беседы, подслушанные ветром

— Любуешься звёздами?  Тишину на балконе, которой Ломион так наслаждался последние несколько минут, прерывает звонкий светлый голос, похожий на переливы хрустальных колокольчиков.  Юный эльф виновато вскидывает голову, встречаясь взглядом с кузиной. Она стоит в дверях, ведущих в зал, положив руку на резной дверной проём, и взгляд её льдистых глаз, кажется, видит его насквозь. Именно через эту дверь Ломион с полчаса назад сбежал от гула голосов и переливов песен, которыми полнилась гостиная, на широкий балкон, проходящий вдоль всей её восточной стены. И ни на какие звёзды он, разумеется, не смотрел; так ушёл в свои мысли, что и не заметил, как смолкли финальные песни – и кузина, судя по взгляду, это прекрасно знает.  Ломион отводит взгляд.  — Держи, — на плечи неожиданно опускается тяжёлая тёмно-зелёная материя, в котором юноша узнаёт свой любимый походный плащ. Он даже не заметил, что у кузины было что-то в руках. — В горах бывает холодно, лучше накинуть что-нибудь, если хочешь поприветствовать Звезду Снегов.  Ломион с силой захлопывает открывшийся рот и заставляет себя нахмуриться. Ну конечно, зачем бы ещё она пришла? Идеальная Фейниэль, белоснежная как облако, изящная как цветы, несгибаемая как лёд. Вот уже 15 лет как она вернулась на родину, а Ломион всё равно чувствует себя рядом с ней таким же 70 летним мальчишкой, каким был, когда впервые её встретил. Эти её мягкие упрёки, ненавязчивые предложения помощи, понимающая улыбка... Как же раздражает.  — Чего тебе надо? — буркает он, и тут же прикусывает язык. Не так стоит разговаривать гостю с внучкой хозяина замка, Ломион уже не маленький, он все эти ваши манеры знает, он должен быть лучше этого...  Будь на месте этой "идеальной" кто-то другой, давно бы уже отчитал его да нажаловался родителям; так грубо вести себя с менестрелем, особенно учитывая, что она старшая дочь и наследница, а Ломион лишь младший ребёнок побочной ветви... Но Фейниэль лишь улыбается.  — Слышала, ты опять разругался с верховным магом Академии? — её улыбку нельзя назвать ни тёплой, ни радостной. Она скорее какая-то грустная и понимающая, и от этого Ломиону только сильнее хочется закутаться в плащ с головой и никогда её больше не видеть.  Желание не видеть что-то его посещает совсем не часто. Юный эльф позволяет себе несколько секунд на анализ этого чувства, используя холод как предлог, чтобы подольше потянуть с ответом. — И ничего я с ним не разругался, — произносит он наконец, когда золотые завязки плаща затянуты достаточно крепко. — Это он всё начал, я ничего такого не сказал.  Ломион слишком поздно понимает, что совершил стратегическую ошибку – забывшись, он встретился с кузиной глазами, и теперь её льдисто-голубые глаза, такие же острые, как свисающий с крыши лёд, смотрят ему прямо в душу. Врать перед таким взглядом невозможно.  Ломион замирает, готовясь к обвинению, но Фейниэль только усмехается.  — Твоё предложение использовать природные кристаллы вместо магических, безусловно, имеет смысл, однако ты забываешь, что не у всех есть постоянные торговые соглашения с гномами, как у нашей семьи. А спеть себе кристалл может и дольше, зато доступно любому ученику.  — Но в этом же и проблема! — возглас вырывается сам собой. — Вырастить магический кристалл достаточной силы занимает столько лет, что к моменту его созревания он уже никому не нужен! Техника ученика совершенствуется постоянно, и ранние проекты просто нецелесообразно использовать как ресурсы из-за их низкого качества. Почему бы просто не спуститься с гор и не купить гномьих кристаллов в ближайшем городе? Они и стоят-то не так дорого, особенно если рассматривать в сравнении с потраченным временем и...  — Ах вот это о чём, — вздыхает Фейниэль, и Ломион осекается.  — Что? — хмурится он. Он же всё правильно сказал, даже процентные соотношения эффективности озвучить не успел, но в любом случае никаких ошибок в его расчётах быть не может...  Фейниэль устало вздыхает и отводит взгляд. Она смотрит куда-то за спину Ломиона, на горы, и он с трудом сдерживает желание обернуться и посмотреть, что же привлекло её внимание.  Спустя мгновение она снова вздыхает, и говорит вкрадчиво:  — Ты же знаешь, есть веская причина, по которой несовершеннолетним нельзя покидать наши горы.  А. Наябедничали, значит.  Ломион поджимает губы.  Нет, изначально он затеял этот спор вовсе не поэтому. Покупать кристаллы и правда выгоднее, чем тратить несколько лет на их рост и получать что-то худшего качества. И конечно Ломион не предлагал отпускать за ними только что поступивших 50леток, они даже правильный кристалл выбрать не смогут, но старшекурсники-то уже явно знают, что делают; в чём такая большая проблема, если они покинут родные леса и горы на пару месяцев, чтобы купить себе учебные материалы? Заказывать свитки из библиотек других Академий же не возбраняется!  Нет, изначально спор был не об этом; но он очень быстро таковым стал. Потому что магистр тоже упёрся в запреты и опасности, и смотрел при этом так сурово, что сразу хотелось защищаться и доказывать свою правоту. Ведь в конце концов, ну и что с того, что Ломиону хочется посмотреть мир? Он учёный! Изучать мир вокруг – его призвание! Он прочитал всё, что можно было прочитать в архивах Академии, сдал все возможные экзамены, до которых его допустили, он лучший на курсе, наконец – ну неужели они не видят, что он готов покинуть стены Академии и отправиться странствовать в поисках новых знаний?  Густые эльфийские леса, простирающиеся от северного залива до самых гор и покрывающие их склоны, несомненно, прекрасны – но они изучены учениками эльфийской Академии от края и до края. А много ли известно о северных русалках? О гномах, облюбовавших восточные отроги гор? Ломион читал о них трактаты, но всё это – этнография и история, культура и языки. А изучал ли кто-нибудь, насколько русалочья магия эффективнее эльфийской, когда дело касается воды? Многие эльфы могут повелевать льдом, выпевая из него сложные формы, нагнетать шторм или уговаривать волны утихнуть, но русалки могут всё это и даже больше – и никто до сих пор не додумался провести сравнительное исследование! Или вот люди, например – они живут так мало, что их города и страны постоянно меняются. Но как вообще работает организм, которому магия даётся только через тяжёлый труд или стороннюю помощь? Как они могут поддерживать свои школы магии, когда знают о магии так мало и меняются так быстро? Или вот...  В общем, да, спор был не об этом. Изначально. Но это не помешало магистру выставить Ломиона из кабинета как надоедливого ребёнка, да ещё и объявить на весь коридор, что терпеть такую наглость он не намерен. А где тут наглость если Ломиону уже почти, почти 100 лет? Всего каких-то 5 лет осталось, ну подумаешь, немного раньше обучение закончит, ну что с того?..  Тишина на балконе затягивается.  Фейниэль качает головой и опять грустно улыбается.   — Если бы мне позволили сдать экзамены раньше, я бы уже был полноправным магом, — говорит Ломион, просто чтобы хоть что-то сказать. Он терпеть не может, когда слова убегают, и голова становится как ночное небо в пасмурную ночь – где-то там, за пеленой облаков, сияют яркие звёзды, но разглядеть их не способен даже самый острый эльфийский взор. Рядом с "идеальной" кузиной такое состояние его накрывает непозволительно часто; поэтому Ломион и избегает её обычно так старательно. — Ещё 5 лет не сделают меня сильно старше или умнее.  — Кто вообще придумал это глупое правило? — продолжает он, распаляясь неожиданно для себя. — И почему этому умнику пришло в голову, что...  — Это из-за меня, — тихо перебивает его Фейниэль.  — А?  Она говорит так тихо, что сначала Ломион даже думает, что ему показалось.  — Что ты имеешь ввиду? — спрашивает он, хмурясь. Никаких громких скандалов с участием их семьи за последние лет 60 в голову не приходит. Его кузина даже никогда не училась в Академии, как она может быть связана с её запретами?..  Фейниэль слегка дёргает изящным плечом, и Ломион с удивлением для себя задумается, а не холодно ли ей самой – она-то вышла за ним без плаща, в одном лёгком развевающемся платье, в котором пела в зале благодарственные песни звёздам.  — Помнишь, как громко отмечали моё возвращение? — медленно начинает эльфийка.  — Ну, да?.. — неуверенно тянет Ломион. Но что в этом такого необычного? Она талантливая певица, такой дар в роду большой праздник; да и от её родителей давно не было вестей, не удивительно, что дед тут же объявил её наследницей.  Фейниэль, кажется, читает его мысли на его лице, потому что её губы снова изгибаются в грустной улыбке.  — Около 120 лет назад, в морях далеко отсюда, — она улыбается чуть задорнее в ответ на вопросительный взгляд, словно обещая, что рассказ будет интересным. Её голос приобретает ту размеренную певучесть, которой всегда читают лэ и сказания. Ломион невольно делает глубокий вдох, настраиваясь на историю. — Бороздил волны быстроходный корабль под белыми парусами. На его борту были и торговцы, и маги, и учёные; были и люди, и гномы, и пантораны. Все они плыли по своим делам, большим и маленьким, важным и незначительным, срочным и не очень. Была на этом корабле также и эльфийская семья – пара эльфов из тех, что люди прозвали "снежными", и их маленькая дочь. Они были путешественниками, недавно навестившими дом; их дочка родилась совсем недавно, и до недавнего времени была совсем мала для путешествий. Теперь же она немного подросла, и они хотели показать своей дочке весь широкий мир – ведь он, безусловно, заслуживает того, чтобы смотреть на него широко распахнутыми детскими глазами.  — Однако, неведомо никому, корабль этот поджидало несчастье, — голос Фейниэль слегка подрагивает, и Ломион словно выпадает из транса, быстро моргая. Её льдистые глаза вновь прикованы к далёким горным вершинам, но Ломиону кажется, что видит она совсем не горы, медленно укрываемые тьмой, а что-то иное, далёкое. — В южных морях, недалеко от свободного города Андорана, его перехватили пираты.  Тут Фейниэль замолкает, и Ломион не может сдержать любопытства:  — Они отбились?  Лишь в последний момент он осознаёт, что звучит совсем как ребёнок; но не успевает он даже сморщиться, как Фейниэль отмирает с тихим смешком.  — Да, конечно, — говорит она, наконец снова встречаясь с Ломионом глазами. — Флот Андорана вовремя пришёл им на помощь, и большинство пассажиров уцелело. Только вот...  Ломион смотрит в льдистые глаза напротив, и у него перехватывает дыхание. Фейниэль старше него всего на 30 лет, почему же её глаза такие... старые? И как он раньше этого не замечал?  — Эльфийская пара погибла, защищая корабль вместе с остальными пассажирами. Их дочь любезно приютили жители Андорана, но в городе в тот момент не было эльфов, которые могли бы отвезти девочку домой или передать весточку её семье. Лишь несколько лет спустя эта история, пересказанная и пересмотренная, наконец достигла эльфийских лесов, принесённая другими путешественниками. Они не знали имён, лишь историю двух эльфов, храбро защищавших корабль от пиратов и погибших в результате этого. Не знали они и судьбу их дочери.  Фейниэль тяжело вздыхает. Её голос окончательно утрачивает певучесть, она качает головой и поправляет волосы, изящным движением отводя их со лба.  — Можешь себе представить, как на такое отреагировал Совет. Погибнуть, защищая других, это, без всяких сомнений, достойно – но это был личный выбор взрослых эльфов. Способен ли такой выбор сделать 10летний ребёнок? — Фейниэль качает головой. — Тогда же и было принято решение запретить несовершеннолетним покидать наши земли даже в сопровождении взрослых. Это слишком опасно – что если опять что-нибудь случится? Дети это наше сокровище; сам знаешь, как они редки. Нельзя позволить им стать жертвами обстоятельств, которые легко предотвратить.  — Но это.... — Ломион пытается подобрать слова, но все они звучат как-то по-детски. Нелогично? Несправедливо?  Фейниэль усмехается. Грусть постепенно уходит с её лица, улыбка выравнивается. Только глаза остаются всё такими же старыми.  — Слишком просто и прямолинейно? Да. Но только дедушке этого не говори – он был одним из авторов этой идеи. И, может быть, она спасла не одну эльфийскую жизнь, кто знает. — Фейниэль пожимает плечами и неожиданно для Ломиона улыбается ярко, совсем как в начале вечера. — Ну а теперь, дорогой кузен, — она протягивает ему руку и ждёт, пока Ломион выпростает из-под плаща свою, чтобы взять его за руку. — Пойдём-ка внутрь. Ты, наверное, уже совсем замёрз.  И Ломион позволяет утащить себя обратно с залитого звёздным светом балкона в ярко освещённый зал гостиной, про себя удивляясь, как его кузина может быть такой холодной и такой тёплой одновременно. 

***

— Что ты здесь делаешь?  Вопрос застаёт Фейниэль врасплох.  Она поднимает голову от книги, которую одолжила в архивах, и видит застывшего в нескольких шагах от неё Ломиона. На его лице удивление быстро сменяют недовольство и злость.  — Читаю? — полу-вопросительно тянет эльфийка, пытаясь разгадать странное настроение кузена. Их общение, конечно, не самое тёплое, но в таком тоне тоже не велось никогда.  — Это они тебя сюда послали? — обвиняющие спрашивает Ломион, и Фейниэль вскидывает брови. Они?..  — Если тебе так нравится этот уголок сада, дальше по левой дорожке есть ещё одна скамейка, с видом на водопад, — говорит она, прекрасно зная, что проблема не в этом, но надеясь получить больше информации.  Ломион в ответ только издаёт шумный вздох на грани со стоном и плюхается на скамейку напротив.  Фейниэль моргает, перестраивая на ходу тактику.  — Опять не задался разговор с каким-то профессором? — понимающе, но как бы между делом спрашивает она, откладывая книгу на третью небольшую скамейку, стоящую между занятыми двумя и образующую с ними уютный полукруг. Фейниэль нравится этот уголок сада – на нескольких небольших скамейках хорошо сидеть как одному, так и в компании, цветы здесь подобраны с гармонирующим цветом и запахом, а звук журчащего водопада, расположенного чуть дальше, сюда ещё долетает, но не заглушает ни разговоры, ни собственные мысли, создавая приятную атмосферу.  Ломион, кажется, тоже находит атмосферу приятной – его плечи постепенно расслабляются, разжимается сжатая в кулак правая ладонь. За месяцы, прошедшие с их беседы на балконе после семейного торжества, Фейниэль постепенно начала узнавать его привычки и нервные жесты. Одной из них оказалась удивительная неразговорчивость кузена – он готов часами говорить о науке, но всё, что касается чувств, приходится вытаскивать осторожно, внимательно прислушиваясь к его словам. Теперь, проводя больше времени в его компании, она всё чаще вспоминает любимую фразу старшего брата – "я не могу тебе помочь, если не знаю, что случилось". Эту фразу все в их семье знали с детства, как и любимую фразу отца – "мне не обязательно знать, что именно случилось, если ты скажешь мне, как тебе помочь". Окружающие часто удивлялись, находя слова отца и сына противоречащими друг другу; но Фейниэль знала, что они выражают одну и ту же мысль – чтобы помочь кому-то, надо знать, в чём именно нужна помощь. Поэтому первым этапом любого разговора с кузеном теперь всегда было выяснение, что именно его тревожит, и может ли Фейниэль как-то ему с этим помочь.  Вот и теперь – Ломион опять шумно вздыхает, на этот раз абсолютно демонстративно, и пускается в свой рассказ. Фейниэль слушает внимательно, периодически помечая в голове незнакомые термины; иногда о них можно спросить прямо сейчас, иногда лучше узнать о них самой или подождать до следующего их упоминания. Ломион, как и многие учёные, любит знать, что его аудитория его слушает и понимает. И лучший способ показать заинтересованность – задавать вопросы.  — ...И после этого он мне говорит, что знает материал лучше меня! Да это вообще не его специальность, как он может рецензировать мою работу?!  — И профессор Элессиэль его поддержала? — спрашивает Фейниэль абсолютно тем же ненавязчивым тоном, которым до этого уточняла термины.  — Да, — удручённо вздыхает Ломион. Через минуту огонь в нём вспыхивает вновь: — А потом профессор Альмитар ещё сказал, что мои возмущения это полное неуважение к старшим; а за что, скажите, их уважать? Профессор Лаэрот специалист в абсолютно другой области, почему я должен терпеть его наивные комментарии?  — Мм, — тянет Фейниэль задумчиво, внимательно разглядывая листву на окружающих их уютный уголок сада кустах. Сейчас будет важный момент... — А не ему ли принадлежит комплекс работ по свойствам волшебного стекла?  Ломион надолго замолкает.  Фейниэль не мешает ему; она расслабленно скользит взглядом по цветам и листьям, не упуская каждый бутон, следит, как ветки колышутся от слабого ветерка, залетающего сюда случайно.  — Может быть?.. — неуверенно отвечает наконец её собеседник. Фейниэль с трудом сдерживает вздох.  — Я слышала, его свойства весьма сходны с магическими кристаллами. Конечно, я нисколько не эксперт, и если ты считаешь, что никакой связи между ними нет...  Ломион сползает по скамейке и со стоном прикрывает лицо руками.  — Нет, ты... ты правильно помнишь, я просто... Я не думал... он не эксперт по камням, и... — он трёт лоб и глаза, проводит руками по чёлке, дёргает себя за острый кончик уха. Закончив, вперивает в Фейниэль обвиняющий взгляд. — Откуда ты вообще это знаешь? Эта публикация вышла всего месяц назад!  Фейниэль хмыкает. Как много ему рассказать? Сколько информации будет выгодно, и в каком объёме?  — Мы регулярно собираемся на чай с леди Даэлин, — говорит она. — Его женой, — поясняет тут же на непонимающий взгляд кузена.  Ломион хмурится. Ему требуется несколько минут, чтобы сделать из этой короткой фразы нужные выводы, но в итоге он всё-таки находит решение самостоятельно.  — И она тебе рассказала? — уточняет он, и, дождавшись кивка, морщит нос. — Что ты вообще в ней нашла? Она такая... странная.  Фейниэль на секунду замирает.  — Она когда на тебя смотрит, чувство всегда такое, будто она смотрит сквозь тебя, прям насквозь тебя видит; будто все вокруг для неё объект изучения.  Фейниэль осторожно выдыхает. Она проглатывает порыв указать кузену, что он на всех смотрит точно так же, и вместо этого слушает скрытый смысл, который Ломион не может выразить.  — Знаешь, мне часто говорят, что у меня глаза такие же, — бросает она лениво, чтобы удостовериться. Судя по тому, как виновато её собеседник замирает, именно это он и имел ввиду.  — Ну, твои, они... льдистые? А её такие... ну, синие... — начинает он оправдываться, но тут же одёргивает себя: — Да какая вообще разница?!  Фейниэль выжидает паузу, за которую Ломион ещё пару раз взрывается подобными восклицаниями, и, дождавшись, пока он сложит руки на груди в своей любимой "я не дуюсь"-позе, смотрит куда-то поверх его плеча, специально не встречаясь с ним глазами. Говорит вкрадчиво:  — Это глаза, которые видели смерть.  Ломион, явно не ожидавший от неё такого, вздрагивает и чуть не подскакивает. Он часто моргает, усваивая новую информацию, и в своём удивлении встречается с Фейниэль глазами.  (В его глазах Фейниэль всегда видится тот огонь, который горел в её племяннице всю её юность. Ту безрассудность пополам с беззаботностью, которую даже возраст не смог в ней загасить. Она всегда искала большего, нового, неизведанного... опасного. Фейниэль не была удивлена, когда Гильдия Искателей Приключений сообщила им о её смерти.)  — Это просто красивые слова, — фыркает наконец Ломион. Он морщит нос, заставляя Фейниэль улыбнуться.  (Нет, Фейниэль не была удивлена. Но она скорбела вместе с братом и племянником, она пела ей похоронные песни, провожая её дух на пути к дому. Это была не первая смерть в их семье, но когда умер отец, Фейниэль была слишком маленькой, чтобы участвовать в церемонии. Это единственный раз, когда она помнит, чтобы её песни сопровождали стекающие по её щекам хрустальные слёзы.)  — Ты так думаешь? — произносит она лукаво, зная, что для кузена её слова прозвучат как вызов.  Предсказуемо, Ломион взвивается:  — Нет никакой реальной корреляции цвета радужки глаз с перижитым жизненным опытом! Тем более, — фыркает снова он, — что он у вас разный. — Не такой уж и разный, — качает головой Фейниэль. Она говорит сейчас и о цвете, и об эмоциях в их глазах. Синий и голубой не так и различны. И не так и отличаются друг от друга потеря родителей от потери мужа и ребёнка; всё это точно такие же потери близких людей.  Но Ломион пока её не поймёт. (И Фейниэль иногда искренне надеется, что он не поймёт её никогда.) Он вырос в густых эльфийских лесах, всё детство провёл под их ветвистыми кронами и на склонах белоснежных гор. Фейниэль в своё время выяснила всё что смогла о его семье, о дяде и тёте, которых она никогда не знала, о полчище кузенов и кузин, среди которых он был самым младшим. Все они по-прежнему ежегодно собираются на торжества в горном замке, который по такому случаю наполняется жизнью, и Фейниэль уже достаточно хорошо их знает, чтобы никогда не перепутать сына дяди и сына тёти, даже когда эти двое специально координируют свои наряды и кружат Фейниэль в танце весь вечер. Ломион долго избегал её на таких торжествах, после первых пары лет увлечённого интереса. Лишь около полугода назад ей удалось наладить с ним адекватный раппорт. Хотя сложности всё равно иногда бывают.  Фейниэль думает мимолётно, не перевести ли тему. Она легко сможет вывести их на что-то более радостное, оставив тяжёлые разговоры в стороне. Всего-то и надо притвориться, что не поняла подтекста, и начать рассуждать о схожести голубого и синего как цветов, и Ломион тут же загорится научными дебатами. Её младший кузен, что бы ему ни хотелось о себе думать, весьма предсказуем; им часто очень легко управлять, если знаешь его страсть.  Но мысль перевести разговор исчезает так же легко, как и появляется. Нельзя всё время избегать сложных тем, а важные разговоры и вовсе нельзя откладывать; этому её научила жизнь с людьми. Как же Фейниэль иногда хочется, чтобы и остальные эльфы это понимали...  — Ты же знаешь, что я много путешествовала в юности? — спрашивает она, аккуратно подводя к нужной ей мысли.  Ломион только фыркает.  — Если ты сейчас о том, что леди Даэлин тоже много путешествовала раньше, не утруждайся. Все мы знаем трагичную историю, 200 лет скитаний по проклятым землям, разбившийся о скалы корабль и долгий путь домой через пустыри и монстров, неосмотрительность, ставшая почти фатальной, вот это всё.  Фейниэль выдерживает паузу. Это... не совсем то, что она слышала от Даэлин. Базовые детали на месте, но весь контекст утерян. Интересно, за сколько пересказов история так изменилась?..  Эльфийка быстро одёргивает себя. Удовлетворить профессиональный интерес она сможет и в другой раз; сейчас надо закончить разговор, который она сама же и начала.  — И ты думаешь, в наших историях нет ничего схожего? — спрашивает она легко, пытаясь определить, какие ещё детали известны её кузену, и как он их трактует.  — Конечно, нет, — фыркает он вновь. — Ты же не теряла ребёнка. Да ты даже замужем ещё не была! И путешествовала не одна, а с родителями.  Фейниэль чувствует, как улыбка на её лице застывает. Она прекрасно знает, как выглядит её дежурная улыбка, и подозревает, что именно такая сейчас и сидит на её лице. К счастью для неё, Ломион пока не научился их отличать; её дорогой кузен не так внимательно изучает людей вокруг, как она сама.  — Нет, ребёнка я не теряла, — соглашается она спокойно. — И замужем действительно не была. — она делает незаметный вдох и глубокий выдох. — Но путешествовать с родителями мне довелось совсем недолго. Большую часть своих путешествий мне пришлось пройти одной, часто в компании друзей или попутчиков, но никогда – с кем-то эльфийской крови.  — Хотя я имела ввиду не совсем это, — добавляет она, пока Ломион, хмурясь, анализирует новые данные.  — А что? — отвлечённо спрашивает он, всё ещё погружённый в свои мысли.  Фейниэль улыбается, и наносит решающий удар:  — Мы обе похоронили всю свою семью.  Она видит момент, в который её слова достигают Ломиона – он замирает на мгновение, а потом открывает рот и разводит руками, словно собираясь что-то сказать, тут же закрывая его обратно. Зелёные глаза напротив комично расширяются. Его левая кисть несколько раз выписывает круги в воздухе, словно призывая её продолжать, но Фейниэль знает, что это просто нервный жест, и даёт собеседнику время на раздумья.  — Ты не можешь просто так!.. — наконец выдаёт он, и Фейниэль усмехается.  — Не могу?  Ломион, явно стушевавшись, отводит взгляд.  Когда он снова поднимает голову, в его глазах столько вопросов, что Фейниэль невольно улыбается опять.  (Как же он напоминает ей иногда её брата. Не того взрослого мужчину, каким Фейниэль в основном его помнит, а тот неясный образ из глубокого детства, когда им обоим было по 20 – тот любопытный юноша с весёлыми зелёными глазами, всё свободное время уделяющий своей лютне, который любил сажать её, совсем тогда малышку, к себе на колени и вместе подбирать мелодии. Фейниэль всегда будет благодарна ему за то, что он заново подарил ей музыку.)  — Ты забываешь, что мы обе много лет жили среди людей, — мягко напоминает она кузену. Ломион хмурится, и Фейниэль вскидывает брови. Неужели для него это новая информация?  — Но ты же путешествовала с родителями, — говорит он, без вопросительной интонации, но явно желая узнать больше.  — Да, — хмыкает Фейниэль. — До 10 лет.  Она не даёт Ломиону шанса что-то ответить, тут же продолжая:  — Помнишь историю, которую я тебе рассказала в Ночь Благодарения Звёзд? — дождавшись кивка, она грустно улыбается. — Эльфийской девочкой в этой истории... была я сама. Добрые люди города Андорана приютили меня, а нашедший меня, перепуганную, в моей каюте торговец стал мне вторым отцом. Его сын был мне как старший брат, дети брата были моими племянниками... И все они умерли до того как мне исполнилось 110. Мой племянник, умирая, сказал мне, что хотел бы знать, что я счастлива, и что у меня будет ещё семья, которая сможет позаботиться обо мне. Тогда я и отправилась в эти горы. На родину. Домой. Искать, есть ли в этом мире ещё кто-то, кого я могу называть семьёй.  Она качает головой, не встречаясь с Ломионом глазами. Ей не хочется видеть, в какую из трёх категорий первичных реакций он попадёт — что бы ни было на его лице, ужас, брезгливость или жалость, Фейниэль хочет, чтобы это была его осознанная эмоция, а не мимолётная неспособность контролировать своё выражение лица.  — Поэтому, как ты видишь, — заканчивает она, намеренно делая голос светлым и радостным. — Мы с леди Даэлин весьма похожи. Конечно, она вышла замуж, прекрасно зная, что переживёт супруга на столетия, тогда как мне это пришлось узнавать от людей вокруг, но так ли велика разница? В конце концов, мы обе потеряли тех, кого любили.  Ломион молчит так долго, что не будь Фейниэль уже привычна к неспешности выросших на родине соплеменников, она бы подумала, что он просто не знает, что сказать, и сама нарушила бы затянувшуюся тишину. В её первые несколько лет ей пришлось учиться тишине и паузам, эльфийской неспешности и размеренности. Дедушка сильно помог ей – часто он звал её на чай, и они молча сидели на балконе его кабинета по несколько часов, наблюдая, как меняется небо, и обмениваясь иногда неспешными фразами.  Неожиданно было, вернувшись на родину, которой не помнишь, открыть для себя, что все её навыки переговоров, всё её образование дочери успешного торговца, абсолютно неприменимы в эльфийских лесах. Жизнь здесь столь мало меняется, что быстротечный ритм людских городов кажется сном, ярким и таким же несвязным, меняющимся мгновенно и мало влияющим на реальный мир. Фейниэль часто задумывалась, вернувшись – неужели эльфы, которых она встречала в широком мире, точно так же с трудом адаптировались к непривычному им темпу жизни, как и она сама, только в обратную сторону?  Исследуя вопрос в архивах Академии, в которой её тепло приняли благодаря покровительству деда, Фейниэль, ещё до знакомства с Даэлин, нашла термин, которым называют таких эльфов как она, выросших вдали от родины – форлон. Одинокий.  Даэлин подтвердила, что раньше это было более распространённое явление, но сейчас, благодаря запретам Совета, все дети растут в безопасности эльфийских лесов, не сталкиваясь с широким миром. Фейниэль сама не знает, насколько это правильное решение. Да, её жизнь была труднее многих, но она была яркой и насыщенной, полной красок, эмоций, впечатлений. А сейчас практически взрослые эльфы, вроде Ломиона, задыхаются от скуки и вековой пыли, находя в родных лесах не утешение и покой, а непроницаемую клетку.  Из всех её кузенов, именно Ломион больше всего тревожит Фейниэль. Даже не потому, что остальные уже отпраздновали своё 100летие – некоторые из них всё равно ведут себя как дети, Фейниэль бы им и переговоры с надёжным партнёром не доверила, что уж говорить о путешествии в одиночку. Нет, Ломион на их фоне выглядит не так и плохо – но он абсолютно не обращает внимания на эмоции и настроения окружающих. Он живёт в мире логики и цифр, постоянно списывая со счетов, как сильно все живые существа подвержены эмоциям. А что уж говорить о его гордыне... Впечатляет, что он готов к выпуску из магической Академии на 6 лет раньше большинства, но неужели нельзя чуть больше внимания уделить чему-то кроме учёбы? Может быть, если бы половина комиссии Академии, с магистром в их числе, не была бы так решительно настроена против него за его резкие высказывания и тенденцию спорить по любому вопросу, его бы уж допустили к экзаменам...  Фейниэль вздыхает. Бесполезно рассуждать о "если бы"; Ломион такой, какой он есть, и если Фейниэль способна хоть немного помочь ему лучше понять окружающих – что ж, в этом и заключается её работа как старшей сестры. Даже если он и не осознаёт, что именно это она и делает.  (Когда, спустя два года после этого разговора, Ломион громко получает диплом мага за два года до совершеннолетия и сразу после тихо сбегает из дома, Фейниэль совершенно не удивляется. Он всегда был слишком нетерпелив для эльфа. Она лишь надеется, что её кузен найдёт себя среди людей.)