Snuff

Surrounded by flames everywhere What I used to be, I'm not even near The absence of you is killing me, hey-ey Are you thinking like me? Of the laughing times Of all the sad and loving times Everything that's left of us is fading away Dead by April — Promise me

Про таких как она обычно говорят: «мамина и папина гордость». Но вот только понятие «обычно» невозможно применить в её случае. Будучи девочкой, рождённой в семье где родители грезили наследником, — жизнь её далека от идеала. Ведь сколько не старайся, приложенные усилия всё равно никто не заметит. Она просто родилась не того пола и всё. Баста! Финита ля комедия. И никого не волнует, что это — ни её вина. Но никто ей этого не поведал, поэтому чтобы не подвести чужие ожидания и возложенные на неё надежды, Карин старалась. Старалась получать только высшие баллы за тесты, похвалу от учителей и репетиторов, зарабатывала потом, слезами, — а временами и кровью — медали на многочисленных олимпиадах и соревнованиях, при этом не жалуясь на усталость и чрезмерно загруженное расписание. Сидела за учебниками и пособиями до глубокой ночи, усваивая всевозможный материал наперёд, лишь бы ею гордились. Ведь ей достаточно было услышать похвалу за свои труды, оказаться в коконе материнских рук, ощущая поддержку близких людей. Карин большего и не требовала. Но шли годы, а ситуация ни на йоту не менялась. Родители как не уделяли девочке должного внимания, так и впредь ничего не изменилось, кроме одного — Карин повзрослела. Смотря на равнодушие, — а временами и на неприкрытое презрение, — переходящее по отношению к ней из года в год, она начала осознать, что как бы не старалась и не убивалась на многочисленных занятиях, а получить столь необходимое внимание, любовь у неё не получится. Всё чаще замечая как на неё смотрят окружающие, из жизнерадостной девочки Карин превратилась в тусклую версию самой себя, позабыв о мечте быть любимым ребёнком в счастливой полноценной семье. Глядя на себя прошлую в ретроспективе, она осознала одну простую истину: Карин сама того не замечая, надломилась. И это было только начало. *** Объятия, стоящего перед ней на коленях, человека на удивление комфортные и… тёплые. Смотря на погребальные венки, и две фотографии, она видит всё насквозь. Она смотрит, но при этом не видит ничего особо важного. Лишь её собственные слёзы искажают рухнувшую в одночасье реальность. В свои пять лет Карин мечтала о крепкой, любящей семье, совместных завтраках, ужинах и уютных праздниках, на которых она сможет поделиться своей радостью с окружающими, получая долгожданные подарки и столь необходимое, желанное внимание. Идеалистические мечты, утопия. Ей было восемь, когда до неё начало доходить, что с их семьёй что-то не так. Хотелось, чтобы, как и всех её ровесников, родители забирали со школы, проводя совместное время за прогулками, изучением, развитием общих интересов и прочими важными активностями, а не только когда им нужно было отчитаться о своих успехах или же получить нагоняй за упавшие показатели, выслушивая в свою сторону не самые лицеприятные вещи. Ведь достаточно было получить чуть более низкий балл за какой-нибудь тест — стоило только получить оценку в девяносто пять баллов, как тут же в адрес девочки начинали сыпать упрёками. Начиная от её собственной лени (Как же ты так ошибиться могла? Нужно больше работать!), заканчивая словами про «чёрною неблагодарностью». «Неужели родители зря так много денег вкладывают в её обучение?! Зря что ли они батрачат с утра до ночи, чтобы она могла жить припеваючи и ни в чём себе не отказывать? Ведь от неё не требуется ничего экстраординарного: нужно всего лишь ходить в школу и зарабатывать надлежащие оценки»… После подобных разговоров девочка запиралась в комнате, садилась за стол и начинала выполнять многочисленную домашнюю работу, во время которой начинала горестно плакать, стараясь не залить слезами только что написанный текст. Ведь совсем не на такое отношение она рассчитывала. *** Её мир окончательно рухнул в возрасте десяти лет, когда проходя мимо кабинета отца, она невольно подслушала ссору родителей. Они ругались долго, громко и грязно, не стесняясь находившихся в тот момент в доме прислуги и самой Карин в том числе. И пускай девочке многие слова были непонятны, но одно она усвоила однозначно: будучи нежеланным ребёнком из-за отсутствия необходимых хромосом, Карин остаётся нужной их семье только как разменная монета: в качестве украшения для какого-то богатого урода, которому родители продадут её подороже и позабудут, как будто-то у них никогда и не было дочери. Разменяют один актив на другой, получая нечто более ценное чем собственный ребёнок. Да и не солидно отказываться от ребёнка, ведь данный поступок останется непонятым в их кругу. По этому когда девочке сообщают о смерти тех, кто должны были быть самыми близкими из всех возможных людей на всём белом свете, она чувствует только одно — облегчение. Ей было двенадцать, когда мать и отец погибли — самолёт, в котором они летели, потерпел крушение, какое горе, какое горе!.. однако несмотря ни на что, Карин чувствует себя прекрасно. Впервые за долгое время она ощущает ту самую свободу, о которой так много рассуждают в произведениях настоящего и прошедшего. Девочке — уже практически подростку — всё равно на свою судьбу, ведь ничто (!) не сможет забрать пресловутое ощущение лёгкости. Освобождения. Карин кажется, что она наконец-то смогла понять Икара и его мотивацию взлететь так высоко, несмотря на высокий риск разбиться, потерпев поражение. При всём этом она успешно использует маску, которая за многие годы стала её вторым — или точнее сказать, первым — лицом. Она безучастно наблюдает за творящимся в доме бардаком, когда на горизонте появляются меркантильно настроенные родственники. Ей также абсолютно безразличны похороны, подготовка к поминкам. Карин мало волнуют скорбные маски чужих людей и их напускные соболезнования и пожелания «быть сильной и ни за что не отчаиваться». Она и без всяких пожеланий чувствует себя сильной. Однако, это не мешает ей играть роль хорошей девочки: одевшись в траурные одеяния, она вместе со множеством чужих людей едет крематорий, после чего проведя все положенные по канонам процедуры, забирает две небольшие урны с прахом. Затем девочка всё в той же компанией поехала на кладбище. Похоронив родителей по всем предписанным традициях на семейном участнике Намикадзе, следующей остановкой стал предварительно снятый зал для поминок. Простое помещение, несущее столь большое количество чувств в себе, встречает её своим светом, сухим воздухом комнаты, а также большим количеством венков и большими портретами умерших в чёрных рамках. На них родители Карин выглядят так же как и при жизни — серьёзные лица с холодными — жестокими — глазами, без всякой надежды на улыбку. Но даже несмотря на то, что ей не хочется так близко наблюдать за равнодушными ликами на фотографиях, девочка преклоняет свои колени и принимает позу для молитвы, как бы закрываясь от всего мира сразу, а не только от окружающих. Смотря на молящуюся, кто-то шепчется — только вот Карин всё прекрасно слышит — о шоком состоянии, от чего так сложно ей выражать чувство скорби и утраты, а некоторые в открытую обвиняют её в малодушии и безразличии. В неблагодарности к тем, кто так много положил сил, терпения, любви (!), чтобы из неё вырастить достойного члена общества. Но вот только девочку это нисколько не волнует: пока маска надёжно закреплена, беспокоиться не о чем. Однако это не мешает ей как примерному ребёнку и наследнице немалого состояния спокойно сидеть перед поминальными венками, слыша тихие — и не очень — перешёптывания чужих людей, беззвучно воздавая молитвы, чтобы это фарс как можно скорее прекратился. Когда кто-то из коллег родителей заводит разговор о её дальнейшей судьбе, Карин никак не реагирует. Куда бы она не попала, всяко там не будет хуже чем в родном доме. И пока она старалась игнорировать чрезмерно раздражающее окружение, делая вид что является примерной девочкой, стервятники начали делить шкуру только что умершего медведя. Ведь несмотря на то что завещание ещё не было оглашено, всем присутствующим было понятно, что все активы отойдут дочери усопших, а так как все ближайшие родственники были уже погребены под землю, а до её совершеннолетия ещё очень далеко, можно спокойно начинать войну за активы семьи. И никого особо не волновало, что для подобных разговоров было выбрано не самое подходящее место. Смотря на разворачивающийся спектакль как за сатирической комедией, пародией на алчность, Карин не видела ничего кроме человеческой порочности и неуёмного желания обладать тем, что не должно принадлежать людям, подобным этим. Пускай её не особо волновала судьба семейного дела, но почему-то ей казалось, что отойдя дело подобным личностям и с ним всё будет кончено. Ведь не зря отец не брезговал отзываться о дальних родственниках никак не иначе как о «зажравшихся дармоедам, которым только дай повод откусить кусок побольше да повкуснее и они поглотят тебя без остатка». Пускай он был не самым приятным человеком, но это не мешало ему редко ошибаться, если дело касалось бизнеса и отстаивания своих интересов, влияния. По этому наблюдая за фарсом, называющимися поминками, Карен едва сдерживала отвращение к увиденному. Равнодушие начало планомерно перестать в злобу, от чего контролировать себя становилось всё сложнее. Хотелось, чтобы всё закончилось как можно скорее, а там уж будь что будет. Уж вот о чём она и подумать не могла так это то что, эти люди устроят подобного рода «шоу» на прощании с покойниками, плюя на все каноны уважения и традиции. И судя по взглядам окружающих, не только Карин было не комфортно от творящегося хаоса. То и дело девочка видела насколько неудобно было тем, кто пришёл отдать дань уважения усопшим, а вместо этого они теперь должны наблюдать за столь некрасивой сценой. Таковыми людьми являлись простые сотрудники, непосвящённые в обратную сторону медали, соседи, пришедшие поддержать в трудную минуту и просто неравнодушные. Некоторые особые отважные попытались высказать протест, призывая к благоразумию, но их быстро затыкали, указывая на своё место. После подобных слов конфликт набирал лишь ещё больший масштаб, от чего хотелось так по-детски закатить глаза и убежать куда глаза глядят. Карин казалось, что если она и вправду попыталась бы провернуть нечто подобное, никто бы этого и не заметил, ведь все настолько сильно были сосредоточены на развернувшемся спектакле, что никого не волновала её судьба. От этих мыслей становилось одновременно легко и горестно. С одной стороны, весь фокус внимания сместился на скандалистов, готовых в любой момент завязать драку, погрузив и без того испорченный день в ещё больший хаос. Втягивая в конфликт всё больше и больше человек подобно урагану, сметающему всё на своём пути, они и не думали останавливаться, находясь под воздействием собственной жадности. Обратной же стороной становится собственное одиночество и чувство абсолютной ненужности. Будь Карин более инфантильной или истеричной особой по любому бы сравнила себя с куклой, которая недостаточно привлекательна, что бы забрать её навсегда. Недостаточно хороша, чтобы просто быть в чьем-нибудь доме, не говоря уже о чём-то большем. Будь бы она совершенно другим человеком провела бы аналогию между одиночеством и мнимой ничтожностью. *** И вот когда кажется, что конфликт, грозящий перерасти в ещё более некрасивую сцену, уже никак не остановить, внезапно всё прекращается. При чём, не самым ординарным способом. Просто в какой-то момент в зал для поминания вошли двое людей, которые за каких-то несколько минут смогли остановить то, что до них никто не смог. Войдя внутрь, двое — молодые мужчина и женщина — разделились. И пока незнакомка нисколько не сомневаясь в собственных возможностях отчитывала и разнимала участников конфликта, периодически переходя на угрозы, (если они не перестанут позориться и не удалятся из зала сию же момент, то тогда им стоит беспокоиться о собственной сохранности), то мужчина пошёл к своей цели — маленькой девочке, которая всё преклоняла колени перед портретами родителей. Опустившись на один уровень с ней, он заглядывает в её глаза, а затем прижимает к себе, давая почувствовать, что она не одинока. — Всё будет хорошо! Ей хочется в это верить. — Я обещаю тебе, что если ты пойдёшь с нами, ты окажешься в полной безопасности! Тебя никто не тронет! Эти слова звучат слаще любой сладости в мире, отчего раненый ребёнок начинает плакать, давясь собственными эмоциями. Маска треснула и контроль был утерян, от чего ей горестно на душе. Но в то же время Карин впервые за долгое время почувствовала себя по настоящему живой, а не загнанным в угол диким зверьком. — И тогда тебе больше не придётся иметь дело с этими людьми. Идём! С нами тебе станет легче! Карин к своим двенадцати годам наученная опытом: слова и внешность не более чем ширма для обмана, но ей почему-то хочется верить этому незнакомцу. Ведь находясь в его объятиях она ощущает столь большой заряд тепла и… уюта, что ей кажется что именно так и должна выглядеть нормальная семья. От мужчины пахнет чем-то сладким, что невольно проводя аналогию с любимыми мамиными духами, отдающими изморозью, дорогими цветами, приправленные нотами дорогого — роскошного — алкоголя, Карин сжимает руки на чужой спине. И в кои-то веки ей не кажется, что она допустила досадную ошибку.