Наша динамика

- И все же, какая у вас была динамика? - спрашивает Влад, пыхая айкосом с каким-то сложносочиненным вкусом и не замечая, как морщится Андрей, то ли от дыма в лицо, то ли от вопроса иголкой под ногти. Влад, словно ромашка, яркий кружок лица в обрамлении светлого пушка волос. Андрей глядит на него и видит между ними пропасть во времени, как разрушенный мост над рекой из лавы в компьютерной игре. У Влада электронные сигареты, птичий молодежный жаргон (абьюз, хейт спич, газлайт), жизнь онлайн. Безопасная такая, где всегда можно заблочить нежелательного подписчика. И никто не придет к тебе под дверь в полтретьего, угашенный и полумертвый, и с любой проблемой бежишь к специалисту, а не глотаешь водку взахлеб. Андрей уверен, что слово "пиздить" Влад употребляет исключительно в смысле "украсть". Вряд ли ему когда-либо прилетало бутылкой по башке или приходилось месить кулаками чужое лицо. Такое благополучие одновременно радует и удручает. Влад по отношению даже к (юному!сериальному!) Андрею как обезжиренное молоко, как смазанная копия копии. И он закрывает на это глаза, потому что не ему ломать эту невинность. Вот только Влад не оставляет его в покое, восторженный, как малолетняя поклонница, дорвавшаяся до кумира, копает и копает до больного, до мертвого. За такие вопросы в Княжьей молодости били ебало, а теперь это новая искренность. И однажды Князь не выдерживает. Усмехается едко: - Динамика, говоришь? Подгоняй завтра сюда, будет тебе динамика. И уходит, сунув Владу листок с адресом. *** То, что Влада тянет к людям постарше, он для себя уже осознал. Еще когда, переехав в Москву, жил с другом отца. Этот краш оказался откровением, словно падал в колодец, а тот оказался аэротрубой. И Влад взлетел, над собой, над привычными нормами мира, но тот, другой, не был готов шагать за ним в космос. Влад свалил в Питер на новый проект, оглохший от расставанья, словно водолаз, всплывающий с глубины. И тут же его на подъеме размазало, как кессонной болезнью, Костей Плотниковым. И Князем. И, если последним он искренне восхищался, не представляя, как воплощать все то, что во многом было противоположно ему по характеру, гораздо более конформистскому, благополучному, соглашательскому. То Костя стоял на той грани, которая была словно лезвие, отделявшее восхищение от вожделения. Влад тащился от его двойственности, входов и выходов из образа Горшка, словно каждый раз присутствовал при ломке, когда Костя возвращался в себя. Было в этом что-то больное и сладкое, как запах перегнивших фруктов. Как ощущение недозволенного влечения. Влад чувствовал себя вуайеристом, ловя Костины переходы от Горшка и обратно. Ловя изменения в отношении к себе как к "Князю", любовное до дрожи, а затем опять как к "Владу". И это было в лучшем случае прохладное дружелюбие. Владу кажется, что если он поймает ту тонкую эманацию, которая связывала когда-то Горшка и Князя, он сможет установить эту связь и между ним и Костей. Кто же знал, что это приведет его в темный номер отеля с односторонним зеркалом, сквозь которое он (невидимка!) может с ужасом наблюдать, какая именно динамика была у Горшка и Князя. Только вместо Горшка там Костя. *** Костя в одном номере с Князем, и это сумасшествие. Он словно раздваивается, одна половина кричит валить по-хорошему, это разумный, осторожный Костя, который был так аккуратен в своей жизни, что добился к этому моменту ровным счетом нихуя. Вторая половина однозначно ему не принадлежит, это кто-то больной, резкий, как удар топором, готовый хоть сейчас упасть хоть в наркоту, хоть в ненормальную, дикую страсть с другим мужиком. Косте страшно, что его голову окончательно захватил Горшок. А еще страшнее, что ни одна из этих мыслей не взошла без его участия. Некоторые он окучивал так долго, что теперь не может с чистой совестью списать на вживление в образ. Еще с кастинга он был Князем заинтригован. Как можно быть заинтересованным в книжке, где все слова кажутся знакомыми, но, как их ни складывай, внятного текста так и не получишь. Князь был стеной, за которой творилось что-то страшное и прекрасное, и его творчество было лишь легким отблеском адского огня, который пылал под спудом. Костя от него ничего не хотел. А вот Горшок, который все чаще просыпался в нем, внушал ему к Андро нездоровую жажду, словно жизненно необходимо было выпить его дыхание, сожрать плоть, отпечататься в мозгу зацикленным воспоминанием. Влад на фоне Андрея был как фиалка рядом с венериной мухоловкой, слегка беспомощный, нежный, весь как на ладони, со всеми своими переживаниями, типичным съемочным крашем на партнера. Костя мучительно обдумывал, как поделикатнее разрулить эту тему с Владовой влюбленностью, но тут Князь позвал его к себе в номер. Костя в свои тридцать с лишним, слава богу, уже не был ни дураком, ни девственником. Тем более странно было, что его от этого предложения затрясло, как эпилептика, а еще более странно, что он согласился. Костя заходит в номер и думает, что вот, наконец, прекрасный шанс выдавить из себя Горшка. *** Влад наблюдает за соседним номером, как посетитель пип-шоу, которого заманили обманом. Это не может быть правдой, это дурной сон, кошмар, который он, не осознавая, придумал себе на мучение. Возможно, будь это принуждением, он смог бы принять это, как извращенное утверждение власти, как подсознательную тягу Андрея к двойнику мертвеца. Но Князь на кровати не двигает даже пальцем. Просто сидит и смотрит на Костю, который движется к нему так медленно, словно земную гравитацию отменили и заменили на какую-то чужую, с Марса. А затем Костя замирает перед ним марионеткой. Влада почти тошнит, когда Андрей улыбается, такой страшной улыбкой, после которой режут глотки или клянутся в вечной больной любви. Но гораздо хуже, что от этой улыбки как от приказа Костя начинает раздеваться, а у Влада встает. Это какой-то блядский цирк. Сквозь тонкую пелену слез Владу кажется, что Костя словно не до конца владеет своим телом, как будто под хмурым или под гипнозом. Или так выглядит сопротивление разума безумному влечению. Влад уже не разбирает. Сам он уже не пытается противиться происходящему, его словно засосало в ураган, вместе с этим отелем, с этим островом, этим городом. Как, на хрен, можно сопротивляться, когда тебя сносит в око шторма, где смешались в этом невзаимном многоугольнике чувства живых и мертвых людей? Обнаженный Костя садится Князю на колени, и Влад вцепляется себе в пах с воем. Все это не похоже на секс, это война, где никто не выживет, и в то же время это извращенная нежность, когда каждый укус как ласка, каждый толчок и боль, и благо. Влада разрывает: стоит, как камень, но он никак не может кончить. Эти двое, там за стеклом, тоже словно зациклились в телодвижениях, и на секунду он может убедить себя, что это манип, дурацкая гифка, которую ради (жестокой!) шутки запилили фанаты. Но и когда Андрей и Костя расцепляются, Влад не чувствует облегчения. Они оторвались друг от друга, как кожа от мяса, и оба выглядят так жутко, словно не обкончали друг друга, а сердца друг другу повырезали. У Влада все лицо мокрое. Сам не понимая, зачем, он выбегает из номера, стучит, ломится в соседний, до ссадин на ладонях, пока ему, наконец, не отпирают. Он впивается в мертвое лицо Князя, мечтая проорать ему все, что в пепел сжигает сейчас его душу, что они мудаки, так нельзя, что они растоптали все: его и свои чувства, и память о других людях, что это тлен и треш. И не ожидает услышать: - Ну ты же сам хотел узнать, как у нас это было? Андрей не говорит вслух, но Влад понимает. Теперь знаешь.