Мера за меру

Ткачёв сидит на скамейке по-быдляцки — как выразился однажды Валентин, заметив его курящим и забравшимся на сиденье с ногами — и чрезмерно показательно обсасывает губами окурок, будто в жизни ничего лучше и быть не может. Он чертовски зол на Валентина, на его проклятую службу, испортившую им выходной, на тупую чёрную махину, стоящую у самого подъезда в ожидании товарища генерала, и не менее тупого солдатика за рулём, неодобрительно косящегося в его сторону цепкими маленькими глазками. Вот весело то будет, когда Лебедев выйдет в разгар их мордобоя. От этой картины испорченное настроение медленно ползёт вверх. Валентин как раз появляется, чтобы увидеть, как он смачно плюёт на асфальт и следом туда же летит тлеющий окурок. — Артём, — укоризны в голосе ровно столько, сколько и нежности. Чует товарищ генерал за собой вину, но от этого им обоим не легче. Всё равно ведь уедет. Ни просьбы, ни угрозы не удержат. — Убери. — Дворник уберёт, — отмахивается Артём и не двигается с места, добавляет ехидно: — У каждого своя работа. Валентин намёк понимает, тихо выдыхает «балбес» и скрывается в салоне чёрной махины, захлопывая за собой дверцу. Солдатик за рулём явно возмущен пререканиями с товарищем генералом до глубины своей армейской души. Пользуясь тем, что Лебедев по самый нос зарылся в документы, Ткачёв демонстративно шлёт в сторону водилы фак, сияя от уха до уха самодовольной ухмылкой. Выкуси и свали. Скрежет чужих зубов не заглушает даже работающий двигатель. Вскоре возле подъезда остаётся только унылый Артём и замаринованный шашлык. Над головой красиво щебечут птицы, так и хочется их придушить. Питон с Русом откликаются на сообщение довольно быстро. Ещё бы, на халявное то пиво с шашлыком. Вместе парни докупают водки и уже через полтора часа выдвигаются к генеральской даче. Не пропадать же мясу, как рассудительно заметил Валентин и пожелал Тёме хорошо провести время с друзьями. Правда вряд ли имея в виду свою дачу. Мстительные мысли греют душу весь оставшийся до неё путь. Уже выгружая припасы Артём отправляет смс Валентину и вдогонку кидает снимок — фехтующих шампурами друзей. Минут через пятнадцать приходит сдержанный ответ: «Не свинячить». — Верь и надейся, — комментирует он вслух, захлопывая багажник. Постепенно настроение выравнивается и день уже не кажется потраченным зря. Погода стоит сказочная, мясо они умудряются не спалить, хотя пить начинают сразу. К водке Артём едва притрагивается, в основном налегает на пиво, поэтому к ночи остаётся единственным кто более-менее в строю, помогает друзьям доползти до дальней комнаты, а сам уходит в генеральскую спальню. На быстрый душ у него также хватает сил, а после он падает в пустую прохладную постель и мгновенно вырубается. И если бы не давление на мочевой посреди ночи, он бы точно не проснулся от теплой ладони, любовно поглаживающей его голый, выставленный на обозрение зад. Теплая большая ладонь, такая родная. Артём едва успевает сглотнуть довольный стон — здесь, приехал — он всё ещё обижается вообще-то. — Могли бы шампура помыть и в беседке прибрать, — негромко отчитывает всех товарищ генерал в одном Тёмкином лице или заднице, учитывая что видит и гладит он её. — Мфрр, — шлепок, прилетевший следом за невнятным огрызанием, получается звонким, ощутимым, но безболезненным. Мурашки удовольствия бегут от поясницы к самому паху, а Валина ладонь всё также гладит его зад. И надо бы вставать, потому что совсем скоро желание отлить станет нестерпимым, а Ткачёв сейчас способен двигаться только по траектории сонной мухи. Но Валентин всё же первым поднимается с кровати, чтобы сменить форму на домашнее и заняться уборкой. Жуткий перфекционист в его башке не способен уснуть, если в доме есть грязная посуда, разбросанные вещи или испачканная обувь. Слабое чувство вины кусает Артёма за сердце, пока он, щурясь наблюдает за чёткими, по особому грациозными движениями своего генерала, но потом он вспоминает, что припас для Лебедева самые лакомые кусочки мяса, и его попускает. Теперь остаётся только отлить и блаженно спать до утра. Когда Валентин оказывается рядом, обнимая его одной рукой, остаётся лишь в памяти тела, которое с радостью, немного поёрзав, притирается ближе к другому сильному и горячему. — Трусы на подоконнике? — хмуро сдвинув брови, интересуется Валентин через пару дней, находясь вместе с Артёмом в своей квартире. — Тём, я же просил не разбрасывать вещи. — Они сами, — отмахивается Ткачёв, зевая и переворачиваясь на другой бок. Почему нет? Он даже не помнит, как их туда засунул. — Кинь в шкаф, лады? — трусы тут же приземляются ему на лицо, заставляя морщиться, из-за того что сразу начинает зудеть в носу. Похоже на подоконнике скопилось много пыли. Браво, товарищ генерал, идеальное попадание, спасибо. — Блин, Валь, я их потом постираю. — Когда? Через год, если сумеешь найти? — на полном серьёзе спрашивает Валентин, тщательно вытирая тряпкой пыль. Кажется на днях он просил об этом Артёма. — Они даже не воняют. — Очень низкие у тебя критерии личной гигиены, Артём. — Тебе нравится как я пахну. — Это другое. — И я моюсь каждый день. Иногда даже по два раза. — Чего нельзя сказать о твоих трусах. — Валь, завязывай меня пилить, я не бревно. — Прямо сейчас ты очень на него похож. Вот уже и полежать нельзя. А он между прочим в генеральной уборке принимать участие не соглашался, да ещё в такую безбожную рань. Но больше чем обижаться сейчас, Ткачёву хочется Лебедева рядом. — Тогда приди обтесать меня, папа Карло. Призывно раскинуть ноги в стороны и бросать умоляющие взгляды из-под ресниц оказалось достаточно чтобы Валентин, который никогда не оставляет дела незаконченными, не любит ничего откладывать на потом, посреди своей генеральной уборки сложил тряпку в ровный квадрат, чтобы отложить в сторону, и пошёл к Артёму. От каждого его шага прямо-таки несло решительной уверенностью, так что всё внутри Ткачёва отчётливо задрожало, с каждым разом сильнее по мере Валиного приближения. Артём уже не чувствовал себя победителем, вынудившим Лебедева сдаться своей прихоти, этаким соблазнителем, властным над чужой волей. Даже подчиняясь, Валентин выглядел хозяином положения, именно тем, кто принял решение. По-видимому так оно и было, даже если вначале Артёму казалось иначе. Одним слитным волнующим движением он оказался между длинных худых ног, сокрушительно красивый в своём искреннем желании взять своё здесь и сейчас. Провел носом по горлу Тёмы, глубоко вдохнул его тёплый утренний запах, вынуждая приглушённо застонать, старательно притягивая ближе руками и ногами. Ужасно хотелось содрать с него ненужные сейчас вещи, но Валентин ни за что не позволит швырнуть их куда-нибудь на пол, а отпустить его раздеваться, скрупулёзно складывая их на стуле или на краю кровати, не было никаких сил. Артём, изловчившись, опрокидывает Лебедева на спину, тут же принимаясь обнажать его тело с росчерками знакомых шрамов и маленькими редкими родинками, залезая под футболку ладонями и отпихивая ткань к подмышкам, чтоб не мешала любоваться в процессе. Валентин позволяет себе уступить, но делает это невзначай, и в этом столько его ужасающего контроля над собой и над ситуацией, что неимоверно подбешивает и охренеть как заводит. Только он один умеет так дразнить — одними своими глазами томно-расслабленными, глядя снизу вверх, разрешив себя оседлать. Положив ладонь на Тёмину щёку и погладив ещё не распухшие от поцелуев губы большим пальцем, одним простым жестом Валентин вынуждает разомкнуть губы и облизать его палец, при этом не забывая прищуриться на особый нахальный манер. Всё для тебя, товарищ генерал, ты это любишь, я знаю. Артём запускает пальцы под резинку домашних штанов, вынимает горячий твёрдый член, пачкаясь в смазке и дурея окончательно и бесповоротно, наблюдая за тем как заволакивает похотью и искрится непроглядная, подчас леденящая душу тьма Валиных глаз. Считанные секунды остаются до того как с Лебедева полностью слетит самоконтроль, а у Ткачёва за спиной раскроются крылья.