Список ненужных вещей

Аль-Хайтаму следовало завести какой-нибудь блокнот, пачку стикеров, повесить пробковую доску или еще что-то в этом роде… в общем, завести какое-то специальное место, куда бы он мог методично записывать и складывать вещи, которые он осознал слишком поздно. Но это не те вещи в духе «оказывается, не все люди хотят слышать правду», потому что на подобное Аль-Хайтаму как-то абсолютно плевать, а те, что задевают его за живое, и те, с которыми он не знает, что делать. Возможно, все их можно пересчитать по пальцам, но когда ты привык все знать, понимать и уметь решать свои проблемы, подобные жуки-кровопийцы особенно сильно выделяются на фоне монотонном и ровном. Аль-Хайтам редко не знает, что делать, поэтому не делает ничего, и иногда это действует еще губительнее, чем если бы он совершил что-то бестолковое и глупое. Когда Кавех начинает таскать домой букеты цветов, это лишь немного озадачивает, заставляя на пару секунд задуматься, кто и по какому поводу так расщедрился, а потом задвинуть мысли в дальний ящик, оставляя лишь факт свершившегося. Его не особо заботят пышные сахарки, хотя бросается в глаза из пшеничный оттенок, схожий с волосами Кавеха. Они точно в поле собраны, а не выведены в чьей-то теплице? Не заботят ветки персика, длинные, с плодами некрупными, но яркими и упругими. Наверняка сочными, главное успеть их съесть до того, как «букет» начнет портиться. Речные лотосы смотрятся не очень привлекательно, а у горных слишком короткий стебель. У Кавеха слишком яркая улыбка, а это значит лишь то, что что бы ни произошло дальше, плакать он будет еще долго. Наивный и глупый. Конечно, Аль-Хайтам не делает ничего. Букеты появляются с завидной регулярностью, но кому нужно их отслеживать? Примерно раз в неделю, в основном в субботу, но иногда и в пятницу. Все стабильно, пока букет белых пионов в их доме не появляется внезапно в четверг. Аль-Хайтам не изучал язык цветов, да и вряд ли это важно, потому что нужно быть полнейшим кретином, чтоб понять что-то неправильно. В белоснежных крупных цветах затесалось два ярко-красных, и отчего-то вдруг екнуло в сердце, но он лишь вновь проводил их равнодушным взглядом, задержавшись на мгновение на искрящихся глазах своего соседа, захотелось сказать что-то колкое, но слова застряли в горле. На счастливого Кавеха хотелось смотреть, но было тут что-то неприятное, грозящееся разбиться и остаться кровоточащей раной. Наверно, то, что Кавеха всегда оставляют ни с чем, и все-таки глубоко в душе Аль-Хайтам испытывает к нему сочувствие. Ему нравится смотреть на Кавеха. Куда проще это осознать, когда Аль-Хайтам его почти не видит. И это чувство не схоже с той разлукой, оно какое-то иное, ревностное, собственническое, разделенное с переживаниями и несвойственной ему заботой. Все это, конечно, собрано по маленькой капельке, он вовсе не ходит по комнате кругами и не проверяет стол в чужой комнате, считая это чем-то ниже своего достоинства, но тем не менее невзначай кидает взгляд в сторону входной двери, когда слышит там какой-то шорох. То ли ручка повернулась, то ли ветер слишком сильно дует сегодня. Он хочет, чтобы Кавех оставался рядом. Еще когда Кавех слонялся по углам, собирая все самое нужное, Аль-Хайтам просто следил за ним взглядом, не думая ни о чем, но подмечая ловкие движения пальцев, подцепляющих всякое барахло. - Эй, если ты думаешь, что я хочу украсть что-то из твоего кошмарного интерьера, то не беспокойся, ты найдешь это уродство на ближайшей помойке. Аль-Хайтам фыркает и нехотя отворачивается. Вообще-то они уже договорились, что Кавех оставляет часть своих вещей пока тут. Все-таки тащить все сразу как-то опрометчиво. Вернее, решает все Кавех, Аль-Хайтам просто задумчиво кивает, пуская пару колкостей, про то, что его новому хахалю просто понадобилась бесплатная домохозяйка, и чтоб он не прибегал плакаться, когда они разосрутся из-за какой-нибудь картины, вроде той, что с глухим стуком вдруг падает со стены от недовольного и резкого голоса Кавеха. Пока тот оборачивается, Аль-Хайтам уходит от диалога, а вместе с тем уходит вовсе, но оборачивается на мгновение, не в силах еще раз не взглянуть на чужой силуэт. Что-то притягивает взгляд, но смотреть больше не на кого, ведь Кавех покинул этот дом. Но если его вещи еще тут, значит, он вернется. А куда же еще? Возможно, он теперь счастлив. Стоит подумать об этом, как невольно становится смешно. Кавех? Да никогда. Его поразительная способность собирать все кочки на дороге, притягивать все неприятности, и несмотря ни на что уметь улыбаться — это что-то невероятное, выходящее за рамки науки и логики. Это что-то из разряда вещей, которые даже Аль-Хайтаму понять сложно, потому как «удача» не классифицируется, как что-то конкретное и доказуемое. Это просто вероятности, среди которых выпадает что-то одно. И кому-то выпадает хорошее, а кто-то Кавех. Становится пусто. Вроде неплохо, но как-то не так, и дело не в уродливой вешалке, купленной чтоб раздразнить Кавеха, и не в высушенных на столе пионах. Аль-Хайтам сминает их в руке, отчего хрупкие лепестки крошатся в пыль. Белые хорошо сохранились, а красные слишком пожухли, но именно от них что-то колет, словно от пьяных глаз Кавеха, блестящих и искрящихся, его губ, нашептывающих всякие глупости, свои постыдные тайны, которые никому больше не дано слышать. Свои жалобы и обиды, над которыми Аль-Хайтам смеется, но они оба знают, что он поможет. Знают ведь? Кавех не возвращается слишком долго. Но Аль-Хайтам пережил же прошлую разлуку, и ничего, небо не рухнуло, переживет снова. В конце концов, они никто друг другу, даже не друзья, и не приятели. Их даже с натяжкой близкими людьми назвать не получится, потому жизнь должна продолжаться дальше, словно ничего не изменилось. Тише стало, пожалуй, но это же хорошо. Как хорош запах чертежной бумаги, шампуня, деревянных карандашей, чужих волос, что впитался в наволочки, оставленные на подушках. Кавех обещал вернуться и все привести в порядок, но его нет так долго, что пора начислять проценты за простой помещения. В его комнате давит уютом, воспоминаниями и теплотой. Каждая вещь в беспорядке и на своем месте одновременно, душно, окна закрыты, на полу валяется скомканная бумага, сломан грифель на столе, странные фигурки на полках, макеты из спичек, книжный ряд, неровный, с торчащей кучей закладок. На удивление хорошо, но на душе пусто, как пусто в глазах Кавеха, когда они видятся снова. Он стучится в дверь внезапно, его силуэт скупой и подтянутый, обточенный словно скала ветром, обмытый, как водой камень. В нем нет той пестрости, угловатости, какой-то искорки, словно у кого-то траур. Его волосы непривычно зачесаны, связаны в тугой хвост, и руки сложены перед собой. Он говорит, что ему что-то понадобилось, и он пришел порыться в своих вещах. - Когда ты собираешься вынести все остальное? Или свое барахло тоже можешь искать на помойке, - чеканит Аль-Хайтам, не добавляя, что вешалка уже давно там, а сам смотрит на кольцо на чужом пальце. Это должно было случиться, исход закономерный. Любой, кто получше узнавал Кавеха, всегда приходил к осознанию, что однажды кто-то поймает эту райскую птицу, подрежет крылья и посадит в клетку. Это было настолько предсказуемо, что остается закатить глаза от того, насколько это скучно и глупо. - Может, мне и впрямь это больше ненужно, - Кавех пожимает плечами, смахивая пыль с рамки, где на фото его лицо еще искрится счастьем. Где жив папа, мама рядом, и никакого Аль-Хайтама и прочего раздражения в его жизни. Он забирает ее с собой, вернуться больше не обещает, но разве он может и дальше причинять неудобства своему (не)другу, используя его дом, как склад вещей? Аль-Хайтам хочет протянуть руку, встряхнуть его за плечо и попросить прояснить ситуацию. Хочет, чтоб Кавех выбросил все это барахло, особенно то, что оставалось в его, Аль-Хайтама, сердце. Хочет еще послушать его звонкий и резкий голос. Хочет посмотреть в глаза, яркие и свежие, как только что подаренные пионы. Хочет написать в своем блокноте тех самых вещей, что ему нужен Кавех. Что он, наверно, любит Кавеха. Но дверь уже закрылась.