I don’t wanna know all your secrets cause I’ll tell
It’s hard enough being alone with myself
I don’t know how long I’ll be holding on
Острые злые глаза прожигали душу изнутри, подпитывая сознание ненавистью и отвращением. В этих чёрных радужках не осталось ни капли любви, спокойствия, ни капли жизни. Нахмуренные брови словно застыли на скульптурно неживом лице, отпечатавшем на себе надменную печаль и тупое отчаяние. Уголки губ безнадёжно упали вниз, не давая даже фальшивой улыбке скользнуть по этому изваянию и нарушить это хрупкое спокойствие, которого так не хватало душе и сердцу, но которое готово разбиться о скалы душераздирающей тоски и боли. Зрачок сначала вглядывается в стекло перед собой, а затем в раздражении и гневе взгляд уходит в сторону, смаргивая какое-то наваждение. Лицо остаётся каменным, напряжённым, и мрак, застывший в нём, медленно перетекает вниз, к сердцу, к мышцам спины, рук, ног, давая знать о себе мелкой дрожью. В голове червями роются мысли и волнами нахлынывают воспоминания. Груз тёмного прошлого и тяжких решений давит на плечи. То, что раньше говорилось легко, с радостью или грустью, давно похоронено на дне души, отчего так тяжело, будто иначе и быть не может. Сожаление и безысходность смешались в один коктейль, стягивая нервы в один большой чувствительный комок, внутри которого играет мелодия отчаяния и прощания. Зрение уловило движение сбоку и сосредоточилось на пылинке, пролетающей у зеркала и оседающей на поверхность. На глаза снова попалось нелепое отражение, от которого больно уже физически, от которого не спрятаться. Оно преследовало, куда бы ни пошёл, когда хорошо и плохо, когда весело и грустно, зеркало всегда было и будет самым страшным врагом, против которого нет эффективного оружия. Стало страшно, что в этой войне никогда не стать победителем, что сознание топит само себя, что в отражении лишь жертва собственных страхов и желаний, а зеркало видело все слабости и срывы, навсегда оставившие следы на бледном теле. И опять, и опять контроль потерялся, снова все эмоции смешались в одно целое, затуманивая разум и не отдавая отчёт в своих действиях, вся боль скопилась в одном месте, когда руку занесло и резко выкинуло вперёд, и костяшки пальцев встретились с такой ненавистной зеркальной поверхностью, оставляя на ней не глубокие, но частые трещины, почти такие же, как на сердце, в которых просочилась кровь из незажившей, снова потревоженной раны. Губы не дрогнули, глаза не намокли, брови все также нахмурены и уже ничего не вернуть назад. Больше нет сил, больше нет боли, нет желания смотреть на размножившееся отражение своей убитой души, есть только непреодолимая потребность отвернуться как можно скорее. Но каждый раз, словно в первый, взгляд возвращается к зеркалу, и уже так тошно от этой цикличности, от того, что о том, кто в отражении, известно всё. Все тайные желания и страхи выливались наружу, но не только зеркало было им свидетелем, каждый раз узнавалось что-то новое, что-то, что давило ещё сильнее на дно, словно по ту сторону стекла сидело адское зло и топило, топило, толкало к краю, прикрываясь благими намерениями, но последнее, за что можно было зацепиться, чтобы не упасть - осколки воспоминаний, кровавых, уродливых, наполненных болью. Возможно, это единственный способ сохранить связь с потусторонним злом, которое вообще-то является собственным отражением. Последние силы уже покинули тело, которое рухнуло за письменный стол. Окровавленная рука потянулась к карандашу и начиркала на бумажке корявым дрожащим почерком: "Like a villain I couldn't be, I didn't need it, it needed me..."I know you tried your hardest
I know that you meant well
But you pushed me to the edge and I slipped and then I fell
I don’t know how long I’ll be holding on