Вина

Душенька думал, что всë пойдëт по плану. Он думал, что всë будет хорошо. Подумаешь, выкрал чемоданчик... Обсидиан вроде в красках расписывал ему, с дрожью в руках и звëздами в глазах, насколько мощная эта штука, да? Ну, наверное Секби отделается парой шрамов. Нормально. Не страшно. Ну всего лишь он всех напугал, устроив сумятицу и вспугнув абсолютно всех! Главное только, чтобы никто не заметил, как он выходил. А если и заметят - хрен с ними. Диамкей и так ему сжимает ладонь в утешительном жесте, а взгляд то и дело бросается на неприметный и примятый ковëр, под которым люк ведëт в путь-дорогу. Ну. Ладно. Не всего лишь. Душенька правда не думал, что взрыв выйдет... Таким. И что Секби так отлетит. И что Обси ТАК испугается. И что Клайд тут же вытащит арбалет, и пальнëт в его любимого, не думая. Но они спаслись! Они бежали! Заодно не стали ждать, что их начнут лечить. Душенька ведь знал, подозревал, думал наперëд и был почти-почти уверен, что банку с керосином кто-то всë же обронит на охапку соломы, вместе с тарелкой супа на стол судьи. Он просто позаботился о том, чтобы заранее пустить "дым" в суд, и под шумок скрыться, заметая следы. И он забыл. Закинул несчастный чемодан с ворохом кнопок и индикаторов в эндерчест, и забыл. Смылся на старое место, затем в ад, потом на его крышу, и вновь в оверворлд. И всë это время сжимая ладонь человека, ради которого на всë это пошëл. С кем он всë это прошëл. С кем они прятались и мчались, целились и убегали, глотали зелья невидимости и цепляли элитры, с кем друг друга ждали и надеялись, что стрела или меч не воткнëтся невовремя в спину, когда вовсе не ждали. И они никогда этого не дождутся друг от друга. Никогда. Зато дождутся другие. Его нашли. Раскопали. Доложили. Чëрт его знает, каким образом, но это случилось. О воре узнали, хрен пойми как, но узнали. Разнюхали, раскопали, догадались - не важно. Но о его секрете узнали. И что самое страшное - узнал Обсидиан. Он смотрит на него молча. Не мигая единственным глазом. Едва ли не буравя. Молча, совсем-совсем молча, без эмоций. Кажется, даже дыхание прервалось, которое в этой пещере обычно слышно черезчур громко. - О-Обси, я... Я-я могу всë объяснить!! Он перетаптывается с ноги на ногу, мнëтся, жуя губы. Каштановые глаза полны страха и паники, гремучей смеси вины, сожаления и слëз. Сердце упало куда-то совсем глубоко, даже ниже пяток и колен. И продолжает тянуться всë ниже и ниже, оттягивая вены и артерии, и Душенька слышит как трещат сонная и лëгочная, как натягиваются и рвутся сосуды, как холодеют конечности и как в груди сматывается огромный ком страха. - Обси, я честно.. Я правда не хотел никого обманывать! Пожалуйста, это было т-только ради нашей безопасности, я ПРАВДА не хотел воровать этот несчастный чемодан!.. А Обси стоит. Не шевелясь. Как статуя, самая настоящая. Безмолвная и безразличная. Только вытянулся слегка в сторону Душеньки, как делает всегда, когда хочет его слышать как можно лучше. Впитать своим естеством каждую капельку информации и звуков, которые тот издаëт. Почувствовать, распробовать все эмоции, которые тот чувствовал. Разгрысть самые яркие и громкие. А ярче всего Душенька сейчас чувствовал панику. - П-пожалуйста, Обси... Обси, я честно, я правда, действительно не хотел этого делать... Пойми меня, молю!! Это.. Это было ТОЛЬКО ради нашей б-безопасности!.. Ком из груди перетекает в горло. Расширяется, давит, не даëт говорить. Залепляет голосовые связки, тянет вместе с сердцем только ниже, слепляя всë в отвратительную и громоздкую субстанцию. Она копится в голове, мутит зрение, и катит слëзы по мягким щекам. Течëт первая. Течëт вторая. Он жмурится. Цепляется за собственные рукава. Он дрожит. Чувствует ладонь на своей щеке. - Душенька... Душенька, родной, всë хорошо. Всë замирает. Воздух вокруг стынет. Что? - Родной, родной, ну ты чего? Ну не плачь, Дуушенька... Хороший мой, ну... Голос бархатный и нежный. Слëзы, которые не перестают течь, катятся всë быстрее. Он всхлипывает, не решаясь открыть глаза. Душенька слышит усмешку. - Я не виню тебя, Душенька... Я же тоже не сахар.. А ты сахарный, кхехе... Всë хорошо, всë хорошо. Ты не виноват, я знаю. Ну, подорвал суд... Но они ж ещë хуже хотели сделать! Нет, ну, конечно, это нас не оправдывает, ну... Ну... Ну не плачь, родной, всë хорошо... Он не может не плакать. Не может не плакать, потому что сердце вновь летит на своë место, потому что всë встаëт на свои места, а отвратительный ком в горле тает и распадается на тысячи слëз, которые теперь льются из глаз безостановочно. Он вцепляется в тело напротив себя, впивается пальцами в спину, зарывается носом в изгиб шеи и плачет, плачет, плачет. От облегчения, от осознания что его не прогонят, не обидятся, не оскорбят. От него не отвернутся. Не оставят одного. Он чувствует, как широкая ладонь - вся в грязи, впрочем, как и всегда - раз за разом проходится по спине, гладит чертовски нежно. И с каждым движением, с каждом минутой в обнимку с этим созданием ему становится всë легче и лучше. Обсидиан хватает его на руки, и несëт на кровать так аккуратно, будто Душенька состоит из горного хрусталя. Глаза он, кстати, до сих пор не решился открыть. - Ты только, прежде чем устраивать знатный бубух, меня предупреждай, хорошо? Мне конечно понравилось, но было страшно. Хорошо? Душенька слышит чужую улыбку, и вторит ей, едва заметно кивая. Если такое повторится, он точно предупредит Обси. Просто потому что плата за молчание, пускай и оказавшаяся пустышкой, слишком высока.