он говорил лишь королеве
про невозможность одиночеств
и рассыпали звезды в клевер
ее серебряные очи
♫ Йовин — Сон в летнюю ночь
Эрин Ласгален расцветал, чувствуя появление хозяйки. Леголас еще ни разу не видел свои родные леса такими радостными, словно каждое дерево и каждый куст пели, счастливые от того, что наконец их листвы коснется женская рука и присутствие королевы озарит земли, ранее покрытые мраком. Он сам был готов парить над землей, если бы мог — бесконечно счастливый; Леголас запрещал себе думать, что Луна может исчезнуть. Он погрузился в свое счастье, как в теплые воды. Луна увлеченно составляла сборники своих заклинаний, разделяя их на подходящие для каждой расы и вычеркивая опасные. Подготовку к свадьбе она словно не замечала, но благодаря осанвэ Леголас знал, что ей не все равно, что она рада и взволнована, но не знает, как показать свои чувства, и ей проще держать все в себе, потому она и уходит в работу — своеобразная защитная реакция, чтобы иметь повод не пытаться облекать эмоции в слова. И заодно потому, что сортировать заклинания у нее получается куда лучше, чем организовывать какое-либо торжество. Но именно Луна придумала, как оформить зал — ей принадлежала идея устроить все под открытым небом, под звездами, украсив ветви деревьев бумажными фонариками, гирляндами и магически созданными светлячками. Платье она тоже шила или колдовала себе сама — с помощью Тауриэли и еще нескольких лесных эллет. Омрачало радость Луны лишь одно; вечером накануне Врат Лета, прогуливаясь с Леголасом в садах, она спросила: — Скажи, Элладан все еще влюблен в меня? — О, — Леголас замялся. Он не забыл, он помнил, но хотел не думать, хотя Элладан вправду влюбился, что было заметно при его визитах. Он не демонстрировал любви явно, скрывая все внутри, но все же… Леголас кивнул. Луна закусила губу. — Я не делала ничего, чтобы ему понравиться. — Тебе достаточно просто существовать, чтобы нравиться, — улыбнулся Леголас. — На самом деле иногда не нужно делать ничего особенного. Мы видим эльфа… или человека, — вспомнил он Арвен, — и наша фэа сама по себе тянется к нему или к ней. Иногда чужая фэа не тянется к нашей в ответ… хотя редко, но такое бывает. — Это больно, да? Леголас хотел ответить «нет», соврать, что эта боль проходит, что они способны излечиться, но взглянул в огромные глаза Луны, доверчиво распахнутые, увидел в них отражение звезд и собственное, и ответил: — Очень. — Очень… — Луна закусила губку. — Мне так жаль. — Ты ни в чем не виновата. Не твоя вина, что фэа Элладана потянулась к тебе. — Но это нечестно, — возразила она. — Хотя… — Хотя? — напрягся Леголас. Он уже привык, что в очаровательную белокурую головку его невесты приходили совершенно невероятные идеи, и на миг испугался, что на этот раз Луна предложит какой-то безумный вариант брака на троих. — Я могу все исправить, — туманно ответила она. — Элладан приедет завтра? — Должен сегодня вечером, а значит, уже скоро. Вместе с Элрохиром, тому не терпится увидеться с Тауриэлью. А что? Луна не ответила — замерла, вслушиваясь в шепоты леса. Леголас вслушался вслед за ней — по звукам, у врат спешились двое всадников. — Mell, — шепнула Луна, — Пожалуйста, я могу поговорить с Элладаном наедине? Запретить он не мог, не имел права, но в душе еще сильнее закипело беспокойство и то чувство, что звали ревностью, ранее почти неведомое. Леголасу не к кому было ревновать, он не делил родительскую любовь с братьями и сестрами, у него не было одного-единственного лучшего друга, кроме Тауриэли, но у Тауриэли тоже из лучших друзей был только Леголас. Ревность оказалась неприятной, колючей, как шипы терновых зарослей. — Я не убегу с ним, — мягко улыбнулась Луна. — Я всего лишь… послушай, я не хочу говорить, пока не сделала. Вдруг тогда не получится? Это глупое суеверие, но часто совпадало, хотя я и понимаю, что верить в такие вещи — равнозначно страху перед черными кошками и числом «тринадцать», а в них нет ничего страшного… Ее сбивчивая речь, которая могла затянуться на часы, в который раз утихла на губах Леголаса. Он целовал ее особенно нежно, и, разомкнув губы, сказал: — Конечно, иди и поговори с Элладаном. Прости, я не должен был, это мальчишество. Я верю тебе, mell dineth nin. — Mell daer nin, — певуче произнесла Луна, погладив Леголаса по щеке. Он не удержался от еще одного поцелуя, прежде чем она ускользнула, растаяв в вечерних сумерках. Леголас еще немного послушал, как заливаются соловьи, и пошел встречать гостей.***
Элладан бродил среди зеленых лоз, но не выглядел любующимся цветением лета — на лице его отражалась печаль. В обществе других эльдар, даже брата, он старался быть веселым, но его фэа терзала тоска. Глупая, безысходная тоска по несбыточному, отчего он злился на себя, но и поделать с собой ничего не мог. Он уже знал, кто такая на самом деле Итилиэль; это шокировало, но и еще больше заставило его влюбиться, ибо Луна, как звали ее по-настоящему, была не просто эллет, а совершенно невообразимым существом — в его представлении. Остановившись, Элладан запрокинул голову к звездам. Песня сама родилась на губах: — Только валар создать могли тебя, любимая дочь земли… Притаившись за деревом, прячась за раскидистыми зелеными ветвями, Луна слушала, и душа ее рвалась в немой печали, потому что песня была о ней. — Варда свет подарила белый, напоила Йаванна хмелем, Несса с тела сняла оковы… Моргот заставил любить другого… Луна прижала ладонь к груди. Элладан пел так, что она вправду ощутила себя созданием валар, здешних богов, что, в отличие от богов ее мира, долгое время жили вместе со своими подопечными и учили их премудрости в Благословенном Крае, который ныне исчез из мира. Будто вправду Варда, которая некогда зажгла звезды, подарила ей белый свет, и на губах пряным медом растекся хмель Королевы Земли Йаванны… но не Моргот заставил ее любить другого. — Слушай, дева, чьи кудри, злато, та, что создана мне на беду… — Я слушаю, — сказала Луна, и Элладан дернулся так, словно его пронзила стрела. — О, hiril, вы… — Простите, я не должна была подслушивать, — повинилась она. — Н-нет, вы простите, я не должен был петь, — щеки бедного эльфа запылали румянцем. Луна поняла, почему — фактически он только что признался ей в любви этой песней, хотя прямого признания в словах не прозвучало. Песни имели огромное значение для эльдар. — Вы прекрасно пели, brannon. И… я знаю, что вы… — Луна почувствовала, как к ее щекам тоже приливает румянец. Как можно просто взять и сказать человеку… эльфу… мужчине, что она знает, что он ее любит? — Aranno, — пробормотал Элладан. — Я… и это… не должен был… — Послушай, — решилась Луна. — Я могу тебе помочь. — Как? — Ты же знаешь, что я владею магией? Нужно было сказать ему все. Когда врач проводит операцию, вначале он обязан поставить пациента в известность обо всех манипуляциях, которые намерен проделать, а Луна собиралась именно оперировать — только не тело. Но к таким вещам, насколько она знала, даже люди ее мира относились трепетно, и тем более фейри, и здешние эльдар тоже, скорее всего, всеми силами цеплялись бы за свою память, даже приносящую боль. Поэтому… — Знаю, — кивнул Элладан. — Неужели магия так сильна, что способна исцелить от любви? — Да, — твердо сказала Луна. — Эта магия сильна. Наклонись. Разница в росте мешала. Элладан послушно склонил голову, и Луна подняла руки, держа ладони на уровне его висков. — Потерпи. Она делала это впервые, и делала без палочки, и понимала, что рискует, но не сомневалась, что получится. В теории Луна знала, как. Это были очень тонкие и сложные манипуляции, работа, сравнимая с нейрохирургией, ювелирная, когда одно неосторожное движение может испортить все. Луна приказала себе не нервничать, ни на миг не допускать возможность провала, забыть обо всей важности того, что она делает, и просто делать; отец говорил, что так Пандора создавала свои заклинания. Иначе не получалось. Не нужно заставлять себя сосредоточиться на магии. Нужно творить волшебство, слиться с ним, стать им — и не задумываться над тем, как. Луна не задумывалась; то, что она делала, походило на распутывание незримых нитей. Она искала нужную ей нить, и аккуратно выплетала из общего клубка, растворяя в ладонях без остатка. Не любовь к ней, а память о любви, что фактически является одним и тем же. У Луны не было уверенности, не родится ли любовь во второй раз, но Леголас сказал, что крайне редко эльдар влюбляются в тех, чьи фэа уже связаны с другими, а Элладана потянуло к ней, когда она еще не была невестой Леголаса, когда об этом даже не соврали, объясняя ее присутствие в Лихолесье. Закончив, Луна опустила руки. Элладан поднял на нее глаза, и она замерла, боясь увидеть в его взгляде вспышку новой любви и понять, что только зря его мучила. — О, — растерянно сказал Элладан. — Вы… hiril, вы действительно великий маг. Он взял ее ладонь, почтительно коснувшись губами, но в этом жесте благодарности не было ничего, что походило бы на особую нежность, и Луне полегчало — у нее получилось, она не обрекла ни в чем не повинного эльфа на страдания. Тепло попрощавшись с Элладаном, она поспешила к Леголасу.***
Он ждал в спальне, стоя спиной к окну, и по его взгляду Луна сразу прочитала целую гамму эмоций: ревность, тревогу, злость (не на нее), страх, и, прежде чем Леголас что-то сказал или спросил, она выпалила: — Элладан больше меня не любит! — А? — Леголас моргнул. — То есть? — То есть — я стерла ему память. — Что ты сделала? — ахнул Леголас. Луна засмеялась. — Нет, не совсем всю стерла. Вернее даже будет сказать не «стерла», а «подкорректировала». Я убрала его память о влюбленности в меня, и это помогло! Хотя это был эксперимент, и на практике я еще не работала с чужой памятью, — виновато добавила она. — Но все прошло превосходно. — По-моему, — поежился Леголас, — это страшная магия. — Страшная, — печально согласилась Луна. — Особенно если ошибиться. У меня на первом курсе был преподаватель… если честно, как профессионал — никакой, понятия не имею, как его приняли на работу, квалификация нулевая… Через осанвэ Леголас получил образ — веселый молодой светловолосый мужчина с широкой белозубой улыбкой, предмет тайной и не очень влюбленности большинства женщин всех возрастов, но на уроках не учащий, как бороться с нечистью и злыми силами, а лишь похваляющийся собственными подвигами, которые на самом деле были чужими. И — тот же мужчина, чуть старше, с потерянным взглядом, который сидит в месте, похожем на Палаты Врачевания, и не помнит себя. — Несчастный случай, — объяснила Луна. — Как я поняла, он сам был виноват, но то, что с ним случилось… зато с Элладаном все хорошо. — И вина больше не терзает твою душу, так, mell? — улыбнулся Леголас, подходя к ней. — Вот и хорошо. Только могу я попросить тебя пообещать мне одну вещь? — Конечно. Леголас заключил лицо Луны в ладони. — Не стирай мне память. Если найдешь способ вернуться в свой мир самостоятельно — не заставляй меня забыть тебя. Я не хочу тебя забывать. А что она может рано или поздно уйти, он забыть хотел, но сам же себе напомнил — но не мог не попросить, пока не вылетело из головы за свадебными хлопотами и радостями. — Даже если будешь страдать вечно? — тихо спросила Луна. — Это будет сладкое страдание, — твердо сказал Леголас. — Обещай. — Gweston, — прошелестела она. Склонившись, Леголас запечатлел поцелуй на ее лбу. — Спасибо.***
Вечер Врат Лета благоухал прохладой, цветами и ароматами лучших кушаний, приготовленных поварами Эрин Ласгален. Столы, выставленные под открытым небом, ломились от количества яств, не уступая столам в Мориа, ибо и Гимли с женой, и хоббиты были приглашены на свадьбу своего друга. Прибыли и Арагорн с Арвен, и Фарамир с Эовин, и Гэндальф, и Галадриэль с Келеборном — последние, как и сыновья Элронда, не были среди гостей Гимли: близнецы не водили с гномом тесной дружбы, а Келеборн не любил подземелий, и Галадриэль не могла, да и не хотела отправиться куда-то без мужа. Леголас ждал Луну у арки, переплетенной зелеными виноградными лозами и белыми лилиями — это была одна из идей его dineth. Вокруг порхали и летели в клевер серебристые светлячки, похожие на осколки звезд. Площадь полнилась шепотками, но все они вмиг утихли, когда появилась Луна — в сопровождении Тауриэли, но вторая эллет быстро шагнула в сторону, усевшись за стол рядом с Элрохиром. Осталась одна Луна, и Леголас оцепенел, забыв обо всем на свете, глядя только на нее. Она была в белом платье, которое словно источало серебристый свет, похожий на лунный или звездный. Ее волосы свободно струились по плечам, напоминая жидкое золото, глаза сияли особенно ярко, а в руках она держала букет из белых аэглосов. — О, Isilme! — вскричал Леголас: она была вправду похожа на живое лунное сияние. Щеки Луны тронул нежный румянец, и она медленными шагами пошла к ожидающему ее жениху, а пока она шла — синдар бросали ей под ноги цветы. Встав напротив Леголаса, Луна подняла взгляд, и впервые с начала праздника встретилась с ним глазами. Свадьбы здесь проходили без обмена кольцами и клятвами, и если от колец Луна отказалась легко, не испытывая любви к этим украшениям, то обменяться клятвами Леголасу предложила, и ему понравилась эта мысль. Они говорили на синдарине, и речь эта текла, как музыка. Леголас взял Луну за руки, чуть сжав пальцы. Она смотрела на него и пыталась поверить в то, во что уже верила: это король эльфов из другого мира, и он — ее муж. Совершенно прекрасный, сильный, веселый и добрый. Лучший. Ее. Когда затихли клятвы, Леголас склонился к губам Луны, а она приподнялась на цыпочках, и они поцеловались под грохот аплодисментов. Оторвавшись от губ Леголаса, Луна с некоторым удивлением взглянула на эльфов, людей, гномов и хоббитов, что сидели за столами — она успела забыть об их присутствии, как и о присутствии мага. Гэндальф стоял у арки, и Луна сравнила бы его с маггловским священником, но вместо Библии он держал в руках серебряную диадему, усеянную сапфирами. Леголас был в золотой короне с изумрудами… Леголас — король эльфов, он стал ее мужем… следовательно… Луна склонилась перед магом, и Гэндальф возложил диадему на ее голову. — Поднимись, — торжественно сказал он, — Исильмэ, королева Эрин Ласгален. Выпрямившись, Луна обернулась к гостям, и те снова зааплодировали. Леголас приобнял свою теперь-уже-жену за плечи, даря ей нежный поцелуй. Будто из ниоткуда полилась музыка, пение дивных менестрелей: — Король смеется, король колдует; пьет он славу своей нареченной, Владычице Ночи, Луны королеве, он сегодня венчается с нею пьяною полночью летнего ветра, серебряной полночью полнолуния, в зелени леса средь лунного света… Предложив Луне руку, Леголас повел ее в плавном танце. Даже через ткань камзола она чувствовала жар его тела. — Мы не будем задерживаться здесь, — сказал Леголас ей на ушко. — Если ты не хочешь. — Не хочу, — Луна провела языком по губам. — Я хочу остаться только с тобой. От этого признания Леголас задрожал. Не прекращая танцевать, они добрались таким образом ко входу в замок, где и исчезли, растаяв в сумерках.***
Спальня была той же, но будто другой — то ли из-за лунного света, заливавшего комнату призрачным туманом, то ли из-за и здесь мерцающих светлячков, то ли из-за того, что теперь они были женаты. — Ты великолепна, — сказал Леголас, закрывая дверь. — Тауриэль помогла с платьем. — Не платье. Ты сама. Ты великолепна. Ты очень красива. — Я… — Я покажу, — Леголас подвел Луну к большому зеркалу в пол, где они отражались во весь рост. — Смотри на себя. Эта девушка и впрямь была не той полоумной Лавгуд. Никто сейчас не назвал бы ее полоумной, даже самые противные из прежних обидчиков, даже если бы Луна надела ожерелье из пробок или серьги-редиски. Сам ее облик изменился, она приобрела ровную осанку, горделивую посадку головы и исполненные достоинства жесты. Ее назвали королевой, и эта девушка в зеркале могла ею быть. — Я покажу тебе. Рука Леголаса легла поверх ее груди, сминая ткань платья. Луна задрожала; он поразительно хорошо умел угадывать, чего ей хочется. Другая его рука умело и быстро расшнуровывала платье — Луна не выбрала тугой корсет, но в меру подходящий, такой, чтобы не жал, но подчеркивал грудь. Поцеловав Луну в обнаженное плечо, Леголас снял ее корсет. Так и стоя за ее спиной, накрыл обе груди ладонями, массируя затвердевшие соски. Луна тихо застонала, откидывая голову назад и опираясь на его грудь. Поцеловав ее в макушку, Леголас опустил руки к талии, развязывая крепления на юбке. Ткань с чуть слышным шелестом упала вниз, оставив Луну обнаженной, из-за чего рядом со все еще полностью одетым Леголасом она чувствовала себя особенно уязвимой. Он не спешил раздеваться. — Смотри, как ты прекрасна, Исильмэ, — Леголас легко прикусил кончик ее острого ушка. — Смотри. Эта нежная упругая грудь, которая так идеально подходит моим ладоням. Эти хрупкие плечи… эти изящные руки… этот соблазнительный животик… эти округлые бедра… и это, — он дотронулся до ее лона. — Ты великолепна. Ты видишь свое лицо? Видела. Луна ни разу еще не видела у себя такого выражения лица: щеки покраснели, губы сами собой раскрывались в улыбке, глаза подернулись пеленой. — Твое лицо может быть еще прекраснее. Леголас загородил зеркало, встав перед Луной, но ненадолго — тут же он опустился перед ней на колени. Придерживая за ягодицы, сначала поцеловал внутреннюю сторону бедра, а после неторопливо принялся ласкать разгоряченное лоно, проникая языком все глубже. — Смотри на себя, — сказал он внутрь нее. Луна содрогнулась, послушно вскидывая глаза на отражение — страстная, горячая, дикая эльфийка, которую она увидела, точно не могла быть Луной Лавгуд. — Tarinya… — прошептал Леголас, выписывая языком узоры. Луна застонала, испугалась, что потеряет равновесие и упадет, но сильные руки держали ее за бедра. Луна расслабилась, запуталась пальцами в длинных золотых прядях, сжимая и перебирая; когда она провела ладонью по уху, Леголас сдержанно простонал, этот звук тоже раздался прямо у нее внутри — и тогда по всему телу Луны прошли чувственные волны оргазма. Все еще одетый Леголас встал, легко подхватив ее на руки. — Продолжим? Я же говорил, что вся эта ночь будет в нашем распоряжении, — он потерся носом о ее нос. — О, конечно, — восторженно отозвалась Луна. Первоначальная неловкость исчезла, как не бывало — и могла ли присутствовать неловкость, если они стали мужем и женой? Леголас уложил ее спиной на прохладные шелковые простыни, и хотел начать раздеваться, но Луна возразила: — Позволь мне. Поднявшись на кровати на колени, она расстегнула камзол, неторопливо, как и Леголас раздевал ее. Поцеловала его ключицу, провела языком ниже, до солнечного сплетения, и наконец коснулась шнуровки штанов. — Кто бы говорил про великолепие, — сказала Луна. — Ты сложен, как греческий бог. — Кто? — Вала… неважно. — Неважно, — согласился Леголас, снова укладывая ее на спину. Входить он не спешил — выцеловывал грудь, плечи, живот, все тело, каждую клеточку. Луне казалось, что она тает, как воск, плавится, горит, было мало, отчаянно хотелось еще. — Леголас, — протянула она, поймав его руку и положив себе между ног. Его глаза сверкнули как-то непонятно — возбужденно-лукаво. — Чего ты хочешь, tarinya? — Тебя, — Луна нетерпеливо толкнулась бедрами навстречу его руке, и вдруг добавила, — Orthoro im… От этой просьбы, прозвучавшей на синдарине, Леголаса повело. н больше не мог сдерживаться и дразнить ее, он хотел ее, так хотел, что казалось, если не окажется в ней прямо сейчас — умрет. Разведя ноги Луны в стороны, он накрыл ее губы поцелуем и вошел, направляя себя рукой. Она туго обхватила вокруг, застонала громче, двигая бедрами навстречу. Медленно не получилось; Леголас двигался быстро и резко, стараясь не делать больно, но ей не было больно, он бы почувствовал ее боль так же, как свою. Ей было хорошо. Еще несколько размашистых толчков, и он излился внутрь. Прижался лбом к ее лбу, увлекая в долгий поцелуй. — И это все? — спросила Луна ему в губы. — Конечно, нет. Он не выходил из нее, и задвигался снова — уже медленно, наращивая темп. Перекатился на спину, дав ей оказаться сверху и позволив себе любоваться тем, как лунный свет струится по ее коже. — Bain hiril nin… — прошептал Леголас. Луна двигалась на нем, как в неком первобытном танце. — Mell aran nin… — Луна наклонилась, отчего ее волосы скользнули по груди Леголаса. Он снова перекатился, оказавшись сверху. — Silivren lor nin… — Sevig i veleth nin, — выстонала Луна. Ей не хотелось, чтобы это заканчивалось, ей хотелось бы вечно так быть — с ним, покачиваясь на волнах страсти, и она отчетливо ощущала, что он хочет того же, что он очень сильно любит ее, и в этом случае «всей душой» — не метафора. Луну почти пугала такая любовь, и восхищала, и окрыляла — все сразу. Когда они оба отдыхали, лежа в объятиях друг друга, Луна запоздало вспомнила: — Леголас, а… — смущалась она какую-то секунду. — А что лучше предпринять в этом мире, чтобы не забеременеть? — Предпринять? — он непонимающе моргнул. — О Боже, только не говори, что у вас не существует контрацепции, — испугалась Луна. — Я в прошлый раз тоже не подумала, но пронесло, а вдруг не пронесет, а я не уверена пока, что хочу детей, мне еще рано… — Успокойся, — Леголас погладил ее по животу. — Не хочешь — не будет. И нет. Эльфы заводят детей только тогда, когда оба этого хотят, и в момент зачатия чувствуют, что создали новую душу. Тоже оба. Я не чувствую, и, так как ты не готова, то и бояться нечего. — А-а, — с облегчением протянула Луна. — Кажется, у фейри все так же, я не особенно углублялась. Но на самом деле, наверное, однажды я захочу детей. — Да, — Леголас поцеловал ее в уголок губ. — Тогда они у нас и появятся.