Цикличность

Раздается трезвон телефона из прихожей. Едкий, разъедающий барабанные перепонки звук отразится резкой головной болью, и он ссутулится, загнется в три погибели, зажмет уши дрожащими от недуга руками, захрипит, но побежит в прихожую. Он заметается от стены к стене узкого длинного коридора как воздушный шар, проколотый цыганской иглой в самую середину, отбивая себе все локти, затылок и пальцы ног. Звук с каждой минутой все больше вбивается колом в голову, но его источника нигде нет. От отчаяния и нестерпимой боли он падает на пол, прижимает колени к груди, как ребенок, утыкается в них лицом, и еще долго пребывая в дрожи и неумолимом страхе, до треска черепных костей зажимает уши. Он просыпается, приходит в себя. Сейчас он спокоен, помнит ли он, почему уснул не в своей кровати. Он встает, оглядывается, и после того, как он убедился, что стоит на земле, в своей квартире больше ни один мускул его лица не дрогнет. Ни разу не моргнув, он медленно, слегка пошатываясь, направляется в ванную. Открыв налитую тяжестью дверь, зайдет внутрь маленькой сумрачной комнаты. Он поднимет голову к томно висящему на одном, вбитом в голую стену гвозде, зеркалу. Он обомлеет от страха, способный на один отрывистый стон. Он вцепится правой кистью в свои поседевшие редкие волосы, левой же зажмет себе рот. Прикусит язык, и крепко стиснет пальцами впалые щеки, пока они не занемеют, и не отведет взгляда от зеркала, где нет его отражения. Хотя отчасти оно там есть, давности лет пятнадцати. Зеркало смотрит на него его же глазами, юными, полными слез. Мальчик в отражении с нескрываемой не детской яростью завопит: - Верни, верни мне мою собаку, что ты убил. Что тухла и разлагалась под твоей прикроватной тумбочкой. Собаку, из которой ты вынимал все ее составляющие, все ее нутро, и раскладывал у себя под одеялом и на полках, заливая все ее собственной, собачей кровью и укатывая все в банки! Верни! А если не можешь, займи ее место. Ненавижу… Ненавижу! – шипело зеркало. - Я не делал этого! Не делал! - его, обладающего живым воображением, скрутила тошнота, и он говорил очень тихо и хрипло. Он подавляет позывы, все сильнее зажимая себе рот рукой до крови кусая губы. Он пулей выбегает из ванной, споткнется и почти ползком доберется до своей спальни. Спрячется за спинкой скрипучего стула, вжимаясь в него, зажмурившись и затихнув до того, что слышен шелест потрепанного тюля у забитого окна. Он бы так и не шелохнулся, если бы не услышал мягкую поступь. Он открывает глаза и кричит, отползает к стене и поджимает к себе колени, обхватывая их руками. Ему чудится собака с безглазым, безносым, беззубым черепом вместо обычной собачей головы. Он видит ее волочащийся по полу хвост, лишь местами к которому прилипают клочки шерсти. Хвост безжизненно волочится и оставляет за собой тонкую полосу почерневшей крови. - От чего же ты так бьешься в конвульсии? Не уже ли тебе до безобразия поплохело, настолько, что ты все забыл? Забыл, как гладил меня по спине, а затем с той же спины той же голою рукою заживо сдирал кожу? Как же больно! До сих пор больно… - пес застонал, ступая все ближе. Шаг за шагом ближе к нему. - Не знаю… Не помню! – его глаза желтеют, округляются, лезут на лоб. Рыдая взахлеб он шепчет, - не помню… не делал… А эта тварь подходит к нему все ближе, с каждым своим шагом она хромает все больше и вот последний метр преодолевает ползком. - Это ты… С этого все началось, с этого ты стал таким! Пора закончить, пора остановиться. Позволь и мне приласкать тебя, коснуться своею больною лапой твоей бледной гладкой спины. Разве ты не хочешь этого? Не хочешь обрести покой своей бренной грязной душонке? Она очень близко, она бросается на его лицо, она раздирает его побледневшую от страха кожу. Он забрыкается и завопит. Собака исчезнет, растаяв в воздухе под низким потолком, а он еще долго будет брыкаться с чем-то неведомым и диким. Наконец он успокоится. Он лежит ничком, раскинувшись на холодных половых досках, тяжело дышит. Пробыв в таком положении с час, может больше, он поднимется и, еще на ватных ногах, побредет на кухню. Там он включит плиту, достанет упаковку кофе, кофеварку. Его бесчувственное лицо не изменится, даже когда кофе закипит, польется через край прямо на его босые ноги. Он все будет мешать и мешать маленькой чайной ложкой терпкую жидкость, погружая по костяшки пальцы в кипяток. Все спокойно, он один, перед ним выкипающий кофе. Все спокойно, но вдруг в прихожей раздастся противный трезвон телефона…