В баре Люпин, как и всегда, играла тихая механическая музыка. Телевизор, висящий над барной стойкой, давно был не исправен. Оде это нравилось. Он терпеть не мог фанфары, возвещающие об победах Партии в Африке или же о «перевыполнениях годичного плана по производству шнурков».
От Партии уже тошнило, и даже маслянистый вкус джина не мог заглушить меланхолию.
Высокий стул рядом отодвинулся, неприятно оцарапав пол. Молодой Осаму Дазай, один из самых успешных служителей Мыслеполиции и член внутренней Партии, поймал усталый взгляд Оды и широко улыбнулся.
Они вместе работали на Партию. Ода не знал, что в таком ужасном месте забыл восемнадцатилетний мальчишка, но лезть ему в душу не спешил. Взгляд у Дазая был пробирающий до костей скозящим в карих глазах отчаянием. Которое мальчишка сам наверняка не осознавал.
Не спешил он и задавать вопросы. Осаму, привыкнув к флегматичному состоянию давнего друга, первым начал тараторить о работе, хоть единственный работник бара — старый, лысеющий бармен с вечно жирными от здешнего джина губами, мог услышать их.
— Представляешь, Одасаку, — взяв в руки граненный стакан с желто-коричневым джином, с напускной бодростью начал рассказ Осаму, — сегодня мы поймали очередного мыслеприступника! Он был влюблен в мужчину, они даже сожительствовали в какой-то захудалой комнатушке у прола. Мы с моим напарником, ты же помнишь его, Накахара Чуя, поспорили, кто быстрее отыщет их…
Слова, слова, слова. Кому, как не Сакуноске знать, что с помощью оскорблений и издевок в сторону этого несчастного мужчины, Дазай пытается вывести своего друга на разговор.
Ода положил подбородок на сцепленные руки, с интересом слушая Дазая. Артюр Рембо… Знакомое имя. Наверное, Ода, перебирая личные дела, видел папку этого мужчины или Осаму уже раньше рассказывал. Память, как назло, подводила.
— Жаль его, — вырвалось у Сакуноске, так и не сумевшего вспомнить, откуда помнит имя этого мужчины.
Осаму резко замолкает, с присущей ему драматичностью напустив на лицо выражение, полное ужаса. Лишь карие глаза, блестящие в приглушенном свете ламп, выдавали его веселье.
— Ода Сакуноске, работник Мыслеполиции жалеет предателя Партии? — строго пытается произнести Дазай, но не сдерживает веселого хохота и поднимает лицо к потолку с пятнами плесени. — За такое тебя и арестовать могут. Попадешь в сто первую комнату. Ты же знаешь, что там происходит?
Его голос становится вкрадчивым, а на губах змеится наигранно-противная ухмылка. Тонкие длинные пальцы обводят грани стакана, пока слишком серъезный взгляд внимательно наблюдает за Сакуноске.
— Если я туда и попаду, то не откажусь от тебя, — все так же флегматично, держа лицо, произносит Ода. — Если это то, что ты хотел услышать после… инцидента.
Кому, как не ему, знать, что именно по лицу Мыслеполиция легче всего может вычислить нарушителей? Мимика выдаст тебя с потрохами: начиная от тика глаза, заканчивая пересохшими губами.
— Все отказываются, — с презрением в голосе отвечает Осаму, быстро отворачиваясь от старшего и пряча покрасневшие щеки. Такой ребенок. — Ты так наивен, Одасаку. Ждешь пулю в затылок?
Веселый, задорный тон с трудом скрывает злость, с которой произнесены эти слова. Но Ода ее чувствует, и поэтому ничего не отвечает. Он берет в руки граненный стакан и залпом осушает его. Бармен, благоразумно державшийся в подсобной комнате, быстро приближается и вновь наполняет стакан до краев.
— Я думаю, что Партия не права, — понижая голос до тихого шепота, делится Ода тем, что у _нормальных_ людей не должно быть и в мыслях
— Невозможно построить империю на ненависти и страхе.
— И на чем тогда строить империю? — в тон ему отзывается Осаму, не сдерживая злого смешка. — На любви?
Он не понимает, не слышит. Пытается разглядеть объяснение в глазах Сакуноске, но мужчина даже не смотрит в его сторону, сверля взглядом грязную барную стойку.
— Это лучше агрессивной пропаганды и вечной слежки, — не сдается.
Дазай с громким стуком опускает свой стакан на стол.
— Прекрати уже, Одасаку. Даже у стен есть уши, помнишь, чему нас учили? Огай когда-нибудь поймет, что ты не так благоразумен, как кажешься. Он убьет тебя!
— Это единственный исход для таких, как я, — пожимает плечами Ода. — Я не смогу попросту забыть о том, что происходило, Осаму. Я не хочу, чтобы это прекращалось.
Дазай в неверии смотрит на него долгие пару минут, уже не пряча полыхающие алым щеки, в течении который Сакуноске пару раз прикусывает язык, чтобы не разубедить его, не оправдаться.
В удушающей тишине Дазай легко спрыгивает со стула, нарушая ее тихими словами.
— Я думал, что ты дорожишь нашей дружбой сильнее, чем своими принципами. А ты погубишь и меня, и себя.
«Я думал, ты дорожишь _нами_», — между слов слышит Ода, душа в себе иррациональное чувство вины.
— Даже так? — Ода не смог подавить горького смешка, понимая, что его откровенность это во многом говорящий в нем джин. — Осаму, ты же сам преступник. Так почему ты всё бежишь?
— Я не бегу, Одасаку, — с вызовом в голосе отозывается Дазай, но быстро сникает, возвращаясь на место. — Я верен Партии, мне не от чего бежать.
Ода устало вздыхает, искоса наблюдая за Осаму. Как ни посмотри из него выходил идеальный сотрудник Мыслеполиции. Мори-сан очень ценил этого мальчишку, в том числе, за то, что Дазай был в чем-то похож на него самого. Наверное, если с Одой что-нибудь и случится, на его друге это никак не скажется.
— Слышал, что Фукудзава со своей организацией активировался? Недавно они прибрали к рукам ту девочку-доктора. Огай сам участвовал в той стычке, — не в силах долго молчать, делится Осаму и с ожиданием смотрит на старшего.
— Они собрали хороший состав, но он намного меньше могущества Партии, — прокомментировал Ода, погруженный в свои мысли. — Чтобы существенно влиять хоть на что-то, им нужно намного, намного больше людей, не подвергнутых пропаганде Партии. А где только таких найти.
— Да ты звучишь совсем, как они! — шипит Дазай, щуря глаза. — И опять это начинаешь! Сейчас же прекрати такие разговоры, или…
— Доложишь Мори-сану? — голос Оды, на удивление, все такой же теплый. Он словно просто любопытничает, а вовсе не злится.
— Что, Одасаку, нет, я не…
Деревянная дверь тихо скрипит, и в бар в спешке входит Сакагути Анго — их общий друг, служащий в Отделе Документации Мыслеполиции. Ода приветственно поднимает руку, а то время как Дазай натягивает улыбку, с одной стороны испытывая благодарность к другу за то, что тот прервал неудобный разговор, а с другой слегка раздражаясь из-за того, что Ода не сможет поделиться своими мыслями не наедине.
— Мори-доно вызывал вас, — он снял очки, устало потирая переносицу. — Я забежал, чтобы вас предупредить заранее. Видимо, он хочет поручить вам особое дело.
— Проблемы с организацией Фукудзавы? Или еще кто-то объявился? — интересуется Ода, но Анго потерянно поджимаета плечи, с благодарностью принимая стакан из рук бармена.
— Вместе или раздельно? — изнутри раздираемый волнением, спрашивает Дазай, заставляя Сакагути на пару секунд погрузиться в воспоминания.
Почему пара секунд — это томительно долго?
— Раздельно, — наконец, отвечает тот, и фальшивая улыбка Дазая стала более искренней.
Осаму с тяжелым вздохом поднимается с места, накидывая слишком большое для него пальто на плечи. И Ода, и Анго узнают его — подарок от Мори, редкость среди обычных партийцев. Добротное, теплое.
— Ну что, Одасаку, прогуляемся по Йокогаме, пока нас не вызовут официально? — с улыбкой предлагает Осаму, словно и не было ничего ненормального этим вечером.
Ода оставляет пустой стакан, приподнимая уголки губ в слабой улыбке.
— Можно, — коротко отвечает он, поднимаясь и надевая подранный светло-коричневый плащ. Анго, даже не садившицся за третий стул, лишь опустошает стакан с джином, и тоже торопится на выход.
Втроем они выходят из бара, оставаясь в тени небольшого кирпичного дома. Вся улица представляла собой печальное зрелище, хоть и привычное.
Асфальтированную дорогу усеивали котлованы от непрекращающийхся в этом районе бомбежек, накренившиеся дома прошлого столетия стояли лишь благодаря железным столбам. Большинство окон были заколочены, на крышах свален строительный мусор.
Ода вытащил сигарету Победа, едва не выронив из нее весь табак. Им, партийцам, выдавали не так много сигарет, но их можно было приобрести на чёрном рынке за не такую дорогую цену. Среди пролов не было такого строгого контроля.
Анго первый прощается с друзьями, нервно и торопливо зашагав в сторону Министерства Правды.
Осаму выдавил улыбку.
— Я хочу заглянуть в квартиру.
Ода, не удивляясь его словам, кивнул. Дазай никогда не называл свой дом иначе, как квартирой. И жил он, в отличие от партийцев, в одном из убогих домов пролов — так называли пролетариев на языке Партии, новоязе.
Осаму, не изменяя своим привычкам, завел с Одой разговор, мастерски находя _безопасные_ темы
Редкие прохожие смотрели на них с опасанием и неприязнью. Первое вызывала боязнь и недоверие к любому прохожему, взращиваемые среди партийцев еще с детства попасться на глаза Мыслеполиции, служителем которой мог оказаться кто угодно (к их чести, так и было).
Завернув в район пролов, где было куда оживленней, они смогли слегка поослабить бдительность. Одна из женщин, располневшая от постоянных родов, развешивала белье, двое мужчин, громко переговариваясь, шли на завод.
Ода едва не наступил на крысу — большую и бурую. Она противно пискнула, прежде чем продолжить свой бег по улице, прячась в одной из щелей дома.
В этот дом Дазай и завел Оду, хоть последний прекрасно знал путь сюда. Приветливая старушка на первом этаже, скрипучая лестница, одна из множества сереньких дверей, за которой пряталась небольшая, плохо освещенная комната.
Она была скудно обставленна: двухспальная продавленная кровать, занимавшая большую часть места, узкий письменный стол с керосиновой лампой и трехногий стул с высокой спинкой, служивший также шкафом. Задержав взгляд на кровати, Ода подходит к ней и присаживается. Все так же скрипит.
— Прости Одасаку, у меня тут грязно, — с улыбкой произнес Осаму, не испытывая никакого стыда за обстановку своей квартиры.
Он завернул черные тяжелые шторы на маленьком мутном окне и вытащил из полки стола одну тонкую папку.
Ода, как в первый раз, разглядывал желтые обои в цветочек, покрытые пятнами сырости и плесени. Большая часть обоев была изрезана, обнажая коричневую кирпичную кладку дома.
С голой стены на Оду смотрел плакат Большого Брата, с пририсованными ему красным шарфом Мори-сана и челки с милыми розовыми бантиками. Это даже смешно.
— Это ты сделал? — спрашивает Сакуноске, чувствуя непонятную необходимость заполнить тишину. Может, вызов к Мори-сану так подействовал на него?
— Конечно, — отозвался Осаму, походя к двери. — Ну, мы идем, Одасаку?
Он склоняет голову к левому плечу, внимательно смотрит, словно скальпелем по коже режет. Снимает скальп, чтобы заглянуть в голову, пощупать мозг, разобрать на запчасти и понять. Сакуноске кажется, что он слышит звон хирургических инструментов.
— Да, — соглашается Ода, первым прекращая зрительный контакт. — Мори-сан не любит, когда его подчиненные опаздывают.
Дазай кивает, и когда он вновь, уже на улице, оборачивается на друга, тот вновь видит лишь улыбчивого и назойливого парня.
Со здания Министерства Правды на низ смотрит плакат Большого Брата, от пристального взгляда которого Ода хочет поежиться, но помнит, что вокруг камеры.
Дазай входит внутрь, бодро шагая по спутанным, наводящим на Оду приступы клаустрофобии, которой у него и не было, коридорам и здоровается с кучей людей, чудом помня каждого. Ода такой памятью похвастать не мог, и поэтому попросто кивает каждому в ответ.
Около кабинета Мори их ждет его секретарша и по совместительству телохранительница, Элис. Молодая девушка, с, как и подобает партийной женщине, светловолосая и голубоглазая, приветливо кивает им, растягивая розовые губы в дежурной улыбке.
— Товарищ Сакуноске Ода, — произносит она, и Ода кожей чувствует фальш в ее голосе. Элис пустая, в обертке из подобающей внешности, слепой преданности и лозунгов Партии. Она _нормальная_. — Товарищ Мори-сан вас уже ждет, проходите внутрь.
Ода кивает, без стука открывая дверь. Дазай делает шаг за ним, но Элис с несвойственной с виду хрупкой девушке удерживает его за локоть без видимых усилий и очаровательно улыбается.
— Товарищ Осаму Дазай, время вашего посещения еще не наступило, будьте добры подождать в приемной.
Осаму хмурится, грубо выдергивая локоть из хватки Элис, и садится на предложенный ему стол. Он с подростковой обидой отказывается от чашки кофе (дефицит среди пролов и членов внешней партии), надувая щеки.
Но долго корчить из себя обиженного не получается — уже через пару минут в приемную залетает паренек, приветливо кивнувший Элис и намеренно проигнорировавший Дазая.
— Чуя? — тут же растягивая тонкие, покусаные губы а противной ухмылке, издевательски тянет Осаму. — Что очаровательная принцесса забыла в таком страшном месте?
— Боже, какого хрена я должен терпеть общество этого придурка рядом с собой?! — громко возмущается Чуя, обращаясь не то к Элис, не то в пространство перед собой. Девушка сочувственно гладит парня по плечу, на что возмущается уже Дазай.
— Элис, ты что, на его стороне?!
Девушка мило смеется, кивая. Чуя показывает напарнику язык, и тот вновь обидчиво надувается.
Чуя красивый, как и подобает партийцу. Низковатый правда (что и служит одной из главных поводов для постоянных издевок Осаму), но с благородным синим цветом глаз, загорелой кожей и светлыми, рыжеватыми волосами. Его сестра, Кое-сан, такая же красавица, и Дазай долго удивлялся тому, что она не замужем, пока не узнал, что Кое состоит в организации Молодежного антиполового союза. Девушки и парни оттуда носят красные кушаки, по которым их легко можно найти в толпе.
— А серьезно, Чуя, что ты тут делаешь? — спустя время интересуется Дазай.
Чуя, отрываясь от разговора о деле Рембо с Элис, с сомнением смотрит на своего напарника.
— Ты и серьезно? Я удивлен, — хмыкает он, но, пожав плечами, отвечает: — Мори-сан вызвал меня, хочет дать задание. Странно, что он вызвал нас по отдельности, мы же вроде напарники.
Дазай кивает, соглашаясь с Накахарой. Обычно они работали вместе: Осаму в виде полицейского под прикрытием, а яркий и запоминающийся Чуя за штурмовой отряд. Но сейчас Огай нарушает сложившийся порядок, и парень готов поклясться, что это не к добру.
Дверь в кабинет отворяется, и на пороге они видят самого директора Мыслеполиции, Огая Мори. Немолодой, но все еще красивый мужчина, с темными волосами, стянутыми в узел на затылке и внимательным взглядом черных глаз.
Он смотрит на Дазая, приветливо улыбаясь.
— Заходи, Осаму, — он чуть постаранивается, давая место для прохода парню.
— А…
— Твой друг вышел через вторую дверь, — понимающе отвечает Мори, щуря глаза. — Так ты заходишь?
Дазай кивает и проходит внутрь хорошо обставленного кабинета, с неприсущей ему нервозностью слыша, как за спиной щелкает замок двери.
***
— Мори-сан попросил меня проследить за каким-то мужчиной, все как обычно, — пожал плечами Ода, после того как они с Дазаем вновь собрались в баре Люпин. — Не понимаю, зачем ему нужно было сообщать это лично.
— Чтобы мне насолить, — мрачно ответил Осаму, рассматривая свой нетронутый стакан с надоевшим за долгие годы джином.
— Мир не крутится вокруг тебя, — с улыбкой покачал головой Ода. — Мори-сан, конечно, насмешлив, но он профессионал и верный член Партии; он бы не стал видеться со мной просто чтобы потрепать нервы тебе…
— Ты прав, — перебивает его Дазай, устало вздыхая. — Я просто нервничаю перед своим заданием, и вижу во всем подвох.
Он не сдерживает смешка, и Сакуноске с легким беспокойством смотрит на него.
— Нервничаешь? На тебя это не похоже.
Осаму вместо ответа молчит. Пауза затягивается, и Ода успевает допить свой джин. Жестом остановив уже подошедшего с бутылкой бармена, он поднимается со стула.
— Я пойду уже.
— Куда?
— Домой, Осаму. Спать.
***
Дазай ходил кругами по своему кабинету, раздражая этим своего напарника, развалившегося на кожаном диване.
— Ты нервничаешь, как…
— Как?
— Как девка, у которой мужика на войну послали, — фыркает Чуя, и на его губах появляется мерзкая ухмылка. — Ов, Дазай — жена солдата, это так трогательно.
Осаму резко останавливается и с непониманием смотрит на Накахару. Проходит минута, он недоуменно моргает, прежде чем растерянность на его лице сменяется пониманием.
— Ах ты ж карлик! — шипит Осаму, сжимая кулаки.
Чуя с вызовом задирает подбородок, но драки не случается — в дверь робко стучат, и Дазай громко говорит:
— Войдите.
— Осаму-сан? — в приоткрытую дверь просовывается голова молодого сотрудника Мыслеполиции, попавшего под опеку Дазая — Акутагава Рюноске. Насколько было известно, его сестра тоже работает здесь, вроде как, под началом Хироцу-сана.
— Проходи, Рю-кун, — доброжелательно улыбается мальчишке Чуя, поняв, что от Дазая приглашения войти не дождешься. — Ты чего-то хотел?
— Мори-сан сказал, что Сакуноске-сан отправился на задание, и попросил передать вам, — Акутагава виновато опускает голову.
— Огай разве не уехал еще пару часов назад? — спрашивает Дазай, чувствуя, как сердце ухает куда-то вниз. — И почему, черт возьми, ты выглядишь таким виноватым?
— Мори-сан… он приказал передать вам это только через… через пару часов, — Рюноске втягивает голову в плечи, словно ожидая удара, и невнятно бормочет извинения.
Чуя видит, как меняется лицо его напарника, и желания поехидничать уже не возникает. Он тянет на себя Акутагаву, чтобы тот не попался на пути Осаму, и молча наблюдает, как тот выбегает за дверь.
***
В полузаброшенном здании на окрайне города подозрительно пусто. И тихо. Это, наверное, самое худшее. Если тут была перестрелка, значит, Осаму уже опаздал.
Он торопливо шагает по пустым залам, силясь позвать друга, но горло сжимает словно в тиски. Дазай останавливается, прислоняясь к стене, и царапает горло, судорожно дыша. Медленно опускаясь на грязный пол, прячет лицо в узких ладонях, пытаясь собрать рушащийся мир воедино.
Одасаку здесь нет.
Оды здесь нет.
_Оды здесь нет_.
— Оды здесь нет.
Дазай затравлено кивает, все еще прижимая ладони к лицу и поджимая колени к груди.
— Его забрали. Сначала его подвергнут стандартным процедурам, а потом он отправится в сто первую комнату. Он расскажет им все: и о ваших откровенных разговорах за стаканчиком джина, и как вы распивали подаренный Мори виски на двоих, и как ты полез к нему целоваться, а он не оттолкнул. Он сдаст все места ваших встреч, расскажет, когда это было, как и даже в каких позах, — голос звучал жестко, от чего Дазаю хотелось завыть. — За вами следили. Ты жив лишь потому, что Мори ты нравишься. Но это ненадолго: когда Ода расколется, за тобой тут же придут.
— Зачем ты мне это говоришь, Анго? — на удивление ровным голосом, спрашивает Дазай, дрогнувшим лишь на имени своего друга.
— У меня есть знакомый, он может помочь тебе скрыться. Но действовать нужно быстро. Ты отправишься к людям Фукудзавы, твои способности пригодятся там.
— Подожди, Анго, — пытается остановить Дазай, но мужчина непреклонен.
Сакагути присаживается напротив парня, с жалостью глядя на исполосованное горло Осаму и протягивает ему платок.
— Быстрее, вставай. Ты должен был понимать, что творишь, — затолкав чувства куда поглубже, ворчит Анго, поднимая парня за плечо и ведет его куда-то вглубь здания. — Веди себя хорошо, я за тебя поручился.
Осаму останавливается и смотрит на Сакагути.
— Я…
— Нет времени.
— Нет, спасибо тебе, Анго, — он слабо улыбается, прежде чем мужчина кивнет ему и они в тишине продолжать путь.
***
— И мы примем в наши ряды бывшего сотрудника Мыслеполиции? — громко произносит блондин, чем-то напоминающий Дазаю учителя математики.
Осаму не слушает споры сотрудников Фукудзавы, кутаясь в большой ему потертый плащ Оды, в последний момент сунутый Анго. Пока нет главного, его отрядик может говорит что угодно. Это не важно.
— Знаешь, я тоже раньше работала под руководством Огая, — говорит молодая женщина с заколкой-бабочкой на волосах. Акико Йосано, тот самый доктор, которого упустил Мори.
— И все заслуживают второго шанса, — поддакивает ей молодой паренек в соломенной шляпе фермера.
— Но все же…
Гомон прерывается, когда в помещение заходит немолодой мужчина с седыми волосами и стальным взглядом. Осаму проникается к нему уважением за видимую даже невооруженным глазом стать.
— Куникида-кун, ты уже познакомился со своим напарником?
Напарником? Дазай переводит взгляд на того математика, пытаясь привыкнуть к этой мысли. В голове сам собой возникает образ Чуи — грубого, но уже привычного.
— Я буду напарником члена внутренней Партии? — орет тот, но под строгим взглядом переводит недовольный взгляд на Дазая. — Я — Куникида Доппо, и твой напарник.
— Меня зовут Осаму Дадзай, я, как вам уже известно, бывший член внутренней Партии и Мыслеполиции.
— А чего это бывший? — без издевки, а скорее с детским любопытством спрашивает мальчик в моломенной шляпе.
— Подсыпал директору слабительного в чай, вот и пришлось бежать, пока руки-ноги целы, — не задумываясь, отвечает Осаму, слыша тихое Куникиды: «о нет, он еще и клоун».
— Круто! — наивно восхищается мальчик, пока Йосано закатывает глаза и громко хмыкает.
***
— Не-ет, зачем ты меня вытащил? — ноет Осаму, разваливаясь на траве. Влажная одежда неприятно липнет к телу. Он слегка дергает бинты на шее, прячущие шрамы от совственных пальцев.
— Я… думал, что вам нужна помощь? — неловко отвечает паренек, в то ли арестантской робе, то ли просто в нищенской одежде. — Меня зовут Накоджима Ацуши, — спохватившись, представляется он.
— Я — Осаму Дадзай, — кивает в ответ Дазай, поднимаясь и отряхиваясь. — Так ты откуда будешь?
— Я приютский. Меня выгнали, когда мне исполнилось восемнадцать, — покачал головой Ацуши, поднимаясь следом.
— Вот как, — задумчиво протягивает Осаму. — Знаешь, раз уж ты меня спас, то мне нужно тебя отблагодарить. Как насчет зайти в один бар, я тебя угощу? Точнее, угостит мой напарник, мои-то все деньги промокли!
Ацуши недоуменно моргает, но потом растягивает губы в искренней, детской улыбке.
— Да, я… если вы сами хотите… но я сам да, не против… только вы, ну, если сами…
— Давай, пошли уже, — посмеивается Осаму. — Вижу же, что голодный.
