Семья

Тогда. Закаты в Гордыне — самые прекрасные. И тут даже нечего сказать. Блиц вышел на балкон номера Веросики, держа в одной руке пачку сигарет, а в другой — банку пива, вытащенного из холодильника номера, ногой подтащил к себе плетеное кресло и уселся, закинув гудящие ноги на низкий балкон. Разумеется, у приглашенной звезды, точнее, восходящей, но перспективной поп-звездочки, номер был не из самых шикарных, категория где-то третья, не самый большой, но вот вид с балкона на море, пляж и прогулочную дорожку был просто шикарен. Днем, конечно, шумновато, да и сейчас вскрики и громкая музыка из бара будут доноситься до глубокой ночи, но это все ерунда. Блиц откупорил банку, сделал добрый глоток и довольно рыгнул. Жизнь, определенно, налаживалась. Нет, она не просто налаживалась, а шла в гору. Он гордился собой. За то, что выбил этот номер для их гастролей по отелям, по которым Веросика сейчас шерстила с концертами. За то, что, хотя и не без эксцессов, но перевоз и подключение оборудования прошел вполне нормально, пусть персонал и пришлось погонять. И даже внезапно захрипевшая и отказавшаяся работать колонка, которую он с матюгами ремонтировал чуть ли не на коленке за двадцать минут до начала выступления, не попортила ему настроения. Все же почти вся жизнь, прошедшая в цирке и в парке развлечений, дает бесконечное разнообразие навыков, которые, при должной сноровке, приносят свои плоды. Когда он был на подсосе после того, как уволился из Лу-Лу Ленда, перебиваясь случайными заработками и напиваясь под вечер, чтобы не думать, как оплатить этот сраный гадюшник, в который он припирался на ночь только для того, чтобы рухнуть и поспать, иногда даже не снимая одежды, внезапное предложение Веросики подшабашить в качестве технического администратора во время гастролей было лучом света в этом гребаном тоннеле, который был его жизнью. «Ну, ты же всю жизнь в шоу-бизнесе, зайчик, какая разница — цирк или концерты?» Да, к черту, действительно, какая разница? Что там, что здесь — переезды, размещение, отладка оборудования, выступление, и снова переезд. Только не разбивать шатер на замусоренном пустыре, где воду приходится таскать из вонючей колонки, а электричество воровать с ближайшей линии электропередач, а вполне цивилизованно размещаться в номерах и гонять профессиональный и довольно вышколенный персонал, который делает большую часть технической работы. Ну а то, что Блицу не приходилось самому выступать под светом софитов — так это еще один громаднейший плюс. Хватит с него позориться. Он сделал еще один глоток пива, покрутил банку. И втайне еще раз мысленно потрепал себя по плечу. Еще один повод для гордости. Пиво, а не дешевое бухло, которым он нажирался до потери пульса. С гордостью купленная бутылка семилетнего виски до сих пор лежала в его сумке неоткрытой. Данный себе зарок слезть с крепкого алкоголя уже три недели оставался в силе. Блиц начал новую жизнь. Теперь он Блиц, а не Блицо, профессионал и член команды Веросики, а не обсос на побегушках. И еще… Веросика теперь его девушка. Не официально, конечно, но после того, как он увидел, что она сделала на плече татуировку в виде сердечка с его именем, в груди Блица что-то вспыхнуло и засияло ровным, мощным и светлым теплом. Они не просто «встречаются», пересекаясь на выходных. Они — пара. Она протянула ему, жалкому бесу, руку, взяла его и пригласила в свою жизнь. И сейчас он сидит и ждет ее. Свою Веросику. С которой они сейчас выпьют еще по баночке. Она сядет на перила, прикурит от его сигареты свою, и они будут смеяться, обсуждая толстосумов, дефилирующих под их балконом, вспоминая, что произошло за день, а потом спустятся вниз. Погулять по берегу моря. Она скинет свои каблуки и будет босиком шлепать по линии прибоя, выискивая дурацкие цветные ракушки и радостно показывая их ему, а он тащить эти дурацкие туфли и ворчать, что лучше бы они просто посидели бы в баре. Веросика будет пихаться своим острым локтем ему в бок, называя ворчуном, а он заводить глаза в ответ. Блиц покосился налево, на затененную часть территории, отгороженную изящной оградой. Вип-зона со специальным флигелем для особых гостей. Как он слышал от одной из горничных, с которой пересекся днем, пока ждал, когда чемоданы подтанцовки растащат по номерам, сейчас там отдыхал один из Гоэтии с семьей. «Жена его редкостная стерва, — жаловалась то ли Клоция, то ли Клавдия, он не запомнил ее имени, — сразу же подняла скандал. Слава Люциферу, что не мне там убираться. Живут здесь всего пять дней, а уже четырех горничных из-за нее уволили. Да и шеф-повар уже грозится, что сам уйдет. А вот дочка — очаровательная малышка. Ей заказали дополнительную команду аниматоров, в костюмах лесных зверьков, возятся с ней целый день. Самого Гоэтию почти не видно, он тут появляется только к вечеру, но каждый раз оставляет им чаевые чуть ли не в размер месячного заработка.» Блиц крякнул, вспомнив свой горький опыт детского аниматора. Ну да, развлекать маленьких пиздюков, да еще со сволочными родителями — такое себе, но вот ему никто такие чаевые не оставлял. Все же работать, даже на такой говенной работе здесь, в Гордыне — это совсем другой уровень. «Что за Гоэтия?» — лениво поинтересовался он, сканируя пространство в поисках автомата с водой. Все же день выдался адски жарким, а сидеть на ступенях черного хода, даже в тени, было тяжелым испытанием. «Да не знаю, какой-то птицедемон,» — пожала плечами то ли Клоция, то ли Клавдия. — «Большая шишка. Я же говорила, его почти и не видно. Но, как говорят, тихий и обходительный.» «Какая редкость,» — безразлично проворчал в ответ Блиц, вычислив автомат с кофе. Ну, ладно, ледяной кофе — тоже сойдет. Не помешает приободриться, когда у тебя целый день впереди. Гоэтия с семьей. Мало им своих особняков, даже на фешенебельном курорте им в собственное пользование выделяют целый флигель. За один день просаживают здесь столько, сколько ему за пятьсот лет не заработать, впахивай он с утра до ночи. Он покосился в сторону флигеля. Небольшое аккуратное здание, с собственным садом, песчаными дорожками, фонтаном у входа и спуском на воду с пляжем и причалом для частных яхт. Первый этаж и несколько окон на втором светились тускло-желтым светом. Счастливая семейка, как на глянцевой картинке в дорогом гламурном журнале. Высокопоставленный папаша, весь в делах, мамаша, выглядящая как дорогая порноактриса и очаровательная солнечная счастливая малышка, для которой они покупают собственный волшебный мир со сказочными героями, веселыми песнями и неопасными приключениями. Вот уж у кого никаких проблем… Ленивые мысли прервал громкий треск бьющегося стекла. Блиц привстал, поставил банку на пол и чуть ли не свесился с балкона. Звук доносился со стороны флигеля. «Хм, походу оконное стекло,» — отметил он. И, вгляделся, прищурившись. Снова звон. И громкое возмущенное женское верещание. — … К своим шлюхам! — донеслось до Блица. Небольшая пауза. Снова выкрик. — Работа! Знаю я твою работу! Ты просто сплавил меня, со своим плаксивым выблядком, чтобы избавиться! Снова звон стекла. Походу, на этот раз другое окно. О, вот это интересно. Блиц не был бы Блицем, если бы не любил смотреть на скандалы. А тем более, на такую пикантную штуку, как скандал в семье Гоэтии. Снова пауза. — И я вынуждена сидеть в этой дыре, обгорая на солнце, окруженная плебеями, с которыми и поговорить не о чем, только потому, что ты, видите ли, заявляешь, что «ребенку надо показать море!» Не смей уходить! — Дверь внизу хлопнула, и Блиц разглядел мужскую фигуру, поспешно выходящую на веранду и, спешащую за ней попятам, женскую. — Ты всегда все бросаешь на меня! А сам исчезаешь, прикрываясь «делами» — верещала птицедемон в белом платье. — Не смей отворачиваться, ты, жалкий кусок дерьма! Она такая же дочь твоя, как и моя. Но это я сижу здесь, как клуша, подыхая с тоски, жру то, что эти недобесы считают «едой», и из всех развлечений тут пялиться на пальмы, от которых меня уже выворачивает, и слушать этот идиотский шум моря, от которого меня укачивает. Тут даже нет ни одного нормального магазина, я сегодня весь день! Ты это понимаешь? Весь этот гребаный день ждала доставку туфель, которые заказала вчера ночью! Какая-то долбанная деревня! В ответ донеслось что-то неразборчивое, сказанное мужским голосом. Мужчина-птицедемон, предполагаемый Гоэтия, встал, прислонившись спиной к проему веранды. — Успокоиться и восстановить нервы? Так ты считаешь меня нервной? Что, хочешь меня поместить в психушку? Снова тихий ответ. — Нет, это ты послушай! Я великолепно знаю, что ты спишь и видишь, как бы от меня отделаться. Так вот, плохие новости — этого не будет. На этот раз сильный порыв ветра заглушил голос. Блиц поморщился, а затем наклонился, подняв банку пива с пола, и полууселся на перила балкона, наслаждаясь представлением. — … Сам успокойся! — визг был настолько оглушительный, что от него самого могли треснуть стекла. — Да пусть все слышат! С моими нервами все в порядке. Меня бесишь именно ты! Бесхребетное, жалкое, безвольное, бестолковое ничтожество, которое ни на что не годится как муж! Ты хоть помнишь, когда делал мне хоть какой-то подарок? Спрашивал меня, что я хочу? Делал что-то ради меня? Вспоминал, блядь, о моем существовании, когда дело не касалось очередного приема или чего-то, связанного с Вией? Эгоистичный, самозацикленный, унылый урод. Думаешь, я не вижу, как ты на меня смотришь? Что кривишься? Что глаза закатываешь? Импотент сраный, да от тебя даже в постели никакого толка. Знаешь, что? Я вот сейчас, сию минуту отправляюсь обратно. Мужчина, оттолкнувшись от проема веранды, что то ответил, жестикулируя. — Мне плевать. Сиди сам с ней. Найми няньку. Хотя тебе самому нянька нужна. Все, с меня хватит. Даю тебе десять минут. После этого ты открываешь портал и отправляешь меня обратно. Снова неразборчиво. — Твои проблемы. Ты мужик, ты и улаживай. Мужчина, что-то говоря, протянул к ней руку. Женщина птицедемон резко повернулась, вскинула голову и гордо прошествовала назад в дом. Раздался громкий хлопок дверью. Гоэтия уронил руку и как-то сгорбился, уставившись в пол. Затем повел плечами, повернулся, медленно рассеянно спустился вниз по ступенькам и подошел к фонтану. Грациозно уселся вполоборота. Сверкнула фиолетовая вспышка, он протянул руку, будто нащупывая в ней что-то. Затем мигнул теплый огонек, и птицедемон затянулся невесть откуда вытащенной из этой вспышки сигаретой. Блиц скривился, спрыгивая с перил на пол. Концерт, судя по всему, был окончен. Дальше смотреть на курящего сгорбленного птицедемона было неинтересно. Блиц отсалютовал фигуре поднятой банкой с пивом. — Спасибо за шикарное представление, ублюдки. Тост! Отрасти, братан, наконец, позвоночник. Блиц сделал глоток. Что было шикарнее, чем видеть, как на его глазах унижают Гоэтию? Определенно, вечер задался. Блин, пиво кончилось. Подождать Веросику? Нет, лучше взять еще одну банку из упаковки. Бес прошлепал к холодильнику, достал еще банку, вскрыл, отпил, вернулся на балкон. Фигура у фонтана уже исчезла. «Ушел, поджав хвост, умасливать свою женушку». Блиц пожал плечами. Хорошо, что у него все не так. У него все… у него все просто зашибенно. Он поваландался на балконе еще минут десять, потягивая пиво. Но кроме драки возле клуба и парочки, затеявшей на опустевшем пляже перекидываться фрисби, ничего интересного больше не происходило. А вот выпитое пиво запросилось наружу. В голову закралась хулиганская мысль помочиться прямо с балкона, но он отмел ее как недостойную. Ему же, в конце концов, не двенадцать лет. И он, вообще-то, теперь уважаемый член общества. Так что, смяв банку, он поставил ее на пол и пошаркал в уборную. Уму непостижимо, как быстро Веросика ухитрилась обжить эту маленькую коморку. На тумбочке возле умывальника стоял распакованный дорожный несессер, кромку раковины заставили баночки, бутылочки с шампунями и какие-то притирания. Блиц, расстегнув ширинку, с удовольствием помочился, рассеянно глядя вниз. Возле унитаза валялась какая-то розовая бумажная упаковка. — Ну, вот. А потом она будет разоряться, что я намусорил. Хотя сама та еще засранка, — беззлобно пожурил Блиц. И представил, как бы огреб за подобную оплошность этот несчастный Гоэтия. Небось, эта стерва ему бы за это глаза выцарапала. Или запустила каким-нибудь из этих флакончиков. Поувесистей. Закончив, он застегнулся и нагнулся, подобрав упаковку. Что-то нежно розовое, от леденца, что ли? Чисто из любопытства он ее расправил. Облачко, на котором сидел аист, держащий в клюве радостно пищащего пухлого младенца. Блиц всегда думал, что выражение «прошиб холодный пот» — это что-то из книг. Но только не когда он, слепо вглядываясь, прочел надпись на упаковке. Тест на беременность. Он так и застыл, открывая и закрывая рот. Наконец, выйдя из ступора, нервно сглотнул, шаря взглядом по уборной. А потом, как очумелый, рухнул на колени и, чуть ли не отодрав крышку, напрочь позабыв о брезгливости, начал рыться в мусорной корзинке. Еще одна розовая упаковка. Еще одна. И вот. То, что он искал. Палочка. Одна. И вторая. С двумя полосками. Он сел на задницу, тупо глядя перед собой. Ему хотелось кричать. Плакать. Кричать и плакать одновременно. Похоже, он все-таки плакал. И улыбался во всю свою зубастую пасть. Похоже, он два раза подряд обежал весь номер. А затем — этаж. А затем — весь этот чертов отель. Он даже спустился на парковку, почему-то подумав, что она может быть в их студийном фургоне. Лобби? Нет. Ресторан? Нет. Бар? Хотя, что она теперь будет делать в баре? Нет, тоже нет. Еще раз ресторан. Под каким-то идиотским предлогом даже постучался в номера их подтанцовки, пытаясь выяснить, где Веросика. Типа, что ему нужно у нее уточнить, какое освещение выставлять для следующего выступления. Суккубы и инкубы недоуменно переглядывались, но только выдали, что, вроде как, видели, как Веросика спускалась вниз, но куда дальше делась — не знают. Даже не попрощавшись, Блиц рванул вниз, к ресепшену. Веросика. Веросика Мейдей. Да, приехали вчера. Нет, с номером все нормально. И с его номером тоже все нормально, вы не видели? Что? Взяла машину? Уехала? Куда? А, ну да, простите. Он выскочил из лобби на подъезную дорожку. И, сам не зная зачем, пошел по ней к воротам, которые перекрывали выезд. Встал, встретился взглядом с недоуменным охранником, пожал плечами, достал пачку сигарет, прикурил и медленно пошел обратно. Ему нужно было… подумать? Нет, он не мог думать. Он не мог… он вообще будто был не совсем здесь. Блиц зашел в свой номер. Машинально зарылся в спортивную сумку, достал бутылку виски. Повертел в руках. Положил обратно. — Я — папа. Он глупо хихикнул. — Я — папа, мать твою! Он стукнул кулаком по колену, согнувшись в приступе истерического хохота. Перед глазами плясали аисты, держащие в клювах пухлых младенцев. Ему хотелось расцеловать всех, и этих тупых инкубов на подтанцовке, и Клоцию (или Клавдию?), и даже ту суку птицедемона с ее тупым муженьком. Он же даже… он же даже и не представлял, как этого хочет. Семья. Его семья. У него будет его семья! Его дочь. Или сын. Или двойня. Ведь, вроде как говорят, что если в семье были близнецы, то велика вероятность, что родится двойня, верно? Он, Веросика, и их малыш. Или малыши. И сегодня, он говорил, что его жизнь налаживается? Да он просто не представлял! Ему просто необходимо было пройтись. Выйти на свежий воздух. Выйдя в коридор, он спустился по лестнице вниз и пошел через лобби. — Мистер Блицо? — окрикнула его бес с ресепшена. — Блиц, — машинально поправил он ее. — В чем дело? — Вы искали мисс Веросику. Она приехала полчаса тому назад. Полчаса? Целых полчаса? Он что, так долго сидел у себя в комнате? Блица захлестнула паника. Захотелось рвануть сразу в несколько сторон одновременно. Так. Надо отпраздновать. Это обязательно надо отпраздновать. Он рванулся в сторону бара, но остановился, крутанувшись на каблуках. Нет, нельзя. Теперь нельзя! Он снова глупо захихикал. Теперь ей нельзя алкоголь. Так. А что можно? Думай, думай, дурацкая башка. О! Ресторан. Ресторан уже почти закрылся. Умоляя, стеная, запихивая в кулак каким-то чудом оставшемуся еще на кухне повару смятые купюры, даже не глядя на их достоинство, Блицу все же удалось заполучить две громадные креманки с разноцветными шариками мороженого, политого сверху сиропом и обмазанных взбитыми сливками. Клятвенно обещая их вернуть, он молнией понесся прочь, распахивая ногой дверь, взбираясь вверх по ступеням. Ну, разумеется, он все же ухитрился споткнуться и упасть на одно колено, каким-то чудом не уронив лакомства. И снова глупо хихикнул. «Веросика, любовь моя, я преподношу тебе мое сердце и это чудесное мороженое!» Самое тупое признание в аду. Прижав пледплечьем к себе одну креманку, держа в руке вторую, он вывернул неудобную ручку и распахнул дверь. Веросика лежала на кровати, обняв подушку и уткнувшись в нее лицом. Рядом на полу валялась бутылка водки. Включенный телевизор тихо бубнил что-то нечленораздельное. Блиц с шумом втянул в себя воздух. Не глядя, поставил креманки на стеклянный столик. На ватных ногах прошел к кровати. Встал на колени у изголовья кровати. — Зайка. Эй, зайка! — потрепал он ее по плечу. Она приподняла голову, пьяно улыбнувшись. — Эй, Блици! — протянула она в ответ, вяло подняв руку и потянувшись к его щеке. — Что, уже утро? — Ну, зайка, ну что же, что же ты делаешь, — Блиц засуетился, приобнимая ее. — Ну что ты делаешь? Тебе же нельзя, — мягко пожурил он ее. — Мне можно все! — капризно возразила Веросика. — Нет, заечка, тебе нельзя, — он погладил ее по спине, притягивая к себе. — Не волнуйся. Не переживай. Не переживай, солнышко, все хорошо, все отлично. Я все знаю. Мы справимся. Мы обязательно справимся, я тут, я рядом, я с тобой. Я понимаю, я сам чуть с ума не сошел, нет, я даже не понимаю, тебе же намного страшнее, но тебе просто надо было сразу все мне сказать. У нас все будет хорошо. И у тебя, и у меня, и у нашего малыша. — Малыша? — Удивленно переспросила Веросика, явно пытаясь сообразить, о чем он. Нахмурившись, она вопросительно косилась на Блица. А потом расплылась в улыбке, и, слегка пихнула его в плечо. Тот послушно отпустил ее, позволив растянуться на кровати. — Не загоняйся, милый. Я приняла таблетки. Еще утром. Жуть как болит, — пожаловалась она, потирая живот. Как самые болезненные месячные. — Ты… что? — Блиц будто слышал и не слышал одновременно. Точнее, он слышал, но вот мозг отчаянно пытался не пропустить в себя слова, не позволить им обрасти смыслом. — Они жуть какие быстрые! — похвасталась Веросика. — Вжух — и усе! — Что? — тупо повторил Блиц. Веросика завела глаза. — Ненавижу их. — Пожаловалась она. — Как ватная каждый раз ходишь. Но водка помогает! Это хорошая, — протянула она, — я за ней в город смоталась. Тут просто конские цены. — Она подмигнула Блицу. — Солнышко, давай не сегодня, а? Я просплюсь и завтра буду как огурчик. Утром и наверстаем, лады? Иди сам себе подрочи. Она снова подгребла к себе подушку, уткнулась в нее лицом и почти сразу же засопела. Блиц осоловело глядел на нее. С плеча Веросики сползла лямка топика, и на Блица глядело сердечко. Алое сердечко с его именем. Бес поднялся на ноги. Машинально отряхнул колени. Побрел к двери. Осторожно нажал на кнопку, погасив верхний свет. Пульт, чтобы выключить телевизор, он так и не стал искать. Медленно, ступенька за ступенькой спустился вниз, пошел по коридору к своей комнате. Не включая свет, дошел до кровати. Потянулся к сумке, достал бутылку. Скрутил пробку и приложился к горлышку. «Надо же, такое дорогое виски, а вкуса почти не чувствуется,» — холодно отметил он, вливая в себя глоток за глотком. Тогда. — Прекрати, па… Блицо! — Луна заворчала, мех на загривке поднялся дыбом. Тот, с непроницаемым выражением на лице, перехватил пуходерку, автоматически отдернув руку ровно вовремя, чтобы не получить очередной меткий укус за запястье. — Хорошая девочка! А кто у нас тут хочет хорошо выглядеть? Вот закончим вычесываться, пойдем в супермаркет, и я куплю тебе самую большую порцию мороженого! — Невозмутимо продолжил ворковать Блиц, удерживая голову Луны и проводя в очередной раз пуходеркой по загривку. — Так, а теперь у нас тут небольшой колтун, придется чуть-чуть потерпеть, Луни-тюни. — Легко тебе говорить, у тебя-то шерсти нет! — озлобленно рыкнула Луна, покорно наклоняя голову и выгибая хребет. Спереди она прикрывалась халатом, одев его задом наперед так, чтобы покрытая шерстью спина была в распоряжении Блица, который как раз сейчас, закатав рукава и насвистывая, брызгал на колтун под лопаткой спреем для расчесывания шерсти, железной расческой аккуратно приподняв его чуть вверх, чтобы хорошо смочить до самой кожи. — Ну, не все из нас идеальны, как моя Луни-Тюни! Хочешь, включу музычку? Будет веселее. — Да плевать. Я, кстати, вполне могла бы его и выкусить. Да, включи. — Блиц молнией метнулся к музыкальному центру, не глядя нажав на плей и врубая какой-то очередной диск металла с адскими завываниями. И тут же, пока Луни не передумала, снова очутился у нее за спиной, начав осторожно, с самых кончиков, распутывать комок шерсти. — И тогда бы у тебя была проплешина, — пожурил он ее. — И как бы ты тогда ходила в топике, юная мисс? Все бы адские гончие оборачивались и качали головушками, какая же у нас тут неаккуратная леди. А вдруг бы как раз сегодня тебе навстречу шел парень всей твоей жизни, увидел бы, что ты скусываешь свои колтуны, скривился, и уплыла бы из твоих лап любовь всей твоей жизни. Луна хихикнула. Но тут же заворчала, пытаясь скрыть смех. — А вот мы его распутаем, а вот тут вот очень аккуратно отстрижем, и все будет у нас чики-пики. Давай, сердце мое, повернись чуть правее, надо расчесать у тебя под лопаткой. Ну, у кого у нас тут самая блестящая шерсть? — Прекрати. Я не маленькая. — Заворчала Луна. — Ну, конечно, Луни-тюни. Ты у нас большая девочка. Ой, а что у нас там? — внезапно вскрикнул Блиц, ткнув пальцем в сторону двери. Луна рефлекторно повернулась и, Блиц, пользуясь открывшимся окном возможностей, резко дернул расческой, подхватывая на него и выдирая из шерсти репей возле уха. — Ну папа! — обижено взвизгнула Луна. — Не папкай тут. Кто полез в репьи? Что, нельзя было как нормальному человеку, ломиться через кустарник? — он тут же успокаивающе почесал ее за ухом. Та издала довольное ворчание, но, сообразив, что делает, тут же обиженно замолчала. — Если бы жирдяй двигался порасторопнее, мне не пришлось бы лезть напролом, — пробурчала она. — Пусть в следующий раз его женушка вытаскивает, когда он, запутавшись в ногах, валится прямо на осоловевшего реднека с топором. — Ну, Мокси есть Мокси… — философски заключил Блиц, брызгая на шерсть лосьоном и расчесывая от хребта вбок. — Грация — не его сильная сторона… ну, что поделаешь, семья есть семья, тут нужно терпеть недостатки друг друга. — И особенно Мокси, — раздалось хором. Луна прыснула от смеха, и Блиц, пользуясь возможностью, еще раз прошелся по хребту, вычесывая остатки цепучек репья, большую часть которых в течение последнего часа вытаскивал вручную из шерсти Луни. — Ну, вот и все. Последний штришок! — он порылся на столике, вытаскивая старомодный винтажный флакончик с резиновым пульверизатором, и, несколько раз покачав грушу, обдал Луну едко-мускусным ароматом. — Ты ж моя девочка! Ну, вставай и сияй. — Я не твоя девочка! — привычно огрызнулась Луна. — И отец ты мне только по бумажке! — Как скажешь, Луни, — самодовольно заявил Блиц, оглядывая творение рук своих. — Как скажешь. Ну! — он беззаботно откинул флакон через плечо и хлопнул в ладоши. — Пора за покупками, просаживать мой гонорар! — Отвернись! — рыкнула Луна. Блиц послушно повернулся на каблуках, тайком потирая укусы на левом запястье. — И я, между прочим, сама зарабатываю. — И что, теперь папка не может тебя побаловать? Помнишь то кожаное пальто во «Взвейся и развейся»? — Заговорщицким тоном пробасил он. — И чего? — Луна, натянувшая на себя топик, осторожно повернула в его сторону одно ухо. — Так вот! Кое-кто сделал на него бронь! — Блиц гордо одернул рубашку. — Можно? — Да. — Луна сидела к нему лицом, чуть склонив голову и насторожив уши. — И если мы не выкупим его до вечера, то это сделает кое-кто другой! — победно возвестил Блиц. — Ну, по коням? — Блиц…. — раздраженно фыркнула Луна. — Прекрати. Точно то самое, с красным отворотом и заклепками на воротнике? — Ага! — подмигнул Блиц. — Ну, что стоим, кого ждем? Погнали! Сейчас. Вот ведь черт. Ну почему, гребись все посуху, именно сегодня и именно сейчас? Почему этому долбанному пернатому придурку прямо нужно было вляпаться в неприятности именно сегодня, когда у него просто дико нет времени? Блиц вдавил педаль газа и с такой силой дернул переключение передач, что почти вырвал его нахрен. А может, Луна сама справится? Он покосился на дочку, в оцепенении замершую на сиденье и с отчаяньем глядящую вперед глазами блюдцами. То есть, что, высадить ее у ворот и отдать на растерзание этим тупым мудакам, которые свои руки от задницы отличить не могут? Да им экзамен надо сдавать, чтобы шнурки научиться завязывать, все делают на отъебись, если их рылами в свои обязанности не тыкать и не дышать над ухом. Так. Спокойно, спокойно. Зайдем и выйдем, делов на пятнадцать минут. Ничего, перетопчится. Что он думает, стоит ему свистнуть, и Блиц несется, волосы назад? Ну, фигурально выражаясь. Черт, Страйкер. Это же серьезно. Может, ну ее нахрен эту больницу? Походили же без этих уколов пять лет, и еще походим… Если бы руки Блица не были заняты рулем, он бы сам себе за такую мысль отвесил бы оплеуху. Это, блин, прививка! От ебучего бешенства! А Луна не на пуфике в особняке, между прочим, как некоторые, сидит, а мотается на эту гребаную землю как к себе домой, а там какая только зараза не водится. Все эти крысы, скунсы, белки ебучие, которые только и ждут, чтобы вонзить зубы в его Луни. Эти чертовы бюрократы и так все сроки какие только были проебали, упусти запись — и еще столько же валандаться в очереди… А вдруг что случится? А вдруг что случится с его Луни? И это будет его вина! Потому что он, хреновый папаша, взял и поставил своего… а, по хрен, не важно, выше собственной семьи? — Милли, Мокси, вы уверены, что справитесь? — Так точно, сэр! Я коронный, она — похоронный! И у нас обоих есть счеты с этим мудаком! — Тогда давайте, и не облажайтесь. — Блиц не глядя швырнул ключи, и, подхватив на руки застывшую в ступоре Луну, выскочил у входа в больницу. Встрепанная после укола Луна сидела, забившись с ногами, на диванчике в зоне ожидания. Дрожащий комок отчаянья и боли. На вялые попытки медсестры выпроводить их прочь и освободить место для других посетителей Блиц среагировал таким рыком, что даже Луна втянула голову в плечи и прижала уши к голове, не то что медсестра, заклекотавшая, размахавшаяся щупальцами и моментально втянувшаяся за свою стойку ресепшен. Не спрашивая разрешения, Блиц с мрачным видом вломился в приоткрытую дверь комнаты отдыха для медперсонала, схватил одноразовый стаканчик и нацедил холодной воды из кулера. Еще раз предупредительно зыркнув на медсестру, которая попыталась возбухнуть, прошел прямо перед ней и сел на корточки перед Луни, протянув ей стакан воды. Та сидела, дрожа и обхватив колени. Он осторожно потянул за запястье ее правую руку, и, когда та поддалась, втиснул в ладонь холодный стакан и сжал на нем ее пальцы. — Вот, молодец. Хорошая девочка. Давай, пей. Та, всхлипывая, поднесла стакан ко рту и сделала глоток. После чего опустила руку, протягивая стакан обратно ему. Блиц забрал его, сам отпил глоток и, приподняв, прислонил холодный бок к ее лбу. Луна свела брови и впервые осмысленно посмотрела на него. — Давай, остынь, Луни-тюни. Все уже хорошо. Правда, приятно? Луна шмыгнула носом. Еще раз. А потом разревелась. Блиц отвел стакан в сторону, держа его между указательным и большим пальцами, а другой рукой потянулся, приобнимая свою дочку за плечи и привлекая к себе. Та, спустив одну ногу с сиденья, а вторую все еще прижимая к животу, неуклюже подалась вперед. — Ну вот, Луни-тюни. И не надо бояться. — Он поглаживал ее по спине, успокаивающе поводя ладонь кругами. — Не…навижу б.боль.ницы, — слабо выдавила Луна. — Б.больно. Всегда б.больно. Они все… они… они только и ждут, когда заболеешь. Слишком мало места… Зачем лечить… Еще тратить деньги. Лучше усыпить. Нельзя болеть. Нельзя кашлять. Нельзя лежать. Они приходят, в белых халатах, указывают на клетку, а потом выводят его оттуда, и больше ты его никогда не видишь… — Ну, сладкая моя, успокойся. Все кончилось. — Ничего не кончилось! — внезапно завизжала Луни, отдернувшись. Снова глядя на Блица этими громадными, распахнутыми как блюдца глазами. — Они все такие же! Они только и ждут, когда ты проявишь слабину, а потом приходят и забирают! Они тоже забрали бы меня, если бы не…. Она всхлипнула, а потом сама потянулась вперед, охватывая Блица руками и неудобно повисая, уткнув свой нос в его плечо. Разумеется, холодная вода тут же пролилась на пол. Да и бес с ней. — Но ведь я рядом, верно, доча? — Блиц аккуратно привстал и, не размыкая рук Луны, переместился чуть левее, на соседнее сиденье. — Я тут. Я никому тебя не оставлю. — Я думала, ты уйдешь. — Прошептала Луна. — Я же плохая. Злая плохая гончая. Оставишь меня с ними. А я… — она всхлипнула. — А я не знаю, что бы я делала. — Ой, Луни… глупая маленькая Луни, — Блиц слегка покачал ее. — Неужели ты думаешь, что есть хоть кто-то, ради кого я оставил бы мою маленькую девочку? Ты у меня всегда на первом месте, Луни-тюни. И если мне придется выбирать, я всегда выберу только тебя. Блиц еще раз крепко прижал к себе Луну. Та фыркнула, судорожно выдохнула и шмыгнула носом. Бес отстранился. Адская гончая сидела, опустив голову. Втягивая воздух и медленно выдыхая. — Хочешь еще водички? Луна помотала головой. Он потянулся к столику, добыл леденец, и, прикусив зубами край, сорвал обертку. — Хочешь леденец? Малиновый… Ммммм…. Луна кивнула. Блиц протянул его. Луна, чуть поколебавшись, протянула руку в ответ и взяла его. Покрутила перед носом и засунула в рот. — Вот и умничка. — Он встал и осторожно потянул ее за руку. — Ну, теперь, давай, пойдем потихоньку. Луна послушно встала и, охнув, засеменила, все еще держа в руке леденец-сосалку. Аккуратно маневрируя между каталками, креслами и тупыми посетителями, постоянно пытающимися рвануть наискосок и врезаться под ноги, Блиц машинально потянулся свободной рукой к карману, собираясь достать телефон. А, черт. Он же его разбил в машине. Вот ведь блядство. Надо бы позвонить Милли и Моксу, узнать, как у них что со Столасом. Челюсти Блица сжались. Да, Столас… Может быть, стоило… А, да пофиг, он же Гоэтия. Чертов почти всемогущий Гоэтия. Об него можно кувалды бить, и они разлетятся первыми. И не переживает он за него не капли. Все его склонность драматизировать. Ну, поваляется он там в пыли часок, попортят они со Страйкером друг другу нервы. Если учесть, каким раздражающим порой ухитряется быть его высочество, это за Страйкера в данном случае надо переживать. Если бы тот хотел его убить, то убил бы сразу. А вот от этой мысли Блиц запнулся, чуть не налетев на очередную крикливую бабу. Нет, пофиг. Все равно он мне не… не… Ох, блядь, да ладно. Он же Гоэтия. С такими, как он, ничего не случается. У них всегда все хорошо. … как на глянцевой картинке в дорогом гламурном журнале.