Жук в крысином гнезде

Поначалу просьба Рыжего Крысе кажется издевательской шуткой. В её осколках отражаются бледные выпирающие ключицы и хмурый взгляд впалых глаз из-под густых чёрных бровей. Но это же Слепой, Слепому будет плевать, всё равно ведь ничего не увидит. И Крысе будет плевать. Она же Крыса. Потом это кажется актом отчаяния. Габи в Четвёртой больше не жалуют, и Крыса единственный оставшийся вариант, который и стая стерпит, и сам стерпит Слепого. Но чем бы это ни было, Крыса не собиралась участвовать в операции Рыжего по спасению его дражайшей сестры от лап бездушного Вожака. Просто так сложилось. Хоть и не в том виде, в котором хотелось Рыжему. *** Крыса забирается на пыльный, холодный чердак, потому что с принятием Нового Закона это единственное место в этом чёртовом Доме, где тебя не достанут пожирающие друг друга, бухнущие от любви парни и девушки. Но даже до сюда добрались признаки жизни в виде клетчатого пледа и кофейника с грязными чашками, через которые переступает Крыса. Она взбирается на узкий подоконник и закуривает. Пытается открыть окно, не желая давиться духотой вперемешку с сигаретным дымом, но то не поддаётся. - Сломано, не откроешь, - доносится откуда-то из тёмного угла. Крыса чертыхается, чуть не выронив от неожиданности сигарету и давится дымом. Из угла мягко выползает тень и скользит рядом с ней на подоконник. Крысе есть много чего сказать, но она слишком занята попытками начать снова нормально дышать. Она бы могла вполне обойтись и выразительным грозным взглядом, но в данном случае он бесполезен. - Я оставил в прошлый раз тут кофе, который ты мне принесла. Судя по всему, кто-то не дал ему пропасть даром, - шелестит Слепой в пугающей попытке завязать светский разговор. - Ну и дурак, - хрипит Крыса. Никто из них больше ничего не говорит. - Чего пришёл-то? - отдышавшись, бурчит Крыса. Она любит тишину, но сейчас молчание Слепого её тяготит и раздражает. - Это ты пришла. Я тут был. Крыса замолкает. Ей нечего ответить. На чердак она больше не ходит. *** Крысе семь лет. Она идёт по незнакомому коридору, сбежав от её громких соседок и постоянно копошившихся над ними воспитательниц. В незнакомом коридоре на полу не валяется ни одного матраса, пусто и тихо. Внезапно в конце коридора появляется ребёнок. Сначала Крыса принимает его за своё отражение. Чёрные комья волос и обвисшая на тонком бледном тельце одежда. Но затем там, где должны быть глаза, она видит белёсые мутные лужицы. - Где твои глаза? - требовательно спрашивает Крыса у своего недо-двойника. Ответить тот не успевает, так как к Крысе уже приближается стук каблуков, и её уводит одна из воспитательниц. Лишь потом она узнает, что те два молочных пятна за веками были глазами. С тех пор они будут преследовать её во снах - но никогда в кошмарах. *** Одной ночью к Сааре в нору заглядывает пара тех же самых знакомых глаз, принадлежащих мохнатому существу, отдалённо напоминающему собаку. Оно не уходит даже когда Саара, напившись его крови, перестаёт петь, клонясь в сон, а в нору пробиваются предрассветные лучи. "Псих", с уважением думает Саара. *** "И правда псих", думает Крыса при следующей их встречи, обнаружив Слепого перед дверью девчачьей спальни. - Не больше, чем ты, - отвечает Слепой и на его щеке тут же расцветает алый след от Крысиных заточенных когтей. *** По всем законам их пути никогда не должны были пересечься. Летун, которому что Наружность, что Дом, что Лес - всё ровно, но который при всём этом широком выборе предпочитает тесниться в своём ограниченном мире из кусочков стекла. И Вожак, слившийся со стенами Дома и ничего не видящий дальше них да прорастающего сквозь Леса. Может, их пути так и не пересеклись вовсе. Просто достигли максимальной точки сближения. И они смотрят в негласном взаимном понимании друг на друга, каждый с тропы своего одинокого я. А смотреть в глаза Слепому - всё равно что в её зеркальные осколки. За ними ни намёка души - лишь бледное отражение Крысы. Рядом со Слепым она может позволить себе вытащить шею из привычного страусиного убежища. *** Они сидят на подоконнике и курят, смотря в окно на двоих, сидящих под деревом. Видны только две макушки - одна с густыми русыми волосами в колокольчиках, а другая совершенно лысая. Иногда Крысе становится жаль Русалку. Но только иногда. Потому что Русалка не такой уж наивный ребёнок, как принято полагать. Она всё знает и всё понимает. Но, словно ребёнок, всех прощает и всё ещё верит в любовь. Крыса смотрит на Слепого, пожирающего невидящим взглядом сидящую на скамейке пару. Сфинкса ей тоже немножко жалко. - Когда мне было пять, у меня был жук, - что-то тянет за язык Крысу. - Майский. Я держала его в банке. Он был большой такой, и многие дети его боялись и шарахались прочь при одном взгляде. Мне это было лишь на руку. А потом однажды жук чем-то взъелся моему деду, и он его выпустил. Я очень злилась тогда на деда, больше обычного, но на самом деле, если б не он, через пару дней жук бы окончательно в этой банке и помер. Крыса не говорит о том, что с детьми, которые шарахались от майского жука, она хотела подружиться. Не говорит о том, что дольше, чем этот жук, в жизни Крысы никто никогда не задерживался. Слепой не говорит ничего. Где-то во дворе звучит флейта Горбача. Вдалеке лают собаки. От пыльцы мир в окне кажется желтоватым. Приближается выпуск. А под ногтем у Крысы нет никакого лезвия. И к смерти своего деда она не имеет никакого отношения. И когда она возвращается из Наружности, то спит долго-долго, а когда просыпается, дрожит и тихо скулит. Поэтому Крыса глубже впивается когтями в чужую бледную спину. И сжимает в руке кольцо, натянув шнурок на шее почти до удушья, пускай Слепой и не майский жук, да и никакие кровавые венчания жуков не удержат. И игнорирует хмурый взгляд Сфинкса в спину. Слепой никогда не вырывается. Выпуск приближается для всех. *** - Что это? - с сомнением спрашивает Крыса, когда Слепой протягивает ей спичечный коробок. - Подарок, - отвечает Слепой. Крыса открывает коробок с подозрительной осторожностью. Никто не дарит ей подарки. В спичечном коробке что-то жужжит. Когда Крыса отодвигает крышку, то видит небольшого чёрного жука, размером с ноготь, вяло подёргивающего крыльями. - Не беспокойся, не улетит. Я приклеил его на смолу. Крысе хочется смеяться и выть. *** Когда Слепой приходит к Крысе с окровавленной кистью руки, она лишь молча достаёт бинты и, настолько аккуратно, насколько умеет, её перевязывает. - Кусачий мне жук попался, - шелестит Слепой у неё над ухом. *** Крыса паркует мотоцикл у источающей жар от деревянных досок веранды. Снимает шлем, тяжёлым шагом поднимается по скрипучим ступенькам. На столе уже дымятся две чашки с тёмной бурдой, которую Слепой называет кофе. На стуле, поджав колени, сидит его чёрно-белая фигура и курит. Крыса по-свойски садится рядом, закинув ботинки на стол. Она здесь не живёт, но называет этот дом своим тоже. Крыса жалуется на то, сколько хлопот ей доставило довезти надоедливую кусачую девчонку и спрашивает, как Слепому удалось уговорить Ральфа на опеку. Слепой лишь пожимает плечами и говорит, что тот сам предложил. Ральфа Крысе даже не жалко. Никогда ей этот тип не нравился. Почти в углу веранды она замечает ведро и вспоминает, что совсем недавно был дождь. - Опять протекает? - спрашивает Крыса и получает ответный кивок. - Не могу поверить, что это место может что угодно, но не починить крышу. - Разве не в этом и вся прелесть жизни? - В чём, в починке крыши? - Ага. Наконец он поворачивается к ней лицом. Здесь его глаза ясные и тёмные. Крыса, склонив голову, утыкается в дробью рассыпанные по груди зеркала. Есть то, что не может вылечить даже Изнанка. Тем более Изнанка. Зеркала пестреют тонкими, непривычно приятными улыбками. Слепому всё ещё удаётся удивлять. Крыса улыбается в ответ.