Олеандр

Фэш ненавидит эти грёбаные белые лепестки. Ненавидит кашлять, стирать с губ кровь, комкать в кулаке цветы, такие невыносимо белоснежные, отвратительно нежные, и медленно убивающие его изнутри. Он прячет свою болезнь. Ни Астариусу, ни Нику, никому-никому-никому нельзя сказать, потому что ответить на вопрос «кто» он не может, лучше уж умереть. Да и не помогут, никто тут не поможет, никто даже не знает, как это лечить, это ведь их фамильное проклятье, чёрт возьми, их сила, раздирающая сердце и лёгкие, мстящая потомкам за то, что кто-то когда-то посмел отказать фейри. Это ведь даже не настоящие цветы, но Фэшу не легче. Фэш многое бы отдал за то, чтобы давиться васильками. Или белыми розами, которые так любит Маришка. Да чем угодно, только не этими маленькими цветочками, с таким сильным, дурманящим запахом, переплетающимся с запахом крови. Фэш даже не знает, что это за цветы. Он приходит к Астрагору, меняет жизнь Василисы на свою. Всё равно жить осталось недолго, всё равно тело, изодранное болезнью, учителю уже не послужит. И Фэш молится всем богам, чтобы кашель не прорвался во время встречи, но стоит ему подписать договор — и он сгибается, хватаясь за грудь. Белые цветы, испачканные в крови, летят на пол. Учитель кривится. — Что это за цветок? — голос звучит хрипло, тихо, и Фэш сам не понимает, для чего задал этот вопрос. — Олеандр. Такой же ядовитый, как и сам Астрагор. Фэш знает, что есть лекарство. Ядовитое зелёное зелье, отбивающее любовь. Его надо пить постоянно, всю жизнь, и тогда цветы мучить не будут — но и никакая другая любовь уже не придёт. Фэш отказывается. Раз, второй, третий, а потом он падает в обморок прямо на тренировке. На одном из тех индивидуальных занятий, которые Астрагор почему-то не перестал с ним проводить. Как будто ему нравится смотреть, как Фэш задыхается. Как будто Астрагор хочет, чтобы он сдох. Фэш просыпается у себя в постели, спокойный, слишком спокойный, наконец-то не больно, и чувств тоже нет. Астрагор сидит рядом. Бледный, смотрит холодно, как обычно. На столе бутылка с зельем, пробка с небольшим сколом, на стекле отмечены дозы… Учитель что, влил в него двойную? Больше такого облегчения Астрагор Фэшу не дарит. Тот теперь сам упрашивает, умоляет позволить ему просто напиться этого зелья и забыть о раздирающем горло кашле, но нет. «Перевоплотиться в тебя уже не выйдет» «Один раз ты меня уже предал» «Умри» И Фэш умирает, задыхается с каждым разом всё больше, в комнате пахнет олеандром и кровью… А учителю, наверное, нравится этот запах, он ведь приходит, сидит у постели, так жадно смотрит на мучения Фэша… Как будто минуты считает до того, как он наконец-то умрёт. Фэш тоже считает. И когда он понимает, что задыхается так, что темнеет в глазах, что вдохнуть больше не может, что вся кровать уже усыпана этим отвратительным олеандром, что сознание настолько затуманенно, что ему слышится эхо собственного кашля так, что кажется, что задыхается кто-то ещё… Он чувствует облегчение. А потом кашель проходит. Фэш с удивлением приподнимается на подушках. Это не зелье, нет, спокойствие не пришло, но проклятие почему-то перестало его терзать. Астрагор всё ещё сидит напротив. И медленно, медленно вытирает с губ кровь. Запах ландышей смешивается с запахом крови и олеандра. — Ты знал, что ландыш — тоже ядовитый цветок? — Астрагор ухмыляется и откидывается на спинку стула, — А что зелье может перестать работать? Я вот не знал. Яда в голосе хватило бы на тысячи ландышей, но у Фэша нет сил ответить. Он просто дышит, никак не может надышаться, поверить в то, что жив. Хотя всё равно ведь жив ненадолго. Так ведь? Астрагор вертит в руках бутыль с зельем. Там осталось на донышке, едва ли на полглотка. Снова ухмыляется, снимает пробку и пьёт. Фэш сжимается в ожидании новой волны кашля, но её нет. — Как думаешь, если выпить больше — поможет? — Астрагор цедит слова сквозь зубы, злой, такой безумно красивый, Фэш глаз отвести не может. Ему, может, и в радость эти издёвки. Он, может, и под пыточный эфер встал бы ради такого хищного взгляда. На что угодно б пошёл. — Не поможет, — Фэш всё же находит в себе силы ответить, — Ты слишком сильно отравлен. Не меньше, чем я. Он тоже ухмыляется, кидает эти слова в лицо учителю, почти щерится. Ярость и восторг мешаются в голове, и оба одинаково обжигают. Астрагор молчит. Долгие три секунды не отрываясь смотрит в глаза, испытывает, ищет в них что-то. Наклоняется ближе, и за мгновенье до того, как впиться в губы кровавым, слишком грубым и ненасытным, почти яростным поцелуем, шепчет: — Ты прав.