я в а с л ю б л ю.

Первые по весеннему тёплые лучики солнца игрались в его волосах, наверняка очень мягких. И приятно пахнущих, конечно. Его волосы точно-точно пахнут чем-то медовым. Или тыквенным. Тыквенным пирогом! Он снова заявился в библиотеку — третий раз за неделю и, о Мерлин, сегодня же только четверг — далеко не для подготовки к тесту по зельеваренью. «А чтобы протирать здесь штаны!» — подсказывал внутренний голос, ужасно напоминающий Цукишиму. Вечно он недовольный. За соседним столом неожиданно громко рассмеялись, и выше упомянутый Кей чуть было не подскочил с места, чтобы настучать учебником по головам глупцов за их невоспитанность. Но кто-то из его товарищей-слизеринцев вовремя ухватил парня за рукав мантии. Небольшая компания с Хаффлпафа внимание привлекла сразу, как только все шумной гурьбой завалились в библиотеку во внеурочное время. Громко переговаривающиеся, смеющиеся, не доставшие из портфелей ни одной книжки. Головы студентов одна за другой осуждающе поворачивались к ним. Был среди них один парень, словно особенным ярким подсветом выделяющийся на фоне остальных. И замечали это, кажется, все. Только белая, местами чуть помятая, рубашка, слабо затянутый галстук жёлто-чёрной расцветки и широкие тёмные брюки, почти как у всех. Ничего лишнего, а мантия по обыкновению брошена где-нибудь в гостиной. Но выглядил он всё-таки нереально. Притягательно, если позволите. Может дело в причёске? — Кейджи! Какого чёрта ты снова не слушаешь? Прекращай пялиться на Бо и займись наконец делом. Куроо, который, к слову, уже около полу часа пытался объяснить ему, как сдать этот, будь он проклят, тест у профессора Снейпа, совсем вылетел из головы. Конечно, капитан хаффлпафской команды по квиддичу, Бокуто Котаро, шестой курс, любимый придмет — защита от тёмных искусств, патронус — сова и носки он сегодня надел, кстати, в горошек, привлекал куда больше чем приятель с факультета, любезно согласившийся потратить всё свободное время на торчание в библиотеке с кучей учебников и справочников по редким растениями. У Акааши с первого курса с зельевареньем как-то не задолось. — Прости. И я вовсе не… На чём ты остановился? Повтори пожалуйста. *** В широком коридоре со всех сторон сновали торопящиеся на следующий урок ученики. Акааши, не спеша лавируя между ними, слушал Куроо вполуха, краем сознания понимал очердную его шутку и чувствовал себя, как обычно это бывало по четвергам, супер хорошо. Без зозрения совести он собирался прогулять прорицание и провести следующий час на квидичном поле. Сегодня тренировка у Хаффлпафа. Тренировка у Бокуто. — А потом он… — Куроо не закончил, резко останавливаясь на крыльце, когда они вышли из замка. — Ох ты ж. Да, действительно, ох ты ж. Солнце сегодня ослепительно яркое. Издав тихий незаметный смешок, Кейджи весело сбежал по ступенькам вниз. Тецуро ворчал что-то неразборчивое себе под нос, потирая ладонями глаза. На поле народу практически не оказалось, лишь парочка студентов на трибунах и кто-то, уже собравшийся тренироваться. Акааши посильнее укутался в свой тёмно-синий шарф, когда подул холодный ветер. Он дождался друга и уверенно повернул к трибунам, но за спиной раздался бодрый окрик: — Куроо! Куда это собрался? Бокуто широко улыбаясь, помахал им. А потом в два шага оказался рядом и по-дружески ударил Тецуро по плечу. — Давай на ворота, а? От моей команды сегодня человека четыре от силы, — Котаро кивнул в сторону пары ребят, разминающихся на поле. Куроо принял наигранно задумчивый вид, долго обдумывая решение. Наконец, он произнёс соглашающееся «Эх» и, махнув рукой, побежал в сторону раздевалок. Акааши проследил взглядом удаляющийся силуэт и, отводя его, столкнулся с чужим. Бокуто смотрел на него. Легкая улыбка украшала его по-простому доброе, но красивое лицо, а щеки покрыл едва заметный румянец. Заметив, что Акааши смотрит в ответ, Бокуто резко перевёл взгляд в сторону и неожиданно низким голосом протянул: — Нууу… — затем, прокашлявшись, продолжил привычно радостно, — я, наверно, тоже пойду. Увидимся, Кейджи. Акааши медленно кивнул и, повернувшись к трибунам, улыбнулся своим мыслям. Даже лучшего друга Бокуто привык звать по фамилии, а к нему обратился с этим весёлым «Кейджи». *** Ветер колыхнул пару раз листочки блокнота, покатал туда-сюда карандаш, спутал все кудряшки Акааши и, кажется, наконец успокоился, сменив направление. Кейджи разгладил бумагу и снова поднял взгляд к летающим в воздухе игрокам, улавливая и запоминая образ одного конкретного хаффлпафца, затем вернулся к блокноту, нанося первые штрихи. Акааши действительно хорошо рисовал. Многие говорили ему об этом, кто-то даже выпрашивал портреты — кто-то, очень похожий на Куроо Тецуро — но сам Кейджи никогда особо об этом и не задумывался. Ему нравились собственные рисунки, но он считал, дело тут совсем не в таланте, возможно, только в практике. Акааши его работы всегда казались такими красивыми из-за красоты тех, кто на них изображён. Большинство страниц его старенького и потрёпанного блокнотика были заполнены зарисовками Бокуто. Их Акааши считал самыми удачными. Вот и сейчас он аккуратно выводил линию за линией, трепетно, стараясь ничего не испортить, стирал ненужное. Результат его порадовал. Бокуто, парящий высоко на метле, удерживал её одной рукой — вторая энергично размахивала над головой, когда Котаро отдавал команды. Ветер трепал его светлые волосы, поднимал в воздух края формы. Бокуто улыбался. С трибун не видно, конечно, но Акааши просто был уверен. Весёлый Котаро, красовавшийся на странице скетчбука, очень ему нравился. Да, думал Кейджи, дело определённо не в таланте. Акааши уже отложил карандаш, когда на сидение перед ним бесшумно опустился знакомый слизеринец. Сугуру Дайшо, по нос закутанный в шарф, натягивал перчатки на бледные руки, закинув ноги на трибуну перед собой. Рядом с ним следом опустился Коноха, староста с Рейвенкло, приветственно улыбнувшийся Акааши. Акинори что-то прошептал другу, и Дайшо, почти умилённо, насколько он мог, конечно, улыбнувшись, дёрнул шапку Конохи вниз, закрывая тому даже глаза. Пожевав кончик карандаша с минуту, Кейджи ухмыльнулся, и накалякал в самом углу странички маленькую змейку. *** — Да не сильно я отбил! Тебе ни капельки не больно, Бо, хватит уже притворяться. — Куроо вытер выступивший на лбу пот тыльной стороной ладони и облокотился на метлу. — А если я умру? — стараясь не рассмеяться притворялся Бокуто. —Синяк теперь вот такооо… Он не успел или не захотел договаривать, когда к ним, зажимая в руках блокнот, подбежал Акааши. Котаро сразу весь как-то подобрался. Замахал рукой, которой несколько минут назад отразил отбитый Куроо квоффл и на которой теперь должен был выступить вот такооооой синяк. Тецуро заметив изменившееся при появлении Кейджи настроение друга, прыснул в кулак, отвернувшись. — Всё нормально? — неуверенно спросил Акааши, бросая беглый взгляд на плечо Бокуто. — Да, пустяки для меня. Не волнуйся, Акааши, — он взъерошил свои влажные после душа волосы и расправил плечи. — Я вообще крепкий парень. Куроо уже в открытую улыбался во все тридцать два. Потом неожиданно стрельнул глазами в толпу возвращавшихся с травологии слизеринцев и, в миг сделавшись серьёзным, сказал: — Мне идти нужно, давайте без меня. Увидимся в Большом зале! Акааши проследив за его взглядом, ухватил вдалеке светлую макушку. Куроо, обменявшись рукопожатием на прощание с Бокуто, удалился. Ненадолго повисла неловкая тишина, но Котаро поспешил разрушить её. — Ну, Кейджи, раз уж мы остались вдвоём… Пошли прогуляемся, что ли? Акааши почувствовал пробежавшую по телу приятную дрожь, и пытаясь скрыть своё смятение, улыбнулся искренне. — Почему нет, пойдёмте. *** Бокуто и Акааши шли нога в ногу. Разговаривали не о чём и обо всём сразу. Кейджи узнал о любимой книге Бокуто, хотя если честно, даже не подозревал о его любви к чтению. Взамен он поделился своими предпочтениям, любимыми авторами, рассказал даже о литературном клубе в своём родном городе. Дойдя до озера, решили остановиться. Кейджи смотрел на гладкую поверхность воды — лёд уже полностью расстаял, — а на противоположном берегу какие-то малыши пускали «блинчики». Бокуто смотрел на него. Он стоял рядом, как всегда разгорячённый после тренировки, без шарфа или шапки. Акааши мог уловить его запах. Что-то сладкое или всё-таки тыквенное смешивалось с лёгким запахом геля для душа. Бокуто заговорил неожиданно, заставив Акааши вздрогнуть. — Слушай, Кейджи, я давно хотел сказать тебе кое-что. Очень давно и очень хотел, — Бокуто невесело усмехнулся и пнул валявшийся под ногами камешек в воду. — И то, что я тебе скажу… Ты не обязан отвечать тем же или можешь даже посмеяться надо мной. Прости, пожалуйста, но сказать я должен. И это «прости, пожалуйста» заставляет Акааши собраться с мыслями, ещё больше состредаточиться на разговоре. Бокуто выдаёт невозможное: — Ты мне очень нравишься, Кейджи. Акааши перестал дышать. Ему показалось, что вот-вот и воздух в лёгких кончится, споткнувшись, он не удержится на ногах и упадёт в ледяную черноту озера. Воздух и правда закончился бы, но Кейджи глубоко вдохнул, собираясь с мыслями. Сердце сжалось, пуская по всему телу почти физическую боль. — В каком… плане? Бокуто поднял на него взгляд, посмотрел прямо в глаза. — В том самом. Общепринятом. Я без ума от тебя, Кейджи, потерял рассудок, люблю тебя… Вот в каком плане ты мне нравишься. И улыбнулся. Искренне, по-настоящему, очень тепло. Акааши снова задержал дыхание. Кажется, они простояли в тишине целую вечность, когда с лица Бокуто пропала улыбка и он грустно обвёл озеро взглядом. — Прости меня… Кейджи замотал головой. Слова признания, так долго хранившиеся в самых удалённых уголках памяти, подальше, потому что они ненужные, не пригодятся, сейчас и вовсе позабылись, будто не было их никогда. Акааши так долго влюблён в Бокуто, что сам потерялся в неделях, месяцах, а может, годах. Ему не было больно, грустно, как часто бывает. Нет, это сильное чувство просто жило где-то внутри, в сердце, мешало дышать полной грудью, засыпать по ночам, но совсем не причиняло боли. Акааши хотел верить, что когда-то оно пройдёт, сменится на симпатию к другому человеку, а это «когда-то» всё не наступало. Время не лечит. Это пустые слова, и кто разбрасывается ими, навярняка, тоже соврешенно пуст. Время лишь притупляет чувства, делает эмоции менее яркими. Оно помогает со многим смириться и спрятать поглубже, чтобы не напоминало о себе, но вовсе не избавиться, не излечить. Кейджи не надеялся даже на дружбу, а оно вон как вышло. А ведь Котаро даже виду не подавал, никаких знаков внимания, намёков. Или Акааши такой невнимательный? Сердце, как бешеная птица в клетке, билось в груди, намереваясь вот-вот разбить рёбра-решётку. Нужно было что-то сделать, сказать, но тело будто окаменело, а слова совсем не находились. Кейджи не верил услышанному, вообще ничему не верил, но чувство, спрятанное так далеко, внезапно вновь оживилось, растеклось по венам, смешавшись с кровью. Оно заставило поверить, заставило сердце успокоиться и привело мысли в порядок. Кейджи улыбнулся, понимая, какой он на самом деле счастливчик. Он не успел всё принять, ещё не взвесил все «за» и «против» и, наверно, впервые за очень долгое время собирался сделать что-то необдуманное. Акааши медленно подошёл к Бокуто и посмотрел на него снизу вверх. Теперь они стояли так близко, что, приблизившись ещё на саниметр-два, могли столкнуться носами. Акааши осторожно взял Котаро за руку, переплетая их пальцы. И прошептал очень-очень тихо. — Я тоже… — приблизился и продолжил в самые губы: — Я вас люблю, Бокуто-сан. *** Бокуто лежал на животе, по-детски болтая ногами. Уже сорок минут он бездумно листал спортивный журнал, пока Акааши собирал вещи, проверяя каждый угол. Тёплый ровный солнечный свет заливал спальню мальчиков. Все кровати были аккуратно заправлены, вещи сложены, а учебники сданы в библиотеку. В последний день в Хогварце только на кровати Акааши, которую привычно занял Котаро, было смято покрывало. Только Кейджи, нервничая из-за всего подряд, суетился в поисках какой-нибудь забытой вещицы, пока его однокурсники отдыхали на улице. — Акааши, хватит тебе. Всё собрал уже, ты смотри — пус–то–та, — Бокуто отложил журнал в сторону, переворачиваясь на спину. Кейджи обвёл взглядом комнату. Пустую, с броской чистотой комнату. Все его вещи были собраны, пора заканчивать. Он шумно выдохнул. — Вам легко говорить. Когда вы собрали чемоданы, неделю назад? Бокуто усмехнулся: — Вчера вообще-то. И заканчивай давай обращаться ко мне на «Вы», — он сел по-турецки, приглашая Акааши расположиться рядом. — Три месяца уже встречаемся, а ты всё «вы» да «вам» Кейджи опустился на тёмное покрывало, заламывая пальцы. Волновали не только вещи. Бокуто притянул его к себе, устраивая голову Акааши на своём плече. Они часто сидели в тишине, когда оставались вдвоем. Вместе им нравилось даже просто молчать. — Котаро, — тихо позвал Акааши. — Затра знакомлю тебя с родителями. Даже не знаю, что и думать. Волнуюсь ужасно, невозможно предугадать их реакцию, да и вообще… Акааши приподнял голову, смотря на красивый профиль Бокуто. Последний заметно напрягся. — Всё будет хорошо, Кейджи. Не волнуйся. Голос у Бокуто звучал как-то странно. За несколько месяцев отношений они научились понимать и распознавать интонации друг друга, улавливая малейшие изменения настроения. Это не позволяло ничего утаить, хотя до этого момента и скрывать-то нечего было. Акааши выпрямился и, обхватив руками лицо Бокуто, развернул его к себе. Вопросительно выгнул бровь, потребовав объяснений. — Вообще-то… Твоя мама уже писала мне… — замялся Котаро. — Что? Бокуто бросил на кровать Куроо у окна неоднозначный взгляд. Кейджи начал понимать. — Тецуро, вроде как, случайно проболтался… Случайно! Ты не злись, Акааши. — Куроо-сан в своём репертуаре, — Кейджи закатил глаза, вызвав этим улыбку у Бокуто. — Ладно, я совсем не злюсь. «Заноза в заднице Куроо-сан в своём репертуаре» — подумал Акааши и уронил голову обратно на тёплое плечо рядом.