Why am I alone? 나를 둘러싼 사람들 속에 Why am I alone? 홀로 남겨진 지금 누군가 필요해 지금 누군가 필요해
Джинхён возвращался в Сеул с десятью проколами в ушах вместо шести, новым цветом волос и большой спортивной сумкой, наполненной точно так же как и полгода назад, когда он, почти в спешке, улетел в Китай к родителям. Чёрная неопреновая маска за счёт очков в толстой оправе плотнее прилегала к лицу, придавая хоть какое-то фантомное чувство защищённости, несмотря на разрывающийся от новых сообщений и звонков телефон, включенный после получения багажа. О прилёте Джинхёна помимо менеджера Хвана, встретившего парня у стойки регистрации, было известно лишь двум телохранителям, которым было поручено сопровождать их весь путь до общежития, но даже так Джинхёну не составило труда расслышать своё имя в разговоре компании девчонок, не сводившей с него взгляда с момента выхода из самолёта. Менеджер Хван лишь сочувственно качал головой, стараясь придать улыбке на своём лице больше искренности, что выходило у него весьма плохо. Сообщение от Виена было таким же неожиданным, как и порыв Джинхёна немедленно вернуться из Гуанчжоу в Сеул. Разговор о полёте в Корею за ужином с родителями был воспринят в штыки и закончился звонкой пощёчиной от отца, сопровождаемой неодобрительными криками матери и презрительным взглядом старшего брата. Поэтому выходя из аэропорта, попутно пытаясь найти в мессенджере общий чат группы, Джинхён не мог не думать о том, что его решение сбежать в ночи, наспех побросав в наполовину собранную сумку документы, было единственным верным в его жизни. Джинхён снимает маску и очки только когда садится на заднее сидение машины, а справа от него устраивается менеджер Хван, уже объясняющий водителю адрес общежития. Водитель был новым сотрудником, догадался Джинхён, так как он его никогда не встречал ранее. — Не скажу, что счастлив тебя видеть, но я правда рад, что с тобой всё в порядке, — менеджер Хван улыбается впервые за весь день, и сердце Джинхёна немного оттаивает. Он никогда не сможет забыть, как они с парнями радовались, когда в агентстве сообщили, что менеджером их группы был назначен именно Хван Джиун. — Не скажу, что со мной всё в порядке, но спасибо за беспокойство, — дарит менеджеру ответную улыбку и утыкается в смартфон, краем уха вслушиваясь в последовавшую череду рассказов о рабочих буднях в компании и навалившихся на их отдел проблемах.Desuture (without managerrr)
Сегодня 0:48
Viennie-hyung<3: приветики. предлагаю встретиться. думаю, нужно поговорить. ставьте «+», кто согласен. Далее следовало шесть знаков плюса подряд и очередное затишье. Не было нужды гадать о причине молчания всех остальных — Джинхён был более чем уверен в том, что Ёнчжа заперся в студии в ожидании приезда парней в общежитие, а Гынсу, как и он сам, взял первый же билет до Сеула и прямо сейчас ехал в поезде, попутно читая книгу. Сложнее всего было определить чем занят Наэми — они с Виеном единственные не собирали вещи, когда остальные мемберы в спешке сбегали из общежития, чтобы отгородить себя от тяжёлых воспоминаний, и Джинхён не был уверен в том, чем он сейчас занимался. Виен, которому принадлежала идея о встрече, с наибольшей вероятностью сейчас ехал в Ансан к Арану, чтобы выпросить у его старшей сестры разрешение забрать его обратно в Сеул, так как тот всё ещё являлся несовершеннолетним. А Ынхе… Об Ынхе думать было почти физически больно, и от одной мысли о нём сердце кололо с такой силой, словно его протыкали тысячью иглами одновременно. Джинхён страшно по нему скучал. Очень странно и до боли непривычно было строить догадки о том, чем были заняты шестеро парней, навсегда исключая седьмого. Джинхёну не оставалось ничего кроме как гадать о том, кто из них и чем занят, ведь они не связывались уже полгода, и много воды утекло за это время. Он был уверен лишь в одном: прямо сейчас холодное тело Ли Бонхва, с которым они все попрощались больше шести месяцев назад, лежало в гробу, зарытом в холодной земле Сеульского кладбища, и больше никогда не увидит солнечного света. Светало. Машина наконец-то подъехала к общежитию. Менеджер Хван вышел первым и помог Джинхёну выбраться, ведь как знал, что подопечный будет трястись как осиновый лист на ветру при виде здания, которое успело стать ему настоящим домом за эти несколько лет. «Мы возвращаемся, хён» — думает Джинхён, глядя в одно конкретное окно третьего этажа, с грустью осознавая, что больше никто не высунется оттуда чуть ли не наполовину и не будет махать ему рукой до тех пор, пока он не свернёт на соседнюю улицу.***
Стрелка часов медленно, но верно близилась к часу дня, когда на лестничной площадке впервые за последний час послышались тихие, неуверенные звуки чьих-то шагов. Джинхён даже экран смартфона заблокировал, чтобы убедиться в том, что ему не померещилось, и сердце его защемило в предвкушении. Он не видел никого из своих братьев, своих обретённых членов семьи, на протяжении полугода и не имел возможности даже случайно пересечься с ними за счёт нахождения в другой стране, и поэтому сейчас, слушая, как шаги уверенно приближались к входной двери их общежития, его мелко потряхивало. Щёлк. Вставленный в замочную скважину ключ поворачивается, и дверь с тягучим скрипом распахивается. Из прихожей слышится ворчание менеджера Хвана, который сидел на кресле в прихожей как сторожевой пёс в ожидании хозяев и искренне недоумевал, почему Джинхён убежал в гостиную по приходу, а не остался с ним. — Надо же, из берлоги явился, а я уж было думал, что ты туда с концами переехал, — сетует Джиун, придав голосу как можно больше осуждающих нот. — вот это да, синяки под глазами глубже чем у меня. Может махнёмся: ты к нам в отдел, а я к вам в группу? Ась? — Большое спасибо за заботу, хён. Я тоже по тебе скучал. Ёнчжа почти не изменился с их последней встречи: его каштановые волосы были всё той же длины, что и раньше, — едва достигали ушей, а густая чёлка спадала на глаза — и улыбка на губах была всё такой же спокойной, с лёгким оттенком вежливости, из-за которого его часто называли притворщиком. Лидер был одет в свою любимую вишнёвого цвета толстовку и свободные спортивные штаны: всё тот же На Ёнчжа, что и шесть месяцев назад, за исключением того, что в его нынешней версии синяки под глазами были темнее, а мешки глубже, да и выглядел он чуть более помятым, словно держался из последних сил. — Ян Янлин, — Ёнчжа бросает портфель, который до этого нёс на плече, и с широкой улыбкой разводит руки в стороны, приглашая друга в объятия. Джинхён подаётся вперёд, обвивая руками надёжную талию лидера, так резко, что они вдвоём чуть не врезаются в стену. Знакомый древесный запах, исходящий от Ёнчжа, заставил Джинхёна вспомнить о бессонных ночах, проведённых в студии звукозаписи, где они с Ёнчжа и Гынсу могли сидеть безвылазно едва ли не недели перед камбэками. Они дебютировали больше трёх лет назад, а всё так же как и прежде горели своим делом и были готовы пожертвовать драгоценными минутами сна в обмен на чувство неподдельного счастья в моменты, когда демоверсия той или иной песни казалась всем троим удачной, или когда компания соглашалась включить написанный ими трек в их альбом. Перерыв в творчестве затянулся слишком надолго, и Джинхён не мог поверить, что он так просто всё бросил и улетел в Китай, даже не попытавшись встать на ноги и оправиться от событий давно минувших дней. Бонхва-хён бы не был рад, узнай о том, что все их старания в конечном итоге оказались напрасными, и они сдались в самом начале своего пути. Уткнувшись лицом в плечо Ёнчжа, Джинхён тихо плакал, мысленно извиняясь перед лидером за намокшую от его слёз толстовку. Ёнчжа не говорил ничего, он не ругался и не пытался утешить, а лишь продолжал крепко обнимать Джинхёна и улыбаться, Янлин это чувствовал, несмотря ни на что. — Без тебя было так одиноко, — голос Джинхёна звучит приглушённо из-за ткани чужой толстовки, но Ёнчжа без труда удаётся его расслышать. — Как и мне без вас, — соглашается он и, не разрывая объятий, продолжает говорить. — иногда я виделся с Наэми, он жил в общаге какое-то время, мы пытались придумать хореографию к песне, которую ты написал перед тем как улететь. Не говорит «сбежать», а Джинхён считал свой поступок не иначе как побегом, а совершенно обычное «улететь», так, словно он просто отправился в отпуск с обещанием вернуться как можно скорее. — Часто видел Виен-хёна, но первое время он безвылазно сидел в вашей комнате, и поэтому трудно назвать наши стычки на кухне или в гостиной полноценным общением, он слишком долго никого к себе не подпускал. — А Гынсу-хён? — Только что списывались, он скоро будет здесь. Менеджер Хван уехал встречать его на вокзал. Так вот почему резко стало так тихо — вечно ворчливый Джиун покинул стены общежития. Джинхён не мог не усмехнуться. Ноги, находящиеся в напряжении последние несколько часов, подкашиваются, а потому Ёнчжа разрывает объятия и помогает Джинхёну рассесться на диване, выпрямив ноги, чтобы дать им наконец-то хоть немного отдохнуть. Какое-то время они молчат. После долгой разлуки даже тишина казалась им значимой, оба чувствовали, что всё ещё были самыми близкими друг для друга людьми, и расстояние не испортило их взаимоотношений. Ёнчжа с большим интересом разглядывает изменения Джинхёна во внешности, но не заостряет большого внимания на пирсинге, он им особо не интересовался, его взгляд был в основном прикован к волосам. — Мне нравится твоя причёска, — наконец комментирует он и для уверенности кивает головой. — свежо смотрится, ты был у стилиста перед тем как прилететь? Джинхён улыбается. Так широко и искренне, что щёки его заболели от непривычки. — Стилиста? — спрашивает саркастично. — это, — наматывает красную прядку волос из основной копны на макушке, — мой знак протеста родителям с их стереотипами и всякой ерундой. А это, — тычет указательным пальцем на выкрашенную в пепельный блонд чёлку, — отличная демонстрация стресса, выпавшего на мою, как видишь, седую голову. Я красился сам, стоя в ванной комнате поздней ночью, чтобы наутро обрадовать любимых родственников. Плечи Ёнчжа содрогаются от смеха. Парень подаётся вперёд, чтобы достать со своего кресла до Джинхёна, и взъерошивает его волосы, придавая им до смехотворности безобразный вид. — Очень по-джинхёновски, горжусь, — говорит он с видом отца, хвалящего своего сына дошкольника за проделанную умную шалость. — Надо же, меня похвалил сам хён. Оба смеются, чувствуя облегчение от одной только возможности снова поговорить друг с другом на какие-то отвлечённые темы и не затрагивать пережитый ими кошмар, случившийся наяву. Но в голове тогда без остановки вертелась мысль о том, что этот поступок Джинхёна был очень в стиле Бонхва.***
Проходили минуты, часы, а общежитие всё так и не наполнялось новыми людьми. Джинхён с Ёнчжа от нечего делать принялись ходить по комнатам, по пути подбирая разбросанные по полу в страшной спешке вещи и сетуя на безалаберность мемберов. Все комнаты, включая даже ту, в которой ночевал менеджер Хван в свои особенно тяжелые и нагруженные дни, были открыты, однако общая комната Гынсу, Наэми и Бонхва была заперта на ключ, и вряд ли кто-то из её прошлых обитателей в скором времени сможет со спокойной душой туда вернуться. Даже стоять в коридоре перед дверью в их комнату было до невозможного жутко.Год назад
Все обитатели общежития стояли на ушах с самого раннего утра, и причиной тому служил неимоверный грохот, доносящийся из самой дальней комнаты их «берлоги». Первым на разведку отправился Аран как самый смелый и безразличный к ситуации, но пропал с концами — четыре руки, высунувшиеся из приоткрытой двери, совсем не церемонясь, затащили его внутрь, и больше его никто не видел. Затем удачу решили попытать Виен с Ёнчжа, но даже постучаться не успели, как уже восемь рук затащили их тоже к себе. Удивлённо переглядываясь после целой череды пропажи одногруппников, Ынхе с Джинхёном стали усердно продумывать план по их освобождению, потому что, зная Бонхва-хёна, ситуация, в которой они очутились, могла привести к очень опасным последствиям. Они вдвоём шли на цыпочках, стараясь снизить количество издаваемого шума до минимума, и Джинхён бы сказал, что им отлично это удавалось, если бы только перед ними уже у самой двери не возникли четыре пары рук и не загребли их как и всех их предшественников. Ынхе выпрямился как струна, опёршись спиной о закрывшуюся за ними дверь, а Джинхён лениво согнул ногу в колене и скрестил руки на груди, оглядывая комнату. Все четверо потерянных мемберов, не считая жителей комнаты, переносили кто куда разные коробки, доверху заполненные всяким ненужным хламом, который стоило бы утилизировать. Заправляющий всей этой уборочной процессией Ли Бонхва стоял в самом центре комнаты, держа в руках самую тяжёлую на вид коробку и грозно глядя на Джинхёна с Ынхе. Его длинные, волнистые ярко-красные волосы были собраны в низкий хвост на затылке, весь макияж стёрт, и одет он был не в свою любимую бежевую пижаму с плюшевыми медведями, в которой обычно щеголял по дому, а в свой доисторический спортивный костюм со времён предебюта. — О, наконец-то все сборе, — взгляд Бонхва смягчается так резко, будто до этого не он был готов прожечь им дыру в своих друзьях, после чего парень как ни в чём не бывало бросает огромную коробку на пол прямо перед собой и улыбается одними губами так широко, что становятся видны его ямочки на щеках. — раз уж на праздники вы никуда не уезжаете, мы начнём отрабатывать новую хореографию, чтобы нам не прилетело от мистера Олдерсона на танцевальной практике. Ынхе и Джинхён вновь переглядываются и одновременно мученически стонут, в ответ на что остальные мемберы посмеиваются, так как сами прошли через это минутами ранее. — Не стоим, не стоим, — подгоняет их всех Бонхва и вновь поднимает свою мусорную коробку. — сейчас освободим место от хлама в самом центре и начнём. Не расходимся!Настоящее время.
Когда-то в этой комнате и общежитии кипела жизнь. Они ввосьмером без устали работали над собой и улучшали свои навыки, вместе встречали новые дни, стоя на балконе после очередной изматывающей танцевальной практики или занятий и по вокалу. И как просто, оказывается, всё могло рассыпаться. Суицид. Всего какие-то шесть букв вычеркнули самого позитивного и яркого человека, которого только встречал Джинхён, и навсегда изменили жизнь семерым парням, когда-то ставшим ему настоящими братьями, готовыми пойти ради него на всё, что угодно. Если бы они только могли тогда всё это предотвратить, сейчас всё было бы иначе. Desuture, как и гласил их девиз, и правда бы сами определяли свою судьбу. Замок в прихожей поворачивается, и Джинхён с Ёнчжа, не сговариваясь, одновременно идут ко входу, чтобы встретить того, кто вернулся домой вслед за ними. Первый голос, который безошибочно удаётся узнать Джинхёну, принадлежал жалующемуся на столпотворение на вокзале и тяжеленный багаж Гынсу. Дверь не успевает полностью открыться, как Джинхён с разбега прыгает прямиком на Гынсу, облепляя того руками и ногами как настоящая коала, и категорически отказывается отлипать. На удивление, парень не начинает бурчать и бормотать проклятия, как это бывало обычно, а наоборот — бросает ручку своего чемодана и ещё крепче прижимает к себе Джинхёна одной рукой, в то время как свободной подзывает к ним и Ёнчжа. Они стоят, обнявшись втроём, долго. Может прошла всего пара минут, а может целая вечность, но в какой-то момент Ёнчжа всё же отстраняется, потянув за собой и Джинхёна, причитая о том, что нельзя так виснуть на человеке даже если он выше тебя на две головы, но Гынсу только посмеивается, наблюдая за этими нравоучениями. Иссиня-чёрные волосы Гынсу отросли до линии подбородка и постоянно спадали на лицо, отчего теперь неотъемлемой частью его образа стала тонкая резинка для волос на запястье правой руки. На улице был самый разгар осени, но Джинхён точно знал, что дрожь, проходящая по всему телу одногруппника, была вызвана далеко не холодом, ведь сильно покрасневшие глаза и мокрые от слёз щёки не удавалось скрыть даже его очкам в толстой круглой оправе и тёплому шарфу на шее. Слова были излишни. В конце концов, они никогда даже и не здоровались друг с другом — привыкли к тому, что видятся каждый день и не успевают соскучиться друг по другу, как вновь сталкиваются в коридоре или общей комнате. И начинать что-то менять, здороваться при встрече или прощаться, они не планировали. — Говорят, в Гуанчжоу похолодало в октябре, не замёрз? — обычно и без того низкий голос Гынсу звучал ещё на октаву ниже и был настолько хриплым, будто он настолько долго и надрывисто плакал, что сорвал себе горло, или же слишком долго молчал. Джинхён мотает головой и ухмыляется. Забота Гынсу-хёна была похожа на заботу старшего брата о младшем по мнению Джинхёна, он всегда мечтал о том, чтобы его старшим братом был именно Гынсу, а не Вэйлун, которому стало на него плевать едва ему исполнилось девять. В тот день, года три назад, когда Гынсу, шутливо изображая обиду, сказал Джинхёну, что он может считать его своим старшим братом, в то время как сам Джинхён уже давно был для него младшим, он думал о том, что теперь является самым счастливым человеком в мире. Само собой Джинхён не стал говорить о том, что в Гуанчжоу весь октябрь стоит страшная жара. — Вот и славненько, — удовлетворённый ответом, Гынсу наконец-то заходит в прихожую и принимается распутывать шарф и скидывать верхнюю одежду. — так похудел, что щёки пропали. Ёнчжа, ты почему мне не написал, когда я ещё в дороге был? Купил бы чего, откормили бы его снова. Голос его дрожал всё то время, что он говорил, несмотря на все попытки казаться обыденным, но никто из присутствующих не обратил на это должного внимания. Они все находились в одной лодке, и не было смысла целенаправленно её топить, когда спасительных шлюпок не находилось. Джинхён смеялся, наблюдая за попытками Гынсу придать причёске более презентабельный вид, и чувствовал, как оттаивает его замёрзшее безразличным отношением родителей к нему сердце. Ему даже начало казаться, что они никогда и не разъезжались вовсе, и вот уже завтра снова поднимутся ранним утром со звоном будильника и поедут выполнять все пункты своего изматывающего графика работы. Но все категорически отказывались признавать то, что даже при таком раскладе проснётся всего семеро парней из восьми. — О бог ты мой, какое столпотворение, — раздаётся недовольный возглас с лестничной площадки, и в следующее мгновение дверь, которую придерживал до этого менеджер Хван, распахивается полностью. — хён, ты снова назаказывал кучу барахла для звукозаписи? Не могу поверить, что… Изумрудно-зелёные волосы, которые Джинхёну всегда так нравились, в чём он ни за что не признается, были выцветшими как осенняя трава и выжженными так сильно, словно их без перерыва обесцвечивали на протяжении пары месяцев. Округлое лицо исхудало и приобрело более острые черты, а взгляд глубоких карих глаз, с неверием оглядывающий всех, кто стоял в прихожей, потерял свою былую искру. Даже будучи ниже Джинхёна на какую-то пару сантиметров, сейчас этот парень казался таким маленьким и хрупким, что до него было страшно дотронуться — он мог в любой момент снова разбиться. Со Наэми за эти шесть месяцев стал совершенно другим человеком. — Оу, вы уже тут. — его взгляд опускается в пол, а дыхание замедляется, становится прерывистым. Из уст вылетает нервный смешок, и следом за этим подкашиваются и ноги, но Гынсу успевает поймать его прежде, чем тот сталкивается с полом. Джинхён впервые с момента приезда теряется. Слёзы, выплаканные им на плече Ёнчжа, не были и одним процентом от всего числа эмоций, которые он испытывал, и поэтому сейчас, глядя на то, как Наэми крепко обхватывает талию Гынсу, отказываясь отпускать, и хриплым голосом говорит что-то, что Джинхёну не удаётся расслышать, что-то внутри него надламывается. Гынсу утвердительно кивает головой в ответ на какую-то реплику Наэми, и на долю секунды в прихожей воцаряется тишина, которая в следующий же момент разваливается на части душераздирающим воплем боли и отчаяния, который не способна заглушить даже плотная ткань свитера Гынсу. Руки и плечи Наэми тряслись будто в предсмертной судороге, так сильно и так страшно, что Джинхёну начало казаться, что последующие несколько часов Наэми будет не в состоянии двигаться вообще после такого испытания, выпавшего на его организм. Они с Наэми были знакомы порядка шести лет, но Джинхён ещё ни разу в жизни не видел его настолько разбитым. Даже когда они вдвоём выпытывали у Виена, что ему сказал офицер полиции на их мольбу о проведении расследования для установления причины смерти Бонхва, он держался стойко и не проронил ни слезинки до самого дня похорон. Лишь в окружении сотни людей в чёрных одеждах, плетущихся неровным конвоем за убитыми горем родителями Бонхва, Наэми перестал пытаться быть сильным и расплакался, уткнувшись лицом в спину стоящего перед ним Арана. Но тот его выплеск эмоций не мог сравниться с нынешним, когда он буквально не мог самостоятельно, без поддержки Гынсу, стоять на своих двоих, а его плач с каждой секундой стремительно переходил в настоящую истерику. Наэми был мастером в сокрытии своих истинных эмоций и всегда пытался быть сильным на людях, но Джинхёну даже в голову не приходила мысль о том, что ближе всех Бонхва был именно к нему. Он не мог и представить себе, какой сильной и шокирующей оказалась для Наэми боль от потери лучшего друга, вслед за которой последовало расставание со всеми близкими ему людьми, с которыми он потерял связь на долгие полгода. Сам того не осознавая, Джинхён делает несколько неуверенных шагов вперёд и, обойдя стоящих у входа одногруппников, обнимает Наэми со спины, положив голову ему на плечо в качестве немой поддержки. Нужных слов подобрать не удавалось, да и ни к чему они были в самом-то деле. Ёнчжа подходит к ним сбоку и кладёт руки на плечи Джинхёна и Гынсу, и они стоят так до тех самых пор, пока откуда-то со стороны не раздаётся мелодия звонка, и менеджер Хван не удаляется со словами о том, что ему нужно работать. Входная дверь закрывается, и только тогда Наэми вырывается из объятий, которыми его облепили со всех сторон, и проходит в гостиную, куда за ним отправляются все остальные. Ноги и правда его не держали, а потому он садится на диван и приваливается спиной к его спинке, выдыхая с облегчением. Даже если он чувствовал себя неловко из-за того, что такое количество людей стали свидетелями его всплеска эмоций, самого сильного за всё время их знакомства, он старался этого не показывать. Гостиная всегда была самой тёплой комнатой, в ней можно было спокойно сидеть на полу с полной уверенностью, что ты не простудишься после этого, и поэтому Наэми вскоре стягивает с себя тёплый бежевый плащ и кладёт на колени, сжимая один из рукавов пальцами. Он был похож не на жителя этого общежития, а на гостя, впервые сюда пожаловавшего и чувствующего себя явно не в своей тарелке. Джинхёну хотелось как можно скорее это исправить. — Я читал, что в Пусане в начале октября были грозы, — говорит он как можно нейтральнее. — не замёрз? Наэми поднимает на Джинхёна взгляд своих уставших глаз, и что-то в нём внезапно меняется. Происходит такое незначительное, крохотное изменение, что сложно было точно определить, что именно произошло, но общий вид Наэми кардинально изменился. Он наконец-то стал выглядеть более живо. — Джинхён-а, — обращается как взрослый к глупому ребёнку, тем самым тоном, который раньше служил причиной большинства их шуточных перепалок. — если на улице гроза, это не значит, что там холодно. Он улыбается своей привычной добродушной улыбкой, которая всегда так сильно раздражала Джинхёна, видевшего в более юном возрасте в ней скрытую издёвку, и на душе теплеет. — Я думал, ты будешь в общаге когда я приеду, — голос Ёнчжа слегка хриплый после продолжительного молчания, но он это упорно игнорирует и прокашливается. — уезжал куда? — Сестра просила помочь их классу поставить хореографию к танцу на выпускной, — без колебаний отвечает Наэми и шумно, судорожно вздыхает, ещё не до конца отошедший после плача. — три недели эксплуатировала меня и в итоге сказала, что ничего я не умею, они и сами справятся. — Очень в духе Ынэ, — соглашается Гынсу со смешком, присаживаясь по правую сторону от Наэми. — Зато я покорил сердца её одноклассниц, все просили мой номер. Думаю, Джиун-хён будет не рад, если узнает об этом. — Выходит, Ынэ оскорбила нашего ведущего танцора, — с лёгкой улыбкой качает головой Джинхён. — и как её язык только повернулся сказать такое? Риторический вопрос стал последним, что было произнесено в этой комнате, далее вновь последовало молчание, во время которого каждый думал о чём-то своём. В воздухе висел груз в виде неопределённости их будущего — никто не знал, чем именно закончится затеянный Виеном разговор, и какие будет иметь последствия. Джинхён был неимоверно счастлив вновь увидеть своих братьев, но не знал и не имел ни малейшего представления о том, как они смогут работать вместе и дальше, если вообще вернутся к групповой деятельности. Но эта тишина была самой комфортной за последнее время.***
Гынсу с Ёнчжа колдовали над обеденным перекусом на кухне, и обрывки их спора о том, какой слой в бутербродах — с ветчиной или колбасой — лучше добавить первым, доносились до гостиной, где Джинхён с Наэми прослушивали к-поп новинки, выпущенные их коллегами и некоторыми друзьями, чтобы хоть чем-то убить время. Пускай менеджер Хван и называл парней оболтусами и клятвенно заявлял, что хоть они друг друга поубивай — он ни за что не выйдет из своего офиса пока не заполнит документы, но сам каждые полчаса спрашивал в общем чате как у кого дела и нужно ли им завезти чего экстренно. Каждый из них знал, что это были не попытки откосить от работы, ибо по шапке от начальства Джиуну получить не хотелось, а скрытые попытки проявления заботы. Жена менеджера Хвана не раз говорила о том, что участники Desuture были для него как непослушные дети или младшие братья, которых у него никогда не было. Стрелка часов перевалила за полдень, когда Гынсу с Ёнчжа, оба перемазанные кетчупом и запачканные перцем, покинули кухню и поставили еду на подносах на кофейный столик. Выходить из общежития никому не хотелось: им было как и лень, так и велика оставалась вероятность напороться в магазинчике или кофейне снизу на очередного журналиста или репортёра, пытающегося выведать грязные подробности их жизни. К тому же Ёнчжа и Виен жили здесь почти на ежедневной основе, и оттого еда в их холодильнике была свежей и состояла не только из рамена и еды быстрого приготовления. — Дорога до Ансана на машине занимает около получаса, но прошло уже порядка четырёх, а Виён-хёна всё нет, — после плотного перекуса Ёнчжа складывает опустевшие тарелки друг на друга и отставляет в сторону, пододвигая к Наэми и Джинхёну их кружки с какао. — Думаешь, Арым не отпустила Арана? — подхватывает Гынсу. — я скорее полагаюсь на то, что она его всё же отпустит, но только после долгих уговоров. Сам подумай: твою единственную семью забирают обратно в чужой город, из которого он до этого вернулся в… плохом моральном состоянии. Значит, догадка Джинхёна подтверждается: Виен действительно отправился в Ансан забрать Арана. На самом деле это казалось чем-то самой собой разумеющимся, ведь именно Виен во времена предебюта был тем, кто взял на себя полную ответственность за заботу об их младшем, и продолжал опекать его в последующие годы. По словам самого Арана, Виен был его любимым, после Бонхва, хёном. — Это всё от нехватки личной жизни. — заявляет Наэми, со скучающим видом водя чайной ложкой по содержимому кружки. — Не думаю, что у Арым-щи есть парень. — Не наше дело вмешиваться в чужую личную жизнь, — нравоучительным тоном и с нажимом произносит Ёнчжа. — и вроде бы он у неё был. Йеджун кажется? — поворачивается к Гынсу и вопросительно изгибает бровь. — А я почём знать должен? — Ёнчжа склоняет голову чуть набок, без слов говоря о том, что ему же лучше сказать правду, и Наэми с Джинхёном заходятся в звонком смехе от того, насколько комично это движение выглядело. — Хорошо, я знаю. Кан Йеджун, двадцать четыре года, родом из Ансана как и его избранница, и я совершенно точно никогда в жизни не хотел знать об этом всём. Разговор перетекает к обсуждению семейных сплетен и новостей жизни их ближайших родственников. Все дружно сходятся на том, что каждый родитель был против их возвращения в общагу и делал всё, что только мог, чтобы этому воспрепятствовать. Было интересно слушать истории о родителях Ёнчжа, Джинхёну нравилось смеяться над забавными рассказами Наэми о своей младшей сестре и старшем брате, но он не мог ни слова сказать, когда речь заходила о его семье. Чем-то стыдным ему казалась сама возможность рассказать о своих родителях, которые и по сей день не поддерживали выбор его карьеры, осуждающем всё, что с ним было связано, брате и его девушке, задающей всегда нетактичные вопросы. Джинхён мог бы рассказать случай, когда Юймин спросила его, правда ли умер его этот «красненький друг», ведь «жаль, он был самым симпатичненьким из вас», но ему не хотелось рушить общего настроения, поэтому он лишь иногда вбрасывал какие-то забавные бытовые ситуации, когда его родственники ненавидели его не настолько сильно. Из прихожей снова доносятся звуки какого-то движения только спустя два часа разговоров, во время которых никто не осмелился затронуть самую «важную» тему. Встречать новоприбывших отправляются все четверо, больше не желая расставаться друг с другом и оставаться в одиночестве. Некогда длинные светло-русые волосы Виена были то ли выкрашены, то ли отросли настолько сильно, в обычный чёрный цвет и отстрижены, судя по отличающейся с разных сторон длине, им самостоятельно. Он коротко улыбается, встречаясь взглядом с одногруппниками, и стягивает с себя свои массивные чёрные ботинки. Всё такой же потрясающе красивый их хён и вижуал. Позади него, не отходя ни на шаг, с опущённой головой шёл Аран, который будто даже не слышал звуков чужих голосов, настолько глубоко ушедший в себя. Джинхён становится первым, кто подходит к младшему, чтобы обнять. В любое другое время Аран бы несомненно его оттолкнул, шипя как недовольный кот и бормоча, как сильно он его ненавидит, но в этот раз он наоборот робко кладёт свои ладони на чужие лопатки и жмётся как можно ближе. — Отмечу этот день красным в календаре. — пытается пошутить Джинхён, чтобы хоть немного разбавить напряжённую атмосферу, но ни Аран, ни Виен, с лёгкой улыбкой глядящий на них со стороны, на это не реагируют. — день, когда сам Мин Аран меня обнял в ответ. Внукам расскажу. — Заткнись, — Аран толкает его кулаком в плечо, и уже больше становится похож на самого себя. Он отстраняется только для того, чтобы окинуть Янлина нарочито безразличным взглядом и сказать: — считай это подарком ко дню рождения. Одноразовая акция. И Джинхён улыбается, трепля младшего по выцветшим, некогда синим, волосам и упорно стараясь не замечать его красных, опухших от слёз, глаз. По одному только его виду становилось ясно, что встреча с Виеном прошла эмоционально ярко, и поэтому ко встрече со всеми остальными Аран был более чем подготовлен. — Хорошо, что ты с нами. — Джинхён усмехается, когда Аран с хмурым видом отпрыгивает назад, принимаясь разуваться, и поворачивается лицом к Виену. — Как жизнь, хён? Парень склоняет голову набок и неопределённо жмёт плечами, что было равносильно его привычному «потихоньку», как он любил отвечать на каждый подобный вопрос. — Коплю энергию перед основным монологом, а сам как? — Сейчас уже лучше, — честно отвечает ему Джинхён. Гораздо лучше. — думаю, я всё-таки должен был писать вам хоть изредка. — Да, — раздаётся со стороны лестничной площадки новый, ранее не звучавший голос, который заставляет Джинхёна замереть на месте, а руки мелко потряхивать. — а особенно тебе бы стоило хоть раз написать мне. Янлин, именно Янлин, не Джинхён, оборачивается так медленно и дергано, что к тому моменту, когда его взгляд встречается со взглядом парня, стоявшего на входе, Аран успевает спрятаться за спиной Гынсу, принявшись упорно вытирать слёзы, чтобы никто больше не заметил их. Разница в два сантиметра в росте между ними перестала быть такой значительной как раньше, и сейчас их глаза были на одном уровне, из-за чего веснушки на бледном лице удавалось рассмотреть с ещё большей внимательностью. Ярко-рыжие волосы Ынхе, ныне доходившие до самых плеч, были заново выкрашены совсем недавно, что даже корни не успели отрасти, и Джинхён не мог подобрать к описанию его внешности слова лучше, чем «прекрасный». Даже без макияжа, в старой изношенной толстовке и растянутых спортивках, Кан Ынхе по-прежнему оставался самым красивым человеком из всех, кто только был на земле, и Джинхён осознает степень того, насколько сильно он по нему скучал всё это время, только когда видит его потухшие и полные усталости глаза воочию. Не особо думая о том, что он делает и игнорируя слова Ёнчжа и Гынсу, которые искренне забеспокоились его реакцией на появление одногруппника, Джинхён без лишних слов, в три больших шага, преодолевает разделявшее их с Ынхе расстояние и обвивает руками его шею, прижимая как можно ближе к себе, чтобы до конца убедиться в том, что он правда сейчас стоял перед ним, что он не очередная галлюцинация от неподходящих антидепрессантов и не мираж, навеянный ему сновидениями, а самый настоящий Кан Ынхе — его лучший друг и родственная душа, в которого он был до беспамятства влюблён. У Джинхёна не получалось заплакать, зато это удалось Ынхе. Джинхён чувствовал влагу от падающих на его шею хрустальных капель слёз. — Ты, — Ынхе слабо ударяет Джинхёна по спине, на что тот айкает. — мудаческий мудак такой, — следует второй удар. — даже ни разу мне не написал, хотя я пытался до тебя дозвониться, ты, кусок человека. Третьего удара не последовало, его предотвращает появившийся из ниоткуда Виен, успевший обхватить руку Ынхе своей до того, как та снова соприкоснётся со спиной Джинхёна. — Нам ещё нужен наш вокалист, остановись, — говорит он тоном, не терпящим возражений. Джинхён с Ынхе отстраняются друг от друга одновременно, но продолжают держаться за руки так отчаянно, будто один из них исчезнет, если они отлипнут друг от друга. Ынхе опускает глаза в пол, чтобы никто больше не видел его слёз. — «Наш вокалист»? — повторяет Джинхён, в упор глядя на посерьёзневшего Виена. Взгляды шести пар глаз становятся обращены на самого старшего, который, однако, ничуть не стушевался под таким напором, а наоборот, казалось, набрался уверенности. — Думаю, мы с вами обязаны поговорить об этом, — говорит и кивает в сторону гостиной. — чувствую, что разговор будет долгим, поэтому предлагаю проверить запасы еды на случай, если всем не хватит.Вечер обещал быть насыщенным.