Конфайнмент

Голод лежал на его мыслях, как жирная нефтяная плёнка на воде — тонкая, обманчиво незначительная и отравляющая; трогал его кожу изнутри, оставляя на ней свои жирные отпечатки, тянул её изнутри, как беззубая собака, не способная откусить кусок мяса, и раздражал. Найвз провёл языком по зудящим клыкам и сглотнул вязкую слюну, выслушивая очередной отчёт Конрада о результатах последнего эксперимента. Стопроцентная смертность, как и в прошлый раз. И в позапрошлый. И во все разы до этого. Он всё это уже слышал. Горло под складками морщинистой кожи подёргивалось на каждом слове, справа под челюстью едва заметно билась жила — слишком часто, слишком сильно. Доктор нервничал? Интересно, это из-за… Нет, почему? Ему не должно было быть интересно. Ему никогда не было интересно. Найвз закрыл лицо рукой, с силой сжав виски между большим и средним пальцем, но это не помогло: в ушах всё ещё едва слышно звенело. За столько лет совместной работы ему ни разу не хотелось сожрать Конрада — что изменилось сейчас? Это не было нормально. Что-то было не так, но Найвз не мог понять, что именно. Его разум, как уходящую в слив раковины воду, закручивало поворотное ускорение от вращения чего-то гораздо большего, чем он сам. Кажется, он почти услышал, как чужой кадык дёрнулся вверх и вниз, когда доктор наконец замолчал и сглотнул. — Найвз? Он не ответил. Слишком сильно надавил языком на край клыка, одновременно двинув челюстью, и во рту вместе с короткой вспышкой боли расплылся металлический привкус. Просто металл, ничего более — его собственная кровь не имела своего вкуса и никогда не насыщала, но это было… не самое лучшее напоминание сейчас. Голод сворачивался в нём, разъедая и кусая себя за хвост. — Что с тобой? Найвз отнял руку от лица и с нажимом провёл ногтями по шее, пытаясь заземлиться. — Я не знаю, — тихо сказал он и размазал выступившую из царапин кровь пальцами. — Ты голоден? Да. Найвз мог представить, как выглядит сейчас: побледневший ещё сильнее, с буро-фиолетовыми губами и синяками под глазами, с красными от лопнувших капилляров белками и огромными зрачками — и не завидовал Конраду. Не самое приятное и внушающее чувство безопасности зрелище. Но, кажется, доктор был не слишком напуган, и это было к лучшему. Адреналин бы участил его сердцебиение, поднял температуру тела и изменил запах пота, заставил хотеть вонзить зубы в его шею ещё сильнее, а его чувства и так уже были обострены слишком сильно. Малейшее изменение — и это бы превратилось в настоящую пытку. — Похоже на то, — сказал Найвз наконец, глядя на рыжие пятна крови на подушечках пальцев. — И это странно, я… я не должен быть голоден, я выпил литра три только на этой неделе, но такое чувство, будто я не ел уже очень долго. Целую вечность. Это было чуждо и противоестественно. Он никогда не доводил себя до такого состояния, не мог даже представить, что это могло быть так мучительно. Что-то внутри него подсказывало, что это был только отголосок ещё большего голода, как будто тот почему-то не мог развернуться в нём в полный рост и только дразнил обещанием агонии. — Ты не выглядишь голодным, — осторожно проговорил Конрад и, когда Найвз злобно зыркнул на него, указал рукой на своё лицо, поясняя свои слова. — Глаза не красные, кожа нормального цвета. Даже щёки немного розовые. Странно. Слишком странно. Найвз моргнул и шумно вдохнул носом, пережидая очередной оборот холодной пустоты, раскручивавшейся в его животе. Голод кутал его сознание, как наждачное одеяло, сдирал кожу и впивался в беззащитное розовое мясо, и в узоре зёрен наждачки проступало что-то — какая-то закономерность, какая-то вязь из точек и тире, и он на мгновение перестал сопротивляться и позволил себе открыться ей, впуская агонию в себя целиком. голоден, так сильно голоден, так больно, слишком долго без еды, я не могу, я так не могу, так хочется сдохнуть, почему я не могу сдохнуть, господи, Рэм, Мэрил, кто-нибудь… Най, пожалуйста… кто-нибудь… — ИДИОТ! Ярость окатила его полуденным солнечным светом — спалила кожу, обнажив все нервы, и его затрясло, как обожжённого в ознобе. Найвз вскочил на ноги, краем глаза увидев, как Конрад машинально отшатнулся и дёрнулся к двери, но ему было плевать. Обожжённая ткань зудела и облезала и шла уродливыми волдырями, наполненными лимфой напополам с кровью, и он с удивлением посмотрел на свои руки — белые и невредимые — а потом моргнул, и картинка перед глазами пошла рябью. Это было невозможно. Больше тридцати лет прошло, этого просто не могло быть. — Этот идиот… — Найвз почувствовал, как клокочет горло на каждом слове, и не узнал свой голос. — Это он голоден! Неожиданная эйфория захлестнула его, смешиваясь с агонией брата — так упоительно было наконец почувствовать его в своём сознании. В голове расплывалось живительное тепло, словно он был парализован годы и годы, а потом его ноги вдруг снова подчинились ему, и Найвз почувствовал, как земля под ним качнулась, желая уронить его. Столько лет держал непоколебимую стену между их сознаниями, закрывался, убегал от него — и всё это, чтобы вернуться так. Довёл до того, что Найвз даже не узнал его мысли, приняв за свои, и уже несколько дней пытался игнорировать тупую настойчивую жажду, считая её глупой блажью разбалованного доступностью пищи организма, пока она не стала совершенно невыносима. Мучительна. Ледяной ужас тут же сжал его внутренности в железном кулаке — если в его разум просочилась только часть того, что чувствовал брат, — и выкрутил, разрывая связки — то каково было ему? Ни единого слова, ни единого намёка даже на шёпот за тридцать с лишним лет, а теперь его мысли и чувства поднимались, размывая глиняный фундамент, как грунтовые воды, мутные и полные стеклянной крошки. Насколько же он ослаб, что даже не может удержать свой барьер? Вэш. Найвз хотел потянуться к нему, хотел быть ласков: коснуться плеча, волос, мягко взять за подбородок и повернуть лицом к себе, прошептать господи я так скучал и поцеловать в висок — но это всё было слишком давно, он слишком сильно отвык от этого, поэтому нежность только пролилась сверху на скопившуюся в нём концентрированную ярость, как вода на серную кислоту, и та вскипятила, выжгла её, взорвавшись фонтаном едких капель, и— ВЭШ. И он схватил его за волосы и вывернул в кулаке, едва не ломая шею, сжал его горло второй рукой, чтобы почувствовать, как оно коротко завибрирует, выталкивая наружу его глупое детское имя, потому что он не слышал его тридцать лет, потому что нежности было недостаточно, чтобы вскрыть и выдавить то, что копилось и гнило в нём все эти годы, и это было невыносимо. Покажи. Покажи, кто сделал это с тобой. Чужой испуг вскинулся, как подстреленное животное, и заметался, на мгновение даже пересилив голод, и Найвз попытался задушить его, перерезать ему глотку своим чистым и острым — наконец-то ты снова со мной — счастьем, чтобы Вэш остался тут, вместе с ним, чтобы больше никогда даже не думал бросить его одного в тишине, темноте и солёной воде, запереть в сенсорной депривации, лишив единственных чувств, которые были ему дороги. Но, как и тридцать лет назад, Вэшу было плевать. Страх придал ему сил, и Найвз почувствовал, как со скрипом двинулась тяжёлая свинцовая дверь, чтобы снова разделить их сознания, чтобы Найвз не мог найти его и помочь ему, не мог убить всех, кто запер его непонятно где без пищи, не мог спасти его, не мог— НЕ СМЕЙ СНОВА БРОСАТЬ МЕНЯ. Вэш навалился на дверь из последних сил, пытаясь поскорее закрыть её, забирая с собой свой голод, свой страх и свою любовь, и это было больно — чувствовать, как один за другим обрываются тросы, удерживающие мост между ними, как он снова кренится над пропастью. ТЫ ЗВАЛ МЕНЯ. Я НУЖЕН ТЕБЕ. ПОЖАЛУЙСТА. ПОЖАЛУЙСТА. Короткая яркая вспышка чужих эмоций — прости меня и пожалуйста не надо и (совсем тихо, почти неслышно) так будет лучше — и у него потемнело перед глазами. Между их сознаниями оставалась последняя узкая щель, становившаяся меньше с каждым мгновением, и Найвз едва успел просунуть в неё руку — удержать, стиснуть, не отпустить, больше никогда, больше он не позволит — и в следующую секунду тяжесть барьера обрушилась на неё, дробя его кости и суставы, разрывая мягкие ткани и лопая сосуды, и боль распустилась в нём экспансивной пулей. Кажется, он закричал. Най, пожалуйста. Слабая просьба, слабые мысли. Слишком слабый от голода. Найвз стиснул зубы, удерживая связь. Своя боль и чужой голод смешивались в нём, как вода и цемент, и мысли вязли в них, застревая намертво. Ни за что. Быстрая и злая горечь чужого сожаления — а потом Вэш ударил по барьеру ещё раз, словно вбивая особенно упрямый гвоздь. Новый виток боли расплылся в нём, упрямый и бесполезный, и Найвз потянул за вросший в кожу шов, словно за нить Ариадны, вырывая его с мясом. Где ты? НЕ СМЕЙ. Где ты? Пожалуйста. Пожалуйста. Где ты? Карта города выступила переплетением сосудов на обратной стороне его век — прямо-налево-налево-прямо-прямо-направо и вниз, туда, где было больнее и слаще всего — и он выдохнул. Отпустил. Убрал свою раздробленную кровоточащую руку и позволил стене с грохотом встать на место, перерезая пуповину, потому что это было уже не так важно, он знал, он знал, куда ему… — Найвз? Он рвано выдохнул. Чужой голод покинул его вместе со всем остальным, оставив после себя болезненную пустоту, и Найвз показался себе обескровленным, как свиная туша с перерезанным горлом, подвешенная за крюк под потолком. Оставленная так, чтобы кровь не испортила вкус мяса. Он слишком долго был чистым. Вэш? Звенящая тишина в голове. Брат снова держал барьер, но вопрос был лишь в том, как долго ещё он сможет цепляться за него, потому что он был голоден господи най я так голоден я Абразивные зёрна чужих мыслей остались на его одежде, волосах и коже и шлифовали её наждачной лаской. Найвз провёл правой ладонью по левому предплечью, задирая рукав и чувствуя, как шершаво отрываются чешуйки эпителия, по одной складываясь в запутанный узор улиц. Он прочертил нужный путь ногтем, будто боялся забыть. До заката оставалось ещё около двух часов, но он был сыт, поэтому ничего страшнее пары ожогов первой степени и лёгкой лихорадки на следующие сутки ему не грозило, в то время как Вэш уже явно входил в предагониальное состояние. Нужно было спешить. — Мне нужно четыре литра первой положительной. Конрад кивнул и ушёл, ничего не спрашивая, и Найвз отрешённо подумал, что именно поэтому за столько лет работы он ни разу не хотел сожрать его. *** Судя по редко доходившим слухам, Вэша мотало по всем уголкам доступной вселенной, поэтому было удивительно, что он оказался настолько недалеко. (Даже слишком удивительно. Возможно ли, что он хотел найти его? Хотел быть найденным?) Найвза всегда манила близость скопления людей, манил кровоток столицы — слишком сладкий и частый, чтобы можно было держать себя в руках, но Вэш был… не такой. Никогда не был таким. Даже когда они оба были моложе и голоднее, он всё время тяготился собой и своей потребностью, всё время хотел сбежать подальше и жить где-нибудь в подвале на одной только свиной крови, глушившей голод подобно тому, как горячая вода может ненадолго обмануть пустой человеческий желудок. Спустя столько лет призрак Рэм всё ещё держал его за горло, и каждый раз, когда Найвз отрубал ей пальцы, они вырастали вновь — и Вэш тут же с готовностью возвращал в них свою шею, принимая удушение за материнскую ласку. Она вкладывала отраву в их головы с младых ногтей, всё повторяя им, что прогресс не стоит на месте, что лекарство обязательно будет найдено, что ещё можно всё исправить, и Най никогда не понимал до конца: исправить что? как можно было исправить их, если они были рождены такими? зачем было обещать починить то, что никогда не было сломано? — но им жилось хорошо и спокойно, и Вэш был рядом с ним и улыбался ему, поэтому отсутствие ответов лишь изредка не давало ему уснуть. Вот только настал день, когда они нашли то, что осталось от Теслы, и предательство Рэм вырвало лезвия из его кожи, и ему пришлось убить их всех, пока Вэш спал в своей постели, потому что Найвзу пришлось накачать его снотворным, чтобы он не мешал, чтобы позволил ему сделать это для них обоих. Ему пришлось. Он не хотел, но ему пришлось. (Конечно, потом, когда правда всплыла наружу, ему пришлось ещё и жить с осознанием того, что Вэш не простил его, но это уже было второстепенно.) — Что-то потерял, сынок? Найвз открыл глаза. Высокая худая старуха смотрела на него из-под нечёсаных седых волос, небрежно собранных в старомодную высокую причёску; когда-то дорогая одежда давно превратилась в лохмотья и висела на ней, как на вешалке. Взгляд зацепился за её руки — не только узловатые и грязные, испещрённые пигментными пятнами и выступающими жилами, но ещё и покрытые множеством мелких укусов, зажившихся и свежих, едва заметно сочащихся кровью. Как будто крысы каждый раз принимали её за труп, когда она спала, и начинали растаскивать по кусочкам. — Здесь уже давно никто не живёт, все передохли от чумы. Как и половина квартала. Найвз моргнул. Ах да, чума. Он постоянно забывал про неё. Людская проблема, людская болезнь. Его это не касалось. — Шёл бы ты отсюда, пока не начался комендантский час. После гудка на улицы вылезает такая грязь, о которой ты даже не слышал никогда. Он и был той грязью, о которой она говорила, но произносить это вслух было необязательно. Старуха улыбнулась ему беззубым ртом, как будто вежливо прощаясь, и Найвз перевёл взгляд с провала между её розовыми дёснами на такой же чёрный провал сорванной с петель входной двери. Барьер между их сознаниями час назад снова начал слабеть, и из-за него едва заметно тянуло пахнущим сукровицей сквозняком, почти незаметным в окружавшей его городской вони, и Вэш точно был здесь, но это было… странно. Найвз ожидал, что брат приведёт его в очередное логово охотников или в какую-нибудь подпольную исследовательскую лабораторию, и был готов тут же разрушить всё до основания, но Вэш завёл его глубоко в полузаброшенное гетто, бывшее не самым лучшим местом и до эпидемии, которая за пару месяцев окончательно превратила его в гноящийся нарыв на теле города. Поэтому страх и липкое волнение остановили его у самого входа, пригвоздив к земле. Найвз не знал, чего боялся больше: того, что найдёт там, или того, что не найдёт там ничего. Одна только мысль о самой незначительной вивисекции, проведённой в подобных условиях, угрожала скрутить его в конвульсиях получше чистого серебра. Невыносимо. Даже их почти бессмертным телам можно было нанести необратимые повреждения, и неуёмно любопытные люди знали об этом. Пожалуйста, дождись меня. Никакого ответа. Лицо горело от неласковых поцелуев закатного солнца, и он поднёс руку в перчатке к щеке, как будто мог почувствовать её жар сквозь ткань, и шагнул в тёмный провал подъезда, пахнувший сыростью, пылью и болезнью. Ни души. Ни единой живой души ни на одном из пяти этажей. Дом был обглодан чумой, как сочная кость голодными собаками. Ни намёка на сладкое, полное крови и жизни нутро, только голая и пустая ороговевшая ткань. Даже крыс было не слишком много; видимо, сожрали уже всё, до чего могли добраться, и пошли разносить заразу дальше. В какой-то момент ему начало казаться, что он ошибся. Ему хотелось, чтобы он ошибся. Здесь уже давно никто не живёт, все передохли от чумы. Он откладывал спуск в подвал, как откладывает момент смерти приговорённый к ней, спотыкаясь и неловко падая на подмостках у эшафоту. Тяжёлая металлическая дверь — слишком тяжёлая, слишком крепкая для того, чтобы прятать за собой только подвальную сырость и крысиное логово — и три чугунных навесных замка, висевших на проушинах толщиной с его палец. Найвз с неудовольствием осознал, что не был уверен, что даже он смог бы выломать эту дверь голыми руками. Особенно, будучи голодным. Таким же голодным, как… Кожа его предплечий невыносимо зудела, прося почесать её клинками изнутри, и он поставил чемодан с кровью на пол и стянул перчатки, выпуская ножи из пальцев и кистей. Собственное спокойствие даже немного удивляло: он добрался сюда, как в горячечном бреду, едва не оглохнув от настойчивого скорее-скорее-скорее, бившего его по ушам на каждом ударе сердца, но теперь липкий страх заступил на место злости и сковал его движения. Заставил осторожно, почти крадучись подойти к двери и прижаться к ней пылающей щекой, напряжённо прислушиваясь. Ни звука. Часть его сходила с ума от мысли о том, что там ничего нет. Прекрасные несбыточные сны крепко держали его в своих тисках в первые годы сепарации, каждую ночь рассказывая ему сказки о том, что Вэш простил его и вернулся к нему, что наконец понял, что ему пришлось всё это сделать, и Найвз ненавидел их. Ненавидел, пока им на смену не пришли душные кошмары, нанизывавшие на свои иглы каждый тревожный нейрон в его мозгу, вонзавшие ещё одну пару в его зрачки, заставляя смотреть на то, как его собственный разум упражняется в изобретательности, проигрывая перед ним все возможные способы мучительно убить его брата. Устав просыпаться в слезах, Найвз пытался не спать вовсе, но даже его телу нужно было это подобие отдыха, поэтому спустя несколько ночей полной отключки без сновидений кошмары возвращались, и всё повторялось. (Со временем он приучил себя не думать о том, как там Вэш, чтобы не дразнить свою тревогу, и иногда у него даже получалось.) Поэтому слабой и испуганной части его хотелось верить в то, что это всё было просто внезапно вернувшимся спустя столько лет бредом. Что брат не ослаб от голода настолько, что больше не мог закрываться от его сознания; что он продолжает таскаться по миру где-то там, живой и здоровый; что не отчаялся настолько, чтобы звать его на помощь. (Это было больно — думать о том, насколько Вэш боялся его. Найвз так и не смог отучить себя от того, чтобы раз за разом резаться об эту мысль, зато научился смаковать боль от неё.) А другая его часть всё ещё была в ярости и экстазе от того, что вероятность того, что Вэш был прямо здесь, впервые за столько лет не стремилась к нулю. Пусть почти потерявший рассудок от голода, пусть разрезанный на кусочки, пусть в агонии — но он был жив и был здесь, совсем рядом, и Найвз поднёс ощетинившуюся лезвиями руку к первому замку, позволяя ножам перестать быть ножами и растечься в пластичный и мягкий металл, отделяясь от его кожи. Он чуть отклонился назад, словно ему нужно было набрать размах, а потом ударил, разрезая все замки вдоль. Горячо и сладко пахнуло раскалившимся от трения металлом, разрезанные дужки выскользнули из проушин, и чугунные куски громко ударились о бетонный пол. Най? Кажется, ему закоротило все мысли, и он задохнулся и навалился на ручку и дверь всем весом, но она не поддалась, и Найвз задушил в горле крик, ударив лезвиями в узкую щель между дверью и косяком, срезая защёлку и ригель, чтобы— Вот только лезвия разрезали что-то ещё, и неожиданная догадка окатила его ледяной водой, приведя в чувство и заставив замереть, тупо уставившись на то, как дверь наконец сдалась и едва заметно приоткрылась. Потому что он отчётливо услышал, как снова тяжело звякнул, ударяясь о бетонный пол, чугун, совсем как когда он срезал замки снаружи. Но он уже срезал замки снаружи. Это было невозможно. Этого просто не могло быть. Замки не могли быть ещё и внутри. Невозможно было навесить и запереть замки изнутри, а потом уйти. Из подвала был только один выход, и он был заперт изнутри. Простые, логичные мысли вставали в ряд, капая водой ему на темя: Вэш сходил с ума от голода в запертом изнутри подвале, и это могло значить только то, что он сам— Найвзу казалось, что он тоже сойдёт с ума, если позволит себе закончить эту мысль, поэтому он просто толкнул дверь. Она открылась послушно и легко, впуская его и выпуская запах, и у него закружилась голова. Он давно привык к вони людей и их жилищ, к сырости, затхлости и плесени заброшенных построек, в которых они с Вэшем часто ютились в юности, но здесь было не это — точнее, не только это. Кровь. Очень много несвежей крови. Сукровица, лимфа. Гной. Он знал, как пахнут раны. Что ещё хуже, он знал, как пахнут раны от серебра. Как пахнут раны его брата от серебра. (До сих пор помнил до малейших деталей то, как пахла рука Вэша спустя трое суток после того, как в ней распустилась экспансивная пуля с сердечником из серебряной крошки. Такое дорогое удовольствие. Такое дорогое удовольствие — причинить его брату столько боли, заставить его свернуться в позе эмбриона, которым он был слишком давно, баюкая здоровой рукой кусок чернеющей разлагающейся плоти, бывший когда-то его левым предплечьем. Первые двое суток казалось, что его организм справится с отравой, но они так и не смогли вымыть всё попавшее в рану серебро, поэтому потом ему резко стало хуже. И теперь, почти ничего не видя и не соображая от лихорадки, Вэш плакал и звал его, хотя Найвз сидел рядом с ним и ощущал его боль, как свою. Он понимал, что нужно было резать, пока заражение не поднялось выше — а оно уже поднималось выше, усиливая жар и тяжёлый липкий бред, и Вэш стискивал его руку горячими-ледяными пальцами, умоляя прекратить всё это, но он просто… просто не мог. Это было единственное правильное решение и одновременно единственное невозможное — просто вырвать из своей кожи лезвия, которые столько лет служили только тому, чтобы защищать Вэша, и использовать их, чтобы отрезать ему руку. Вот так просто. Отрезать руку, чтобы спасти всё остальное. Он не хотел, но ему пришлось. Пришлось сунуть кусок дерева брату между зубов, чтобы он не откусил себе язык, пришлось сесть ему на грудь и зафиксировать по мере сил, придавив коленом здоровую руку; пришлось посмотреть ему в глаза и сказать прости меня, будто это могло что-то исправить. Ему пришлось. А потом его плоть и кровь разошлась под его лезвиями, как податливое масло, потому что он ещё не умел бить ими быстро и чисто, и Вэш закричал.) В подвале было темно, но его глаза отлично видели в полумраке. Найвз обвёл взглядом голые бетонные стены и пол, покрытые разводами и пятнами, словно мозолями. Короткий, заваленный каким-то хламом аппендикс коридора, проёмы без дверей, по два с каждой стороны. Он знал, куда ему идти — даже удержи Вэш до сих пор свой барьер, Найвз бы всё равно нашёл его по запаху, — поэтому, забрав чемодан и прикрыв за собой дверь, подошёл к дальнему правому проёму — точно здесь — и зачем-то остановился на секунду, будто не решаясь поверить. Тридцать лет одиночества и неизвестности лежали перед ним, как скелеты древних чудовищ, и дико было думать, что когда-то они были полны жизни и желания превратить его плоть в кровавые лоскуты. — Вэш. Голос едва слушался его, словно можно было забыть, как произносить слово, когда-то давно ставшее его первым. Такая же голая и грязная комната, как и все остальные. Маленькие зарешеченные окна под самым потолком. Сильный запах воспаления и крови, бурые пятна на полу. Узкая железная кровать с тонким, как одеяло, матрасом на ней в дальнем углу и накрытая плащом фигура на нём. У него перехватило дыхание. — Уйди. Сиплый, едва слышный голос. Сорванный. Сколько он надрывал его в бесполезной попытке облегчить боль или позвать на помощь? Больше не будет. Всё будет хорошо. Вэш лежал на боку, повернувшись к нему спиной, и его трясло, как новорожденного ягнёнка. Найвз сделал ещё один шаг и подцепил ослабевший барьер между ними, словно свежую корку на ране, и она оторвалась, обнажая нежное и чувствительное, сочащееся кровью. Вэш болезненно застонал, крепче обнимая колени, и Найвз облизал губы, чувствуя, как чужой голод медленно пропитывает его сознание. Да, так правильно. Наконец-то не пуст, наконец-то не один, наконец-то… — Най, пожалуйста. Скажи это ещё раз. Назови меня этим именем ещё раз. Пожалуйста, я так скучал. Пожалуйста. Два последних шага, ещё немного — и он смог бы его коснуться, но Вэш вдруг резко перевернулся на спину, схватив что-то с матраса рядом с собой, и сквозь шум крови в ушах Найвз едва услышал, как щёлкнул взведённый курок. Чёрный провал револьверного дула уставился ему в лицо, расплываясь и двоясь, потому что Найвз даже не сфокусировал на нём взгляд. Неважно. Пусть угрожает, пусть выстрелит, разрывая барабанные перепонки им обоим в замкнутом пространстве, — только едва ли сможет попасть, потому что его ослабевшая рука так дрожала под весом револьвера, что казалось, что отдача от выстрела и вовсе сломает в ней все кости. Что-то тянулось в нём, угрожая лопнуть в любую секунду — злость? сожаление? жалость? вина? — но Найвз не знал, что именно, поэтому просто поставил чемодан на пол и протянул руку к лицу брата, касаясь слишком горячей щеки. — Как ты мог довести себя до такого? Было невыносимо увидеть его, невыносимо больно — увидеть его таким. Увидеть то, как кости проступают даже через чёрную водолазку, натягивая ткань; как в темноте почти светится пепельно-белое лицо с чёрно-лиловыми синяками вокруг глаз, худое и осунувшееся настолько, что казалось, что кожа обтягивает один только череп. Увидеть отросшие нечёсаные волосы, обгрызенные до мяса ногти и лихорадочно блестящие глаза, радужка которых казалась слишком голубой и светлой из-за того, что в белках лопнул каждый капилляр, окрасив белое в красный. Увидеть бурые разводы засохшей крови на шее, подбородке и вокруг рта и едва успеть подумать, что столько крови не могло быть натечь из одних только изжёванных губ, потому что в следующую секунду Вэш открыл рот, чтобы выдавить из себя очередное слабое уйди, и что-то ударило Найвза в солнечное сплетение, выбив из его лёгких весь воздух. Его тело двинулось само — придавило коленом протез левой руки и схватило за запястье правую руку брата, всё ещё пытавшуюся удержать револьвер направленным на него, и прижало её к матрасу. Вэш вскрикнул от неожиданности и боли, снова открыв рот, и Найвз хотел не видеть, хотел, чтобы ему показалось, но всё равно крепко сжал его челюсть и задрал верхнюю губу большим пальцем, потому что ему точно показалось, потому что это было невозможно, это было… Глубокий свистящий вдох едва пролез в закрывшееся от ужаса горло. Найвз моргнул, но ничего не изменилось. В голове было пусто и гулко от шума крови, и он как во сне провёл пальцем по воспалённым кровящим дёснам, из которых уже наполовину прорезались новые зубы. (А, так вот что это валялось на полу, слишком белое среди ржавых кровавых пятен. Он увидел их краем глаза, но не обратил внимания. Подумал, что это просто мусор. Просто мусор.) Какой-то звук вырвался из его горла — полурычание, полускулёж — и ему захотелось ударить брата, потому что он не имел права, никто не имел права, потому что это было больно, глупо и жестоко по отношению к ним обоим, потому что Вэш вспомнил, как вырывал себе зубы, и Найвз увидел это тоже — как он подтачивал дёсны суровой нитью, как они кровили и болели, как зубы начинали ходить в своих лунках; как он, дрожа всем телом, брал в руку старые ржавые клещи и зажимал расшатанный клык между ними, а потом — вдох-выдох — резко проворачивал запястье, чтобы во рту взорвался фонтан боли и крови, потому что они сидели глубоко, потому что не всегда удавалось вырвать их с первой попытки, но это было неважно, потому что однажды он уже едва не… Найвз хотел ударить его. Правда хотел. Уже почти отпустил его челюсть, чтобы замахнуться для удара, но в этот момент что-то мокрое и горячее навернулось в его глазах и щекотно потекло по щекам, и он замер, почти испугавшись. Шумно и рвано выдохнул, чувствуя, как в груди становится тяжело от желания разрыдаться, которое собиралось там, как жидкость в лёгких. — Зачем? — едва выдавил он из себя, не понимая до конца, что именно спрашивает. Зачем ты вырвал себе зубы? Зачем ты моришь себя голодом в запертом изнутри подвале? Зачем ты сбежал от меня? Зачем ты бросил меня одного? Зачем ты причинил нам обоим столько боли? Ему не нужно было проговаривать их вслух — брат чувствовал их, чувствовал его ярость и его боль, как каплю в море своей агонии, потому что они наконец-то были вместе, — и Найвз заморгал, прогоняя слёзы. Не сейчас. Он не мог плакать сейчас. Нужно было позаботиться о Вэше, который всё ещё мелко ознобно дрожал под ним, не в силах даже пнуть его свободными ногами ради призрачной возможности освободиться. — Я напал на Мэрил, — слабо проговорил Вэш; из его рта пахло открытой раной, полной крови и сладкой, и Найвз против воли сглотнул. — Она принесла мне кровь, но она оказалась испорчена, и я как с цепи сорвался, я… Я не хотел, чтобы это повторилось. Я вырывал их несколько раз, но они слишком быстро отрастают снова, поэтому… — Разумеется, — процедил Найвз сквозь стиснутые зубы, — разумеется, они отрастают в первую очередь. Твоё тело умнее тебя и понимает, что без зубов ты вряд ли его накормишь. Вэш зажмурился и слабо дёрнулся в бесполезной попытке освободиться. — Пожалуйста, уходи. Найвз его не услышал. Тяжёлый запах заражённой раны стал сильнее, когда Вэш попытался вырваться, и Найвз понял, что во всём подвале пахло воспалением и болезнью не из-за старых ран во рту. Догадка мягко тронула его за плечо, но он не хотел оборачиваться. Хотел закрыть глаза. Выколоть их, только бы ему не пришлось видеть то, что там было. Только бы это не было серебро. Только бы его память обманула его тогда, когда он впервые почувствовал этот запах. (Най, пожалуйста, отрежь её, пусть это закончится.) Пожалуйста, только не серебро. Он разжал пальцы на челюсти брата и помедлил секунду, будто это могло как-то ему помочь справиться с тем, что он сейчас увидит, а потом вызвал лезвие из пальца и НАЙ! разрезал залитую кровью водолазку от горла до низа. Он был осторожен, чтобы не задеть кожу, но под одеждой оказались бинты, которые он зацепил самым краем лезвия, отрывая от раны, в которую они почти вросли, и Вэш закричал и изогнулся, едва не вырвавшись. Запах стал совсем тошнотворным, и у Найвза на секунду потемнело перед глазами. Две… нет, три пулевых раны; две очень близко, прямо над правой подвздошной костью, третья с другой стороны, чуть ниже последних рёбер; скрывающие худшее буро-жёлтые бинты над ними, почти вросшие в пытающуюся затянуться плоть, потому что никто не сменил их вовремя, а потом не решился или не смог их оторвать. (И, конечно, гротескная абстракция старых, заживших шрамов, испещрявших кожу, которую Найвз помнил чистой и здоровой, но боль от их вида сейчас была похожа на отголоски мигрени в голове, которую гравитация расколола о тротуар, как переспевший арбуз.) Вэш тяжело дышал ртом, всё ещё не открывая глаз, и Найвз погладил его по выпирающим рёбрам, которые его грудная клетка выпускала на каждом вдохе, словно когти, а потом разрезал бинты сбоку. Брат тут же вскинулся и распахнул глаза, с ужасом глядя на него, и Найвз попытался улыбнуться ему, хотя его тело болело всё целиком, как одна большая рана, и от того, что это была не его боль, было только хуже. Они часто делали это в детстве — пытались навязать друг другу эмоции, топя друг друга в чувствах, тёплых и ласковых, как вода в омуте. Кажется, последний раз он провернул это, когда ампутировал Вэшу руку, и это сработало, но с тех пор прошло слишком много лет, и Найвз отвык быть не один в своей голове. И всё же это было лучшим, что можно было сделать сейчас, поэтому он наклонился ниже, целуя Вэша в щёку и в разум, пытаясь… пытаясь… — Най, не надо! Я люблю тебя. Я люблю тебя. Мне было так плохо без тебя, я столько звал тебя, но ты никогда мне не отвечал, и я боялся, что не узнаю даже, если ты умрёшь — буду думать, что ты всё ещё где-то там, просто прячешься и ненавидишь меня, а ты будешь мёртв. Мне казалось, что я привык быть один, как ты привык к тому, что у тебя протез вместо руки, но теперь ты вернулся, ты позвал меня, и я понимаю, что больше не смогу вернуться. Я люблю тебя. Я всё сделаю для тебя. Я всё сделал для тебя. Пожалуйста. Пожалуйста. Он почувствовал слёзы у себя в глазах и под своими губами. Пожалуйста, не бросай меня больше. Я сделал всё это для тебя. Всё для тебя. И рванул бинты, срезая их лезвиями с плоти, как старую кожу. Прости меня. Он ожидал очередного болезненного вскрика, но Вэш только удивлённо вдохнул, будто выброшенная на берег рыба, и даже не дёрнулся. Найвз почувствовал, как наконец разжались пальцы его правой руки, выпуская револьвер, и тут же схватил эту мерзкую людскую игрушку и отшвырнул прочь. Вэш словно не заметил — только невидяще смотрел на него полными слёз глазами и часто и поверхностно дышал; бившая его дрожь на время успокоилась, поэтому Найвз осторожно убрал колено с его протеза, отпуская его полностью. Хотел сказать что-то вроде «Не делай глупостей», но сдержался. Судя по его воспоминаниям, у него была ещё где-то минута-полторы до того, как брат придёт в себя после такого эмоционального потопа, и Найвз с сожалением оторвал взгляд от его лица и перевёл его на впалый живот, пытаясь подготовить себя к тому, что увидит. Разумеется, не получилось. Возможно, пронеслось в его голове, Вэш не снимал бинты, просто потому что не хотел на это смотреть. Найвз стиснул зубы. Почему-то больнее всего было увидеть не то, как сильно раны были воспалены — раны от серебра, даже если внутри его не осталось, всегда заживали плохо, — или как их края раскрывались под давлением отёка и гиперемии, словно уродливые цветы; как из них до сих пор сочились сукровица и гной или как болезненно выглядели красно-лиловые гематомы на перетянутой от давления коже вокруг них. Нет, больнее всего было видеть, что огнестрельные раны на животе были дугообразными, с неровными, вывернутыми наружу краями. Выходные отверстия пуль. Ему стреляли в спину. Наверное, убегал, как всегда. Вэш никогда не любил сражаться, всегда предпочитал попытаться сбежать, даже если это было опаснее, чем дать открытый бой. Ему было слишком жалко всех, кроме себя. Всех жалел, всех щадил, никогда о себе не думал и Найвзу тоже думать о нём запрещал и психовал, если… Что-то тёплое коснулось его лица, оглаживая вздувшийся желвак, и Найвз разжал челюсти, поняв, что слишком сильно стиснул зубы, и почти инстинктивно подался щекой в ладонь брата. Как вернуться домой. — Най. Его снова била дрожь. Ненадолго приглушённый голод вернулся вместе с лихорадкой, вонзая свои полые зубы в них обоих, и Найвз поднёс руку к его лицу, копируя жест. — Я попал в засаду, — тихо проговорил Вэш, отвечая на незаданный вопрос. — Моя вина, ничья больше. Пули были обычные, только напыление серебряное, но всё равно заживает слишком медленно. Потому что ты идиот, хотел сказать Найвз. Потому что ты моришь себя голодом, а ещё вырываешь себе зубы, и твоё измождённое тело тратит слишком много сил, чтобы вырастить их заново, и просто не может залечить твои раны. Но промолчал, потому что брат провёл пальцем по его нижнему веку, стирая оставшуюся там влагу. — Я часто бредил в последние дни, и ты… для меня это уже не первый раз, когда ты находишь меня. Но тебе всё равно, — палец соскользнул ниже по щеке и челюсти, едва заметно придавив бившуюся под кожей сонную артерию, — лучше уйти. Мэрил принесёт мне кровь из больницы, она обещала. Я буду в порядке. Ярость почти потухла в нём, но ветер незнакомого имени раздул её из углей, и Найвз вывернулся из-под его руки и подтянул к себе чемодан, открывая его не глядя. — Я принёс тебе кровь. Чужая надежда и радость — господи пожалуйста я так голоден — вспыхнули на мгновение, чтобы тут же сдохнуть, уступив место страху, и Вэш приподнялся на локте, перехватывая его запястье протезом, но ему не хватило бы сил, чтобы остановить его руку. — Не надо! — просипел он. — Не надо её, я знаю, что ты взял её силой. Я не могу. Пожалуйста. Найвз подавил желание выписать брату оплеуху, чтобы не говорил ерунды, и снова взглянул на его лицо, ища признаки того, что лихорадка усилилась после короткой передышки. Но Вэш смотрел на него с такой мольбой и так отчаянно цеплялся за его руку искусственными пальцами, что Найвз был вынужден замереть. Вдох. Выдох. Он болен, ему плохо, он ничего не соображает. Спокойно. — Не вынуждай меня кормить тебя силой. Вэш едва не заскулил и вцепился второй рукой ему в предплечье, сминая плотную ткань пальто. — Пожалуйста, я поклялся, что никогда больше не… Я тридцать лет держал слово, честное слово, мне было и хуже, я справлюсь, Мэрил обязательно… Не надо этой крови, я никогда себя не прощу. Ярость завернулась в нём, накладываясь сама на себя и умножаясь многократно. Найвз вырвал руку из его ослабевших пальцев и перехватил его запястья, снова прижав их к матрасу. — Да где гарантии, — он почти сорвался в крик, — что твоя Мэрил вообще вернётся сюда? Если её поймали на воровстве донорской крови или она подхватила чуму… ты тогда так и сдохнешь здесь? Вэш ничего не ответил, мотая головой из стороны в сторону и просто шепча едва слышно свою мантру из пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Найвз знал, что брат не сможет сдержаться, если он вскроет герметичный пакет и выпустит наружу тяжёлый сладкий запах, что голод обязательно возьмёт своё, сведя всё в нём до животных инстинктов, но почему-то не решился сделать это. Чувствовал, как сильно Вэш ненавидел себя даже после того, как тридцать лет жил на одной только почти испорченной донорской крови, как сильно пытался перебороть и переиначить себя, словно был плодом очередного эксперимента Франкенштейна, решившего поиграть в бога. Почему-то казалось слишком жестоким дать ему ещё один повод для этой ненависти. Глубокий выдох. Вдох. Что ж, у него были ещё варианты. Он не хотел, но если Вэш решил не оставить ему выбора, то больше нечего было делать. Он скинул с себя пальто, как старую кожу, и отшвырнул его прочь, потому что от нахлынувших воспоминаний стало слишком жарко. — Почему же твоя дорогая Мэрил, — Найвз почувствовал мечтательную улыбку на своём лице, как натяжение шва, — не накормила тебя своей собственной кровью? Вэш перестал метаться и открыл глаза, и у него был такой затуманенный и испуганный взгляд, что Найвзу даже не пришлось проверять его сознание, чтобы убедиться. — А, так ты знаешь об этом, да? Попался в эту ловушку с кем-то из твоих сердобольных друзей? Какая жестокая шутка природы: чтобы жертва не сопротивлялась, со слюной в рану попадает такая занимательная смесь веществ, что… — Най! — …что даже если ты не выпьешь их досуха и они восстановятся, то их обезьяний мозг никогда не забудет это чувство полной эйфории, и каждый раз, когда они будут видеть тебя, им будет хотеться снова испытать его, снова проверить свою удачу и твою выдержку. Найвз прижал его руки над головой, перехватывая оба запястья правой рукой, хотя Вэш уже не пытался вырваться, а левой снова коснулся его лица, чуть поднимая верхнюю губу, чтобы ещё раз увидеть голодные новые зубы. — Казалось бы, можно слить немного крови без укуса, как ты постоянно делал, когда мы были молоды, но ты всё равно будешь знать, какая она на вкус. Не сможешь забыть. Будешь смотреть на них и думать об этом постоянно, пока жажда не станет невыносима и ты наконец не сорвёшься. Найвз мягко надавил основанием ладони ему на подбородок, заставляя открыть рот, и провёл большим пальцем по влажным от слюны клыкам, чувствуя, как часто бьётся сердце от предвкушения. Его тело помнило. Его тело помнило их в себе. Вэш снова зажмурился, тяжело дыша открытым ртом. — И я всё хотел спросить тебя… — Найвз надавил большим пальцем на острый конец его клыка, дразня их обоих. — Ты помнишь, какой на вкус была моя? Потому что Найвз помнил всё, что случилось в ту ночь, слишком хорошо. Помнил то, с каким ужасом смотрел на то, что кровь из обрубка ампутированной руки так и не остановилась до конца — Вэш отказывался есть досыта уже тогда, и его телу не хватало сил, чтобы быстро затянуть рану. Помнил, как думал о том, что должен пойти и убить кого-нибудь, чтобы накормить его, но просто не мог оставить его одного в таком состоянии. Помнил, что Рэм говорила, что им никогда нельзя так делать. Что неизвестно, к каким последствиям это приведёт. Помнил и всё равно вспорол лезвием своё дрожащее левое предплечье, сел Вэшу на живот и поднёс истекающую кровью руку к его лицу. То, что было потом, он честно пытался забыть, но не мог, и поэтому теперь беспорядочные мысли полились из него, как из распоротого горла. как вэш пил её как жадно слизывал её с кожи залезая в рану языком и как его трясло с головы до ног но не от боли точнее не только от боли и как всё его тело чесалось и зудело словно сплошная заживающая рана которая просила чего-то что вскрыло бы её снова и ему невыносимо хотелось хотелось но он не мог даже подумать об этом потому что ему было слишком холодно от потери крови и слишком жарко от стыда который собирался внизу его живота как гематома и — Помнишь, как я накормил тебя собой? Знаешь, немного лицемерно с твоей стороны так носиться с человеческой кровью, хотя я помню, как жадно ты лакал мою. Как ты буквально не мог насытиться. его рана закрылась слишком быстро и он вызвал из дрожавшей под его весом руки лезвия чтобы вернуть её чтобы вернуть это чувство но в следующую секунду ощутил прикосновение зубов к своей коже и едва успел подумать о господи и упал на локоть поднимая бёдра потому что у него закружилась голова потому что ему было стыдно и страшно от того что произойдёт с его телом когда — Помнишь, как ты укусил меня, потому что тебе было мало? Потому что тебе впервые в жизни было мало крови? Он двинул руку дальше, заставляя Вэша повернуть голову и подставляя под зубы основание большого пальца, и едва не прикусил язык, потому что глаза брата на секунду закатились от того, как близко к зубам билась лучевая артерия. Чуть стисни челюсти — и вот она, прямо под кожей, только и ждёт, чтобы… Пожалуйста. Пожалуйста, не надо, я чуть не сожрал тебя тогда. Найвз хотел ответить ему что-то вроде именно поэтому я и дрочил на это тридцать лет, но вместо этого улыбнулся ему и во всех деталях вспомнил, какой стон из его тела вырвало то, что замкнулось в его мозгу, когда его кожа разошлась под зубами брата, как лопнули сосуды и расступились мягкие ткани, потому что это было… это было… Он знал, что Вэш тоже чувствовал это, поэтому — Кусай, — едва выговорил он, тяжело дыша. — Я разрешаю. Я хочу. Вэш просто посмотрел на него своими мутными блестящими глазами, и Найвз хотел ударить его второй рукой по подбородку, чтобы сила удара заставила его челюсти наконец сомкнуться, потому что его кожа снова зудела и чесалась, как сплошная заживающая рана, и ему нужно было распороть её, содрать шершавую коричневую корку и впиться в то, что она прятала под собой, потому что ничто больше не могло помочь, потому что он ждал этого тридцать лет. Слишком, слишком долго. Бить не пришлось, потому что в его сознании акварельным пятном расплылось последнее слабое прости меня, а потом Вэш сомкнул зубы, и это было правильно, так должно было быть, и Найвз застонал, чувствуя, как его плоть снова расступается под чужими клыками. Отпустил руки брата, вцепившись вместо этого в его волосы, но не отталкивая, а удерживая на месте — пусть только посмеет вырваться, пусть только посмеет отстраниться, пусть только посмеет разжать зубы. господи как же хорошо я так ждал этого я так скучал господи Он не знал, чьи это были мысли, и ему было плевать, потому что Вэш вцепился освобождёнными руками в его плечо и локоть, удерживая и вдавливая синяки в его кожу, и двинул челюстью, заставляя травмированные ткани разойтись сильнее, вырывая из них больше крови — пожалуйста, пожалуйста, я так давно не… Хоть всего, подумал Найвз, едва слыша себя за оглушительными ударами сердца, бившегося где-то в горле, и на мгновение выпустил из предплечий лезвия, чтобы они разорвали ткань рубашки, которая тут же повисла на лоскутах, освобождая больше зудящей кожи. Хоть всего до конца. Боль была, но его разум вытеснил её на самый край сознания, чтобы она бесновалась там, не в силах ничего сделать с эйфорией, накрывавшей сильнее с каждой секундой и продиравшей вдоль позвоночника каждый раз, когда Найвз видел, как чужой кадык дёргается вверх-вниз, пропуская его кровь в горло. Ему казалось, что он чувствует её вкус на языке брата, чувствует её тяжелый металлический запах в его носу, и его рот наполнялся вязкой слюной, как будто это он был голоден. Наверное, это было противоположное чувство — не голод, а невыносимое желание утолить чужой голод, насытить и залечить раны, вернуть жизнь в измождённое тело. Если Вэш так сильно не хотел пить человеческую кровь, то Найвз бы был рад подставлять ему шею хоть каждый день, потому что тогда брат бы зависел от него и никогда не смог бы снова бросить его, и… Вэш схватил его за запястье и вдруг разжал челюсти, и Найвз чуть не заскулил от внезапной пустоты, но в следующую секунду тот развернул и дёрнул на себя его руку и впился уже в предплечье, сжимая челюсти с ещё большей силой, чтобы добраться до глубоких сосудов. И это было лучше, чем вспоминать, как сладко его ноги свело судорогой тогда, потому что Вэш залез языком в рану, раздвигая её края, и его ноги свело судорогой снова, и Найвз упал на локоть, пряча горящее от стыда лицо в его сгибе и чувствуя, как поджимаются пальцы ног. Тридцать лет назад стыд точно так же скрутил его нутро в горячий жгут, отрезвив и заставив зажмуриться и поднять бёдра, чтобы Вэш не почувствовал, как сильно у него стоит. Больной ублюдок — едва ли полчаса назад отрезал брату руку, а теперь мелко дрожал сжимавшими его бока коленями, сходя с ума от того, как ритмично двигались челюсти и как кровь покидала его тело, оставляя звон в ушах и туман в голове. Вот только сейчас было ещё хуже: сейчас он точно знал, что не должен был так реагировать. Потому что у их вида был иммунитет к эйфоретику в слюне. Абсолютно точно был, они проверяли. Никакой реакции. Никогда не было никакой реакции. Но его телу явно было плевать: лихорадочный жар перекинулся на него, поднимаясь от укуса к плечу, а потом потёк ниже, туже затягивая узел внизу живота и беспорядочно сокращая мышцы. Ему было слишком жарко в остатках одежды, жарко в собственной коже, и Найвз зажмурился, тяжело дыша, а потом беззвучно рассмеялся от вдруг вспыхнувшего отвращения к себе. Он так презирал людей, которые мгновенно обмякали в его хватке, стоило ему укусить их, и начинали стонать и метаться, подставляя шею его зубам, считал их низшими созданиями. Какое лицемерие. Оказывается, он был ничем не лучше. Даже хуже, возможно — его так вело не от наркотика в крови, а просто от того, что… Господи. Вэш снова укусил его истерзанную руку, и на этот раз его зубы проникли глубже, вырывая из него ещё один болезненный стон. Найвз хотел отпустить его волосы, которые всё ещё сжимал в кулаке, и прижать ладонь к ноющему члену, сжать себя хотя бы сквозь одежду, потому что возбуждение всё ещё было сильнее, чем боль в разорванных тканях, и от него коротило всё тело. Вот только собственная рука подчинилась ему лишь спустя секунду, наконец разжимая пальцы, и запоздавший инстинкт самосохранения вдруг очнулся, заставив заметить то, как оглушительно в ушах звенело от потери крови, какими ледяными были пальцы, как тяжело и ватно было в голове. Найвз заставил себя открыть глаза и едва не зажмурился снова от новой волны жара, окатившей его при виде того, как жадно Вэш впивался в его руку, едва слышно скуля от того, как сильно ему нравилось — и заморгал, пытаясь избавиться от застилавшей глаза пелены, но это не помогло. Всё было в крови. Его крови. Похоже, Вэш добрался до обеих артерий его предплечья, потому что кровь изливалась толчками, едва поспевая за его бешено бьющимся сердцем, и Найвз попытался наспех прикинуть, сколько уже потерял. Как долго это продолжалось? Он совершенно утратил счёт времени, слишком растворившись в своих и чужих ощущениях. Судя по туману в голове и белому шуму в ушах, он потерял где-то полтора литра; возможно, чуть больше. Не так смертельно, как для человека, но вскоре это могло стать опасным — пока что его регенерация, судя по стоящему колом члену, справлялась отлично, возвращая кровь в его вены, но её ресурсы были не бесконечны. Голос разума в его голове был подозрительно похож на голос Конрада. Ага. Хорошо. Конечно. Найвз с готовностью признался себе, что сейчас ему было плевать, потому что он оглянулся через плечо и увидел, что раны на животе брата уже не были отёкшими и воспалёнными и постепенно закрывались, и согнулся, чтобы коснуться их свободной рукой. Провёл подрагивающими ледяными пальцами по неровным и горячим от ускоренной регенерации краям, трепетавшим от частого дыхания, и подумал: «Я это сделал», но через секунду в его одурманенном мозгу словно лопнул сосуд, и он прикусил губу, пытаясь сдержаться. Ты совсем с ума сошёл? А потом, будто загипнотизированный, надавил пальцем на самую верхнюю рану и едва не задохнулся, когда почувствовал, как её мягкие края с готовностью разошлись под давлением, и его палец скользнул внутрь, где было так горячо и влажно и Вэш застонал и вскинулся, сильнее сжимая челюсти и суча ногами по матрасу, и Найвз тут же отдёрнул руку, словно её обожгло огнём. Бросил быстрый взгляд на лицо брата и замер, потому что тот наконец открыл мутные расфокусированные глаза и невидяще смотрел на него, продолжая высасывать из него кровь. От этого зрелища вдоль позвоночника снова продрало электрическим током, замкнув все синапсы и сократив мышцы, и Найвз словно сквозь сон почувствовал, как разошлась под его зубами прокушенная нижняя губа. А потом что-то произошло — и взгляд Вэша прояснился и мгновенно наполнился ужасом. Он разжал челюсти и пальцы вокруг его предплечья и отпрянул назад, ударившись затылком о металлическое изголовье, и Найвз почувствовал, как почти пропустило удар его сердце. — О господи. Вэш уставился на изорванное в мясо предплечье перед собой и с силой провёл ладонью по лицу, размазывая кровь и цепляясь пальцами за зудящие зубы, и Найвз улыбнулся, хотя боль уже брала положенное ей по праву, выкручивая нервы в опустевшей без чужих зубов руке. Кровь все ещё текла из разорванных сосудов, горячая и красная, и у него горело лицо от мысли о том, что даже его регенерация не справлялась с тем, как сильно Вэш хотел его. Хотел его сожрать. (Он хотел, чтобы остались шрамы. Чтобы напоминали ему об этом чувстве наполненности, завершённости.) Чужой голод утих, возвращая лицу брата нормальный цвет, едва видный за разводами свежей крови, и теперь вместо него мысли Найвза царапало дробное от ужаса най о господи най твоя рука это я сделал я опять это сделал господи и неожиданно жгучий стыд от того, как сильно ему хотелось вернуть свои зубы в чужую плоть. Вэш машинально облизал губы и на секунду зажмурился, мелко вздрогнув всем телом, потому что на них всё ещё была кровь и её вкус снова распустился на его языке, раскрываясь полнее. Его грудь ходила ходуном от частого дыхания, и он заламывал руки, будто не в силах поверить в случившееся. Стыд, стыд, стыд. Слишком много стыда. Больше, чем в тот раз. Та же тяжесть в паху, тот же болезненный узел внизу живота, сладкий и тошнотворный, то же бешено бьющееся сердце. Найвз коснулся его горящего лица целой рукой, размазывая кровь. — Вкусно было? господи это было лучше чем я помнил лучше чем я хотел забыть лучше чем всё что я пил и до и после и И тут в голове Вэша что-то щёлкнуло, вставая на место, как последняя недостающая деталь сложного механизма, и он вцепился в свои волосы до побелевших костяшек. — Господи, какой же я идиот! Я же укусил тебя тогда… Эйфоретик в слюне, про который ты сказал… — из его горла вырвался полузадушенный скулёж. — Это из-за него ты такой? Я укусил тебя тогда, и поэтому ты… И поэтому ты такой. Найвз рассмеялся неожиданно даже для себя, чувствуя отголоски старой, почти забытой истерики. — У нашего вида иммунитет к нему, — проговорил он ласково, облизывая саднящую губу и гладя брата по липкой от крови щеке. — А то ты бы кончал каждый раз, когда случайно прикусывал губу. То, что я чувствовал и чувствую, никак с ним не связано. Правда. И зачем-то, как будто Вэш мог забыть, добавил с улыбкой: — Я люблю тебя. Вэш посмотрел на него полными слёз глазами и хотел что-то сказать, но его взгляд зацепился за его испачканный кровью рот, и чужой стыд снова оглушил, как удар в солнечное сплетение. А потом рэм прости меня Вэш приподнялся на локте и схватил его за затылок, вплетая пальцы в волосы и притягивая к себе, и Найвз застонал ему в рот, потому что он не смог бы вырваться, даже если бы захотел — к его брату вернулась сила, потому что он накормил его, он это сделал, он, он, он. Мир схлопнулся до размеров комнаты в грязном подвале заброшенного дома, потому что Вэш застонал тоже, целуя его, и это было хорошо, это было правильно — давление влажных от крови губ, тяжёлое дыхание, мокрое прикосновение языка, который слизал кровь с его прокушенной губы и скользнул глубже, касаясь зубов и раскрывая его рот, как ещё одну рану, — и Найвз зажмурился, чувствуя, как закатываются от удовольствия глаза. Вцепился ледяными пальцами в плечи брата, чтобы удержать равновесие и хоть как-то заземлиться, потому что у него кружилась голова. Вэш потянул его за волосы, заставив повернуть голову, чтобы ему удобнее было кусать его губы и толкаться языком ему в рот, и Найвз задрожал, неумело отвечая и чувствуя, как горит от стыда лицо, потому что это было слишком сильно, слишком быстро, слишком для него; потому что весь его опыт ограничивался тем единственным разом тридцать лет назад, когда опьянённый его кровью брат точно так же схватил его за затылок, притянул к себе и испачкал его рот красным, потому что он больше никого никогда не хотел, потому что ему больше никто не был нужен, и… Вэш чуть отстранился, давая вздохнуть им обоим, и прижался лбом к его лбу. — О господи, Най, — Найвз чувствовал дыхание Вэша на губах и в костях, его мысли в голове, такие же горячие и тяжёлые, как и его собственные. — Столько лет? Ни разу за столько лет? А какой был смысл? — хотел рассмеяться Найвз — Какой был смысл, если это бы был не ты? — но ему не хватало воздуха, а в горле стоял ком. Поэтому он хотел просто покачать головой, но не успел сделать даже этого, потому что Вэш почувствовал его мысли и снова впился в его рот, громко всхлипнув, и Найвза окатило такой волной чужого желания, что на мгновение исчезла даже настойчивая боль в заживающей руке и искусанных губах — остались только эйфория и голод. Он пытался дышать, но воздуха всё равно не хватало, будто его бешено бьющееся сердце раздулось и отекло, занимая всю грудную клетку и давя на лёгкие, и от недостатка кислорода мозг совсем переставал работать. Тело двигалось само: его губы, его язык, его руки — он беспорядочно гладил Вэша по груди и плечам, липким от его же крови, цепляясь пальцами за выступающие шрамы и дурея от того, как сокращались мышцы под кожей, потому что брат пытался одновременно и притянуть его ближе, и расстегнуть на нём рубашку и всхлипывал ему в рот каждый раз, когда его пальцы задевали твёрдые соски. Всё казалось нереальным. Слишком ярко, слишком остро, слишком хорошо — хорошо до тошноты, особенно когда Вэш наконец вывернул его из рубашки и провёл гладкими искусственными пальцами по его груди и поджимающемуся животу, а потом опустил руку ниже и сжал его пульсирующий член сквозь штаны. Слишком сильно, почти до боли — и Найвз снова застонал, толкаясь бёдрами в его ладонь, и разорвал поцелуй, утыкаясь лицом в чужое плечо, потому что его пробило знакомой дрожью и ему показалось, что он сейчас проснётся — снова один, снова в поту, с бешено бьющимся сердцем и во влажных от спермы трусах, потому что ему снова приснилось то, как Вэш простонал его имя, когда кончал ему в кулак, и его мозг отказывался забывать это, и… — Господи, — чужой всхлип раздался прямо над ухом, опалив его дыханием. — Господи, Най, ты ненормальный… Иди сюда, пожалуйста, я… я скучал по тебе тоже, пожалуйста, я так сильно скучал. И он не врал. Найвз чувствовал в нём отражение своей собственной тоски, такой же старой, мучительной и ненужной, и он хотел спросить его — Зачем тогда ты бросил меня? Зачем ты мучил нас обоих? — но Вэш потянул его за плечи, заставляя забраться на себя и прижаться всем телом, сжал его бока дрожащими бёдрами и прошептал ему в рот да похер на них, когда Найвз провёл рукой по его животу, проверяя раны, и дёрнул его бёдра вниз, толкаясь навстречу, и в его голове на мгновение стало пусто. Смолкли все шёпоты и крики, оставив только шум крови в ушах и частое, бьющееся вместе с сердцем хорошо хорошо как же хорошо Было хорошо чувствовать Вэша под собой — чувствовать, как он беспокойно мечется, пытаясь прижаться ещё ближе и царапая его плечи и шею, как сжимает его волосы в кулаке, толкаясь тазом вверх, как его твёрдый член прижимается к его собственному и как это давление высекает из позвоночника искры. Чувствовать его под собой и знать, что он никуда не денется, что это взаправду, что это не сон. Неожиданное прикосновение зубов к шее скрутило его внутренности ещё сильнее, и Найвз почувствовал, как дёрнулся в штанах член, и повернул голову, подставляясь — да, пожалуйста, давай, я твой, пожалуйста — но Вэш только застонал от того, как сильно ему хотелось, не кусая, а только целуя, хотя Найвз чувствовал, как дрожит его челюсть под пальцами. Возбуждение давно стало почти болезненным, балансируя на самой грани, и этот отказ разозлил сильнее, чем должен был. — Нет, нет, нет, — прошептал Вэш ему в шею, вдавливая синяки в его плечи. — Нет, пожалуйста, я опять… ты и так много крови потерял, не надо. — Я не какой-то там человек, — еле выговорил Найвз ему на ухо, тяжело дыша. Злость и неудовлетворённость собирались на коже, стягивая и щипля раны солью. Вэш вдруг вспомнил кого-то — кого-то, кто чуть не умер после такой же просьбы, — и у Найвза потемнело перед глазами. Сама мысль о том, что Вэш был с кем-то вот так, укусил кого-то не ради пищи, а потому что чувства в тот момент не находили в нём выхода, была невыносима, и он приподнялся на локте и впился пальцами в заживающий живот брата, наказывая и его, и себя. Указательный палец оказался прямо поверх раны над подвздошной костью, и Найвз снова с замиранием сердца почувствовал, как разошлась под ним горячая влажная кожа, впуская его внутрь. Боль прошила и его тоже, но это было неважно, потому что Вэш заскулил и изогнулся, откидывая голову назад, и его горло натянулось, и Найвзу показалось, что он видит все сосуды в его шее сквозь кожу — горячие, трепещущие и полные крови. Он пытался игнорировать это слишком долго, и теперь желание почти оглушило — ему хотелось укусить Вэша тоже, хотелось даже сильнее, чем тридцать лет назад, потому что он так и не осмелился сделать это тогда и даже сейчас ни разу не задел его губы и кожу зубами, потому что ему было слишком страшно от того, что это с ним сделает. Потому что лучше было никогда не кусать яблоко и никогда не знать. Не знать, какая его кровь на вкус, потому что его вело слишком сильно от одного только запаха, от одного только ощущения того, как она навернулась слезами на надорванных тканях и прикоснулась к его коже, смешиваясь с его кровью на его руках. — Больно, да? — почти выплюнул Найвз, едва соображая от злости и любви, сдавивших его мозг, как налившаяся гематома. — А сколько раз твои любимые люди делали тебе больно? И повёл рукой выше, царапая выступающие шрамы, покрывавшие тело брата, как запёкшаяся грязь, и лезвия под его кожей чесались от желания срезать их, как досадное и лишнее. — Посмотри, что они сделали с тобой. Посмотри, что они сделали с тобой, потому что ты им позволил — и всё равно так любишь их, целуешь их и спишь с ними, а меня ненавидишь за то, что я убил тех, кто хотел препарировать и морить голодом нас обоих, и… Горло сжало от подступающих рыданий, потому что он вспомнил то, с какой нежностью Вэш обнял его тогда, когда они оба отдышались и пришли в себя, и прошептал ему в макушку тихое всё хорошо и пожалуйста, не плачь и я люблю тебя. Всё казалось правильным, и Найвз подумал о том, что так и должно быть: он для Вэша и Вэш для него, они есть друг у друга и всегда будут вместе. Позволил себе — идиот — на мгновение поверить в то, что Вэш сможет понять его, сможет понять, как сильно он любит его, и эта надежда не находила выхода из его тела и трясла его в рыданиях. Поэтому он просто рвано выдохнул и быстро, пока не успел передумать, сломал стену, которую поставил давным-давно в своей голове, и показал Вэшу то, что сделал ради него. Я убил их всех, Вэш. Я так люблю тебя, что я убил их всех. Это я убил их всех. Я люблю тебя. Несколько мгновений казалось, что всё хорошо, а потом Найвз набрался смелости и взглянул на лицо брата, и что-то в нём замерло и навсегда перестало биться. Потому что Вэш медленно моргнул — и ужас проступил на его лице, как кровь на одежде, и он оттолкнул его и вскочил на ноги и закричал и наставил на него пистолет и — Пожалуйста, не надо, — прошептал Вэш ему на ухо, прижимая к себе. — Пожалуйста, не сейчас. А когда? — хотел спросить Найвз, задыхаясь от злости, обиды и холода, — Когда ты снова сбежишь от меня? — но Вэш взял его лицо в свои руки, стирая большими пальцами всё-таки навернувшиеся слёзы, и поцеловал его с такой нежностью и любовью, что пылавшая в нём ярость сдохла быстро и тихо, как накрытый стеклянным колпаком огонь. Его тело ответило само, словно это было заложено в нём на уровне безусловного рефлекса, и Найвз закрыл глаза, позволяя себе раствориться в этом ощущении, растекающимся в груди теплом. Он достаточно хорошо запомнил, как Вэшу нравилось, и целовал его именно так, осторожно прихватывая его губы зубами и обводя языком, и чувствовал, как поднимаются волосы на затылке от того, как брат тихо вздыхает ему в рот и гладит его по лицу, словно пытаясь заново его вспомнить. Липкое возбуждение и голод возвращались с периферии сознания, куда их ненадолго загнала злость, и Найвз прижал ладонь к шее Вэша — не сжимая, а просто держа её там, где пульс горячо и часто бился прямо под кожей, словно так он мог заставить брата остаться здесь навсегда. Здесь, с ним, под его ладонью и его губами, его телом — и это было достаточно хорошо, чтобы заставить его на время забыть обо всём, что было до. Его одурманенный мозг был уверен, что если он сможет сделать Вэшу так же хорошо, то он останется, и Найвз сильнее надавил ему на шею, целуя глубже и чувствуя, как в горле брата вибрирует очередной стон, как он вздрагивает, сглатывая слюну, потому что её было слишком много, и его уши горели от влажных звуков, слишком громких в тишине подвала. Вэш жарко выдохнул ему в рот и на пробу толкнулся бёдрами снова, и Найвз почувствовал, как дёрнуло очередным спазмом мышцы ног и живота, потому что это было почти больно — член был слишком чувствительным от перевозбуждения и трения одежды — и всё равно хорошо. Он шире расставил колени, заставляя Вэша развести бёдра ещё сильнее, прижаться ещё ближе, и поднялся на заживающей руке, мелко дрожавшей под его весом. Заставил себя открыть глаза и едва не спустил на месте от увиденного. — Ты такой красивый. Слова сорвались с языка сами собой, потому что это была чистая правда. Вэш зажмурился от похвалы, всё так же тяжело дыша и выгибаясь, раскрасневшийся и жадный, беспорядочно вжимающий его в себя, с припухшими губами и влажной от пота кожей — и Найвз помедлил секунду, запоминая каждый ненавистный шрам и вспоминая заново каждую родинку и складку, а потом, сжав в последний раз его горло, провёл рукой ниже, оглаживая рёбра. Невесомо, словно извиняясь, коснулся пальцами краёв раны, которую сам и разбередил, и едва не задохнулся, когда от этого прикосновения его окатило чужим жаром и стыдом и Вэш заскулил сквозь стиснутые зубы, снова выгибаясь под ним, и мёртвой хваткой вцепился в его заживающее предплечье, всё ещё немного кровящее и чувствительное. Найвз тяжело выдохнул от вернувшейся боли, чувствуя, как поджимаются яйца и сладко сводит мышцы живота. Какое интересное открытие… но лучше было оставить его на следующий раз, потому что сейчас они оба были слишком на грани, и Найвз наконец расстегнул штаны брата, прикусив губу от того, какой горячей и влажной от смазки была ткань под ними. — Посмотри на меня. Вэш помедлил секунду, но всё же подчинился, и Найвз дождался, пока тот сфокусирует на нём взгляд, чтобы потом наконец сунуть руку под резинку его трусов. Оно того стоило — потому что он увидел, как глаза Вэша закатились, когда он взял его член в руку, доставая из-под одежды и мягко оглаживая. Его снова окатило жаром от ощущения горячей гладкой кожи под пальцами, от тяжести и частой пульсации крови, и Найвз почувствовал, как наполнился слюной рот, и машинально повёл носом, потому что запах стал сильнее, и ему невыносимо хотелось— Но с его зубами и отказывающим самоконтролем это было бы небезопасно, поэтому он просто сжал пальцы и двинул рукой, и едва услышал громкий выдох Вэша за тем, как оглушительно шумела в ушах кровь. Это было как дрочить самому себе, потому что удовольствие брата пропитывало его сознание, превращаясь в его собственное, и одновременно гораздо лучше, чем дрочить самому себе, потому что он видел, чувствовал и слышал всё. Как Вэш стискивал его плечи до боли и прогибался в пояснице, как тихо звал его по имени, через раз срываясь в тихий стон; как напрягались мышцы его живота, когда он нетерпеливо толкался бёдрами в его кулак, потому что Найвз дрочил ему издевательски медленно, смакуя и запоминая. Собственное возбуждение давно было вытеснено на второй план, где оно билось и орало, требуя обратить на себя внимание и хотя бы расстегнуть штаны, превратившееся в настоящее орудие пытки, но Найвз не хотел отвлекаться, потому что на каждом тихом най и боже и пожалуйста его тело и так прошивало слишком острым удовольствием. Он задвигал рукой быстрее, чувствуя, как поджимаются яйца и сокращаются мышцы бёдер и живота, как горячий тянущий узел в паху затягивается туже, и ему было интересно, сможет ли он— Вэш не дал ему проверить — громко выдохнул и дёрнул его руку за запястье, заставляя выпустить его член, и вцепился дрожащими пальцами в его ремень, пытаясь расстегнуть. Найвз хотел ему помочь, но влажная от смазки и пота ладонь пахла слишком вкусно, и он поднёс её к лицу, глубоко вдыхая и как сквозь сон чувствуя, что Вэш всё-таки справился с ремнём. А потом, будто его мозг и подумать не мог ни о чём другом, он широко лизнул её — и словно со стороны услышал звук, который вырвался из его горла, когда вкус распустился на языке, проворачивая его глазные яблоки назад. Это было слишком хорошо, слишком сладко и слишком солоно, слишком правильно, и он застонал снова, облизывая пальцы, чтобы собрать всё до конца. Повисшая тишина привлекла его внимание только спустя несколько секунд, когда он уже почти вылизал руку дочиста, и Найвз открыл глаза. Вэш не двигался, глядя на него, и его приоткрытый мокрый рот блестел от слюны, а глаза казались почти чёрными от расширенных зрачков. Найвз моргнул, возвращая себе контроль над своим телом. — Ты ненормальный, — снова прошептал Вэш, словно не мог поверить в происходящее. Прошептал и схватил его за волосы, притягивая ближе и жадно целуя, и вырвал с мясом пуговицы на его штанах, и боже — Найвз так и не понял до конца, кто из них застонал, когда прохладные пальцы сомкнулись вокруг его члена, потому что Вэш чуть потянул его на себя и обхватил пальцами уже их обоих, прижимая друг к другу и быстро двигая рукой, и кора его мозга словно отключилась. Никаких мыслей, никаких страхов и сожалений — его контроля над телом хватало только на то, чтобы толкаться бёдрами в руку брата и ловить губами его стоны, чувствуя, что его буквально лихорадит от своих и чужих эмоций и ощущений. Найвз никогда не думал, что ему может быть настолько хорошо и больно одновременно, словно всё его тело горело, как вода во фторе, пока знакомая мышечная дрожь начинала зарождаться глубоко внутри, щекотная и мучительная. Собственный рот перестал слушаться, и он разорвал поцелуй, вжимаясь лицом в ключицу Вэша и бездумно слизывая пот с его кожи, и— И это оказалось большой ошибкой, потому что пульсация подключичной артерии брата отдалась эхом во всём его теле, резонируя с мышечными спазмами, и Найвз зашипел, чувствуя, как мучительно свело зубы от желания укусить, разорвать мягкие ткани и тонкие стенки сосудов и наконец выпустить то, что билось под ними так сильно и часто, словно действительно просилось наружу. Пометить, поставить клеймо, добавить ещё один шрам в его коллекцию, чтобы хоть что-то напоминало Вэшу о нём. Чтобы он помнил, кому принадлежал ещё до рождения. Но страх не сдержаться и выпустить слишком много крови всё ещё лежал в нём, как костный мозг в костях, поэтому Найвз совершил просто титаническое усилие, почти заставив себя поднять голову — но Вэш вдруг рвано выдохнул и схватил его за волосы искусственной рукой, удерживая на месте. — Давай, — прошептал он ему на ухо, быстрее двигая второй рукой и сильнее сжимая пальцы. — Давай, пожалуйста, ты так и не… так и не укусил меня тогда. От горячего влажного шёпота и того, как брат запрокинул голову, подставляясь, стало ещё хуже. Найвз чувствовал, как щипало от пота и слёз глаза, как предоргазменная дрожь сводила его мышцы, умоляя его подчиниться, но он не мог, он просто не мог, это было как отрезать ему руку, только ещё хуже, гораздо хуже. Вэш всхлипнул, чувствуя его мысли, и сильнее потянул его за волосы, сжимая бока дрожащими коленями. — Пожалуйста, я твой, пожалуйста. — Пожалуйста, Най, я люблю тебя, пожалуйста— Оно копилось достаточно долго, чтобы вывернуть его на едва слышном за громким дыханием я люблю тебя, прогнув позвоночник и сведя судорогой ноги, и Найвз застонал, чувствуя, как его накрывает волной оргазма. Но это не была быстрая вспышка приглушённого удовольствия от собственной руки — нет, оно смяло его, как лист бумаги, выкручивая каждый нерв в его теле, накрывая волнами, потому что Вэш продолжал им дрочить обоим и каждое движение его мокрой от смазки и его спермы руки отзывалось спазмом глубоких мышц, и на секунду в голове не осталось ничего, кроме мой мой мой и И Найвз едва успел повернуть голову, отворачиваясь от шеи, прежде чем его челюсти сомкнулись сами собой, вонзая зубы в плечо брата, и Вэш под ним заскулил — о боже най — и выгнулся, вздрагивая всем телом и кончая тоже. Но его оргазм показался ударом по чужому телу — Найвз почувствовал его, но лишь приглушённо, потому что ему заложило уши и вырубило мысли, потому что горячий вкус чужой крови разлился в его рту и он был лучше, чем он представлял себе тридцать лет, лучше всех его фантазий и снов, лучше всего, что он пил до этого, и — Найвз знал это наверняка — лучше всего, что он выпьет после. Казалось, в эти несколько секунд уместилась целая вечность, как будто он никогда не рождался на самом деле, а вся боль и весь холод его жизни оказались лишь мучительно долгим кошмаром, привидевшимся ему в тепле и покое околоплодного пузыря. Он казался себе до боли чистым, правильным и завершённым — и чувствовать это и одновременно знать, что это скоро закончится, было невыносимо, поэтому он заскулил, вонзая зубы глубже, словно так можно было удержать это мимолётное счастье, пригвоздить к его сознанию, как бьющееся в агонии насекомое, сунуть в формалин, чтобы он изуродовал его, но сохранил хотя бы так, хотя бы ещё немного, пожа— Последняя волна удовольствия прокатилась по его телу, уже не такая жестокая, как предыдущие, постепенно возвращая ему его чувства и тело, и Найвз понял, что рука, до этого мёртвой хваткой сжимавшая его волосы, теперь ласково гладит его по затылку, и подавил желание двинуть челюстью, чтобы зубы распороли горячие кровящие мышцы сильнее. Вэш под ним всё ещё мелко вздрагивал от афтершоков удовольствия и приятной боли, и Найвз с сожалением подумал, что так и не увидел его лицо во время оргазма. Подумал и слизал кровь с его кожи, проглатывая последние капли, а потом заставил себя разжать челюсти, хотя всё в нём восставало против этого, и приподнялся на локте, чтобы увидеть лицо брата хотя бы сейчас. Вэш улыбнулся ему краем рта и вытер сперму с живота рукавом разрезанной водолазки, заодно заправляя обмягший член обратно в трусы, и Найвз повторил за ним, ощутив слабый укол недовольства — он хотел слизать его сперму тоже. Вэш тихо рассмеялся в ответ на его мысли, всё ещё тяжело дыша, и обнял его за плечи, прижимая к себе. Найвз уткнулся лицом в его целое плечо, чтобы не дразнить свою жажду, и глубоко вздохнул, обнимая его тоже и чувствуя, как по телу разливается удовлетворённость напополам с усталостью. — Ты такой красивый, — пробормотал он Вэшу в плечо, ни о чём не думая, и почувствовал, как брат тихо фыркнул, пряча смущение. — Мы вообще-то близнецы, — ответил он с улыбкой. — Своему отражению ты тоже комплименты делаешь? Найвз ничего не ответил, только обнял его сильнее. Ему всё ещё было хорошо. То, как Вэш обнимал его, как гладил по влажной от пота спине, как билось его сердце рядом с его собственным, как его мысли, тягучие и ленивые, качали его на волнах — всё было хорошо. Так должно было быть, так было задумано с самого начала, именно поэтому они были вместе ещё до рождения. Хорошо. Хорошо быть с ним, слышать его голос, чувствовать его тепло и объятия. Хорошо. Хорошо. Он хотел позволить себе наслаждаться этим чувством, хотел раствориться в нём до конца. Вот только тридцать лет одиночества и неизвестности всё ещё бугрились на нём огромным келоидным рубцом, и Найвз открыл рот, ещё не зная, что хочет сказать, только чувствуя слова на языке, тяжёлые и острые, как лезвие гильотины, но Вэш обнял его крепче и слабо помотал головой. — Не надо, пожалуйста, — тихо пробормотал он ему в щёку. — Давай ещё немного… Как будто всё хорошо, как будто… Как будто ты не убил всех этих людей. Как будто ничего не было. Как будто мы всё ещё дети, невинные и беззубые. Пожалуйста. В его мыслях было столько мольбы, столько желания поверить в это хоть ненадолго, что Найвз послушно закрыл рот и глаза и дал им обоим эти несколько минут тихого, мучительного самообмана, пока дыхание Вэша не выровнялось и его пальцы не замерли. Молчание тянулось, переходя из приятного в натянутое; остывший пот высыхал и неприятно стягивал кожу, а тело казалось чужим, слишком тяжёлым и уставшим, слишком измученным, словно выпитым досуха. Они оба знали, что однажды им придётся отпустить друг друга, и тогда всё закончится. Снова станет больно, холодно и пусто. Найвз против воли усмехнулся безрадостным мыслям: цугцванг, как по учебнику. — Что будет теперь? — спросил он хрипло, беря на себя ответственность. Вэш вздохнул так, словно у него рвалось сердце, и убрал руки с его спины, отпуская. Тут же стало холодно. — Ты не передумаешь? Такой детский, наивный вопрос — словно глубоко внутри него действительно всё ещё теплилась надежда получить на него нужный ответ. Найвз улыбнулся против воли, всем сердцем желая дать его ему, но понимая, что это было невозможно. — Нет. Молчание Вэша было красноречивее любых слов, и Найвз сполз с него, ложась рядом на бок, чтобы видеть его лицо. Провёл пальцем по всё ещё припухшим от поцелуев губам, по выступающему подбородку, по нежному и горячему горлу — и обвёл ногтем уродливый старый шрам прямо под яремной впадиной, словно надеясь поддеть его и содрать. — Твои любимые люди убивают из-за такой мелочи, — проговорил он тихо. — Убивают тех, кого убивать было необязательно. Убивают тех, кто ничего им не сделал. Они придумали столько способов убивать друг друга — медленно и мучительно, быстро и безболезненно; научились уничтожать цветущие города за считанные дни, превратили убийство в целую сферу жизни — и ты всё равно считаешь их лучше нас. Но нам приходится убивать, потому что такова наша природа, потому что мы родились такими. У нас нет выбора, а у людей он есть, но они всё равно выбирают убивать друг друга. Найвз провёл рукой по укушенному плечу брата, всё ещё кровящему и нежному, и на мгновение ему показалось, что он чувствует вкус его крови кожей. Почему-то вспомнил эпизод из далёкого прошлого, когда он увидел на обочине дороги несвежий труп собаки, который так густо облепили кормящиеся им голубые бабочки, что за их красивыми яркими крыльями почти не было видно разлагающейся плоти, и подумал, что это было самое прекрасное и отвратительное, что он когда-либо видел. — Скажи, чем они лучше нас? Вэш повернул голову и взглянул ему в глаза. Радужка его глаз была такой же голубой, как и крылья тех бабочек. Он тоже мог бы пировать, как они, если бы только позволил себе. — Мы живём за их счёт, Най. — И что? — смех прорезался в его голосе, царапнув стеклянной крошкой. — Люди точно так же живут за счёт свиней, но почему-то не считают их выше себя. Почему должны мы? Вэшу нечего было сказать — или он понимал, что это будет бесполезно. От его нежелания понять и увидеть в его словах смысл было почти физически больно, и Найвз взял его лицо в ладони и едва ощутимо поцеловал его в губы, будто давая обещание. В глазах брата стояли слёзы. — Я больше не отпущу тебя, — прошептал Найвз, вплетая пальцы в его волосы. — В тот раз тебе пришлось прострелить мне оба колена, чтобы я не смог догнать тебя, но в этот раз всё будет иначе. Взгляд Вэша метнулся в сторону, выискивая отброшенный в угол револьвер, и Найвз нежно улыбнулся ему снова, подначивая. Давай, попробуй. Проверь. Лезвия под его кожей чесались и зудели, просясь наружу. — Нет! — Вэш снова взглянул ему в лицо, и мышцы его тела неуловимо напряглись. — Я знаю, чем ты занимаешься, и это… я никогда… Он схватил его руки за запястья, пытаясь оторваться их от себя, но Найвз держал крепко. — Мне плевать, — проговорил он ласково, видя, как лицо брата медленно пропитывает страх. — Я не позволю тебе бросить меня снова. Ты останешься со мной, и я буду объяснять тебе всё это, пока ты не поймёшь. Вэш взглянул на него последний раз, будто умоляя — не вынуждай меня — но Найвз только покачал головой, чувствуя, как улыбка натягивает губы, и в следующее мгновение Вэш согнулся и дёрнулся в его руках, чтобы ударить его локтем в живот, но— — Вэш! Вэш, ты в порядке? Внезапный высокий окрик заставил его замереть от страха, и Найвз воспользовался этим, чтобы схватить его за запястья и перевернуть на спину, тут же седлая его живот. Надавил свободной рукой ему на горло, чтобы он не успел предупредить её, чувствуя, как нежно впиваются в ладонь сдавленные хрящи. — Господи, что случилось? Женский голос, взволнованный и немного испуганный. Та самая Мэрил, судя по тому, как Вэша прямо-таки парализовало от паники — он даже не пытался вырваться, просто смотрел на него абсолютно круглыми от ужаса глазами. Умоляю. Умоляю, не трогай её. Най, пожалуйста, не надо. Найвз склонил голову набок, глядя на пустой дверной проём. Подумал о том, что мог бы убить её прямо сейчас за то, что она посмела помешать им. За то, что Вэш дорожил ей. За то, что она была с ним вместо него. Лезвия бесшумно выскользнули из его поясницы, закручиваясь в спираль. — Вэш? Ты ещё здесь? Я принесла тебе кровь… Брат заскулил от страха и рванулся всем телом, пытаясь сбросить его с себя, но Найвз удержал его, хоть и не без труда. Неожиданное решение завязалось в его мозгу, простое и эффективное, как приставленное к виску дуло. Конечно, было бы приятно убить её сейчас, но — Помни мою доброту, — прошептал он ласково, касаясь боковой стороной лезвия мокрой от слёз щеки, — потому что я не убью её, если ты пойдёшь со мной. Вэш хотел что-то сказать, он видел это в его бегающих глазах и чувствовал в его путающихся от недостатка кислорода мыслях, но шаги раздались уже в коридоре, медленные и неуверенные, словно что-то подсказывало ей, что лучше не проверять, лучше не смотреть. Найвз заставил лезвие подняться и навёл его острие на дверной проход. Давай. Вэш смотрел на него сквозь слёзы две долгих секунды, будто всё ещё надеясь, что он одумается, но Найвз только сильнее сжал его горло, и его глаза на мгновение закатились. Ну же. А потом Вэш едва ощутимо кивнул, сдаваясь, и почему-то это не принесло никакой радости, только сильнее раздув острый ком из обиды, тоски и горя, сидевший в его груди. Найвз всегда ненавидел, когда Вэш плакал. Особенно ненавидел, когда Вэш плакал из-за него. Ненавидел до сих пор. Но, как и тридцать лет назад, Вэш не оставил выбора им обоим. Найвз не хотел, но ему пришлось. Ему снова пришлось. — Когда-нибудь ты поймёшь, — тихо сказал он, отпуская горло брата. — Когда-нибудь ты поймёшь, что так было нужно. Я не хотел, но мне пришлось сделать это для нас обоих, поэтому ты не имеешь права ненавидеть меня. Вэш хотел что-то сказать, но Найвз вложил ему в голову последнее я заставлю тебя понять, злое и отчаянное, и ударил брата в солнечное сплетение, выбивая из него воздух и сознание. А потом едва слышное я не ненавижу тебя всё же расплылось в его голове, и его затошнило, но уже ничего нельзя было исправить.