***
28 мая 2023 г. в 20:16
В обеденном зале стоит невообразимый шум. Ангелы и демоны беззлобно подшучивают друг над другом, обсуждают что-то отдельными группками, стараясь перекричать собеседников; громко смеются и гримасничают, а над всем этим многоголосием переливается тонкий дребезжащий стук столовых приборов о фарфоровую посуду и хрустальный перезвон бокалов. Мама сидит во главе стола, как всегда сдержанная и прямая, с явным неудовольствием созерцает царящий вокруг хаос, но молчит. Адмирон Винчесто, сидящий по правую руку, наклонившись, что-то шепчет ей на ухо, отчего Ребекка хмурится ещё больше и изредка кивает. Когда я вхожу, весь зал на несколько секунд погружается в тишину — ровно столько времени требуется сидящим за столом, чтобы повернуть головы в мою сторону и снова вернуться к обсуждению насущных вопросов. Мама, оторвав сосредоточенный взгляд от своей нетронутой тарелки, машет мне рукой, без слов приглашая к ним присоединиться. Присев на свободное место слева, приветливо киваю Винчесто. Ко мне тут же подбегает Мими с полной тарелкой дымящегося жаркóго:
— Наконец-то проснулась!
Спешно сунув мне в руки изумительно пахнущую еду, она тут же испаряется, через секунду мелькая уже на другом конце зала, вручая очередному прибывшему порцию еды. Кто бы мог подумать, что Мими вызовется помогать Мисселине с готовкой, хотя, конечно, ничего удивительного тут нет — в последние дни каждый из нас старается быть хоть чем-нибудь полезным. Пока ты занят делом, время летит незаметно, а все, что нам сейчас остаётся — это ждать, пока Орден соберет достаточно информации, чтобы спланировать новое нападение.
Обед проходит в относительном молчании, наговорившись, ангелы и демоны принимаются за еду под аккомпанемент вилок, стучащих о тарелки. Винчесто продолжает всё так же что-то тихо объяснять маме, но я не вслушиваюсь, пытаясь найти глазами Дино, Ади и Сэми. Рыжая и черная макушки обнаруживаются в конце стола, а вот пшеничной копны волос нигде не видно. Я уже собираюсь спросить у Винчесто, куда подевался ангел, как мама поднимается, призывая к тишине, стучит вилкой о ножку хрустального бокала, и без лишних предисловий начинает:
— Все, кто побывал в лапах Чумы знают… — она обводит взглядом лица присутствующих, — как она любит копаться в сокровенных воспоминаниях, вытаскивать их на белый свет и использовать против тебя же. В наши руки попал особый камень, который способен скрывать их. И те события, чувства, эмоции, которые находятся под его защитой, никогда не станут достоянием других. Каждый из членов совета Ордена, — она закатывает рукав белой рубашки, — вживил себе под кожу подобный камень, чтобы сохранить нужную информацию в секрете. Камней было мало, и они ожидаемо закончились. Лишь один из нас знает место, где можно добыть ещё. Но риск велик! Энергия нашего лагеря скрыта мощными амулетами, его не смогут отыскать. Те же, кто отправится за камнями сильно рискуют, потому что они будут беззащитны перед Всадниками и их марионетками. Если натолкнуться на вражескую засаду, возможно, никому не удастся избежать смерти, — она выдерживает необходимую паузу и снова обводит взглядом всех присутствующих. — Поэтому мне нужны добровольцы!
Из-за стола поднимается адмирон Винчесто:
— Я возглавлю группу добровольцев или полечу один, если их не будет.
Мама бросает на него нежный взгляд, и я впервые вижу, чтобы она так смотрела на мужчину. Этот взгляд был мимолетным, но, очевидно, Винчесто тоже оценил его — уголки упрямо сжатых губ чуть расслабились и приподнялись, намечая тень улыбки. В зале воцарилась тишина.
— Я пойду с вами, — открыто смотрю в глаза демону, и его улыбка становится более явной, он безмолвно кивает мне в ответ.
— Мы тоже пойдем! — с дальнего конца стола раздаются голоса Сэми и Ади. Ангел скромно улыбается, а рыжий демон, присвистнув, щёлкает пальцами, направляя указательный на меня. — За тобой нужно присматривать, птичка!
— Решено! — мама недовольно поджимает губы, вижу, как её беспокоит мысль, что в случае провала, она может потерять двух дорогих сердцу людей сразу, но не спорит — самообладание, которого мне никогда не иметь.
Много позже, сидя узким кругом в кабинете, мы обсуждаем детали нашей вылазки. Лететь решено ночью, чтобы минимизировать риски. Из оружия — лишь короткие кинжалы, которыми будем срезать камни, мечи и броню не берём, чтобы не устать во время полёта, а лететь судя по всему придётся долго. Оставшиеся пять-шесть часов до заката солнца, Винчесто советует нам с парнями использовать для полноценного отдыха, ещё лучше — для сна.
После собрания послушно бреду в комнату, где стоит моя кровать, закрываю ставни, чтобы дневной свет не отвлекал, удобно устраиваюсь на мягких подушках и закрываю глаза. Сон не идёт. Вместо этого в мыслях отчетливой картинкой появляется мужественный силуэт Войны, его сильные руки, сжимающие острие меча, и янтарные глаза, в которых сквозит обреченность и принятие. Неужели, он хоть на секунду предполагал, что я его убью? Ворочаюсь, отгоняя тяжелые мысли, не знаю, что он думает обо мне теперь, но помню какой яростью горели его глаза, когда он схватил Чуму за горло. Сможет ли он меня защитить? Пойдёт ли против своих?
Дверь издаёт тихий скрип, впуская вошедшего, и даже с закрытыми глазами я ощущаю энергию Дино. Он осторожно подходит к моей кровати, опускается на колени и дотрагивается до моих пальцев. Замерев, я жду, что он начнёт говорить, но вместо этого Дино прижимается лбом к моей руке и замирает.
— Дино? — наконец решаюсь подать голос.
— Ты словно нарочно ищешь смерти, Вики, — он тяжело вздыхает, а я почему-то улыбаюсь.
— Ты даже на секундочку не допускаешь мысли, что у нас получится? — отнимаю руку от его лба и зарываюсь пальцами в пшеничные волосы, чувствую, как он подаётся навстречу этой нехитрой ласке.
— Уверен, что всё получится, просто боюсь за тебя.
— Мы все боимся друг за друга, но сидеть и бояться — не мой путь, ты же знаешь.
— Знаю. Поэтому лечу с тобой.
— Нет, Дино, — приподнимаюсь на локте и заглядываю в его глаза, в темноте они едва различимы, — ты нужен здесь. Завтра с новостями прилетит Люцифер, вы должны всё обдумать и выстроить дальнейший план. Ты нужен здесь, — сильно сжимаю его руку, показывая, что разговор окончен. — А теперь иди, мне нужно поспать, — демонстративно поворачиваюсь к нему спиной.
Слышу, как он поднимается с колен, но уходить почему-то не спешит. Ждёт от меня чего-то ещё? Но я молчу. Мне больше нечего сказать.
— Обещай, что вернёшься, — в его голосе сквозит отчаяние.
— Обещаю, что сделаю для этого всё возможное, — поворачиваюсь и снова смотрю на него. Он порывисто шагает к кровати, наклоняется и целует меня в лоб.
Через несколько секунд я слышу скрип затворяемой двери, а ещё через минуту я погружаюсь в тревожный сон. Поцелуй Дино всё ещё горит у меня на лбу.
После захода солнца вся наша небольшая компания собирается во дворе. Нас провожает только мама и Мими. В отличие от Дино, демоница начинает с угроз:
— Только попробуйте не вернуться, я вас убью, — её глаза сверкают алым, а я, Ади и Сэми заливисто смеемся, обнимая строптивую девчонку.
— Интересно, а ты нас воскресишь, прежде, чем второй раз убить? — Ади взъерошивает волосы на её макушке и целует в лоб, как младшую сестрёнку.
— Заткнись, придурок, — шипит Мими и впивается длинными ногтями ему под рёбра.
Ади театрально стонет, запрокидывает назад голову и издаёт «предсмертный» хрип:
— О нет… она убила меня… убила! Кто же теперь соберет вам камни Секретов? — он пошатывается на подогнувшихся ногах и оседает на землю.
Это выглядит настолько комично, что мигом разряжает обстановку, и даже сама Мими начинает хихикать. Мама со сдержанной улыбкой наблюдает за нашим прощанием, тихо переговариваясь с Винчесто. Из дома выходит Дино и направляется к нашей компании; он не смотрит ни на кого, лишь перекидывается безмолвным взглядом с Винчесто, и тот едва уловимо кивает. Около меня ангел останавливается и, взяв за руку, порывисто сжимает её до хруста в пальцах:
— Помни, что ты мне обещала!
Мими и парни заинтересованно наблюдают за этой сценой, уже готовые вмешаться, но Винчесто резко хлопает в ладоши, и его короткая фраза обрывает прощальную церемонию:
— Пора!
Ади, я и Сэми молча расправляем крылья, готовые взмыть в небо по первой же команде, но демон медлит, смотрит маме прямо в глаза и вдруг, резко шагнув вперед, прижимает её к себе. Объятия длятся дольше положенного, словно Винчесто чего-то ждёт. Со страхом ожидаю, что мама оттолкнет, сбросит его руки, но вместо этого она крепко обвивает торс демона, прижимаясь к нему ещё сильнее. Ребята неловко переглядываются, а мне так хочется оставить их одних, ведь это первый и единственный раз, когда эти двое позволили себе публично показать свои чувства. Но время играет против нас, а потому, Винчесто, выпустив маму из крепких объятий, отворачивается и, больше не глядя ни на кого, взмывает в небо. И словно по команде мы тут же взлетаем следом.
Полёт длится до бесконечности долго, мы летим в полной тишине, каждую минуту ожидая, что из-за очередного острова появятся приспешники Чумы. Неопределенность выматывает, сковывает движения и ложится свинцовой тяжестью на и без того уставшие крылья. Наконец, Винчесто поднимает руку, делая знак замедлиться. Мы опускаемся на ничем не примечательный каменный остров, такой же, как и сотни других, но демон уверенно перепрыгивает с уступа на уступ, подбираясь к едва заметной расщелине между скал. Сложив и плотно прижав крылья к спине, он внезапно исчезает в ней, оставляя нас в полнейшем недоумении. Спустя мгновение, из глубины раздаётся его призыв:
— Сюда! По одному!
Из троих оставшихся иду первой, складываю и прижимаю крылья к спине по примеру Винчесто, чтобы протиснуться в узкую каменную щель, зацепляюсь руками за неровный край, не ощущая под ногами опоры, и висну. Подо мной глубокая и просторная пещера, а демон уже стоит на её каменном полу. Расжимая пальцы и расправляя крылья, пикирую вниз. Дух захватывает от красоты, которую, приземлившись, наблюдаю вокруг. Высокие каменистые своды пещеры сплошь покрыты россыпями голубых светящихся кристаллов: кое-где они растут группами, образуя колючие, ощерившиеся шипами розетки, а кое-где пробиваются в одиночку. С тихим шелестом крыльев, почти одновременно, вниз спускаются Ади и Сэми.
Винчесто вытаскивает кинжал и кивает на притороченные к поясу каждого холщовые мешочки:
— Кристаллы, несмотря на кажущуюся твердость, срезаются достаточно просто. Вот так! — он подходит к каменной стене и одним взмахом отсекает продолговатый камень с острой верхушкой. Подставив руку, ловит его в раскрытую ладонь, и кристалл вспыхивает ярким голубым светом. — Уяснили?
Мы киваем и принимаемся за работу. Сэми и Винчесто уходят вглубь пещеры, Ади взлетает под потолок, а я остаюсь на месте, стараясь выискивать камни необычной формы: этот похож на череп, этот на крыло ангела, а этот… я провела пальцем по тонкому, острому кристаллу, тут же отозвавшемуся на моё прикосновение, на меч Войны…
Через час холщовые мешочки на поясе каждого светились тусклым голубоватым светом. Мы собрались внизу, разминая затёкшие руки и крылья.
— Ну, как улов? — адмирон обвёл нас уставшим взглядом.
— Теперь камней хватит всем, а не только членам совета Ордена, — кивнул Сэми.
Внезапно из расщелины, через которую мы проникли в пещеру, доносится шум, словно кто-то крупный пытается в неё протиснуться. Вниз летит мелкая отколовшаяся каменная крошка, а в проём опускаются сначала ноги, а затем и торс… темнокожего Всадника. Повиснув на одной руке и оглядев пространство, он спрыгивает вниз. Крылья, за их отсутствием, не могут смягчить прыжок и оттого, когда Война приземляется, каменистая почва под его ногами идёт мелкими трещинами.
Винчесто выходит вперед, с беспокойством взглянув на расщелину в каменном своде. Это не укрывается от наблюдательного Всадника и он замечает:
— Я здесь один. И я не собираюсь нападать, — Война устало оглядывает парней, а затем его взгляд останавливается на мне. В подтверждение своих слов он медленно поднимает согнутые в локтях руки вверх, показывая, что безоружен.
— Война пришел с миром, — шёпотом язвит Ади, и Сэми чуть слышно фыркает, давясь смешком.
Мальчики, в отличие от Войны, демонстрирующего полное спокойствие и расслабленность, заметно напряглись. Они хватаются за короткие изогнутые кинжалы, которыми за несколько минут до появления Всадника срезали со стен пещеры светящиеся кристаллы. На лице Винчесто не дрогнул ни один мускул, но, кажется, он не слишком принимает на веру слова Войны. Демон делает ещё несколько шагов вперед, закрывая нас собой, а на кончиках его пальцев я вижу разгорающиеся искры. Он излучает мрачную решимость погибнуть в этой пещере, защищая нас.
— Будешь бороться с безоружным? — кривая ухмылка змеится на губах Войны, обнажая ровные белые зубы. — Я был о тебе лучшего мнения, Винчесто. С удовольствием сражусь с тобой на поле битвы, но сейчас я пришел поговорить. С ней, — он указывает на меня пальцем и прищуривается, глядя в мои распахнутые от удивления глаза.
— Она не будет с тобой говорить, — и вот уже на его ладонях вспыхивает настоящее оранжевое пламя.
Война по-прежнему стоит на своём месте с поднятыми руками, не обращая внимания на угрозу, которая исходит от демона. Он смотрит на меня. Безотрывно. И от этого взгляда мне становится жарко. Его янтарные глаза светятся в полумраке пещеры, но в них, против обыкновения, нет никакой злости или ярости, лишь молчаливое принятие, растерянность и … надежда? В отличие от моих спутников я совсем не боюсь Войну, не чувствую от него угрозы, особенно сейчас. Скорее, я даже рада его видеть.
— Винчесто! — я кладу руку на напряженное плечо демона и легонько сжимаю. — Не надо! Я поговорю с ним.
Язычки пламени, облизывающие его ладони, тут же гаснут и он разворачивается ко мне:
— Ты уверена?
Я молча киваю:
— Берите камни и возвращайтесь домой, я догоню вас.
— Ты точно найдешь дорогу обратно? — демон понизил голос так, что его могу слышать только я. — Если с тобой что-то случится, твоя мать никогда мне этого не простит.
— Всё будет в порядке, обещаю! — киваю на притихших мальчиков и повторяю. — Улетайте, я догоню.
Видя, что Винчесто собирается меня послушать, Ади выступает вперед:
— Мы не можем оставить её тут одну! — Сэми, встав с ним плечом к плечу, согласно кивает.
Демону даже приходится повысить голос, обращаясь к парням:
— Мы возвращаемся в лагерь! Это приказ, — в последний раз взглянув на меня и едва заметно склонив голову, Винчесто расправляет бордовые крылья и взмывает вверх, к расщелине в своде пещеры.
Насупившиеся мальчики, угрюмо взглянув на меня, последовали его примеру. В тот момент у меня не было сил ничего им объяснять, разберусь с этим по возвращении. Когда последний из моих спутников выбирается из расщелины, и шум от мелких камушков, осыпавшихся вниз, затихает, мы с Войной остаёмся совершенно одни. Где-то в глубине пещеры гулко капает вода, а свет кристаллов красивым блеском ложится на его тёмную кожу, отсвечивая в капельках пота на сильных руках и торсе, искрами отражается от янтарной радужки. Кажется, мы оба не знаем с чего начать.
— Вики… почему? — он первым нарушает звенящую тишину пещеры.
— Что почему?
Я делаю шаг к нему навстречу, затем ещё один и ещё, пока не оказываюсь совсем близко. Его грудь тяжело вздымается, а пальцы опущенных рук чуть подрагивают, выдавая сильное волнение. Но он не шевелится. Лишь смотрит на меня с таким диким отчаянием, с такой тоской в янтарно-медовых глазах, что от этого почти физически больно. Большой потерявшийся ребенок… Он совершенно не понимает, что с ним происходит, весь тот вихрь эмоций и чувств, что не может вместить его грудная клетка, выплескивается на меня через этот пронзительный взгляд.
— Почему… — только и может повторить он.
Я поднимаю руку и касаюсь шрама над его губой, легко и нежно, самыми кончиками пальцев, но Война вздрагивает, будто от пощёчины. Неприрученный дикий зверь, не привыкший к ласке, не умеющий проявлять свои чувства… Мои пальцы плавно скользят по его лицу: перемещаются на его пухлые губы, такие мягкие, манящие, оглаживают скулы, опускаются на шею, затем проходятся по плечам. Такое легкое касание, будто дуновение ветра, но я чувствую, как напряженные мышцы расслабляются под моими ладонями, как перестают дрожать его пальцы, как выравнивается дыхание. Нежность — лучшее в мире лекарство. Он делает шаг ко мне, сокращая и без того маленькое расстояние до минимума, обхватывает руками и, притянув, целует. Сначала неуклюже, несмело, но потом всё более распаляясь и углубляя наш поцелуй. Его язык скользит вдоль моего, сплетаясь с ним в жарком и влажном танце, то выталкивая из своего рта, то тут же требуя его обратно, врывается в мой — жадно, неистово, собственнически. Мы оба задыхаемся, заменяя кислород в наших венах на огненную, тягучую страсть, что струится по нашим телам, опутывая их невидимой, магической сетью.
Я первая прерываю поцелуй, снова прикасаюсь к светлому шраму над верхней губой — теперь уже своим языком.
— Мой любимый шрам, — я смущенно улыбаюсь, вглядываясь в свое отражение на поверхности двух янтарных озёр.
— А мой — этот, — он осторожно берёт мою ладонь и перемещает себе на грудь, чуть ниже области сердца.
С трудом отрываю взгляд от его магических глаз и смотрю туда, куда он указывает. На груди виднеется недавно затянувшийся, но всё ещё отчетливо различимый на фоне тёмной кожи розовый шрам. Этот шрам он получил по моей вине… Вспоминаю нашу последнюю встречу, когда, держа в руке меч Всадника Апокалипсиса, собиралась убить Войну, и то, как он с готовностью подался вперед…
— Но… почему? — смаргиваю непрошеные слёзы. Этот шрам — моя жгучая боль. Меньше всего на свете я хотела бы причинить ему вред.
— Он напоминает мне о том, что ты подарила мне жизнь.
Я смотрю на него и не верю в то, что он произнёс, мне хочется покрыть поцелуями и этот шрам, и грудь, и всё его тело.
— Я никогда не смогу причинить тебе боль, — только и могу выдавить я, и, уткнувшись в его гладкую тёплую грудь, даю волю слезам.
— Вики? — он ловит мой подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. — Я надеюсь ты знаешь, что и я тоже? Никогда, слышишь, никогда не причиню тебе боль! И не позволю этого сделать никому другому!
— Даже Чуме? — провоцирую.
— Даже ей, — в тишине пещеры раздаётся тихий грудной смех, и я понимаю, что никогда раньше не слышала, как он смеется.
Улыбаюсь сквозь слёзы и киваю. Верю. Каждому его слову, каждому взгляду, каждому прикосновению. Он не играет — я это точно знаю. Просто не может, не умеет. Его руки бережно обнимают меня, прижимают к мощному телу, поглаживают спину. Я растворяюсь в этих скупых ласках, тону в медово-карамельной лаве глаз, в глубине его зрачков вижу неистовое пламя, и оно горит только для меня. Чувствую под ладонями, как бьётся его сердце — отрывистые, глухие удары, словно стучат в набат. Меня снова охватывает жар, и я тянусь к его губам. На этот раз поцелуй неторопливый, чувственный, глубокий, он, словно сомелье, пробующий дорогое вино, подолгу держит мой язык у себя во рту, ласкает его своим, прижимается ко мне, давая почувствовать как возбужден. И я хочу большего. Мы оба этого хотим. Война дрожит от нетерпения, отрывается от моих губ и смотрит на меня с отчаянием самоубийцы, стоящего на краю пропасти.
— Вики! — он хватается за грудь, как будто ему тяжело дышать, царапает её, оставляя на темной коже фиолетовые полосы, и снова произносит свой самый первый вопрос. — Почему?
— Что «почему», милый? — начинаю переживать. Может быть Чума что-то сделала с ним? Отравила? Обхватываю его лицо ладонями и мягко прошу: — Скажи мне…
— Почему рядом с тобой мне будто всегда не хватает кислорода? Я не могу дышать, а сердце звенит, словно стальные мечи в яростной битве. Без тебя и того хуже, тут, — он снова царапнул могучую грудь, — пустота такая, что ни бочкой вина, ни кровью врагов не заполнить…. Почему, Вики?
Когда он заканчивает свой бесхитростный монолог, я уже знаю что с ним происходит. Знаю и улыбаюсь, глядя в испуганные янтарные глаза, в которых плещется желание пополам с отчаянием. Он никогда не испытывал ничего подобного, эти ощущения для него новы, непонятны, чужды и тягостны. Они пугают его, и он отдал бы всё и даже чуточку больше, только чтобы избавиться от этой ноющей тоски. Но он уже не сможет. И я не смогу. Назад дороги нет.
— А если я скажу тебе, что чувствую то же самое? — я всё ещё держу его лицо в своих ладонях и улыбаюсь.
В чёрных зрачках ярким язычком пламени вспыхивает понимание.
— Ты… я… — он запинается, не смея произнести вслух то, что только осознал.
— Я люблю тебя! Всё просто, Война. Не надо ничего усложнять.
— Люблю тебя! — повторяет эхом и задумывается. — Но любовь опасна, она может меня убить.
— Разве? — я наклоняюсь к его груди и целую его любимый шрам. — Любовь может убить, а может, — мой язык плавно поднимается от шрама вверх. Добравшись до его шеи, я прикусываю её, оттягивая тонкую кожу зубами, — избавить тебя от этой пустоты внутри.
Он усмехается и расслабляется, его движения снова становятся резкими и уверенными, сильными, размашистыми. Одним рывком подхватив меня под ягодицы, он заставляет обхватить его поясницу ногами. Мы снова целуемся как безумные, рыча и кусаясь, растворяясь друг в друге, как если бы эта встреча была единственной. Каждый из нас понимает, что судьба не будет так щедра к нам всегда. Очень возможно, что завтра мы снова окажемся по разные стороны баррикад, но при этом каждый точно знает, что сделает всё возможное, чтобы спасти другого. Сильно оттянув собранные на затылке платиновые волосы, я заставляю его запрокинуть голову, впиваюсь поцелуем в беззащитную шею, оставляя кровавые следы, обвожу ухо кончиком языка, заставляя его низко, гортанно стонать, посасываю верхнюю губу с едва проступающим белым шрамом. Этот шрам станет отныне моим фетишем. Уже стал. Руки Войны скользят по корсету, распутывая шнуровку. Для его огромных ручищ та сноровка, с которой он проделывает это, даже удивительна. Одежда становится жёсткой и неудобной, хочется избавиться от неё поскорее. Он опускает меня на землю, а я веду ладонями по его плечам, снимая кожаные наручи, обвожу пальцами спрятанные под ними шрамы и неторопливо целую их. Каждый.
— Откуда они?
— Раньше не пропускал ни одной битвы, — он хитро улыбается и подмигивает. Пффф, тоже мне, Всадник Апокалипсиса.
Не останавливаясь, хватаюсь за пояс кожаных штанов, отстегиваю ножны с мечом, те падают на каменный пол с глухим стуком. Рука касается подтянутого живота, и я чувствую, как Война, затаив дыхание, терпеливо ждёт, пока я расправлюсь с многочисленными ремешками и застежками. Пара минут — и он стоит передо мной совершенно обнаженный, а я не могу отвести взгляд, он великолепен, мой вестник конца света, несущий людям на земле хаос и войну.
Дотрагиваюсь до шоколадной кожи на крепких бёдрах, такой горячей, что хочется отдёрнуть руку, но вместо этого опускаюсь на колени, глядя Войне прямо в глаза. Его член оказывается прямо напротив моего лица — идеальной формы и внушительной длины, с нежно-розовой головкой. Он наблюдает с интересом, не двигается, не принуждает, предоставляя мне самой право выбора, всё ещё смотрю на него — пусть видит, как он мне нужен и как я его хочу. Всего. Без остатка.
Широким мазком языка облизываю головку и обхватываю рукой основание, сжимаю и медленно веду ладонью вверх-вниз, а потом беру его в рот. Война закрывает глаза и пошатывается, его глубокий выдох-стон растворяется под сводом пещеры. Вбираю его сразу почти на всю длину, и снова срываю с любимых губ с едва заметным шрамом хриплый бессвязный шёпот. Его реакция заводит меня ещё больше, и я, усилив хватку, скольжу рукой по уже влажному от моей слюны члену ещё легче, ещё быстрее. Гладкий и горячий он скользит во рту, касаясь задней стенки горла при особенно глубоких толчках. Война включился в процесс и теперь не готов быть просто наблюдателем, собрав мои волосы в хвост на затылке, он держит их обеими руками, подаваясь бедрами вперед, делая проникновение ещё глубже, ещё чувственнее. Он заполняет мой рот полностью, а я снова хочу большего. Хочу чувствовать его внутри.
Будто читая мысли, Война одним рывком хватает меня за руку, поднимая с земли, словно пушинку, и я машинально раскрываю крылья, чтобы сохранить равновесие. Он замирает, глядя на меня с такой нежностью и благоговением, что я перестаю дышать. Кто он, то существо, что стоит передо мной: безжалостный воин, несущий смерть всему живому, или любящий мужчина? Сколько ипостасей он соединяет в себе? Тем временем трепет в его глазах сменяется безумным голодным огнём, одним взмахом Война срывает с меня уже наполовину расшнурованный корсет и тянет за ворот рубашки. Оторванные пуговицы дробной россыпью скачут по камням, эхом отдаваясь от стен, покрытых вкраплениями светящихся голубых кристаллов. Сильные руки разворачивают меня лицом к стене, и я инстинктивно выставляю ладони, упираясь ими в холодный камень. Война прижимается к моей спине, кончиками пальцев касается чувствительной кожи у основания крыльев, отчего по телу расходятся приятные электрические волны. Скользит вдоль позвоночника, заставляя прогнуться в пояснице, и резко снимает с меня штаны. Я хочу его невыносимо, но Война очевидно думает, что я ещё не готова, поэтому он вводит в меня сначала два пальца, а позже присоединяет к ним ещё один, ласкает, растягивая стенки, целует в шею, и я плавлюсь под его ласками так, что подгибаются ноги. Решив, что я уже способна принять его, он резким толчком входит на всю длину, и эхо моего крика, кажется, докатывается до соседних островов. Остро-приятное чувство наполненности застаёт меня врасплох, и я на несколько секунд забываю как дышать. Война замирает, давая мне время привыкнуть, а затем начинает двигаться со всей неистовой страстью, на какую только способен, я же могу только выкрикивать его имя и просить ещё: больше, глубже, жёстче!
Мне мало его. Всегда будет мало. Хочу раствориться в нём без остатка, слиться в единое целое, стать ещё одним шрамом, не на коже — на сердце. Время как густая смола, мы вязнем в нём, топя друг друга в волнах своей нежности и желания, стирая границы и рамки, разрушая свои миры и воздвигая новый — наш общий. Тот, где есть место для любви ангела и Всадника Апокалипсиса. Война ускоряется, пальцами одной руки стимулируя чувствительную точку, помогает мне подойти к финалу одновременно с ним… Глаза ослепляет яркой вспышкой, как от взрыва атомной бомбы, а волны наслаждения накатывают несколько секунд спустя — одна за другой, и каждая новая ярче и острее предыдущей. Мне так мучительно-сладко, что я напряжена, словно оголённый нерв. Он нежно дует мне на спину, взъерошивая крошечные пёрышки в основании крыльев, и это снова действует, как триггер, приводя к ещё одному мощному оргазму. Война всё ещё во мне, и я чувствую, как он вздрагивает от неожиданности, когда я снова сжимаюсь вокруг него. Его руки бережно притягивают моё расслабленное тело к себе, и над ухом раздаётся тихий шепот:
— Я никогда не испытывал ничего подобного…
Я тоже. Но сил что-либо говорить совершенно нет, веки кажутся такими тяжёлыми, что открыть глаза просто не представляется возможным. Пара мгновений — и я погружаюсь во тьму.
Просыпаюсь от того, что кто-то перебирает пряди моих волос, нежно проводит пальцем по щеке, оглаживает плечи. Голова, покоясь на чём-то тёплом чуть поднимается вверх и плавно опускается вниз в такт дыханию, открыв глаза, понимаю, что лежу на Войне сверху. Сонно улыбаюсь ему, и он возвращает мне улыбку, наклоняясь вперед, касается губами кончика моего носа.
— Как ты себя чувствуешь? — нежно мурчу, плющом обвиваясь вокруг него, тянусь к шраму на верхней губе, который по-прежнему сводит меня с ума.
— Нууу… разочарован? — хочет казаться серьёзным, но на янтарной радужке пляшут озорные черти.
— Что?! — сонливость моментально испаряется и вместо нежного поцелуя, я кусаю его за губу.
Из глубины груди, на которой я лежу, поднимаются волны низкого, рокочущего смеха, он прижимает брыкающуюся меня сильнее и продолжает смеяться.
— Мне казалось, засыпать после секса — прерогатива мужчин. Разве нет? — целует в макушку, заставляя взглянуть на него.
— Я просто устала, — обиженно дуюсь и прикусываю губу.
Его янтарные глаза улавливают этот жест и мутнеют, наливаясь тёмной вязкостью гречишного мёда, а в глубине зрачков снова вспыхивает желание. Я осторожно раскрываю крылья и накрываю нас мягким куполом белых перьев. Хочется спрятаться от всего мира, забыть про остальных Всадников, школу и дурацкие законы небес. Целуемся жадно и долго, вкладывая в поцелуй все свои надежды, мечты и чаяния. Никто не знает есть ли у нас будущее, но совершенно точно у нас есть это мгновение, и мы не будем терять ни секунды.
— Люблю тебя, — его горячий шепот врывается в сознание, и я возвращаюсь в реальность, отрываясь от его губ.
Просто киваю. Мне сейчас слишком хорошо, чтобы говорить, Война переплетает наши пальцы и счастливо улыбается. Никогда не видела его таким.
— Война? — всё же вспоминаю кое-что важное и выныриваю из его объятий.
— Мммм? — безмятежно мычит с закрытыми глазами и снова прижимает к груди.
— А Чума… она может просматривать твои воспоминания?
— Да, но кто ей позволит? — ухмыляется, а меня начинает мучить смутная тревога. Эта пакостница способна на любую гнусность.
— Что будет, если она узнает про нас?
— Ничего. Думаю ей будет всё равно, она посчитает тебя моей игрушкой, — пожимает плечами. Он всё ещё расслаблен и явно не разделяет моих опасений.
— Ошибаешься, — я приподнимаюсь, подставив два сложенных кулака под подбородок, и внимательно смотрю на него. — Она хотела убить тебя моими руками. Но у неё не вышло, все пошло не по её плану, понимаешь?
— Продолжай, — он наконец открывает глаза и внимательно слушает.
— У неё нет сил повлиять на тебя. Пока нет. Ты как некий сдерживающий фактор её безумств. Неужели не понимаешь?
— Допустим.
— Если она узнает, что я тебе по-настоящему дорога, то первым делом попытается добраться до меня. Угроза моей жизни превратит тебя в послушное орудие в её руках, ещё одну марионетку. Она уже проделывала такое с каждым из нас, не думаю, что ваши родственные узы её остановят.
— Ты права, её ничто не остановит, — он хмурится, и глубокая складка прорезает переносицу. — Но разве из этой ситуации есть выход?
— Выход есть! Мы скроем твои воспоминания! Помнишь, как Чума пыталась достать из меня это?
Я поднимаю руку, на которой теперь тоже красуется тонкий кривой шрам, оттягиваю кожу и шепчу всего одно слово: «Apparet!» Под кожей ровным голубым светом засиял камень Секретов. Поднявшись с Войны и, с удивлением обнаружив, что он лежит обнаженной спиной прямо на неровном каменном полу пещеры, я нашариваю на полу свой нож и, подойдя к стене, срезаю один из голубых продолговатых кристаллов. Он сияет в моей руке ещё ярче и, присев на корточки перед Войной, я протягиваю ему камень на раскрытой ладони.
— Что мне нужно делать? — он поднимается, опираясь на локоть, и осторожно берёт у меня светящийся камень.
— Дальше самое неприятное, — я морщусь, вспоминая, как Фенцио безжалостно запихивал камень в кровоточащую рану на предплечье, — нужно сделать разрез и засунуть его как можно глубже.
Без лишних предисловий, Война вынимает из моей руки нож и втыкает себе в плечо, чуть покачивает из стороны в сторону, углубляя рану, а затем, взяв камень, погружает его в кровоточащую плоть, при этом на его лице не проскальзывает ни одной эмоции. Под тёмной кожей вспыхивает голубой свет. Я наклоняюсь к кровоточащему порезу и шепчу: «Abscondere!». Свечение тут же пропадает и рана начинает затягиваться, образуя новый нежно-розовый шрам.
— Слишком много шрамов из-за тебя, не находишь? — Война ласково треплет меня по щеке и тянется, чтобы поцеловать.
— Подожди! Это ещё не всё, — я судорожно вспоминаю заклинание, которому научил меня Фенцио. Его приходится произносить по новой каждый раз, когда нужно спрятать от других очередное воспоминание.
Поднеся свою руку к плечу Войны так, что оба камня снова тускло вспыхивают, я наклоняюсь и произношу: «Ab aliis absconde quid nobis tantum praesto erit: memoriae huius speluncae et amoris nostri, Ii inversam et prop. Absconde affectus nostros ab oculis emissiciis qui nobis malum volunt. Absconde!» Камни под кожей загораются ярче и через секунду гаснут. А я поднимаюсь и начинаю собирать разбросанную одежду. Скоро рассвет, пора возвращаться в лагерь.
Перевернувшись на бок и подперев голову, Война молча наблюдает за мной:
— Уже уходишь?
— Пора, — я подхожу к нему, протягиваю руку и помогаю подняться. Уже одетую он притягивает меня к себе, вдыхая запах моих волос.
— Когда мы увидимся снова?
— Не знаю. Это опасно, Война. Лагерь скрыт амулетами, а я — нет. Я не могу подвергать опасности всех. Мои частые вылазки могут привлечь излишнее внимание.
— Я буду ждать тебя на этом же месте через три дня. Скажи, что придешь, — не обращая внимания на мои слова, он сжимает мою руку, прикладывая её к своей груди, — потому что если тебя тут не будет, то лучше убей меня. Без тебя я всё равно будто и не живу.
Горько улыбнувшись, касаюсь его щеки. Мне нечего сказать, я не могу ничего обещать, потому что не знаю, что принесёт нам завтрашний день: редкие минуты затишья, скупые крохи любви или болезнь, пытки и в конечном итоге смерть. Высвобождаюсь из его крепких объятий, но он держит мою руку в своей до последнего, цепляясь за кончики пальцев, пока наконец она не выскальзывает совсем, когда я разворачиваюсь к нему спиной.
Взмываю под потолок и через расщелину в скале выбираюсь наружу, оборачиваюсь напоследок и вижу всё ещё обнаженного Войну, стоящего, как высеченная из камня статуя. Эхо пещерных сводов доносит до меня его последние слова:
— Через три дня…