нелетающая птица.

Уилбур сидит в комнате напротив книжных полок в окружении мягко освещающих его очертания свечей, держа в исшарпанных, покрытых неглубокими и грубыми шрамами, руках кружку крепкой чая. Его рост слишком высок для того, чтобы сидеть на стареньком деревянном табурете, однако садиться в кресло тот отказывался напрочь. Сейчас на нем не было его привычного изношенного свитера и плаща: их он бросил на стирку по настоятельным и неоднократным просьбам Томми. Белокурый всегда жаловался, что одежда Уилбура пахнет сырой землей и едким сигаретным дымом. И не то, чтобы шатен не соглашался с парнем, просто после того, как его воскресили, Уилбур перестал ощущать запахи так остро, как в прошлой жизни. Для него теперь все ощущения казались черно-белыми, мутными: глаз не воспринимал цвета, как тому полагается, запахи не ощущались так остро, прикосновения — не так живо и приятно. Но мужчина не придавал всем этим "минусам" большого сожаления, для него все осталось таким же, каким оно и было. В комнате было тепло от несильно разоженного камина, уютно от освещающих дом свечей и спокойно от присутствия самого хозяина в помещении. Уилбур глубоко вздыхает и отпивает от содержимого кружки большой глоток. В комнату, наконец, входит сам Фил со старыми металлическими ножницами и бинтами в руках, в последний раз приглашая шатена сесть в кресло, на что тот снова мотает головой, оперевшись локтями о свои колени, ставя деревянную кружку на ковер. Фил глубоко вздыхает, берет со стола пару свечей, стоящих в подсвечниках, и заходит Уилбуру за спину, ставя свечи, бинты и ножницы на одну из книжных полок. В доме царила приятная тишина: лишь треск поленьев из камина разносился по полуосвещенной комнате. За окном виднелись белые толстые облака, что от заходящего за высокие стволы елей солнца золотились по краям. Фил поправляет шляпу и прячет несколько блондинистых прядей за ухом. Он разматывает небольшую полоску бинтов и отрезает ту ножницами. Затем подходит к сундуку и достает оттуда бутылку регенерирующего зелья, разнося исцеляющую жидкость по бинтам. Затем наклоняется к левому плечу, и Уилбур послушно дает обмотать себя, слабо ощущая, как намазанные бинты прилипают к неровным шрамам. Рука Фила потянулась к широкой спине шатена и пальцами касается его израненных лопаток, из которых к полу тянулись два темных изрубленных крыла. Почти все маховые перья Уилбура облезли и обгорели, выбивались из общего перьевого ряда и сами собой еле держались на самом крыле, из-за чего Фил вздыхает и проводит рукой по взъерошенному ряду перьев. Уилбур же продолжает спокойно сидеть на табурете, чуть приклонившись вперед, чтобы блондину было легче рассматривать крылья. Фил проводит рукой дальше: перья, шедшие ближе к лопаткам, были полностью срезаны, и из-за этого сами крылья казались меньше. Обоим уже давно было понятно, что на полеты эти крылья больше не годятся, разве что только пыль ими раздувать. — Ох, Уилбур, — устало тянет Фил, беря с полки принесенные ножницы. Шатен лишь хмыкает и берет кружку в руки снова, совсем не ощущая неприятного покалывания, когда ножницы аккуратно начинают срезать обгоревшие и неровные перья. На ковер ложатся несколько темных перьев, и Уилбур делает очередной глоток горячего чая. К черту ему сдались эти крылья, он перестал ухаживать за ними с тех пор, как Дрим вернул его к жизни. За окном проносится шелест деревьев и золотистые лучи солнца, что уже почти завершало очередной световой день, прячась за ветвями высоких раскидистых елей все ниже. Фил отдаляет ножницы от крыла и другой рукой проходится по его краю, вздергивая некоторые перышки. Ближе к основанию крыльев, у самых лопаток, в глаза бросаются полосы голых длинных шрамов, что были оставлены на перьевых отростках еще давно, если судить по ним. Пару перьев лезли на шрамы, перекрывали их и шли неровным рядом выше, к маховым перьям. Уилбур делает последний глоток напитка и ставит пустую кружку на прежнее место — ковер, вытирая сухие, потрескавшиеся губы тыльной стороной ладони. — Налить еще? — спрашивает Фил, аккуратно укладывая подстриженное крыло на поверхность ковра. Шатен кивает и передает кружку мужчине, разминая затекшие локти и плечи, выгибая спину. — Только, Фил, — блондин выглядывает из дверного проема и вопросительно глядит на Уила, — На этот раз сделай его чуть по-крепче, хорошо? — Хорошо, — улыбается блондин и скрывается в коридоре. Горячая кружка ложится в широкие ладони, и чай густым паром вихрится к верху. Запах крепкого чая чувствует даже Фил, что не отпил от своей кружки, стоящей на столе у окна, ни глотка. Он встает за спину шатена и продолжает незаконченную работу: нежно берет другое крыло Уила в руки и обрезает "омертвевшие" перья лезвиями ножниц. На основании крыла, через маленькие пуховые перья, проглядывает рана, кровь из которой, видимо, не так давно начала сворачиваться, покрываясь коркой. Фил оттопыривает перья в сторону, разглядывая рану, беря в руки зелье, нанося пару капель между перьев. И, сказать честно, Уилбур ничего не чувствует, когда до его крыльев докасаются пальцами, ножницами, бинтами. Он чувствует лишь холодок от зелья, шершавость от бинтов и призрачные касания Фила, воспринимать коротые помогает мозг. Крылья для Уилбура уже мертвы, не нужны, заброшены. Фил закрепляет бинт на темном крыле, обвязав его поперек оперения, из-за чего непослушные перья смешно торчали из-под бинтов. — Готово, — Фил хлопает плечо Уила и убирает зелье обратно, в сундук. Шатен же встает с насиженного места, ставит кружку на книжную полку и вытягивается в полный рост, разминая затекшие ноги. — Спасибо, Фил, — шатен усмехается, поправляя лямку майки, — Я так и не научился ухаживать за ними. Фил понимающе кивает и берет с пола пару темных перьев, разглядывая то, как те лениво переливали на себе тусклое свечение близ стоящих свечей.