— Несчастная крошка в слезах под кустом Сидела одна у обрыва. Затянемте ивушку, иву споем, Ох, ива, зеленая ива. У ног сиротинки плескался ручей. Ох, ива, зеленая ива. И камни смягчались от жалости к ней. Ох, ива, зеленая ива
. Гай пытался выхлопотать для нее роль Дездемоны хотя бы в третьем составе, упирая на ее «трагические данные и природный венецианский блонд» — какие он смешные вещи рассказывал о том, как в Венеции когда-то дамы пытались покраситься в золотистый с рыжим отливом! Увы, Долли досталась только Бьянка, но песню она все равно выучила — как-то само вышло. Удивительно, но в первый раз воспоминания о театре, о Нью-Йорке не причинили боли. Высокую фигуру доктора Крейла она на сей раз, обернувшись, увидела издали. Грусть сменилась тихим счастьем, и Долли пообещала себе ценить каждую минуту предстоящего разговора, ничем ее не отравляя. Они поздоровались, и она принялась рассказывать обо всем, что успела заметить — и радовалась, что он слушает, и любовалась его тонким, точно шпага, профилем. — Вы умница, мисс Гарленд, — сообщил ей доктор Крейл, и она наделась, что он не заметил в сумерках, как вспыхнул на ее лице яркий румянец счастья. — А я пришел, собственно, за тем, чтобы изложить вам мой план насчет ведьм. Сразу говорю, он может показаться вам неприемлемым — в таком случае скажите мне об этом. — Я убеждена, что вы мне не предложите ничего бесчестного. — В таком случае слушайте. Вам придется сыграть роль…***
На подготовку к тому, что предложил доктор Крейл, ушло две недели. Все это время Скрипач вел себя, как и в первый день: молчал, будто не замечал ничего, но ел аккуратно и ни разу не испачкал белье и постель. Мыла его Одри сама, сразу заявив: «Ты тонкая, а я всего насмотрелась», кормили и причесывали его девушки по очереди, по очереди и заходили к нему, читали, пытались заговорить. Скоро к нему так привыкли, что стали оставлять дома одного, ненадолго, правда. Доктор Морган регулярно его осматривал — и, как подслушала Долли, пытался разговорить, но тщетно. Долли в это время по указанию Крейла наблюдала за его кузиной и ее подругами в их любимом кафе и на улицах, где они прогуливались — запоминала манеры. Местному выговору она и так выучилась довольно сносно. У той же кузины, неведомо под каким предлогом, доктор Крейл раздобыл модные платье и шляпку. — Надо показать старой Бет, что вы при деньгах. Перчатки он купил для Долли сам и посоветовал не снимать, а насчет ботинок оба договорились, что Долли наденет свои лучшие, да понадеялись, будто ведьма на них не посмотрит или же не поймет, что они дешевые и поношенные. Конечно, Долли тихо фыркала, представляя, куда отправится. Обращаться к ведьме казалось ей и глупостью, и грехом, извинительным только тем, что она хочет помочь жертве и наказать преступников. Да и не по себе ей было: ведь придется идти одной — кто знает, что там ждет? Но страх щекотал нервы и будил в душе вызов: неужели Долли струсит и не вступит в бой со злой силой, подчиняющей людей страхом и обманом? И вот в назначенный день около трех пополудни она села в присланный доктором Крейлом к переправе экипаж и отправилась на окраину города. Старая Бет, тщетно пытавшаяся стяжать славу новой Мари Лаво, жила в доме близ болот, что также заставляло доктора Крейла считать, что подозрения по отношению к ней небезосновательны. Дом ведьмы стоял довольно далеко от остальных, но выглядел вполне обычно — может, чуть более запущенным. Во дворе молоденькая негритянка чистила какую-то большую посудину. На вопрос Долли, дома ли хозяйка, она махнула рукой по направлению к открытой двери. — Пусть миз войдет, — раздался изнутри голос, не менее зычный, чем у Гектора. Долли пошла на звук. По дороге она пыталась одновременно справиться с волнением и унять все предрассудки, которые сейчас всколыхнулись, как никогда. «На все смотри только своими глазами, — учил когда-то отчим. — Суди о чем угодно так, будто ты впервые это не только видишь, но и никогда раньше не слышала». Что ж, Долли попробовала последовать его совету. Она увидела просторную комнату — правда, с низким потолком, довольно грязную. Посередине потолок подпирал толстый столб, вдоль стен тянулись полки с многочисленными кувшинчиками и кружками, кое-где виднелись огарки черных свечей. На полу валялось несколько петушиных перьев. Сама ведьма оказалась действительно старухой, но не такой, какой Долли ее представляла. Желтое домотканое платье окутывало высохшее тело, бусы в несколько рядов болтались на тощей шее, глаза с желтоватыми белками и набрякшими веками подозрительно смотрели с умного изможденного лица. Едва Долли вошла, старая Бет бросила на стол несколько ракушек каури, пригляделась к ним и только после этого обернулась к посетительнице. — Каури сказали мне, миз, что вы в беде. — Это правда, — Долли даже не пришлось стараться, чтобы ее голос дрогнул убедительно. — Я не просто в беде, я в отчаянии… На краю гибели. — Тогда вы правильно сделали, что пришли к старой Бет, миз. Старая Бет может попросить лоа. Лоа помогут, главное — порадовать их. — За этим дело не станет, — Доли выдержала внимательный взгляд. — Но мне нужно… Мне нужен страшный обряд! Самый страшный из возможных. На человеческой крови. Лицо ведьмы выразило… Удивление? Недоверие? Во всяком случае, она была явно меньше потрясена, чем доктор Морган — тогда в вестибюле больницы. — Лоа не принимают человеческой крови, миз. Не верьте клевете. — Как же не принимают, — Долли наклонилась вперед, жадно втягивая спертый и пропахший чем-то пряным воздух; она отпустила на волю худшую свою часть и пробовала представить, как заносит нож над Джерри, распростертым на жертвеннике. — Как не принимают, если я за этим сюда и ехала? Он должен поплатиться за то, что сделал со мной! Пусть станет евнухом! Я знаю, вы можете оскопить любого бродягу и сделать так, чтобы то же самое случилось с тем, кого вы проклянете. Я заплачу, клянусь! Если бы в эту минуту Долли увидел любой режиссер, он, не раздумывая, предложил ей роль леди Макбет — даже не собираясь ставить «Макбета». Увы, старую Бет впечатлить было сложнее. — Миз, — прокуренный голос ведьмы вновь окреп, стал зычным и твердым. — Лоа сами проклянут всякого, кто над другим это сделает! И никакие подношения их уже не задобрят! Это грех, выкиньте из головы! Она встала — довольно живо для своего возраста — подошла к полкам у стены, порылась среди сосудов, из одного вытряхнула амулет. — Вот, попросите помощи у мадемуазель Шарлот! Она хранит молодых миз, она пошлет вам другого, с кем вы забудете негодяя! Руку! Долли, кусая губы с ненаигранной досады, подала руку. — Перчатку прочь! Пусть кожа живая почувствует! Долли секунду помедлила: она понимала, что руки выдадут ее. Не потому ли ведьма и требует снять печатку, что заподозрила неладное? Но точно так же Долли выдал бы и отказ подчиниться требованию. Решение пришло само: Долли с негодованием поднялась. — Мне не нужна помощь от вашей Шарлот! Если вы не хотите проводить обряд, я поищу другую ведьму! — Ищите, миз, — Бет тяжело усмехнулась. — Проклятья себе никто не хочет. Ступайте теперь, покуда ваши злые мысли не накликали гнев лоа на мой порог.