Мадемуазель-загадка

      Иногда, когда он уставал от грязи и мрачности Готэма, когда ему хотелось вновь окунуться в ту часть своего сознания, которая не была осквернена его преступлениями, и, наконец, тогда, когда он начинал дольше положенного заглядываться на брюнеток с каре, Эдвард бросал позади себя этот мерзкий город, этих фальшивых двуличных людей и, сбросив с себя зелёный костюм и оставив в углу комнаты трость, летел на другой конец света, в Париж, к своей мадемуазель-загадке. Он мог несколько раз менять по пути рейс, делать множество пересадок, выбирать случайные дни прибытия, однако она, почему-то, всегда знала, когда он прилетит. Он выходил из аэропорта под Рождество и внезапно находил в кармане имбирный пряник с нарисованным на нём кремом адресом и временем. Он прибывал в самый романтичный город Европы под Хэллоуин, и какой-то мальчишка, спрашивая его «конфеты или жизнь», внезапно добавлял, что все дураки смотрят объявления в холле, среди которых дурак-Эдвард затем обнаруживал новую подсказку от мадемуазель-загадки. А она точно была мадемуазель! Как раз это не было загадкой для Эдварда — то ли он был так догадлив, то ли она это вовсе не скрывала. Учитывая тот факт, что каждый подобный уикенд Эдвард оканчивал в её постели, скорее второе, чем первое.       Она постоянно меняла адреса, чтобы у него не было возможности найти её в следующий раз, не участвуя в её маленькой игре. Впрочем, Эдвард и не пытался избежать её загадок — уж больно интересными они были, слишком похожими на его, разве что более легальными и менее опасными. В добавок Эдвард не то чтобы был одним из тех мужчин, которые заинтересованы исключительно в том, как всё кончится. Он умел наслаждаться процессом. А ещё он умел замечать: шарм этой женщины заключался не в белье, которое она стелила вечером, а в череде подсказок, что она не уставала придумывать для него. Каждый раз всё новое — Эдвард не посмел бы прервать их игру, просто воспользовавшись связями и отыскав её по своим каналам. Зачем всё рушить? Какие-то женщины, ожидая прихода любовника, готовят изысканный ужин, какие-то — надевают своё лучшее платье, а его мадемуазель-загадка сплетала ему из причудливых идей целое приключение. Только идиот, приходя на свидание, сбрасывает со стола приготовленное для него жаркое или обзывает «уродливым» надетое для него платье. Только идиот проигнорировал бы череду загадок, придуманных специально для него. Эдвард идиотом не был, наоборот, он был весьма умён. Достаточно, чтобы понимать, когда с ним заигрывают.       У неё был не очень хороший английский. Нет, не так. У неё вообще не было никакого английского. Эдвард выучил французский только для того, чтобы понимать любые её подсказки. И хотя он не всегда с первого раза переводил её записки или разбирал прописи, он всегда находил её, свою мадемуазель. Когда это происходило, она сначала удивлённо смотрела на него, словно не ожидала, что и на этот раз он всё отгадает, затем слегка опускала голову, улыбалась и буравила его карими глазами снизу-вверх. И не то чтобы Эдвард жаловался на амнезию или альцгеймер, а всё же каждый раз ему казалось, что сегодня она определённо смотрит на него по-особенному, не как всегда. В такие моменты он думал, что, наверное, в этот раз он чуть быстрее нашёл её, вот она и смотрит на него по-другому, радуется, как ребёнок, однако уже в следующее мгновение он переставал думать вовсе — обычно они начинали целоваться сразу на пороге.       Иногда ему казалось, что наступит день, и Париж не отпустит его. Вроде бы и билет в США будет у него на руках, и чемодан поплетётся рядом с ним, даже на контроле в аэропорту не окажется проблем ни с документами, ни с багажом, а Эдвард всё равно не сможет улететь. Развернётся, бросит всё и вернётся разгадывать загадку его мадемуазель до конца своих дней. Был ли это её коварный план — навсегда оставить его здесь, подле себя? Может быть, она знала о его статусе злодея Готэма и хотела таким образом обезопасить его жителей? Не подослал ли её сам Бэтмен, чтобы она с помощью хитрости и обаяния отвлекла Эдварда Нигму от преступлений? Что ж, может быть. Всё может быть — это же его мадемуазель-загадка! Он не удивился бы, даже если бы узнал, что она инопланетная шпионка, чего уж и говорить о делах Готэма — слишком маленький масштаб для неё. Если бы она захотела, так стала бы такой же супер-злодейкой как он, а может, и более опасной. Она просто не хотела — то ли не хватало смелости, то ли слишком хватало ума. Эдвард подозревал второе, так как ей определённо хватало смелости, чтобы иметь в любовниках Загадочника. В том, что она знала, кто он такой, Эдвард был уверен практически на сто процентов — слишком лёгкая загадка для его мадемуазель.       После совместной ночи мадемуазель убегала от него ещё до рассвета. Он позволял ей это — не хотел прерывать игру, знал, они вновь пересекутся в следующий его приезд. Иногда посередине ночи он аккуратно приоткрывал глаза, наблюдал, как она накидывает на плечи блузу, и, пряча ухмылку в подушке, чтобы она не заметила, что он не спит, провожал её взглядом. Впрочем, наверное, она знала, что он бодрствует, просто не подавала вида — тоже своего рода игра.       Проводя его через череду загадок, она знакомила его со своими хобби и угадывала его — то напишет подсказку на одной из страниц любимой книги в библиотеке, то подкинет ему головоломку, какие он решал в детстве. Так, они многое узнали друг о друге, не сказав ни единого слова за все встречи. И эта часть игры ему тоже нравилась. Другие пары флиртовали словами, они — флиртовали мозгом.       Вот только однажды он вдруг понял, что хочет прекратить это. Он осознал это, когда на горизонте вновь обозначилась вероятность попасть в Аркхем. Раньше, оставляя подсказки Бэтмену, он, видимо, подсознательно надеялся вернуться в лечебницу — чувствовал, ему нужна помощь, он не в себе. С недавнего времени он заметил, что ищет помощи не среди психиатров Готэма. Теперь когда ему плохо, он летит лечиться в Париж.       Жестокость и грязь прошлого тисками сжимают его сердце в самолёте, истязают при получении багажа, издеваются в зале аэропорта и отпускают лишь тогда, когда он находит подсказку от своей мадемуазель. Значит, ждала, значит, не забыла, значит, он всё сделал правильно, когда в этот раз бросил костюм и трость Загадочника в горящий камин. Он больше не хотел такой жизни. Он хотел найти свою мадемуазель в последний раз и наконец сделать её «мадам».       Дверь новой подставной квартиры открывается, и Эдвард вновь видит свою мадемуазель. Удивляется, опускает голову, затем улыбается и смотрит на него карими глазами снизу-вверх. Сегодня как-то по-особенному, разве нет?       Ему искренне нравилась их игра, её недосказанность, однако недосказанность — это возможность уйти, а он больше не хотел расходиться. Он постарался запомнить её лицо до того, как он закончит их партию одним предложением.        — Je m'appelle Edward, — говорит и следит за эмоциями, что прячутся в темноте лукавых глаз.        — Je sais, — отвечает и аккуратно тянет его внутрь, прикрывая входную дверь.       Она знает, он и не сомневался. В тёмных волосах играются лучи заходящего солнца, что выглядывает из окна за её плечами. Сегодня ночью она не уйдёт, он это уже решил. Он обнимет её и не станет притворяться спящим. Она обернётся, и он спросит:        — Tu veux une devinette?       А она вдруг ответит по-английски, потому что на самом деле знает его:        — Хочу.        — Что приходит к богатым и к бедным, к весёлым и вредным, что беспощадно калечит, что в тот же миг лечит, что глаза открывает и вместе с тем ослепляет, что начинает игру и её завершает?       Она поцелует его, тем самым отгадав загадку, а он подумает, что, конечно, его мадемуазель догадалась. Все его загадки для неё — слишком лёгкие.        — Меня зовут Амели.        — Я знаю.