Слава Господня

«…Вид же славы Господней на вершине горы был пред глазами сынов Израилевых, как огонь поядающий.» Исход 24:17

      На самом деле, не только мафия скрывала от мира различные тайны. Была еще одна организация, — и она, на взгляд Реборна, скрывала куда более глубокую истину. Ведь, по своей сути, чем был секрет мафиози — пламя, хоть и являлось загадочной, непонятной сутью человеческой души, являлось чем-то безопасным, чем-то, что было частью человечества.       Церковь же прятала от мира гораздо более жуткую тайну. Демоны.       То, что скрывалось в ночи, те сущности, что взирали на мир черными провалами глаз, то, что никогда не было человеком — но было рождено в один момент с человечностью, сладким шепотом обволакивая разумы людей, используя их тела, как оболочки для своих гнусных целей, пока глупцы, решившие, что смогут обуздать их силу, шли у них на поводу, превращая себя в жалкие, исковерканные подобия человеческих созданий, изуродованные не столько чуждой миру силой, сколько собственными пороками.       Возможно, Реборн не был тем, кто имел права осуждать людские грехи, — но даже он, убийца, всей душой презирал культистов и сатанистов, совершающих нечестивые таинства. И потому с превеликим удовольствием брал заказы на зачистку их убежищ, пуская в голову ублюдков пули. И не простые — он знал парочку священников, которые за некоторые «добровольные пожертвования» с неохотой освещали их «на благое дело». Святые отцы не хотели этого делать, нежелание читалось на их лицах — но они, видимо, так же понимали, что Реборн и правда делает весьма благое, избавляя мир от всякой мерзости, и потому все-таки благословляли его на защиту мира от тьмы.       И он даже не врал, когда говорил, что пули эти уйдут на демонических тварей — на обычных людей их тратить было попросту весьма как затратно, так и бессмысленно.       Но его знания о демонах были весьма исключительны, — он был осведомлен об их существовании лишь потому, что культисты всегда находились где-то рядом с организованной преступностью, с удовольствием используя их налаженные сети да затягивая уже в свои собственные всякий сброд без чести и чувства собственного достоинства.       Реборн мог предположить, что о демонах знали Верде с Вайпер, — первый со своим неуемным научным любопытством наверняка совал свой нос в самые опасные и безумные места, вторая, как казалось, вообще знала все обо всех в этом мире. Он мог ожидать знаний о демонах от Фонга, — китайские традиции весьма отличались от европейских, и как там справляются с демонами страны, чья религия была весьма далекой от христианства, оставалось только гадать. Да даже Лар с Колонелло могли на них натолкнуться, потому как люди эти видели в своей жизни некоторое дерьмо. Но вот от кого он не ожидал знаний о демонах, так это от Лакея.       Серьезно, как с нечистью мог столкнуться их золотой фиолетовый мальчик? Знаменитость, любитель косметики и дорогущих машин, гражданский придурок, годный лишь для того, чтоб сидеть за рулем, отчаянно давя на газ, пока за ними по узким итальянским улочкам неслись тучи автомобилей с сидящими за рулем разозленными людьми чести. Да, от погонь он уходил хорошо — но и только. Даже кофе, которое Скалл ему подносил, было не таким уж хорошим, и требовал его Реборн исключительно лишь из чувства старшинства, чтоб Лакей усвоил, кто тут главный, и не решился вдруг возражать. А еще чтоб все-таки научился делать хороший эспрессо. Когда-нибудь он приловчится — Реборн отчаянно в это верил.       И потому он совершенно не ожидал такой его реакции на культистов — точнее, практически полного ее отсутствия.       Реборн, честно сказать, думал, что ему придется успокаивать Скалла — или хотя бы швырнуть его в Лар, чтоб солдатка заглушила его возможную истерику пламенем дождя. Но Скалл не истерил — единственным, что выдавало его удивление, были изумленно распахнутые глаза, когда он смотрел на труп человека в рясе, у которого вместо лица была лишь огромная, расколовшая череп напополам от лба до подбородка, пасть.       Тогда Реборн, брезгливо отталкивая носком ботинка оторванную выстрелом из винтовки когтистую руку, подошел к нему, показательно недоверчиво сложив руки на груди.       — Смотрю, ты не особо удивлен происходящим, — произнес он, и Скалл испуганно дернулся, отшатываясь от него. Реборну в итоге пришлось Лакея еще и ловить, чтоб тот не упал прямо на выпотрошенные дробовиком кишки.       Когда Скалл наконец выпрямился, смущенно глядя на него, судя по всему, осознав, что его поймали за наблюдением, Реборн только лишь приподнял бровь. Облако вздохнуло, оглядываясь по сторонам. словно пытаясь найти путь к побегу, и нехотя начало говорить.       — Ну, Великий Скалл-сама вроде как сталкивался с таким раньше, — пробормотал он тихо, — ну, с демоническими отродьями.       Честно сказать, Реборн собирался допытываться дальше, — такой невнятный, смазанный ответ совершенно его не устраивал, но, к сожалению, его отвлекли. Верде, что до того сидел в засаде, контролируя ситуацию — а больше просто решал кроссворды, потому как его помощь сильнейшим в убийстве вряд ли требовалась, — наконец-то сумел выползти из кустов и добрался до них. И теперь Реборн и Фонг вдвоем должны были удерживать его от попытки отрезать кусочек от мутировавшего трупа и не быть при этом зарезанными острым скальпелем, которым Верде сейчас отчаянно размахивал. Реборн не понимал, откуда в тощем, хрупком теле ученого взялась такая сила, что для его удержания требовались они оба, если честно, — но, пока он пытался завести руки Верде за спину, прибыли наконец церковники.       Он сам их вызвал — это был стандартный договор между ним и Церковью, удобный для обеих сторон. Реборн получал за трупы деньги и избавление от трупов, а святые отцы могли чуть отдохнуть и не лезть в самое пекло. Но сегодня все было немного по другому, — вместе с обычными священниками прибыл какой-то человек в плаще, смотревший на весь мир холодным, пристальным взглядом студено-ледяных глаз. Он обвел их всех внимательным взглядом, — и Реборну тут же захотелось ударить его, потому как человек этот смотрел на них всех так незаинтересованно-высокомерно, будто бы они были лишь пылью под его ногами. Как будто только взгляд его был величайшим одолжением, — хотя вообще-то это сильнейшие делали одолжение Церкви, выполняя за них грязную работу.       Он уже собирался сделать шаг вперед, приветствуя знакомого ему святого отца, как вдруг глаза человека изумленно расширились, и его лицо на миг перестало напоминать фарфоровую маску, — но тот час же, как оно появилось, оно и прошло, и выражение его лица снова застыло, только теперь почему-то в глазах читалось гораздо больше отвращения.       — Так это ты, — произнес он, делая шаг вперед. Реборн изумленно обернулся, желая узнать, на кого из сильнейших было направлено столь много презрения, и полнейшим шоком для него была открывшаяся перед глазами картина. Скалл, что до того просто стоял в стороне, смотря на их разборки с Верде исполненных любопытства взглядом, сейчас сжимался в комом, словно стараясь стать как можно меньше, и унизительно виновато смотрел на идущего к нему человека.       — Да, да, привет, Элайджа, — пробормотал он тихо, старательно улыбаясь. Человек не ответил, только поморщился, и наигранно-радостная улыбка тут же исчезла с лица Облака, оно сморщилось в мучении, как будто его только что ударили, сжался еще сильнее.       — Твоя работа, предатель? — произнес он, кивком указывая на искореженный труп. Скалл моргнул, затем со вздохом помотал головой.       — Нет, — произнес он, кивком указывая на Реборна, — это все он.       Человек фыркнул что-то под нос, — слов Реборн не разобрал, но понял, что те были весьма нелицеприятны, — и повернулся к нему.       — Хоть вы и мирской человек, — начал он, и Реборну пришлось сдерживать фырканье, — но вы очень хорошо справились. Церковь благодарит вас за вашу поддержку, да благословит вас Господь наш.       Реборн коротко кивнул, показывая, что услышал — и человек развернулся, скомандовал что-то святым отцам, и те начали быстро убирать комнату, обдавая все святой водой. Один из них поджег кадило, по комнате поплыл сладостный, окутывающий комнату запах ладана, и все сильнейшие поспешили выбраться наружу, потому как терпеть ароматы благовоний, что смешивались с трупными миазмами и кровавым железом на языке, было совершенно невыносимо.       На улице было прохладно — пускай весенним полуднем и было жарко, как летом, вечером в воздух прокрадывались холодные ветры, напоминающие, что расслабляться и надевать тонкие маечки еще было рановато. Они все столпились возле машины, — Верде бубнил что-то про то, что не сумел утащить кусочек от трупа, Лар стояла чуть вдалеке, закуривая сигарету, потому как Вайпер не выносила запах табачного дыма, Фонг с пустой улыбкой смотрел в пустоту, видимо, приходя в себя после драки, где ему пришлось оторвать чьи-то растущие из спины лапы, а вот Реборн, разглядев себя в отражении машины и убедившись в том, что ничто в его внешнем виде нарушено не было, перевел на Скалла пристальный взгляд.       — Предатель? — поинтересовался он безразличным тоном. Каскадер тут же вздрогнул, замерев под его взглядом, как кролик перед удавом. — Что это значит, Лакей?       Скалл сглотнул, — он замотал головой, словно пытаясь найти способ удрать, но остальные уставились на него хищным, пристальным взглядом, и Реборну стало ясно, что все они очень хотели получить ответ на этот вопрос, просто никто не желал задавать его первым.       — Понимаете, Скалл-сама… — произнес наконец Скалл, видимо, осознав, что сбежать у него не получится, — он был… Служащим Господнем, если можно так выразиться… — Реборн не знал, кто такие эти «Служащие господни», он вообще плохо разбирался в церковных санах, а потому въедливо уточнил.       — Что, как Элайджа? — судя по тому, что священники на Скалла не среагировали, а вот Элайджа выражал такое презрение, словно одно только лишь существование их Облака нанесло ему личное оскорбление, он был гораздо ближе по рангу к нему, чем к простым святым отцам. Скалл кивнул, подтверждаю его догадку.       — Да, — произнес он, криво улыбнувшись, — как Элайджа. Мы… Нас обучали специальным приемам для расправы с демонами, вот.       Реборн уже хотел задать следующий вопрос, но Верде его опередил, — наклонившись вперед, словно гончая, почуявшая добычу, он сверкнул очками и скрупулёзно уточнил.       — Специальным приемам? А такие существуют?       Скалл кивнул, поежился. Вообще, Облако было одето в неизменный фиолетовый кожаный комбинезон, и мерзнуть не должно было. Но он почему-то содрогался, — и судя по несчастливому лицу, причиной тому была вовсе не вечерняя прохлада.        — В основном тренировки тела и специальные молитвы, — произнес он с гримасой отчуждение, — как правильно читать псалмы, чтоб Господь ответил.       Верде, судя по всему, такой ответ показался слишком обыденным — он тут же поджал губы и отвел взгляд, теряя к Скаллу всяческий интерес. Скалл немного расслабился — но совершенно зря, потому как Реборн все еще не узнал все, что хотел.       — А почему тогда ты ушел? — произнес он, скрестив руки на груди, — Или тебя оттуда выгнали за любовь к идиотскому макияжу?       Скалл нахмурился, обиженно скривил губы, — и где-то в глубине души Реборн тут же почувствовал стыд за столь неприятную колкость, потому как, судя по выражению лица Облака, «уход» его был не самым приятным явлением.       — Скалл ушел, потому что он трус! — произнес Скалл, сердито оскалив зубы, словно пытаясь напугать Реборна, чтоб тот отстал.       Реборн не испугался, — но глаза Скалла стали так подозрительно блестеть, а подбородок, несмотря на сердитую гримасу, дрожал, что он отступил, опасаясь, что каскадер сейчас разрыдается. И, хоть странным было пытаться угрожать, говоря о своей трусости, Скалл звучал так отчаянно, что было понятно, что большего от него не добиться. И Реборн замолчал — тем более, ответы на вопрос он уже получил.       Трус — значит трус. Ничего личного.       Больше к этой теме они не возвращались — да поводов особо и не было. С культистами все прекрасно разбирались и без Скалла и его «особых тренировок», и если уж Облако заявило себя трусливой собакой, то заставлять его сражаться было просто бессмысленно — а вдруг он захотел бы сбежать, поджав хвост?       А потом случилось проклятие — и Реборну было ни то, что не до Скалла с его тайнами, но и до культистов, и до демонов, и в принципе ни до чего. Честно говоря, Реборн думал, что у него на тот момент, возможно, была некоторая форма депрессии — что было невозможным, потому как пламя Солнца просто не позволило бы его гормональной системе сойти с ума, так что, даже если он стал младенцем, он был самым здоровым младенцем в мире.       Только вот ощущение отчаяния не пропадало.       Но они спаслись — Тсуна снял с них проклятие, и Реборн никогда не гордился так своим учеником. А еще они снова выросли — и снова зажили полной, и возможно, чуть более счастливой жизнью. Потому, как бы Реборн не отрицал этого, он привязался — и к Тсуне, и к Дино, и к Аркобалено, которых знал тридцать лет. Причем ко всем Аркобалено — и к вечно хмурому Верде, и к загадочной Вайпер-Маммон, и к вечно орущему Колонелло, и даже к трусливому Лакею, шумному, плаксивому, фиолетовому Облаку.       Да, даже Скалл больше не вызывал у него отвращения, и, пускай он иногда раздражал, когда начинал ныть из-за каких-то совершенно неважных вещей, все равно в глубине Реборна возникало теплое чувство привязанности. Он просто немного расслабился, размяк. Они все расслабились, если быть честным.       И теперь Аркобалено расплачивались за это.       Все началось с того, что на территории Вонголы начались загадочные исчезновения — и Вайпер, прошерстив информацию вместе с Варией, сумела узнать в тех действиях не простого маньяка, а деятельность культа. Потому как до пропажи детей исчезали еще и петухи, и черные козы, были осквернены могилы, а из заброшенного здания по ночам слышались какие-то подозрительные завывания. Он согласился помочь — все Аркобалено согласились, решив вспомнить старые добрые времена. Реборн, наверное, уже не так уж хотел выпускать пули в головы обычных людей — да он никогда и не хотел, если быть честным, просто тогда ему казалось, что это был единственный путь. Но сейчас, когда он мог позволить себе жить без убийств, а просто следить за детьми, наставляя их на пусть истинный, он просто… Свернул свою деятельность?       В любом случае, культисты не были обычными людьми, — они и людьми иногда не были, потому как у людей не должно было быть глаз, расположенных вокруг головы, как корона, или ртов на руках, или растущих из головы длинных ослиных ушей. Так что пострелять в них Реборн был не против, — и остальные были не против, даже Скалл согласился привезти их туда и вовремя подносить патроны.       А теперь они были заперты в церковной пристройке, и единственное, что спасало их от того, чтоб быть размазанным по стенке — это потрескивающий молниями зеленый щит из пламени их Грозы. Верде тихо бормотал что-то на французском себе под нос, — и судя по нахмуренным бровям, и зло сверкающим, изумрудным от пламени глазам, то были вовсе не высокоинтеллектуальные изыскания. Но Реборн не осуждал его, — сейчас он судорожно заряжал все свои пушки серебряными пулями, медленно чувствуя подступающее к горлу отчаяние.       Потому как серебряные освященные пули могли помочь против обычных, чуток покореженных демоническим влиянием людей — но уж точно не могли они справится с огромной, высотой больше, чем их церквушка, тварью.       У демона были три головы — одна из них, ослиная, растущая из груди, отчаянно блеяла, и вой ее врывался прямо в уши, заставляя болеть барабанные перепонки. Вторая, младенческая, беспрерывно плакала, кровавые слезы падали на землю, и растения вяли, рассыпаясь в пыль, от этих слез, а земля под ними трескалась, как будто жизнь уходила, огромные кровавые лужи словно иссушали мир вокруг. Третья, старческая, с растущими из нее рогами, ревела, бормоча проклятия на каком-то ином, нечеловеческом языке, напоминавшем больше обезьяньи визги.       Иль-Малакем, как назвал его Скалл, только лишь увидев его облик, скребся когтистыми ногтями по куполу, отчаянно стараясь пробиться внутрь, — обвисшая, дряблая кожа свисала с его запястий, как будто бы изначально существо было гораздо массивнее, но в одно мгновение вдруг похудело, и теперь красноватого цвета шкура висела на его костях.       Ног его еще не было видно — он медленно выползал из здания, но туловище тянулось и тянулось, как змея, и никак не заканчивалось, демон царапал брюхом пол, и гравий разрывал его тонкую, сухую кожу, она расходилась, рвалась, и лоскуты ее оставались на иссохших кустах, а из трещин шел вонючий, темный дым, ядовитые миазмы струились по земле, испепеляя любую жизнь вокруг.       Реборн никогда не видел столь отвратительной твари, — сама реальность, казалось, не выносила присутствие мерзости, и отчаянно трещала, стараясь исторгнуть его из себя. Как будто вся его людская сущность, божья искра, в которую он не особо-то верил, ненавидела эту искаженную, отвратительную тварь, и стремилась оказаться как можно дальше от этого создания, — но сбежать у них возможности не было. Они заперты были здесь, и единственное, что им оставалось — это принять этот, возможно, последний в их жизни бой.       — …Скажите Богу: как страшны дела Твои! — заунывный голос Скалла раздавался, отражаясь от голых каменных стен. Облако сидело у алтаря на коленях, и напевным, таким непохожим на привычным тон его, читала псалмы, — По множеству силы Твоей будут льстить Тебе враги Твои, Вся земля да поклонится…       Реборн не вслушивался в то, что там нес Скалл — он не знал ни одного псалма, и, честно сказать, не думал, что тот чем-то поможет, но раз уж Облако не могло предложить ничего другого… Быть может, его молитва сможет ослабить демона, Реборн был рад сейчас любой мелочи, потому как умирать вот так, в дьявольских зубах, чтоб кости его были раскрошены в чужой пасти, а душа вечно варилась в адском животе, ему не хотелось. Никто не хотел умирать — Лар с Колонелло о чем-то шепотом переругивались, пока выбирали снайперскую позицию, Вайпер создавала иллюзорные ловушки, накидывая на одну из морд демона то черный туман, то ослепляющий свет, а Фонг методично, с застывшей на глазах улыбкой и абсолютно пустым взглядом, разминался, готовясь быть новым щитом, когда щит их Грозы падет.       И то случится могло в любой момент — демон в очередной раз занес громадную руку, ударяя по щиту, и по зеленой полупрозрачной скорлупе, отделяющей их от ярости твари, пошли трещины. Верде со стоном опустился на колени, стараясь не упасть — Фонг, прервав разминку, кинулся к нему, помогая стать на ноги, а пламя в душе Реборна затрепетало, жаждая исцелить их Грозу, у которого из носа начали течь алые капли. Но Реборн знал, что, даже если бы он предложил, тот бы отказался, велев ему не тратить на его персону силы, — потому как, когда щит разрушится, Верде будет бесполезен, и потому Реборн бы стоило позаботиться для начала о себе. Их Гроза была защищала их даже логикой, жертвуя собственным здоровьем, и каждый раз при мысли об этом у Реборна в горле возникал ком.       — …Ибо Ты испытал нас, Боже, огнём очистил нас, как очищают серебро, ввёл нас в сеть, возложил скорби на плечи наши, — голос Скалла становился все громче и громче, все отчаяннее и отчаяннее, и Реборну казалось, что Облако в любой момент готово расплакаться. В любой другой момент он бы подошел, отвлекая Скалла глупыми требованиями, чтоб тот переключил свои мысли на что-то знакомое и безопасное, но сейчас он не мог сделать даже этого.       Облако, чуть ли не стоя на коленях, просило его не отвлекать, чтоб не сбить, и выгадать ему хотя бы пару минут.       И они старались — но Реборн не уверен был, что сумеют, потому как трещины на куполе становились все обширнее, а Малакем, словно почувствовав слабость, начал упорно долбить кулаками в одно место, воя и дрожа от восторга.        — ….Если бы я видел неправду в сердце моём, пусть не услышит меня Господь! — продолжал Скалл, и звонкий, певучий голос его прорезал блеяния и крики чудовища, он звенел, словно колокольчик, колеблющийся на ветру, и Реборну вдруг стало страшно, что голос этот потухнет, оставив их в кромешной тьме забвения и ядовитых паров. — Благословен Бог, Который не отверг молитвы моей и не отнял милости Своей от меня!       Демон ударил еще раз — и в один момент с этим раздался отчаянный крик боли и треск. На мгновение Реборну показалось, что барьер сломлен, и сейчас на них падет демоническая ярость — но нет, полупрозрачная, посверкивающая молниями стена дрожала под ударами Малакема, но все еще стояла, отделяя их от демона. Тогда откуда шел крик?       Он оглянулся, пытаясь найти источник, и перед глазами его предстало огромное красно-белое пятно на месте, где раньше стояло их облако. Мгновение спустя он понял, что это перья — огромная, окровавленная масса перьев возникла будто бы из ниоткуда. Она качнулась, — и Реборн вдруг понял, что это Скалл, у которого из спины растут два огромных крыла.       Скалл развернулся к ним, и он содрогнулся. На лице облака не было никаких эмоций, — оно было пустым настолько, что казалось фарфоровой маской, хрупкой и безразличной одновременно. Но самым пугающим были его глаза — зрачков и радужки не было вовсе, только лишь белок, залитый холодным белым светом, и сияние их делало выражение лица Скалла неправильным, тем, что не могло быть у нормального человека. Он сделал шаг вперед.       — Лакей, какого черта? — Реборн попытался было перегородить Скаллу дорогу, но тот медленно поднял на него сияющие глаза.        Облако открыло рот. «הרחק, בן תמותה!» — произнес он, и слова его ввинчивались в уши, заставляя Реборн поморщиться от боли. Он протянул руку, желая коснуться Скалла, но внезапно светящиеся белые цепи, возникшие из воздуха, сковали его, притянули к земле, не давая шевельнуться, и все, что он мог — лишь с ужасом наблюдать, как существо, что еще секунду назад было Скаллом, медленно идет к барьеру.       Оно подняло руку, и, замахнувшись, с размаху садануло по изумрудной стене.       Верде с хрипом упал на землю, когда барьер разлетелся на осколки. Реборн дернулся, инстинктивно стремясь к нему, но цепи, сдавливающие горло только лишь затянулись сильнее, сдавливая горло, и все, что ему оставалось — смотреть, как взревевший от радости демон замахивается, стремясь раздавить маленькую фигурку Скалла в лепешку.       Скалл отставил руку, — и в ней вспыхнуло сияние, острый, сияющий, режущий глаз меч из света, яркий настолько, что у Реборна слезились глаза.       Демон ударил туда, где мгновение назад стояло Облако — раздался глухой стук, церковь содрогнулась, Вайпер, что до того стояла, замерев, испуганно вздрогнула, начала заваливаться на бок, не сумев устоять на ногах. Фонг метнулся к ней, поддерживая, помогая медленно сесть на землю — и, пускай на губах его была привычная улыбка, в глазах читался настоящий ужас.       Демон взревел от боли, вставая на дыбы, но отрубленная рука его осталась валятся на земле, — из среза даже не сочилась кровь, только дымилось сожжённое светом мясо. Реборн задрал голову, сощурившись, и смог разглядеть в небесах крошечную белую точку, сияющую от наполняющей ее мощи. Она дернулась, войдя в крутое пике, начала пикировать вниз, и Реборн чувствовал, как бьется его сердце, — он совершенно не знал, чего ожидать.       Иль-Малакем поднял головы, — но больше ничего сделать не успел, когда сияющее белое копье пронзило его грудь насквозь, заставив демона закричать. Огромная, могучая туша начала биться в конвульсиях, слепо мотаясь из стороны в сторону, и на миг Реборн испугался, что он заденет Церквушку своим огромным телом, заставив ее обрушится им на головы, похоронив под завалом камней.       Но нет — метания демона становились все слабее и слабее, блеяние все более отчаянно-жалобным, и в какой-то момент он остановился, рухнув на землю, заставив ее содрогнуться под собственной тяжестью. От трупа его начал исходить вонючий черный дым, демон иссыхал, и только черные миазмы его загрязняли землю.       Скалл опустился на землю. Огромные крылья, поднимавшие Облака в небо, волочились по земле, как две пыльные тряпки, когда он брел к трупу, пробираясь через выбоины, что были оставлены демонической яростью.       Реборн не видел лица Облака, — но видел, как тот поднял руку, и острый, сверкающий свет пронзил труп, он растрескался, словно сама реальность изрыгала его из мира, уничтожала, растирала на тысячи крохотных кусочков — будто огромные зубы размалывали тело демона в пыль. Скалл произнес еще несколько слов — значения их он просто не понял, но голос его был наполнен такой яростью, таким гневом, что он невольно содрогнулся.       Наконец Облако развернулось. Скалл побрел к ним, медленно, покачиваясь под тяжестью собственных крыльев, и Реборн даже не знал, что пугало его больше — застывшая маска вместо лица или же наполненные гневным, испепеляющим светом глаза.       — Скалл, ты… Ты в порядке? — произнес он медленно, с ужасом глядя на Облако.       Скалл повернул голову, — и Реборн мог видеть, как свет медленно уходит из его взгляда, как в них снова становятся различимы фиолетовые радужки.       — Семпаи…? — произнес он с удивлением, а затем вдруг его глаза закатились, и, покачнувшись, Скалл рухнул на землю. Реборн бросился к нему, позабыв про цепи, — они исчезли с первым произнесенным облаком словом, но это Реборн понял только потом, осмысляя все произошедшее. Сейчас он просто ловил одно маленькое Облако, от которого в разные стороны летели светлые перья.       Скалл бы… В общем-то, он был искалечен. Крылья, выросшие не так давно, отвалились, валялись на земле, как кучи грязного, окровавленного белья, а на месте, откуда они росли, у Облака были две сочившиеся кровью язвы, — как будто бы часть плоти и кожи его тоже исчезла вместе с крыльями, и Реборну показалось, что он мог даже увидеть кость.       Комбинезон Скалла был прожжен в разных местах — но особенно сильно досталось рукам, где фиолетовая кожа прилипла к коже живой, прижглась до черноты, и в воздухе стоял неумолимый, отвратительный запах паленого мяса. Рот Скалла был иссушен — губы растрескались, из них сочилась алая кровь, и только пламя Облака не давало ей закончится в организме окончательно, все еще поддерживая его жизнь.       Реборн попытался было справиться с его ранами Солнцем — но они срастались с таким трудом, так отвратительно медленно, словно что-то в самом мире сопротивлялось идее того, что Скалл может быть излечен. Так что они срочно, даже не проинформировав Тсуну, поехали домой. Лар была за рулем, Колонелло и Реборн суетились вокруг Скалла, поддерживая его состояния, не давая облаку ухудшится, а Фонг с Вайпер следили за ослабевшим Верде — тот, пусть и был в гораздо более лучшем состоянии, чем их Облако, тоже требовал пристального наблюдения и покоя.       Скалл очнулся только на третьи сутки. Аркобалено пришлось ставить ему капельницу, обтирать от грязи и переодевать, а Фонгу еще и уничтожать остатки приклеившейся к ранам одежды — именно тогда, когда впервые увидели его обнаженными, когда перед их глазами предстало испещренное шрамами и ожогами тощее, бледное тело, Реборн осознал, что, то, что увидели они в той Церкви, было для Скалла не впервой. Под новыми ранами скрывались очень схожие застарелые шрамы, будто у Облака и раньше росли окровавленные белые крылья, а в руках он держал обжигающе-горячий свет. По крайней мере Реборну стало ясно, почему Скалл всегда был закутан в одежды полностью, вплоть до наглухо застегнутого комбинезона и перчаток даже в тридцатиградусную жару.       Именно тогда Реборн понял, что хочет ответов. Они все хотели — и потому, когда Скалл наконец-то пришел в себя, собрались вокруг, ожидая, пока тот все расскажет.       — Скалл, — начала наконец Лар, как самая спокойная из них, — Скалл, что это, мать твою, было?       Скалл, что полулежал на постели, завернутый в одеяло, испуганно взглянул на них, сжался, забегал глазами по комнате, отчаянно пытаясь не смотреть на них всех.       — Скалл думает… — пробормотал он наконец, — что это был Михаил… Он всегда, ну… Любит лезть в самое пекло, понимаете?       Единственное, что понимал Реборн — это то, что Облако избегало ответов. Он скептически посмотрел на Скалла, тот, бросив на него быстрый взгляд, сдулся, начал смущенно ковырять пальцем простынь. Реборн молчал, ожидая, пока тот соберется с духом. В обычный день, он, наверное, уже потребовал бы от Скалла ответов, потому как терпение его было весьма не безграничным, но сейчас, когда он смотрел на все еще слишком бледного, с впалыми щеками, их младшего, он просто не мог повысить на него голос. Да и потом, разве Скалл не спас их всех?       Честно сказать, Реборн сомневался, что смог бы теперь повысить голос на Скалла хоть когда-нибудь. Уж слишком хрупким для столь могущественного существа оказалось их Облако.       — Понимаете, — наконец начал Скалл, собравшись с силами, и впервые за весь разговор подняв на них взгляд, — иногда обычные священники-экзорцисты не справляются, и в этот мир приходят демоны, вот. Ну, как Иль-Малакем, что-то такое. И поэтому, чтоб справиться с ними, Церковь нашла решение. Они заключили… Договор с богом? Скалл не знает, как это работает — он виновато поднял на них взгляд, словно бы извиняясь за собственное невежество, — в общем, Церковь собирает сирот, воспитывает их, тренирует, чтоб в какой-то момент они могли впустить Ангела Господня в свое тело, быть оружием в Божьих руках, и… — глаза Скалла потемнели, он закусил щеку, с трудом выдавливая из себя слова, — ну… Скалл типа был одним из таких? А потом он ушел, потому что это неприятно и больно, и вот…       Под конец его голос совсем затих, Скалл сел, подтянув к себе колени, утыкаясь в них лицом, словно защищаясь от мира.       — Почему? — вдруг произнесла Вайпер, и в голосе ее слышалось столько эмоций, сколько Реборн не слышал никогда в жизни, — Почему, если это Ангелы, ты в таком состоянии?! Скалл, ты выглядел так, словно тебя пытали!       Скалл не ответил — зато вдруг зашевелившийся Колонелло произнес.       — Потому что слава господня — это огонь поядающий… — слова его звучали тихо, он чуть ли не шептал, будто открывая им какую-то важную тайну, словно вся картина мира его только что перевернулась, и никак не могла вернуться назад.       Скалл только лишь дернулся, как от удара, но никак не прокомментировал чужие слова — и все, что оставалось Аркобалено, это с ужасом смотреть на их казавшееся слишком крохотным Облако, закутанное в белые простыни.       — Тогда, может быть, тебя следовало доставить в Церковь? — произнес вдруг Верде, и Скалл тут же вздрогнул, испуганно уставившись на него, а пламя Облака, колыхавшееся вокруг, забилось в панике, слепо обшаривая комнату, словно ища врага. Верде встрепенулся, видимо, осознав, что сказал что-то очень неправильное, успокаивающе поднял руки, — Нет, я не имел ввиду, что тебя нужно вернуть, просто… Ты же был серьезно ранен, и, если бы не твое пламя, скорее всего скончался бы! А если Церковь готовила людей к такому, то они ведь умеют лечить ожоги… Божественного происхождения, верно? Как они справляются с этом?       Скалл только пожал плечами.       — А они и не справляются, — произнес он тихо, смущенно глядя на них, словно неумение Церкви лечить такие раны тоже было его личным грехом. Все замерли.       — Что? — наконец произнес Фонг и улыбка его стала ужасно плоской, — Скалл, друг мой, мне показалось, ты сказал, что духовные наставники ваши, готовившие вас к такой жизни, сами были не совсем готовы столкнуться с последствиями?       Скалл кивнул.       — Ну типа, да… — произнес он тихо, — обычно человек один-два раза призвал Ангела, и все… Чудо было, если он сумел дожить до тридцати вот… Я вот только исключение, типа, из-за пламени своего, восстановиться мог. Меня поэтому и назвали предателем, что я, типа, ушел, хотя в отличии от остальных я мог вынести Божью Волю, вот… Но Скалл просто… Скалл трус, поэтому он сбежал и… — Скалл прервался, вдруг всхлипнув, и Реборн осознал, что по щекам Облака текут крупные светлые слезы, — и теперь все умирают, хотя если бы Скалл остался, остальным бы не пришлось сражаться, но это так больно, и… — он забормотал себе под нос жалобные, неразборчивые оправдания, вновь уткнулся в колени, и следующие слова его были слышны ужасно глухо, словно Скалл отделен от них был толщей воды, — и еще, когда Ангелы в тебе, ты не совсем ты, это так страшно, и они всегда яростны, а Скаллу не нравится злиться, и…       Реборн вздохнул, садясь рядом со Скаллом, притягивая его к себе, укладывая фиолетовую голову себе на грудь. С другой стороны к Облаку прижалась Лар, успокаивая его пламенем Дождя. Остальные постарались уместиться рядом, и Реборну пришлось прижаться к Скаллу еще сильнее, потому как тупица Колонелло совершенно не умел соотносить размеры — да и то, в итоге Фонгу все равно не хватило место, и он так и остался сидеть на полу, только лишь положив голову рядом с Облачными ногами. Одноместная Скаллова кровать явно была не рассчитана на такую толпу народа — она прогнулась, подозрительно поскрипывая под их общим весом.       — Скалл, ты нас всех спас, — произнес он медленно, объясняя, словно ребенку, — ты нас всех спас, хотя мог просто сбежать, когда нас всех убили бы, понимаешь? — Скалл поднял голову, глядя на него красными заплаканными глазами, — Ты один из самых храбрых людей, кого я знаю, перестань наговаривать на себя, хорошо?       Облако всхлипнуло еще раз, начало тереть опухшие веки.       — Но я ведь должен был там остаться и сражаться, а я ушел…! — пробормотал он тихо.       Реборн вздохнул, отнимая его руки от лица, пока Облако не заработало себе раздражение слизистой глаза.       — Ты уже сделал больше, чем остальные, — произнес он, — Церковь бы не знала, что ты способен пережить это, если бы ты никогда этого не переживал, верно? Так что ты отдал свой долг и ушел, и это в твоем праве.       — Но… — Скалл было попытался возразить, но Реборн не дал, переплетая свои пальцы с тонкими, изувеченными ожогами пальцами Облака.       — Скалл, — произнес он тихо, — обязаны ли мы были отдать свою жизнь ради проклятия? Должны ли мы снова надеть соски и отдавать свое пламя, чтоб сохранить весь мир? Так?       Скалл вскинулся, ошарашенно уставившись на Реборна.       — Что? — возмущенно произнес он, — Нет! То есть, это же было так чертовски несправедливо, семпай! Мудак Кавахира даже не дал нам выбора, не предупредил, и типа, мы же все должны были умереть! Это же ужасно!       Реборн кивнул.       — Никто из нас не должен был жертвовать собой, не обязан жертвовать, потому что это ужасно несправедливо, и нам даже не дали выбора, — произнес он, и Скалл кивнул, соглашаясь. Реборн набрал воздуха в грудь, посмотрел на Скалла серьезным взглядом, — и ты не обязан жертвовать собой, понимаешь? И даже с этим Иль-Малакемом ты не обязан был сражаться этими… Ангельскими силами.       Скалл замер, — Реборн вздохнул, криво улыбнулся ему, ожидая, пока Облако наконец-то ответит.       — Но я ведь хотел… Я хотел спасти семпаев! — произнес Скалл наконец, нахмурив брови, — Скалл бы не хотел, чтоб вы пострадали, Скалл вас любит!       Реборн хмыкнул.       — И мы тоже не хотим, — произнес он, и Аркобалено издали согласные возгласы, — мы тоже не хотим видеть, как ты страдаешь.       Скалл ничего ему не ответил, он даже не смотрел сейчас Реборну в лицо. Расширенными от изумления глазами сейчас Скалл смотрел на их переплетенные пальцы, — солнечно-желтое пламя танцевало на них, медленно разглаживая кожу, убирая темно-красные шрамы от ожогов на тонких Облачных пальцах.