотел понимать, что одержимость птицы бралась из любви. обреченной, нездоровой, такой, какой не место в нормальных отношениях, но их отношения нельзя было такими назвать, потому что птица — психопат, а у олега руки по локоть в крови и он готов убить еще столько же, если его сережа (или кто-то из его личностей) этого пожелает. потому что олег — это ручной пес разумовского, готовый перегрызть глотки даже сам близким людям. своим людям, за которых олег еще пару месяцев назад мог отдать жизнь.       — как мне нравится твой взгляд, — тихо говорит сергей, укладывая холодную руку на щеку парня. поглаживает слишком ласково и бережно, а потом бьет по этой самой щеке наотмашь, — такой покорный. аж в яйцах звенит от удовольствия.       олег ничего не говорит.       он, если честно, не особо понимает, какая из личностей разумовского перед ним. птица и сережа во время секса вели себя похоже, однако, в действиях самого сергея было больше ласки. но сейчас олег не понимал. нежные касания быстро сменялись резкими ударами, заставляя кожу краснеть. и волков не то чтобы был против… ему просто нужно было знать, к чему готовиться. у птицы не было стоп-крана и он часто переходил границу, делая больно. но олегу это нравилось. нравилось до шрамов на собственном теле, до крови, до сорванного голоса, потому что действительно было физически больно. и что самое главное: птица всегда бил больно, рассекал кожу и наблюдал за струящейся кровью, но морально он никогда не переходил границу. олег это видел. сам пытался выводить птицу на эмоции, но получал лишь физическую боль, а ведь птица далеко не тупой вышибала, и олег знает, что тот умеет давить морально. потому что видел, как птица ломает людей, как давит на больное, лишая всего самого дорогого. у волкова в этом было явное преимущество: ему был дорог сергей, а ему птица никогда не вредил. по крайней мере, с виду так казалось, а уж какой мозговой штурм происходил в голове разумовского — этого уже олег знать не знал.       — ну же, олеж, скажи: тебе нравится? — изящная, но в тоже время сильная ладонь проводит по щеке, опускается на подбородок, и чуть поднимает его голову.       олег взгляда не отводит от голубых омутов. они словно настоящий водоворот засасывают в себя, не давая возможности сбежать. такое чувство будто бы он находится в ловушке собственной любви. и так, в целом, и было. он обрекал — именно обрекал — себя на такую любовь. больную, не способную оставить сердце целым. птица ломал, не смотря на все старания разумовского попытаться вылечить. птица избивал до полусмерти, если его ослушаться, оставлял без еды или запрещал пользоваться медикаментами. но морально не унижал. ни разу олег не слышал, чтобы птица умышленно его оскорблял или того хуже принижал перед всеми. только в сексе мог отпустить пару грязных словечек, но олег понимал — его любят и все это лишь для того, чтобы добавить страсти в отношения.       — нравится каждое твое действие, — будто на автомате шепчет волков, а разумовский — нет, это птица, по ухмылке видно, — заботливо щелкает по носу. у птицы ухмылка всегда слишком выверенная: в ней читается превосходство, контроль над ситуацией. и в целом ведь все так и было. олег никогда не противился — пытался, по крайней мере, — потому что знал, что для собственной безопасности лучше соглашаться даже на самые безбашенные идеи сережи.       но он не ударил. явно остался доволен ответом. с души будто камень падает. все, о чем думает олег в такие моменты, — это как сказать правильно. сказать то, что порадует птицу, заставит расщедриться. птица тщеславен, его корона давит и это его слабое место. место, через которое олег может контролировать его. хотя этот самый контроль мнимый. олег хозяин ситуации ровно до того момента, пока птица это позволяет. это первый урок, который стоило выучить, чтобы ужиться с этой личностью. второй — молчать. молчать, даже если не нравится. олег все равно не в праве что-то изменить, а вот отхватить по лицу может запросто, потому что птица не терпит критики. его слово — это закон, а с законом спорить нельзя.       птица вновь натягивает поводок, и олег вздыхает рвано, вперед поддаваясь. он утыкается носом в живот разумовского и дважды повторять не надо. хватает лишь одного взгляда сергея, чтобы понять, чего ждут от олега.       руки слушаться не хотят. но он наспех расстегивает чужие брюки, лишний раз проклиная любовь сережи ко всяким блестящим побрякушкам — на задворках сознания мелькает мысль, что это повадки птицы, но ведь он ворон, а не сорока. однако, ремень звонко лязгает пряжкой, и олег облизывает пересохшие губы. иногда страшно становится от того, что будет происходить дальше, но если медлить, то ситуация может усугубиться. птица слишком не терпит заминок.       он опускает голову ниже, целуя вставший бугорок, который пока еще скрыт тканью нижнего белья, и ухмыляется слабо. на светлой ткани прекрасно заметно небольшое пятно предэякулята. птицу ведет так же сильно от того, насколько податлив олег. это льстит. очень даже. если ему нравится, может быть, он будет сегодня немного мягче, чем в другие разы? олег искренне надеется на это. хотя нежность от птицы сродни чуду, потому что подобного желания он не изъявлял, кажется, ни разу. даже сережа, наверное, не вспомнит ничего подобного от собственной личности.       волков осторожно достает член из трусов и каждый раз поражается его размерам. с виду и не скажешь, но у сережи он реально большой. не то чтобы олегу это не нравилось, но каждый раз почему-то страшно, что сережа его порвет. и на деле этот страх имеет место быть, потому что птица непредсказуем. но, кажется, остатки здравого смысла то и дело напоминают о том, что если птица регулярно хочет трахаться с волком, то стоит его пожалеть. и его действительно жалеют. тратят силы и время на растяжку, всегда добавляют уйму смазки и в целом боли в эти моменты олег не чувствует. больно становится, когда уже ближе к оргазму птица буквально начинает его втрахивать в любую ровную поверхность: стол, кровать, диван или просто возле стены. олег помнит, как в один из таких разов случайно разбил себе висок. птица буквально становится неуправляемым, но все равно любит.       олег целует уже покрасневшую головку и слышит тихий выдох, улыбается. интересно, насколько долго у разумовского уже стоит? олег был так увлечен собственными мыслями, что даже не замечал, как натянулась ткань черных джинс. и это очень льстило. если у птицы встал — ему нравится. и нравится не просто то, что олег поддатлив, а то что перед ним сам волков. не шура, который ненавидит разумовского так, будто бы тот лишил его семьи; не гром, от упоминания которого у птицы зрачки сужаются, а олег — его послушный пес, готовый на любые прихоти своего сережи.       — не заставляй меня делать все самому, — тихо произносит птица и чуть натягивает ремешок. олег снова покорно поддается вперед, позволяет сереже управлять собой. головка мажет по сухим губам, размазывая по ним предэякулят. олег облизывается. он послушно берет ее в рот, тихо выдыхая, и прикрывает глаза. как бы сильно волков не старался, полностью он не возьмет. рвотный рефлекс у него гораздо сильнее, чем у сережи.       на самом деле, иногда волкову кажется, что у разума в принципе нет этого самого рефлекса, когда он со спокойным видом берет полностью, утыкаясь носом в лобок. держит долго, горячо выдыхая на стоящую колом плоть, и смотрит так невинно своими голубыми глазами, будто бы это не он создал «сад грешников», будто не по нему плачет психиатрическая больница. и олег возвращается всегда в подростковые годы, когда птица себя еще не проявлял, а сережа действительно был невинным маленьким ребенком, который был даже не в силах защититься от нападок хулиганов. тогда все было намного лучше, чем сейчас.       у олега внизу тянет лишь от одной этой мысли, но сейчас всем управляет сережа, а потому стоит сосредоточиться на нем.       волков начинает двигать головой в одном темпе и глаза прикрывает, когда птица сжимает руки на черных волосах. немного оттягивает и до боли сжимает возле корней. слышать чужие тяжелые вздохи приятно. олег не видит, но знает, что птица откидывает голову на спинку компьютерного кресла и глаза прикрывает, наслаждаясь чужим ртом на собственном члене.       — блядство, возьми глубже, — просит птица и давит на голову олега, а тот кашляет. не может, не умеет. это злит, и волков это понимает, потому что хватка становится тверже, — это не просьба была.       и олег в целом понимает, что выбора-то у него и нет. старается взять больше, но давится. раздражает этим птицу и действительно боится, что тот придумает сейчас какое-то наказание.       но этого не случается. птица быстро «перегорает» и снова наслаждается тем, как олег берет до половины, надрачивает у основания и иногда спускается на яйца, массирует. волкову нравится слышать, как птица что-то говорит о том, что олег послушная шлюха и насколько сильно сам птица любит его драть. внизу живота тянет. олег сам не понимает почему, но подобное его заводить. действительно нравится слушать о том, что сергею действительно нравится. а олегу нравится думать, что птица действительно его любит.