Шорохи и шелесты летней сказки

От рассвета до заката, от заката до рассвета, это лето — наше лето!

Хван Хёнджин со вздохом развалился по парте, подложив левую вытянутую руку под голову, и уставился в окно. Одноклассники бисером высыпали из класса на долгожданную перемену. Шумный, быстрый, топотливый, живой корирод, казалось, был в разных вселенных с почти опустевшей классной комнатой. Окна стояли нараспашку, яркие лучи солнечного света до краев залили класс. Прозрачные шифоновые шторы, прям как у лесной феи в летнем домике, едва колыхались от весеннего ветра, который, в прочем, не охлаждал, а лишь усиливал ощущения жары. Неизвестные Хёнджину птички во всю заливались тонкой, мелодичной трелью, заставляя закрыть глаза и расслабиться, пустить в парту корни, прирасти и не двигаться. Комната наполнена стойким ароматом цветущей берёзы – молодые яркие листочки и длинные сережки пробираются в открытое окно – словно Богиня Тара в гости зашла. Цвета берёзки есть и у Хёнджина в волосах: сегодня утром он заплел себе несколько коротких косичек, добавив в них природу – травяные нити мулине, – получились очень похожие сережки, пыльцы лишь не хватает. Парень мог бы и вплести живую траву, но та ни за что не выдержит пытку из семи уроков. — Держи! – упаковка сока скользит по парте и врезается в руку Хвана, а следом за парту впереди приземляется шумный Джисон. Шумный не потому что голос громкий (хотя и это так, несомненно), а шумное его тело, сокровища на теле. Хана никогда не встретишь без ярких ожерелий на шее, собранных из пестрых бусин, растренных когда-то людьми в самых разных местах. Уж если не бусы, то шумные браслеты, вечно стучащие об лакированные парты, или заколки, неважно какие – пластмассовые, железные, в виде цветов, с камнями-стеклами. Джисон всегда шумел и заражал этим других. — Хааан, я же просил виноградного сока, – промычал Хёнджин, увидев упаковку, и снова отвернулся к окну. — Ну сорян, в буфете остался только мультифрукт, эти мелкие всё разобрали. Я спешил, как мог, честно, – Джисон в последний раз хлюпнул своим соком, прицелился по урне у входа и промазал, поворчал, покрутил головой по сторонам, — раз не будешь, я сам выпью, делов то, – и схватил сок друга. Хёнджин только угукнул, отказываясь совершать какие-либо действия – кажется, корни все же крепко ухватились за парту. — Хватит киснуть, потерпи до завтра. Остался последний урок, – Хан рывком повернулся на 180 градусов к Хвану лицом, с грохотом свалив пенал их одноклассницы. — А завтра что? — А завтра лето! *** — Мы просто обязаны сделать это лето лучшим в наших жизнях! – Хан выбежал вперёд компании, от радости и волшебных чувств кружась вокруг своей оси. Следом семеро подростков, ещё не проснувшиеся, плелись по мягкой пыльной накатанной полевой дороге. 4:47 утра – дети бегут от городской суеты (которую вот вот должны пробудить жители). Идут вдоль редколесья, за несколько километров от города, к живой природе, ласковой речке, солнечным одуванчиками и акварельным люпинам. Ребята всю ночь не спали, а на расцвете пекли блины, не забыв первым делом угостить ими солнышко. Чану, как самому ответственному, доверили ивовую корзинку с богатствами (одно большое полотенце розоватого цвета, в которое можно обернуть весь свет, контейнер с блинами и баночки яжевичного, вишневого, земляничного и облепихового варенья). У Чанбина был не менее важный груз – сонный Сынмин за спиной. Ким удобно устроился, прильнув щекой к плечу друга, повиснув как тряпичная кукла. Беззащитный и беззаботный, размеренно вздыхающий во сне Сынмин и представить не мог, что он уже на пол пути к речке, а не на промятом тканевом диване, кричащем от каждого прикосновения, на кухне Минхо, где ребята возились с мукой. Минхо, кстати, шагал следом за Чанбином с огромной пятилитровой бутылкой морса, пластмассовая ручка которой ворчала, грозясь отроваться, и отхлебывал из нее втихую через каждые 100 шагов, чтоб «нести легче было». Чонин рванул вслед за хёном, пуская по ветру палочку из банки с мыльными пузырями. Радужные шарики вылетали один за другим, на какое-то время замирая в воздухе и переливаясь в лучах утреннего солнца. Феликс не удержался – выпутался из объятий Хёнджина, лопнул самый большой пузырь носиком и попробовал его на вкус, зажмурив глаза. Горько это было, или слишком сладко (ведь такой красивый пузырик просто по определению не может быть несладким), мальчик не понял, но и пробовать больше не стал. Убивать пузыри — преступление. Подростки не спеша свернули на тропинку через редкий березовый лес. Лесное царство встретило путешественников приветственным шелестом листьев свысока своих макушек. Джисон радостно поднял ладошку и замахал, здороваясь в ответ. — Странно, что изумруды на ветках не звенят, а шелестят... – прошептал Феликс, стараясь подстроиться под говор молоденьких листочков. — Они Сынмина не хотят будить. – разъяснил в ответ Чанбин, хоть и вопрос был риторическим. Берег реки оказался своеобразной террасой лесного терема. Молодая, живая травка подходила вплотную к речке, устилая все вокруг мягким ковром. Хёнджин тут же скинул со ступней заношенные, прожившие целый год в школе конверсы, которые успели украсить (испачкать) ядовито-зеленым маркером, и побежал проверять воду. Чан скомандовал расстилать покрывало под доброй высокой березкой подальше от воды, в теньке. Солнышко ребята любили, но Кристофер знал, что оно может зацеловать ребенка и до смерти. — Народ, вода – огонь! Айда купаться!!! Вопли Хёнждина заставили ребят скинуть с себя одежду, которую взрослые любят называть мешком, и ринуться в воду. Сынмина же оставили (уложили) под деревом сторожить сокровища в корзинке. Тот, морща нос от приветливых прикосновений живой травы, постарался устроиться удобнее и свернулся в сопящий комочек. Первым в воду залетел Чонин, высоко поднимая ноги и забрызгав стоявшего у берега Хвана, которому вода уже не казалась тепленькой. Джисон, будто удирая от осы, пронесся следом, хватая Хёнджина за запястье и утягивая в бегство за собой. Оба сразу же бултыхнулись в воду с громким визгом. «Злой» осой же оказался Минхо. Хан каким-то чудом успел озеленить тому джинсы на коленке. Хо побесился, побесился, и ушел складывать аккуратно разбросанные вещи всех ребят. Он свернул несколько футболок и штанов, положил их друг на друга и подсунул Сынмину в качестве импровизированной подушке. К тому времени остальные друзья уже давно во всю плескались в воде. Чанбин и Джисон, скрестив руки, выталкивали ребят на добрых два метра из воды, а те бомбочками летали в разные стороны, мгновенно всплывая. Ли подошел к берегу и уселся рядом с Чаном, покровительственно наблюдавшим за своими друзьями. — Я рад, что нашел свою вторую семью, – улыбнулся старший Минхо и поднял глаза к светлому, чуть голубоватому небу, ложась на спину. — А я рад, что могу быть частью твоей семьи. – Ли устроился рядом, положив голову на сгиб локтя Чана. Около березки чихнул Сынмин. Видимо активная трава все же добрались до его носа и защекотала. Смех парней разносился далеко по реке, пробуждая природу. Всё лето впереди. Долгие дни, земляника в полях, яркие подсолнухи, душистые венки, искусно сплетенные Феликсом, теплые вечера и звёздные ночи – всё это ребята проживут вместе.