Старость не радость, а повод сгонять молодёжь с мест в автобусе

— В одно прекрасное утро ты просто просыпаешься и понимаешь, что стал уже слишком старым. Шинпачи недоуменно оглянулся на Гинтоки. Тот лежал на диване, расфокусированным взглядом рассматривал потолок и задумчиво покусывал губу. Однако лицо у него было непривычно сосредоточенным для этой половины дня. Обычно в столь поздний вечер Гинтоки уже расслабленно готовился ко сну, делая вид, что не замечает добросовестных попыток Шинпачи навести порядок в доме. — Гин-сан?.. — Серьезно, однажды ты просто становишься слишком старым для кучи разных вещей, — протянул Гинтоки. — И именно в этот момент осознаешь, как много не успел сделать за свою жизнь. — Прекрати, Гин-сан, — ободряюще улыбнулся ему Шинпачи. — Ты прекрасно знаешь, что ты еще не так стар, чтобы рассуждать на подобные темы. — В любом случае, моложе это тебя не сделает, — беспардонно встряла Кагура, которая до этого молча листала мангу, сидя на диване напротив. — Тебе уже поздно что-либо менять в своей жизни. — Кагура-чан, пожалуйста, не переворачивай мои слова таким жестоким образом. Ты только усугубишь ситуацию. Тем не менее, Гинтоки, казалось, было совершенно всё равно, что они говорят. Он продолжил таращиться в потолок. Он словно увидел нить идеи, торчащую из клубка размышлений — она была тоньше волоса, но при большом желании из неё было возможно связать несколько хороших зимних свитеров. — В детстве меня не спас пират, у которого я мог бы стащить дьявольский фрукт, — уверенно хватая эту незримую нить и постепенно наматывая её на собственную философскую катушку, продолжил Гинтоки. — Меня не сделали боссом мафии. Мне не дали покемона на воспитание. Я не получил бета-версию игры, которая утянула бы меня в мир пространственно-временных парадоксов и приключений. Где моё письмо из Хогвартса? И почему Питер Пэн не забрал меня в Неверлэнд? Что вообще о себе думает этот парень в зеленом трико? Он способен забирать в Неверлэнд только порядочных английских девочек и их братьев-очкариков? Но почему тогда он не забрал Шинпачи?.. — Я не сделал тебе ничего настолько ужасного, за что ты мог бы меня так использовать в своём монологе. — В любом случае, сейчас уже слишком поздно для Неверлэнда. После сегодняшнего парфе моя душа так и просится в полёт, но тело явно против этого. Наверное, взрослые не могут летать именно потому, что в них накопилось слишком много еды и дерьма за годы их жизни. Гинтоки замолчал, словно пытаясь распробовать свои же мысли на вкус, и прикидывая, что он еще мог добавить на эту животрепещущую тему. Он был как художник, который нарисовал чувственную экспрессивную картину, но теперь ощущал, что чего-то не хватает. — А еще, даже если тебе кажется, что тебя проткнул меч шинигами, то это на самом деле просто твой геморрой, — словно делая финальные мазки на картине своих рассуждений, произнёс Гинтоки. — Или грыжа. Или твоя почка опустилась от постоянных пьянок. Почему ко мне в своё время не пришел шинигами и не проткнул мечом до того, как мои почки почернели от выпитого саке? — Если ты собираешься продолжать изливать душу, то я бы на твоём месте сходил к психотерапевту, — осторожно пробормотал Шинпачи. — Я в подобных вещах не разбираюсь, но всё это попахивает депрессивным расстройством в период кризиса среднего возраста. Лучше бы ты… — Если ты собираешься изливать душу, то потом вынеси за собой тазик, чтобы не воняло, — перебила его Кагура. — Нам вполне хватает, что ты после буйного вечера пятницы изливаешься в коридоре. Гинтоки снова проигнорировал их слова. Просто пропустил их мимо ушей, как зависший от бага NPC пропускает игрока и не реагирует на все его удары. Он лишь сел и пустым взглядом уставился в пустоту перед собой. Поэтично растрепавшиеся кудряшки придавали ему еще более лирический вид. — Наверное, уже слишком поздно мечтать о Хогвартсе, — поделился он с пространством осколками своих горестных мыслей. — На меня теперь наверняка не налезет школьная форма даже самых больших размеров. Распределяющая шляпа будет чесаться от клопов и от расстройства распределит меня в Пуффендуй. Да и все эльфы с кухни разбегутся, если я загляну к ним в поисках сладостей. Но это нормально, ведь, если подумать, то сейчас моя жизнь не так плоха, как могла бы быть. Я же не стал мадао, чье бессмысленное существование не скрывают даже стёкла тёмных очков. Если бы я что-то и хотел, то только новый четвертый Playfashion. Я ведь еще не слишком стар для таких вещей, нет?.. — он сделал значимую паузу и с драматизмом вздохнул. — Это, конечно, грустно осознавать, но не надо утешать меня. — Мы и не собирались, на самом деле, — пробормотал Шинпачи. — Мы же уже сказали, что твоя рефлексия совершенно беспочвенна. В ближайшие лет семь. Гинтоки поднялся, со стоном потянулся и посетовал на ревматизм и воспаление щитовидной железы. Он неприязненно подёргал плечами и с беспокойством пощупал горло. После всего этого демонстративно направился к выходу из комнаты. — Ты куда? — настороженно поинтересовался Шинпачи. — В койку, — ответил Гинтоки. — Старичкам уже пора ложиться спать. А вот интересно, если я буду класть под подушку выпадающие зубы, зубная фея будет давать мне за них деньги? Может, у них есть какой-нибудь пенсионный фонд или что-то типа того для работы с пожилыми людьми? Может, мне стоит уже сейчас подавать заявление, пока еще не стало поздно? И тогда к концу жизни я всё-таки смогу накопить на четвертый Плэйфэ… Слова уходящего Гинтоки утонули где-то в глубине дома. Кагуре и Шинпачи оставалось только переглянуться. Последний вздохнул, однако уже через мгновение улыбнулся. — Может, стоило сказать ему, что мы и без глупых намёков помним про его завтрашний день рождения? Кагура хладнокровно откусила суконбу и вернулась к чтению манги. — Пусть подождёт до завтрашнего утра, — не терпящим возражений голосом суровой матери сказала она. — Хорошие дети должны сохранять терпение, если хотят получить стоящий подарок, а не вязаные носки. Вот только Плэйфэшна этот коварный вымогатель подобными фокусами от нас не добьется.