только вампиры любят вечно

– Джеюн-а, – Сонхун зовёт осторожно, в сотый раз прокручивая в голове монолог, что был заучен наизусть, вплоть до буквы. Потому что боится. Ничего так не боится, как реакции парня. – Ты же веришь в мистику и что-то подобное? – голос почти не дрожит, руки почти не трясутся, а нарастающая паника почти не ощущается. Почти. Пак сам не знает насколько опрометчивым решением станет выложить все карты перед Джеюном, нещадно вытянуть каждый козырь из рукавов. Отшатнется ли тот назад в судорожных поисках деревянного кола или увидит яркий свет в давно потухших глазах? Отторжение или принятие. Словно третьего варианта не дано. Джеюна всегда удивляло, как у Сонхуна не ломался голос в переходном возрасте, даже подростковые прыщи обошли его стороной. Это именно удивляло, не пугало, не раздражало, не напрягало. Но через несколько лет стало вызывать вопросы, ведь даже волосы не отрастали. Сонхун всегда отвечал на это одним словом. Генетика. И Джеюна такой ответ вполне устраивал. Ему нет смысла утопать в таких мелочах и рыться в странностях. Что бы там не было на самом деле, у Шима нет кого-то ближе и ценнее Сонхуна, поэтому какое это имеет значение, когда он – удивительный человек, что невероятно начитан, умён, умеет подобрать нужные слова. И ещё он всегда рядом. И в радости и в грусти. За пять лет Сонхун смог заменить пропавших без вести родителей, заменить друзей из начальных классов, заменить подростковую и наивную влюблённость. Он стал для Джеюна всем, стал тем, кто был нужен заблудшей душе в своих же мыслях, что нескончаемо гуляет по узким коридорам сознания. Пять лет – приличный срок и действительно продолжительное время, чтобы открыться для человека, впустить его в свой утопающий в тревогах и сомнениях мир, позволив спасти, или же построить новый на останках прошлого. Пять лет. Приличный срок для Джеюна, но для Сонхуна… «Вампир» Звучит безумно. Неужели человек, который идет рука об руку столько времени, который оставляет короткие поцелуи на щеках, который зарывается носом в волосы, когда осторожно обнимает со спины – является нечистью, монстром, лишённым возможности умереть? – К чему это такие вопросы? – тихо посмеиваясь Джеюн поворачивается к Паку и подсаживается ближе, будто ребёнок, который припас несколько самых интересных страшилок и сейчас готов рассказать их в полутьме заговорщическим голосом. – Это интересно, и не может не существовать в нашем мире, – он откладывает книгу и смотрит в растерянные глаза напротив, подмечая почти мгновенно – что-то здесь не так. – Да ты и сам будто не от мира сего, ну знаешь, необъяснимо загадочный. Хоть и кажется, что я успел разузнать всё о тебе, начиная любимым цветом, заканчивая твоим детством, но всё же есть что-то неразгаданное и завораживающее. – Джеюн, я вампир, – так тяжело произносит Сонхун, решая пропустить несколько предложений, которые должны предшествовать этой фразе. Просто не может сказать больше, что-то внутри не разрешает изложить свои мысли, подготовить своего парня к непростому разговору. И это «что-то» люди, которые любят и бояться потерять самое ценное, называют страхом. Вампиры не могут любить. Как вампир может что-то чувствовать, если каждый орган намертво застыл? Влюблённые бабочки никогда не будут порхать под двенадцатью парами рёбер, сердце не пропустит удар, от легкого прикосновения к щеке, кровь не станет протекать быстрее по синим лентам вен от бережного поцелуя в уголок губ. Тело – мертвец. Но то, что спрятано внутри, глубоко за застывшим сердцем, то, что испокон веков называют «душой» – живет непозволительно долго, напоминая, что эмоции и чувства ещё могут ярко пестрить в теле мертвого. Но всё же, если вампир каждой мертвевшей частичкой тела и души полюбит, то будет ли это навечно? – Сонхун…? – отторжение, непринятие, сомнения, что-то из этого проскальзывает в глазах парня. Это происходит за долю секунды, эмоции сменяются слишком быстро, чтобы Сонхун мог зацепиться хоть за одну из них. Шим читал об этом в книжках, слышал как шептались одноклассники в младшей школе. Джеюн догадывался, но этот ответ никогда не лежал на поверхности, чтобы принять сказанное как должное. Он смотрит на Пака, пытаясь вытянуть из него ещё хоть что-то. – Только не беги от меня. Скажи всё, что думаешь обо мне. Возненавидь, ударь, убей. Что угодно, только не убегай, оставляя за собой лишь тишину. Прошу. – Сонхуну доводилось умереть однажды. Физически, это было неприятно, даже не больно. Но то, что он ощущает сейчас, смотря на сомневающегося Джеюна, ощущается куда страшнее, неприятнее и болезненнее пережитой смерти. Но Джеюн не отшатнулся, не убежал. Он всё ещё сидит рядом, заглядывая в умоляющие глаза Пака, надеясь рассмотреть в них пугающую правду. Сонхун так неуверенно и боязно накрывает ладонь Джеюна своей. Холодное прикосновение заставляет Шима вздрогнуть. «Неужели ты станешь бояться меня?» – остается неозвученным, но таким понятным для Сонхуна. Он закрывает глаза и поджимает губы, будто пытаясь отмотать временную пленку назад, проглотить каждое сказанное слово, и чтобы оно не касалось ушей и души Джеюна. Но через несколько болезненно длинных секунд парень припадает к его груди, крепко обнимая, сцепляя ладони в районе талии. Горячее дыхание как никогда странно и успокаивающее обжигает через чур холодную шею Сонхуна. Он открывает глаза. – Хоть сам дьявол, – шепчет Шим в ожидании, когда Сонхун обнимет в ответ, до хруста крепко прижмёт к себе, привычно перебирая пряди гладких волос. – Будь ты кем угодно, я буду с тобой, буду в твоих объятиях и твоих мыслях, если ты мне это позволишь. И Сонхун бережно обнимает в ответ, пряча лицо в волосах Джеюна. Он не позволяет, он просит, умоляет остаться с ним, в его объятиях и его мыслях. Просит стать его личной высотой, чтобы Пак безвозвратно смог упасть вниз. …если вампир каждой частичкой души полюбит, то будет ли это навечно? И Сонхун докажет это. Красивыми, хоть и малость устаревшими словами, непредсказуемыми и рискованными действиями. Сонхун готов распахнуть свою грудь, подставить под кол, только если Джеюн этого пожелает. Сонхун готов смертельно долго стоять под рассветным солнцем, пронизывающим невидимыми стрелами открытые участки кожи, только если Джеюн этого захочет. Но Джеюн не желает ничего из этого. Он готов закрыть собой Пака от каждого солнечного луча. Он готов лично в руки приносить своему вампиру свежую кровь, согревать холодное тело долгими объятиями, будто это имеет смысл. Джеюн готов посвятить себя Сонхуну. ;; – Я не стану этого делать, слышишь?! – повышает голос Сонхун, почти кричит. Это становится вынужденной мерой, когда десятый раз повторяет Джеюну одну фразу, но тот будто не слышит вовсе, будто закрыл уши ладонями, продолжая гнуть свою линию. – Сонхун, прошу, как мне еще попросить, что мне сделать? – Джеюн хватает Пака за запястье, не позволяя уйти, развернуться и отказать в очередной раз. – Объясни хоть причину такого протеста, умоляю, – Шим переходит на шёпот, смотрит с надеждой, даже подрагивает совсем мелко. – Причина? – Сонхун удивлённо распахивает глаза, на секунду теряя дар речи, ведь какие тут нужны причины, какие объяснения? «Просьба» парня очевидно не предвещает ничего хорошего, но Джеюн словно не замечает всего этого абсурда. – Ты хоть немного представляешь, что тебя ждет? Кто в здравом уме согласится на такую жизнь? Это не жизнь. Это бесконечное существование бессмертного монстра. Я застрял в двадцати. Моя судьба – слоняться по миру в поисках незримого. И я не позволю, чтобы твоя судьба стала аналогичной. – Мне не за что цепляться в этой жизни, кроме тебя. Ты – самое ценное, и я хочу отдавать всего себя тебе, хочу быть как можно ближе к тебе, – Джеюн вздыхает предистерически, готовый вот-вот выпустить наружу триаду противоречивых эмоций. – Но как я могу быть ближе к тебе, если я слишком уязвим? – Ты должен быть уязвимым, каким и должен быть человек. И я рядом, на той близкой дистанции, на которой могу спасти от чего угодно, – обречённо заключает Пак, в этот раз даже не надеясь, что парень к нему прислушается. – Почему ты не хочешь посмотреть на это с моей стороны? У меня нет никого: ни родителей, ни друзей, ни знакомых. Я живу тобой. И хочу продолжать жить тобой непозволительно долго, слышишь?! – парень делает шаг навстречу. Он перестает контролировать свои эмоции, и они берут вверх над Джеюном. Губы начинают дрожать, непрошеная стеклянная пелена окутывает взор, заставляя моргать чаще, лишь бы окончательно не поддаться истерике. – Только представь, мы можем вместе проходить сквозь года, побывать там, где никогда не были, узнавать что-то новое. Вместе, слышишь? – Мне нужно подышать, я скоро вернусь, – Пак освобождается из мягкой хватки парня и на пятках разворачивается к двери. Дальше нет смысла продолжать этот разговор, иначе он может вылиться в конфликт, после которого придется какое-то время зализывать раны обоим. Лучше остыть, перевести разговор в другое русло, передохнуть, побыть наедине. – Сонхун, не оставляй меня сейчас, прошу, – Джеюн в спешке шагает за уходящим парнем, говорит громче, умоляюще. Он боится оставаться одному, когда всё внутри взвинчено почти до предела, когда чувств непозволительно много, что хочется взвыть от всей ситуации в целом. – Я не хочу чтобы из-за этого наши отношения дали трещину. И Пак больше не может и не хочет слышать это. Слышать, как дрожит голос дорогого человека. Видеть, как слезы обжигают румянец на щеках. Чувствовать, как больно ноет его душа. Сонхун срывается с места, крепко прижимая к себе парня. Он ощущает как быстро стучит его сердце, слишком быстро, будто готовится выпрыгнуть из горячего тела. Слезы впитываются в хлопковую ткань рубашки. Истерика медленно сходит на нет, Джеюн обнимает крепче, непроизвольно сминая воротник чужой рубашки. – Я никогда не оставлю тебя, – шепчет почти на ухо Сонхун, пуская мурашки по телу своего парня. Его заявление кажется слишком «громкими», но Пак знает цену своим словам, знает их вес и знает о чём говорит. Ведь «никогда» – приравнивается к «вечности», которая не понаслышке знакома Сонхуну. И Джеюн знает, что его не оставят. Как и он сам ни за что не позволит Сонхуну остаться одному. ;; Ночное небо трагически красиво. Плеяды звёзд рассыпаются по всему чёрно-синему полотну, чтобы умереть и родиться вновь. Небо становится кладбищем для каждой потухшей звезды. Ночное небо похоже на Сонхуна, совсем немного. И Джеюн с наслаждением рассматривает его силуэт в свете луны, пока тот отчаянно пытается сделать вид, что спит. Шим запоминает каждый изгиб, родинки на плечах, и всегда блестящие волосы оттенка горького шоколада. Джеюн будто астроном, отображающий созвездия на теле Сонхуна. Настенные часы показывает третий час ночи. Они оба не спят, но из всех сил делают вид, что провалились в глубокий сон, рассматривая иллюстрации, что рисует подсознание каждую ночь. Джеюн медленно хлопает глазами, буравит взглядом спину своего парня, накрытую одеялом. И он действительно хочет ближайшую вечность видеть эту спину, просыпаясь ночью. Всё, что касается Сонхуна, он хочет видеть вечность. Пак часто называет себя монстром, чудовищем, нечистью. Но Джеюн даже не пытался разглядеть в нём хоть что-то отрицательное. Всё это время в его жизни был и есть роскошный принц, что чарует своим характером, познанием во множестве сфер. Парень всегда был невозможно интересным собеседником, который мог поддержать любой разговор. Он стал больше рассказывать о своём прошлом, как жил раньше и как стал тем, кем является сейчас. А ещё он необъяснимо красивый, что аж дух захватывает. Джеюн теснится к Сонхуну и аккуратно, совсем невесомо накрывает талию Пака своей ладонью. – До сих пор не спишь? – полушёпотом спрашивает Сонхун. Вопрос явно риторический, но он стал отправной точкой для ночного диалога. – Я правда много думал о твоих словах, обо всём, что ты говорил мне и как отговаривал. Скажи, неужели это так ужасно? – Шим вновь поднимает эту тему. Потому что упёртый, потому что всё ещё надеется. – Ужасно что? – немного помешкав, уточняет Сонхун, будто понятия не имеет о чём идёт речь. Он поворачивается лицом к Джеюну, скидывая одеяло с плеч. – Быть вампиром. – Да. Донельзя ужасно, – замолкает Сонхун, но поразмыслив пару секунд дополняет тем, что необходимо озвучить. – Однако… Эти пять лет жизни стали лучшими за всё моё столетнее существование. «Укуси меня». «Пусть это существование станет нашей жизнью». «Наши чувства станут завязаны на крови». – За сотню лет, я ни разу не обращал людей в себе подобных. Что если… – честно излагает Пак, смотрит тяжело и тревожно. Потому что это «что если» заставляет все тело покрыться испариной от мнимого страха – Перестань колебаться. Перестань бояться. Просто… сделай уже это, и вся вселенская вечность будет в наших руках. – слова Джеюна звучат четко, уверено, как никогда до этого, заставляя Сонхуна встрепенуться. И если на самом деле вся забота, желание огородить Шима от этих страданий, что довелось пережить Сонхуну, является лишь эгоизмом. Он ведь даже не внимал тому, с каким трепетом об этом просит Джеюн, как искренне говорит о совместном будущем и их вечности. – Сонхун-а, укуси меня. – с пылким дыханием прозвучало возле шеи. Пак, что успел зарыться в своих мыслях, сам для себя неожиданно вздрогнул, устремляя взор в макушку парня, будто прослушал сказанное, хоть и обжигающая фраза эхом продолжает пульсировать в висках. И следом губы Джеюна оставляют короткий поцелуй на шее Сонхуна. Последний не сдерживает рваный вздох, он неслышимо просит сделать так ещё раз. Дольше, больше, сильнее. Несвойственные мурашки бегут, струятся по позвоночнику. – Ещё, – Сонхун понижает тон, притягивая парня ближе к себе, гуляя холодными пальцами по спине Шима, от чего тот дышит учащённее, горячее. И Джеюн слушается, невообразимо медленно продолжает усыпать шею Пака мокрыми поцелуями, плавно переходя на линию скулы. И эта медлительность доводит Сонхуна. Он хватает парня за лицо двумя руками, и сталкивается с раскалённым, пылающим взглядом. Они мысленно кивают друг другу, позволяя каждому зайти куда дальше поцелуев в шею. Джеюн усаживается на бедрах Сонхуна, снимая с того домашнюю футболку, что скрывала фарфоровую кожу, и была совсем ненужной сейчас. Шим сцеловывает все мурашки, на бледном теле парня, прекрасно понимая, что этим лишь провоцирует новых. Сонхун роется пальцами в сумрачных волосах, прижимает всё ближе к себе, позволяет спускаться ниже. Поцелуи перерастают в красно-фиолетовые пятна, и Пак перестаёт держать себя в руках, и не отдает отчёт тому, что происходит сейчас в этой комнате. Неконтролируемо громкий стон вырывается сквозь стиснутые зубы, когда Джеюн касается губами нуждающегося члена Сонхуна. – В который раз убеждаюсь, что не такой уж ты и «мертвый», милый. – Джеюн-а, прошу, – пальцы в волосах сжимаются сильнее, а дрожь в голосе только забавляет Шима, и тот вновь медлит, поднимая глаза на Сонхуна. Такого податливого и умоляющего. – Если сделаю, то укусишь меня? – непривычно лукаво спрашивает парень, зная, что при таком раскладе Пак будет не в силах отказаться. – Какой же ты меркантильный, – кусая губы, произносит Сонхун, и положительно кивает головой. Джеюн одаривает своего парня чеширской улыбкой, приступая к своей части несуществующего контракта. ;; – Ты точно уверен, что готов пойти на это? – Сонхун спросил это не меньше двадцати раз. Потому что всё ещё боится за последствия. А если Джеюн просто слепо желает следовать за Паком, не задумываясь о своей дальнейшей жизни? Это ответственно, это волнительно. – Думаешь мой ответ на этот вопрос успел поменяться за пару дней? – Шим проводит большим пальцем по щеке парня, и интонация у него слишком успокаивающая, спокойная. Их судьба лежит в руках Сонхуна. Всего лишь укус возле сонной артерии и бескрайняя вечность откроется перед ними, упадет к ногами и расстелется бесконечным ковром. Но откуда им было знать, что судьба припасла вечность, только для одного из них? Джеюн падает почти сразу после укуса. И Сонхун прижимает парня к себе, отсчитывая секунды, когда тот вновь очнется, оставит поцелуй на щеке, крепко сожмет ладонь и будет снова обжигать шею своим дыханием. Но секунды оказываются минутами, тянуться болезненно долго, превращаются в часы. А бездыханное тело Джеюна попрежнему покоится на руках Сонхуна. Словно просто спит, только сердце не стучит, грудь не поднимается от равномерного и спокойного дыхания. «Укуси меня». «Пусть это существование станет нашей жизнью». «Наши чувства станут завязаны на крови». – Джеюн, уже пошел третий час, – Сонхун за шутливым тоном прячет нарастающую панику, которая клокочет внутри, насмехается над ситуацией, вырисовывая самые страшные картинки. – Если ты решил так разыграть меня, то завязывай, пожалуйста. Но Джеюн молчит. Не шевелится. Их вечность начинает рушиться на глазах. Воздушные замки растворяются и уносятся вслед за ветром, навстречу одинокому рассвету. – Джеюн, не оставляй меня! Мы обещали друг другу путешествовать, узнавать что-то новое вместе, ты же помнишь?! Ты же помнишь, что вытащил из меня из собственной бездны?! Я десятки лет искал смысл существования, и нашёл жизнь в тебе! После всего ты не можешь вот так уйти, ты не посмеешь! Джеюн-а, мы дали обещание! Сонхун кричит в неистовой агонии, будто это поможет вернуть его смысл к жизни, поможет вновь пустить кровь по его венам, поможет двум кровавым следам на шее зажить, словно их там никогда и не было. Он не хочет принимать, что случилось то самое «что если». Случилось то, чего он мог ожидать меньше всего, на что не было даже намёков и мимолётных мыслей. Сонхун глубоко заблуждался, когда думал, что его собственная смерть была болезненной. Смерть того, кто показал как жить, подарил краски для серого мира, кто являлся самой ценной драгоценностью за все сто лет, кто мог заставить сиять потухшие глаза – это оказалось больше, чем просто «болезненно». Это драло горло от немого крика. Это разрывало душу, как тряпичную куклу. Это убивало остатки человечности. Это заставляло ломать себя снаружи, чтобы бесы внутри не мучали мёртвое сердце. – Джеюн-а, – слёзы уже не так сильно обжигают лицо и не так сильно щиплют глаза. Однако, если Сонхун перестанет обманывать себя, то признает, что солёное стекло всё ещё прожигает до костей. – Я… обещал, что никогда не оставлю тебя, помнишь? – он со всей нежностью целует холодные ладони, сжимает крепко, не теряя надежды, что его руку сожмут в ответ. – Ты – мой смысл и моя причина. И обещания я всегда сдерживаю. Пять лет. Приличный срок и для Джеюна, и для Сонхуна. Но это ничтожно мало, в сравнении с той вечностью, о которой они грезили. …если вампир каждой частичкой души полюбит, то будет ли это навечно? Будет. Сонхун будет нести свои чувства к самому особенному человеку на протяжении всей своей вечности, наивно называя её «нашей».