I miss you

Я стою перед зеркалом и смотрю на свое отражение. Отражение, которое с течением лет совсем не меняется. Уже прошло несколько лет с тех пор, как все мы застряли в этом злополучном доме. Родители стараются поддерживать относительную нормальность нашего существования, насколько вообще можно назвать нормальной жизнь призраков. Мы отмечаем праздники, стараемся чаще общаться, следим за малышом, который уже никогда не вырастет и не станет взрослым. У нас даже появилась традиция петь на Рождество. В общем, у нас веселая семейка привидений. Кладу руки на бортик раковины. Ванная комната. Именно здесь я умерла на его руках. На руках Тейта. Я ни разу не видела его с тех пор, как прогнала, сказав "Прощай". Не знаю, он или не появлялся передо мной, или я отключила свою способность видеть его. Тейт Лэнгдон исчез из моей жизни. Взгляд упал на изголовье раковины. Там лежало лезвие. Я аккуратно взяла его и повернула к свету. Когда-то мне нравилось резать себе руки. Не знаю, зачем делала это. Возможно, меня успокаивал вид крови, выступающей на порезе и затем медленно капающей в белую раковину, оставлявшей после себя бордовые дорожки, или же меня приводила в чувство боль, сначала возникающая от порезов, а потом все время появлявшаяся во время их заживания, или, быть может, мне нравилось быть хозяйкой собственной жизни — самой решать: жить или умереть. Я помню, когда сделала это в последний раз. В тот раз меня застукал Тейт. Прямо в ванной, с лезвием в ладони и окровавленной рукой. Именно ему я дала обещание больше не делать этого. — Фууу, гадость. — Да, гадость. Обещай мне, что больше не будешь так делать! — Обещаю. Я тряхнула головой, отгоняя воспоминания об этом психопате. Лезвие полетело в мусорное ведро, а я вышла из ванной и вернулась в свою комнату. На ковре возле кровати лежали карты, разложенные мною в пасьянс. Я села на пол, скрестив ноги по-турецки, и стала собирать карты обратно в стопку. Вопреки моему желанию, перед глазами всплыл образ Тейта в тот день, когда мы в последний раз играли в карты. Тогда он рассказал мне, что я умерла и, также как и он, стала узницей особняка. Помню, как он сгорбленно сидел и смотрел на меня своими темными-темными глазами, в которых совсем не было видно зрачка, из-под беспорядка волос пшеничного цвета. Парень улыбался мне в тот день, той улыбкой, от которой у него всегда появлялись ямочки на щеках. — И что же дальше? Что дальше, Тейт? — Ты просто берешь карту и сбрасываешь. Плюнув на это дело, я просто сгребла карточки в одну большую кучу и, встав, засунула их в первый попавшийся ящик комода. Слишком много вещей здесь напоминало мне о нем. И нет, я совсем не забыла, как он расстрелял тех школьников, поджег своего отчима, убил геев, которые купили этот дом перед нами, как изнасиловал мою мать. Нет. Это никогда не забудется. Я напоминаю себе это каждый день, и каждый день мои мысли все равно возвращаются к этому психу. Я вздохнула и кинула взгляд на окно. Осталась где-то еще та часть меня, которая нашептывала: "может, он изменился?", "Вайлет, может, ты его сможешь изменить?", "люди меняются, так почему он не мог измениться?" Взгляд зацепил доску для записей, и перед глазами вновь всплыло воспоминание. Помню, как однажды, зайдя в комнату, я увидела там всего три слова, от которых всегда становится тепло. А потом, через пару дней он признался в этом, стоя прямо напротив меня. — Вайлет, я люблю тебя! Слышишь, люблю! Вот. Я сказал это! Я смог признаться. Не на доске. Я люблю тебя. Люблю. Слезы подступили к глазам, и я плюхнулась на кровать и обняла первую попавшуюся подушку. Нельзя, нельзя его прощать, он не заслужил прощения. Я знала это, как и то, что небо днем голубое, а ночью на небе светит луна. Но та самая частичка меня все нашептывала: "может, он заслужил второй шанс?", "все люди делают ошибки, Вайлет". Я выдохнула и вдохнула запах подушки. Эта предательница все еще пахла Тейтом. Как после стольких лет она все еще сохранила его запах? Меня окутало облако свежескошенной пшеницы и меда. Именно так пах Тейт. Я почувствовала, как капельки слез, скатившись, оставили на лице мокрые дорожки. Пора себе признаться в этом, Вай. Тебе не хватает его. Ты просто задыхаешься от одиночества в этом огромном доме. Не с кем обсудить последнюю прочитанную книгу, послушать затертые до дыр диски. Даже на разговор у обитателей дома не всегда есть время. Вечерами тебе становится пусто и холодно внутри, и эта пустота скоро поглотит тебя. Собственные мысли ранят хуже пуль. — Я так скучаю по тебе, Тейт, — меня окутала знакомая смесь пшеницы и меда. — Я тоже по тебе скучал.