Теперь я никуда не уйду.

— Святые архонты, да сколько можно?! — архитектор второпях собирал нужные бумаги в папку и складывал в рабочий чемодан. — Где мой пропуск?! Прошел почти месяц с того момента, как Кавех заработал достаточно денег и съехал от аль-Хайтама в свою новую съемную квартиру. С тех пор опоздания на работу уже стали ежедневной традицией — никто больше не будит по утрам, кидая подушку прямо в лицо, или нарочито громко готовя завтрак. Кстати, Кавех теперь и поесть не успевает, хоть он и переехал всего лишь в соседний район времени явно стало меньше. Переезд Кавех планировал еще давно, жить с аль-Хайтамом — себе же нервы портить. А зная, что любая мелочь может испортить архитектору настроение и вывести его на эмоции, это решение казалось самым правильным. Наручные часы будто с каждой секундой тикали быстрее. Их ему подарил начальник за хорошую работу вместе с титулом «работник месяца». И Кавех боялся всего этого лишиться с очередным опозданием. Он не успел должным образом привести себя в порядок, и автобус предательски уехал прямо перед носом. Зато в отражении светоотражающих стекол Кавех успел оценить масштабы бедствия внешнего вида, но все равно подметил, что даже так выглядит неплохо. Он в принципе всегда выглядит хорошо, даже когда сутками не спит. Немного постояв и подготовительно выдохнув, Кавех закатал рукава, потянулся, снова вздохнул и побежал до офиса, представляя, что он главный герой мелодрамы, а на работе его будут ждать злой начальник и надменный секретарь, от которого он только начал отвыкать. Конечно, обратить общение в ноль не получалось — как никак отчеты и проекты сами до кабинета не дойдут. А просить не у кого — все боятся. Собственно, только Кавех мог похвастаться способностью пререкаться с аль-Хайтамом и выйти сухим из воды. Более того, иногда архитектор даже ставил его на место, если пафосный уход из кабинета посреди спора можно так назвать. За все время их сожительства и много лет дружбы, которая со временем превратилась в игру «кто кого переспорит», они успели узнать друг о друге почти все, так что все факты они использовали против оппонента. Но личные темы они не трогали. Личные темы они обсуждали дома за чашкой чая и в пледе, полностью доверяясь друг другу. Иногда они даже позволяли себе пустить слезу, и тогда уже дело доходило до объятий. Но об этом они никому не скажут и друг с другом обсуждать не будут. К общему сожалению, после переезда им пришлось жить со своими проблемами наедине. Тем не менее, Кавех уже обдумывал новую причину для перепалки с аль-Хайтамом и представлял, как увидит обескураженное лицо секретаря от гениального ума архитектора. Ведь тот спроектировал такой гениальный фасад здания, что даже у самого Кавеха крыша поехала от своего таланта. Это не могли не подметить остальные работники, но именно аль-Хайтам всегда вставлял свои лишние пять копеек в терпение Кавеха. В офис он прибежал уже совсем запыхавшийся. Рубашка неопрятно торчала, а галстук не завязан. Все знали Кавеха как эстета и местного стилягу, поэтому, чтобы соответствовать своему званию, он поплелся в туалет наводить порядок. Стоило бы первом делом пойти отчитаться начальнику, но в таком виде глазки не построишь. Так что Кавех быстро причесался, заправился и нанес на губы увлажняющий бальзам. Дома надо будет сделать маску для лица и принять горячую ванну с пеной, а то его тело давно не отдыхало. Довольный своим отражением, Кавех уже хотел выходить из туалета, но дверь перед ним открывается быстрее, и в архитектора чуть ли не влетает обеспокоенный секретарь. Лицо аль-Хайтама выражало столько эмоций, что Кавех весь побледнел и успел помолиться всем архонтам. Вдруг это его подослал начальник, чтобы сообщить об увольнении из-за многочисленных опозданий? Уже готовый ко всему худшему, Кавех зажмурился и сжался до размеров маленького котенка. — О, — голос аль-Хайтама вовсе не был злым. Когда Кавех поднял глаза, перед ним снова стоял привычный ему хладнокровный секретарь. Тот лишь осмотрел архитектора сверху вниз, взгляд его на секунду остановился на губах Кавеха, где сиял новый бальзам, но долго он там не задерживался. — Твой кофе на столе. Азар просил передать, что в честь опоздания тебе придется остаться еще на пару часов в офисе. Во-первых, с каких пор аль-Хайтам носит ему кофе? Во-вторых, придется отменить сегодня вечер спа. Ну, хоть не наругали и премии не лишили. А это уже маленькая победа. — Спасибо, — Кавех сначала замялся от всей неловкости ситуации. Они так и стояли на пороге, смотря друг другу в глаза. Вспомнив, каким сюда зашел секретарь, Кавех осмотрел его заметил на его белой рубашке большое кровавое пятно. — О боги, ты ранен? Ты порезался? Что случилось? Аль-Хайтам даже не сразу понял суть этих слов, лишь потом, опустив свой взгляд вслед за Кавехом, он вспомнил зачем шел в туалет. — Это не моя… Это не моя! Черт, Зирьяб! Секретарь мигом оживился, осторожно обходя ничего непонимающего Кавеха, взял кучу салфеток и направился к столпотворению, которое архитектор только что заметил. Подойдя ближе, он наконец увидел бедного Зирьяба, который сидел весь бледный на черном офисном стульчике с мокрой холодной тряпкой на лбу. Оказалось, у него сильно повысилось давление и он на мгновение потерял сознание, а в это время из носа хлынула кровь. В попытках поднять бедолагу, аль-Хайтам сам успел испачкаться. — Могу одолжить свою запасную рубашку, — Кавех кое-как пробрался через массу людей к «герою», как аль-Хайтама успели прозвать несколько девиц в сторонке, и попытался хоть чем то помочь. — Не факт, что она тебе будет в самый раз, но так ты выглядишь будто собственноручно убил своего коллегу. Хоть лицо аль-Хайтама и смягчилось, что Кавех не мог никак объяснить, но голос его по-прежнему был холоден. — Это лучше, чем потом ты будешь истерить за растянутую одежду. Тем более я могу закрыть пятно пиджаком. — Тогда, если кто-то при виде тебя вызовет копов, пеняй на себя. Я свою помощь предложил. Кавех показушно хмыкнул и убрал прядь волос с лица. Начинать бессмысленный спор из-за пустяка настроения уже не было. Аль-Хайтам сколько угодно может выпендриваться и строить из себя ни от кого независимого человека, отказываясь от помощи. Это всегда так было, даже в детстве. Именно поэтому они, оба упрямые, постоянно ссорились на ровном месте. *** — Кавех, будь добр, собери свои бумаги по всему полу. Мне пройти негде. — Не трогай их! У меня вдохновение, если ты что-то испортишь, то я от тебя еще год съехать не смогу! — Конечно, ты же полученные деньги сразу пропиваешь. Пришедшую зарплату можно по запаху алкоголя дома распознать. — Я не желаю отказываться от мелких радостей жизни, чтобы потом быть занудным офисным секретарем без какой либо эмпатии. — Вот только я секретарь, а у тебя какая должность? Архитектор, который периодически теряет к этому интерес? «Непризнанный гений»? Ты ведь даже со своими проблемами разобраться не можешь. Все твердишь о своем таланте и о том, какой ты крутой ответственный взрослый, а на деле ты ничего толкового и не добился. Может ты и звезда нашей академии и нынешнего офиса, но другие люди видят в тебе лишь человека, который безоговорочно и без отнекиваний примет любую работу за любые гроши. Они плюют на твои чувства, а ты продолжаешь всем потакать. Так что уж лучше я буду «занудным секретарем без эмпатии», но меня хотя бы уважают. Аль-Хайтам, может, и был последним кретином в плане понимания эмоций, но сочувствие у него все-таки имелось. Хотя он никогда не признает, что его сильно беспокоит состояние Кавеха, когда тот напивается в таверне. Что это он не «случайно» заходит туда и натыкается на пьяного соседа, а то что он сам попросил бармена сообщать ему о приходе архитектора. Поэтому, когда на глазах Кавеха начинают сверкать первые слезы, аль-Хайтам понимает — опять сказал что-то не то. — Да что ты знаешь?! Извините, что у меня не получается быть идеальным как ты или хотя бы казаться таким! Все, что я делаю, ты критикуешь. Даже когда я тебе завтрак приготовил! Вместо «спасибо, Кавех, ты такой хороший сосед» я получил «ты хлеб пережарил и курицу пересолил». Как тебе угодить вообще?! И правда, почему аль-Хайтаму было так сложно сказать простое «спасибо»? Он мысленно ударил себя по лбу. — Прости… Я честно не знал, что тебя это сильно заденет… Эй, ты сейчас своими слезами себе весь чертеж намочишь. Архитектор, все еще роняя крупные капли из глаз, опустил взгляд и мигом вскочил, быстро меняя приступающую грусть на панику. — Черт! Все смазывается! Неси салфетки! В итоге они молча стояли в ванной с подвешенной бумагой и сушили ее феном. *** Кавех только вспомнил о кофе, который ему, судя по всему, принес именно аль-Хайтам. Он подошел к своему столу и действительно обнаружил на нем офисный стакан. Кавех с недоверием осмотрел его и понюхал содержимое, а затем обратился к сотруднице, сидящей за столом напротив. — Слушай, туда случайно ничего не засыпали смертельного? Кто его принес? — Господин аль-Хайтам, сэр, — «господин», проворчал про себя Кавех. — Туда ничего не подмешивали. По крайней мере, не за столом. Еще раз окинув стакан недоверчивым взглядом, Кавех все же пробует кофе. И он оказывается даже вкусным. Настолько, что он мог пойти и лично благодарить на коленях аль-Хайтама, но он лишь напишет ему смс с сухим: «Спасибо за кофе. Надеюсь ты его не отравил, потому что я выпил его залпом». А в ответ получит: «Всегда пожалуйста, мог бы это почаще говорить. Какого ты обо мне мнения, раз думаешь, что я способен на такие злые деяния?» «Самого лучшего, конечно» думает Кавех и погружается в работу. Чем быстрее он сделает свою работу, тем быстрее он закончит и с дополнительной. *** Вечерний холодок мурашками пробежал по голой спине архитектора. Все таки носить рубашку с глубокими вырезами с двух сторон — не самая лучшая идея в плане комфорта, но зато отличная в плане эстетики. В офисе уже почти никого не было, кроме пыхтящего над новым проектом Кавеха. Его дополнительные часы уже скоро должны были подходить к концу, так что архитектор уже считал минуты. Штрих за штрихом, линия за линией… Каждое движение отточено долгими годами практики, поэтому все выходило ровно и плавно, без лишних закорючек. Он будто видел этот чертеж насквозь, понимал, где что должно стоять и как укрепить фундамент. За это его и называют гением. Будучи студентом Кавех часто ленился: то сдавал работы позже положенного времени, то на некоторых уроках сладко спал. Зато потом все отрабатывал изумительными чертежами и прекрасными идеями. На практических работах все всегда хотели работать с ним в паре, но Кавех отказывался — эти несмышленые однокурсники постоянно хотели внести свои правки в работу юного гения, которые тот считал плевком в искусство и эстетику. Единственный, с кем Кавех мог нормально работать, был, как ни странно, аль-Хайтам. И иногда его мнение было для архитектора очень важно. Даже сейчас. Кавех только успел выдохнуть от проделанной работы, как его часы оповестили об окончании рабочего дня. Он сложил все в чемодан, а чертежи скрутил и засунул в ящик. Очень хотелось побыстрее вернуться домой и пойти спать, поэтому Кавех поспешил выйти из офиса. Только выйдя в вестибюль, он замечает знакомую макушку на кресле в зоне отдыха. Кавех выгнул бровь и тихо подошел к сидящему и кладет ему руку на плечо. — Ты что здесь делаешь? Аль-Хайтам встрепенулся и открыл глаза. Сняв наушники, он даже не скинул чужую руку. — Ты только закончил? Тебя жду. На улице ливень, а зонта у тебя нет. Кавех остолбенел. В смысле его ждал? Зачем? Почему он так беспокоится? Как он вообще понял, что Кавех забыл зонт? — Я даже спрашивать боюсь, но если ты заболел, то лучше сразу так и скажи. — Я то здоров, а вот ты рискуешь простудиться в такой рубашке и без верхней одежды, — аль-Хайтам встает и поправляется. — Нам все еще нужен архитектор, так что не смей умирать. — Да я даже ничего еще не сделал, а ты уже меня к смерти приговорил. С каких пор ты заботишься обо мне? Вместо ответа аль-Хайтам накидывает на Кавеха свой плащ и направляется к выходу, игнорируя возмущенные крики архитектора. — Ты идешь или нет? Лучше просто «спасибо» скажи. — Я даже не просил! О семеро, к черту тебя! Я пока твою логику пойму скорее сам свихнусь. Кавех, бурча себе под нос, побежал за аль-Хайтамом на улицу. Они так и продолжают идти вместе под одним зонтом, но уже молча. Все магазины вокруг начинают закрываться — их вывески тухнут, оставляя после себя темноту. В каплях дождя отражаются свет фонарей и яркие фары машин. Где-то вдали слышен заглушенный рев мотоцикла, который рассекает убаюкивающую тишину дворов, где слышно лишь стук каблучков и хлюпание от луж. Кавеху хотелось что-нибудь сказать, но нарушать царившую атмосферу было бы просто преступлением. Но аль-Хайтам будто и не замечал ничего вокруг. Он лишь шел и смотрел в точку перед собой, явно о чем-то размышляя. Кавех очень хотел понять, что у него творится в голове. Сначала постоянно грозит тем, что выставит его за дверь своей квартиры. А как только Кавех все же съезжает, начинает странно себя вести. Словно он жаждал внимания или очередного спора. Словно ему очень одиноко без Кавеха. Но Кавех понимает, что вряд ли аль-Хайтам скучает. Обратно к себе не зовет, да и других друзей у него было немало. Ладно, слово «друзья» слишком громко сказано в отношении секретаря. «Приятели» лучше подходит. Только сейчас Кавех замечает, что аль-Хайтам сам шел в одной рубашке да в пиджаке. — То есть ты отдал мне свой плащ, а сам не боишься заболеть? Кстати, зачем… Но закончить фразу он не успел. — Тебя так волнует этот вопрос? Я за свои действия не обязан тебе отчитываться. Мой иммунитет намного сильнее твоего, а ты от любого чиха готов заразиться. На самом деле аль-Хайтам сам не знал. Но об этом он никогда не скажет. Особенно Кавеху. Долгие годы их общения секретарь испытывал странное чувство, разливающееся внутри него каждый раз, стоило ему просто пересечься с архитектором взглядами или коснуться белоснежной бархатной кожи. Тугой узел в животе сдавливал все органы, и аль-Хайтам списывал это на обычное плохое самочувствие. Будто один и тот же вирус поражает его из раза в раз. Признавать, что у этого «вируса» было другое название и носило свое имя было сложно. Когда после длительного перерыва их общения аль-Хайтам нашел пьяного Кавеха в таверне, давно позабытые бабочки снова ожили и запорхали, вырываясь наружу, образуя ком в горле. Первой мыслью было оставить его там и не усложнять себе жизнь. Но совесть и интерес сыграли злую шутку, так что домой он возвращался с грузом на спине. В пьяном бреду Кавех называл аль-Хайтама «симпатичным героем в плаще», а еще проклинал торговца Дори и жаловался на то, что все деньги ушли на строительство особняка, который ему даже не принадлежал. Зато его имя теперь у всех на слуху, и это знатно повысило репутацию академии, в которой они оба когда-то учились. По непонятным для себя причинам аль-Хайтам позволил Кавеху остаться у себя. По таким же причинам он прощал новоиспеченному соседу все «забытые» долги и платы за проживание. Так и сейчас аль-Хайтам сам себе не отдавал отчет в своих действиях. Но, опять же, Кавеху об этом знать вовсе не обязательно. — Мне сейчас в другую сторону, так что… Прощаемся? Тихий голос вывел аль-Хайтама из мыслей. Кавех неуверенно указывал большим пальцем на свое дальнейшее направление и попытался вылезти из-под чужого зонта, но крепкая рука вернула его обратно. — Я тебя провожу. — Не стоит, правда… — Под дождем ты намокнешь и простудишься, а еще ты мне должен пальто вернуть. Сопротивляться было бессмысленно, поэтому они и дальше продолжили молча идти к дому Кавеха. Во времена их сожительства аль-Хайтам каждое утро напоминал Кавеху про зонт. Он в принципе про все напоминал. Про все, кроме ключей. Потому что аль-Хайтаму нравилось чувство того, что кое-кто его ждет и думает о нем. В негативном ключе, конечно, но даже это могло приносить небольшую радость. Ему также нравилось спорить с Кавехом по любым пустякам. Будь то немытая посуда или беспорядок в комнате. Ругал и препирал всегда не всерьез, но видеть то, как сильно из-за этого бесился архитектор было довольно забавно. До дома они дошли уже во всю болтая обо всем на свете и ругаясь на намокшую одежду. Началось это с того, что Кавех наступил в глубокую лужу, а аль-Хайтам не упустил возможности подколоть. Уже у самого подъезда старой многоэтажки они остановились и замолчали — надо было как-то прощаться, но неловкость, царившая в атмосфере, заставила их просто стоять и смотреть на мокрый асфальт под ногами. — Ладно, спасибо что проводил, — Кавех нехотя снял с себя чужое пальто и протянул аль-Хайтаму. — До завтра. Тот аккуратно взял вещь с рук и одним движением накинул ее на себя. Промычав что-то на подобии прощания, больше похожее на «угу», аль-Хайтам быстро ретировался, оставив Кавеха в недоумении стоять и смотреть ему вслед. «Странный» еще раз думает Кавех, «но милый», заканчивает он и заходит в дом, улыбаясь. Уже попивая горячий чай и размышляя над сегодняшним днем он наконец понимает одну очень важную вещь: Аль-Хайтаму не все равно. *** На утро Кавех просыпается с температурой. Но, как ответственный взрослый, на работу он все-таки пошел. В офисе он сидел то бледный то красный. Мысли в голове не складывались, а саднящее горло не давало спокойно говорить. Аль-Хайтам уже успел несколько раз пройти мимо Кавеха, и все эти разы он беспокойно смотрел на архитектора. В конце концов он не выдерживает. — Ты бы лучше дома остался. Незачем тут свои бактерии разносить. Аль-Хайтам произносит это без обычной колкости или отстраненности, а с неким переживанием, которое он не смог скрыть. Их коллега за соседним столом аж чаем поперхнулась и решила ретироваться, дабы не мешать столь милому, по ее мнению, разговору. Кавех, кстати, тоже поперхнулся. — Не надо меня учить. Я вполне в состоянии работать, — Кавех чихнул два раза подряд, опровергая все раннее сказаное. — Прошу прощения, — и еще раз чихнул. — Ничего страшного, будь здоров. Кавех глазам своим не мог поверить — аль-Хайтам, который до ужаса не любит заразных людей и держится от них подальше, стоит рядом и ему хоть бы хны. Сам же секретарь думает лишь о том, что мог бы поухаживать за болеющим Кавехом и готовить ему куриный бульон с имбирным чаем. Мог бы приносить ему лекарства и помогать принимать их, давая пить микстуру из рук и придерживать архитектора за спину. Мог бы сидеть рядом и следить за его состоянием, периодически меняя холодную тряпку на лбу, которая сбивает температуру. Аль-Хайтам лишь качает головой, пытаясь прогнать эти назойливые картинки. Он не знает, почему об этом думает, ведь понимает, что так нельзя. Это неправильно. Но от этих мыслей по всему телу разносится необъяснимое тепло. Все, что в итоге делает аль-Хайтам — это прикладывает тыльную сторону ладони ко лбу Кавеха и хмурится от того, насколько он горячий. В обоих смыслах, если учитывать мнение самого аль-Хайтама. — Раз ты сам не идешь брать больничный — его возьму я. Он уже хотел было пойти в кабинет начальника, но Кавех успел схватить того за запястье. У аль-Хайтама бешено застучало сердце. Наверное, это из-за утреннего кофе. — Нет, стой. Я в порядке и мне надо закончить этот проект, а то скоро дедлайн сгорит. — Тогда я силой потащу тебя домой. Не геройствуй. — Я не… Ай! Аль-Хайтам перехватил руку Кавеха и потащил его на выход, Он потом все объяснит Азару и приберется на рабочем месте архитектора. Сейчас единственная цель — добраться до дома. *** Весь путь Кавех провел в прострации, поэтому, разомкнув глаза от закатного солнца за окном, он не понимает где находится. А как только понимает сразу взбадривается — он в кровати аль-Хайтама. В панике Кавех сваливается с этой кровати, а потом усердно пытается подняться обратно. Запутавшись в одеяле, он бессильно остается лежать на полу. В дверях показывается пришедший на шум сам владелец дома и несчастной кровати. Он смотрит на сонное безобразие пару секунд и наконец решает переместить эту кучу обратно в постель. — Я приготовил суп. Будешь? До Кавеха доносится аппетитный аромат приготовленной еды, и он жмурится от того, насколько сейчас ему это нравится. — А раньше ты только на себя готовил. Мне приходилось воровать твою еду. Пожалуй, аль-Хайтам будет умалчивать о том, что специально рассчитывал и на Кавеха тоже. Пусть совесть немного помучает, хотя он наверное и так догадывается. — Тебе принести или ты… Прежде чем закончить, аль-Хайтам замечает, что архитектор снова прикрыл глаза и уже был готов провалиться в сон. Он осторожно садится на край кровати и заботливо отодвигает челку Кавеха с его лица. От этого жеста архитектор плавится и издает лишь блаженное «угу». На губах секретаря еле виднеется улыбка. Как только он начал медленно вставать, Кавех снова остановил его, как тогда в офисе. Но уже взял за ладонь и притянул обратно к себе, крепко сжимая. Руки аль-Хайтама были на удивление теплые, даже для человека с температурой. Сейчас кутаться в мягкое одеяло, находиться так близко и держать его руку было именно тем, чего Кавех, оказывается, так долго ждал. Странное чувство внутреннего комфорта смешивалось с приятными бабочками. Аль-Хайтам сначала пытался бороться нарастающим желанием, но в конце концов, слишком долго наблюдав за Кавехом, решил сдаться. Он осторожно лег рядом и крепко обхватил архитектора руками, прижимая к себе, будто Кавех мог просто исчезнуть или убежать. Но тот и не стал бы. Аль-Хайтам не боялся заразиться, все, чего он сейчас хотел, это лежать здесь с Кавехом в обнимку и вдыхать запах его шампуня. В объятиях аль-Хайтама Кавеху было хорошо. Он прижался к нему всем телом и носом зарылся в шею, заставляя того неровно вздохнуть. Оба хотели так много сказать. И оба понимали, что уже без слов поняли друг друга. — Кавех, — в ответ тот вопросительно помычал. — Я скучал. Кавех лишь улыбнулся и поднял голову, сталкиваясь лицом к лицу. — Теперь я никуда не уйду. И в этот момент не существовало больше никого, кроме их двоих. Потом Кавех соберет вещи из его новой квартиры и переедет обратно к аль-Хайтаму, но уже с другим статусом и по другим обстоятельствам. Они уже не будут жить в раздельных комнатах и спать на разных кроватях. Они будут вместе готовить обеды и ужины, вместе смотреть кино, вместе ходить в душ и вместе проводить целые вечера, танцуя под какую-то новую популярную мелодию. Но это все потом. Сейчас они думали только о том, как им хорошо, и как долго они не могли понять и принять свои чувства, о чем они позже обязательно поговорят. И на утро они вместе проснутся с простудой.