sex on the beach

Watermelon Sugar — Harry Styles Лазурные волны ласкают скалы, разбиваясь о камни в шипящую пену. Над морем, взмывая и падая вниз, кричат чайки. На синем, сливающемся с морским горизонтом небосводе ни облачка. На Санторини стоит жара. Она лучами палящего солнца проникает через поры до самых костей, бьёт по голове, покрывает кожу испариной, и даже свежий бриз с Эгейского моря не спасает ненавидящего жару Чонгука. Показатели на термометре превышают сорок градусов, а сухой, выжженный зноем воздух исходит рябью. Развалившись на белоснежной террасе и нахмурив брови, Чонгук смотрит вдаль — на лазурное, сливающееся с горизонтом море. Из-за жары нет сил, чтобы подняться и снять рубашку, в которой приехал; стянуть бриджи. Его белая футболка неприятно липнет к торсу, выбившиеся из андеркарта пряди — ко лбу. Чонгук устал: он добирался из Сеула до Санторини более десяти часов. Чонгук зол: он не желал брать отпуск, не хотел лететь на выжженный палящим солнцем остров. Для замужнего на работе человека ничего не может быть хуже навязанного начальством отпуска. Начальник и по совместительству лучший друг Намджун, посчитав, что Чонгук за пять лет работы выгорел без отдыха, всучил ему путёвку и запретил появляться в офисе в течение месяца минимум. Цокнув, он закидывает руки за голову и, сжимая челюсти, играет желваками. Будучи типичным трудоголиком, единственными видами отдыха Чонгук признает тренировки в зале да вечера с коллегами в увеселительных заведениях. Его жизнь — это аналитика, бесконечные цифры, консультация и сопровождение богатых клиентов — ведение их инвестиционных портфелей. В свои двадцать девять Чонгук один из лучших специалистов страны. В компании Намджуна он занимает почётное место главного финансового советника. Он нарасхват у клиентов и конкурентов. Последние не перестают выманивать из родной компании баснословными окладами и процентами за успешно заключённые сделки. Но, как и в браке, главное для Чонгука не деньги, а любовь: его стол в кабинете с панорамными окнами, знакомые лица сотрудников, коллеги, которые стали друзьями и лучший друг-начальник. Намджун дал желторотому, едва вылупившемуся из Сеульского университета Чонгуку лучший старт, знания и хватку — всё, что есть в Чонгуке, заслуга Намджуна — Намджуна, которого бросил новоиспеченный недожених у алтаря. Чонгук готов упасть на колени и расцеловать руки этому омеге за избавление лучшего друга от брака по расчёту. Будучи закостенелым геем, Намджун ненавидит даже думать о вагинах. За полгода подготовки к свадьбе Чонгук успел в красках наслушаться страшных предположений, что с Намджуном случилось бы, увидь он омежью промежность воочию. Губы растягиваются в похабную ухмылку — Чонгук бы с радостью сейчас полюбовался красивой омежьей киской. Пускай работа и нагибает его во всевозможных позах, а «выпускать пар» в постели он обожает. Выпить с коллегами в баре и под утро укатить домой в обнимку с очередным омегой — классика. Чонгук типичный, рано взлетевший по карьерной лестнице альфа. Бог одарил его смазливым лицом, харизмой, атлетическим телосложением, мозгами и большим членом. Чонгук берёт от жизни всё. Его единственная любовь — работа. Развлечения — выпивка и безликий секс. У Чонгука нет проблем с поиском половых партнёров на ночь. Он не влюбчив, ни к кому не привязывается, не стремится обзавестись семьёй. Он холост, молод, богат и, кажется, вполне счастлив. Порой, лёжа дома на диване в очках и с книгой в обнимку, где описываются захватывающие путешествия в невиданных Чонгуком странах, встречи с новыми людьми и обретение истинной любви, он понимает, что устал и не хочет продолжать. Понимает, что его жизнь — четыре стены в офисе и четыре стены дома. Чонгук любит жизнь, достигать новых вершин, но со временем страсть к работе утихает, а вокруг никого, кроме таких же, как он сам, коллег. Чонгук ненавидит поднимать голову от монитора, оглядываться и понимать, насколько его жизнь пуста и однообразна. Санторини усиливает это чувство в разы. Но Чонгук, как и всегда, гонит гнетущие мысли и снимает своё разомленное зноем тело с лежака. Скидывает рубашку, сбрасывает футболку и, разувшись, шлепает по тёплому камню террасы к бассейну. Белоснежный бутик-отель стоит на обрыве, как и все остальные дома с синими крышами и деревянными ставнями. Удивительный, сказочный, невиданный ранее вид перед глазами Чонгука, и внутри он радуется, как мальчишка, что находится сейчас здесь, а не в офисе. Пускай воздух слишком сух для него, но ко всему можно привыкнуть и полюбить. Облокотившись о каменную балюстраду, он позволяет себе насладиться мгновением, запечатлеть в памяти миг, который он, возможно, будет вспоминать время от времени в сером офисе. Свежий бриз путается в его коротких волосах, целует пунцовые от жары щёки и нос. Чонгук улыбается незаметно и робко, словно кто-то может увидеть его сейчас таким: без повседневной маски. В душе Чонгук романтик. Ему приоткрой дверь, и он ломанётся навстречу тому самому — настоящему, чистому, искреннему, неизведанному. Намджун знает Чонгука лучше его самого или принимает его таким, какой он на самом деле есть: где-то глубоко внутри крепко дремлющего настоящего Чонгука. Оттого Намджун не сдал билет, не отменил бронь, отвёз, как личный водитель, в аэропорт и помахал ручкой, стоило Чонгуку пройти зелёный коридор. Стрекот цикад и шум прибоя ласкают слух — звуки жары, зноя и лета. Задрав голову, Чонгук полной грудью вдыхает аромат моря и хвойных растений, тянется, улыбается и выдыхает. Чувствует налитое после длительного перелета тело. Нежно-голубая вода переливается и сверкает в бликах солнечных лучей, манит своей прохладой. Чонгук улыбается ей радостно и непринужденно, как давнему другу, и, встав к бассейну спиной, падает в ее манящую свежесть. Раздается плеск воды. Она переливается за бортики, топит в своих нежных объятиях Чонгука, обволакивает его рельефное, покрытое татуировками тело, остужает кожу и разум. Греция перестаёт казаться адом, превращаясь в рай на земле. Пусть у Чонгука нет стола возле панорамного окна в кабинете, но у него есть белоснежная терраса люксового номера и ноутбук на случай, если начнётся ломка по работе. Лежа звёздочкой на воде, он смотрит в бескрайнее синее небо и улыбается, планируя предстоящий месяц отдыха: валяться на лежаке, плавать в бассейне, может, сходить пару раз к морю, ужинать в ресторанах, пить в барах — блаженство. Чонгуку одиночество в радость. А старый добрый Тиндер поможет ему искупать в блаженстве и член. Лежать под палящим солнцем в воде без защиты — дурная идея. Чонгук понимает это, когда кожу на груди начинает жечь. Вынырнув, он шлепает по теплому белому камню в номер, оставляя за собой сырость. Комната бьет в лицо холодом трудящегося кондиционера. По коже рассыпаются мурашки. Чертыхаясь, Чонгук бежит в ванную, чтобы укутаться скорее в махровое полотенце, и встает, как вкопанный, когда ни полотенец, ни хотя бы гребанного халата на полках не оказывается. — В смысле?! — нахмурившись, выпаливает он. Искать тепла в ледяном номере Чонгуку не прельщает. Пробежав продрогшей рысью к шкафу, он дергает дверь и вскипает, потому что там тоже: — Пусто блять?! Вы издеваетесь! Какого хуя в люксовом номере нет гребанных полотенец! С волос по шее стекает вода. Она очерчивает путь по широким плечами и спине, по крепкой со вставшими сосками груди, скатывается по прессу и пропадает в кромке насквозь мокрых бридж. Чонгук стягивает их с трусами, швыряет в ванну и хватает телефон. Бутиковый отель, в котором отдыхают голливудские звезды, не имеет полотенец — позор! Чонгук уверен, что отдых на Санторини переоценен и популяризирован инстадивами; что ценник и все пять звезд даны лишь за прекрасный вид, который не имеет к отелю ни малейшего отношения — заслуга матери природы! Он гол. Он зол. Он рычит все это в телефонную трубку, клацая зубами. Golden — Harry Styles «Простите! Извините! Обернитесь, пожалуйста, простыней! Мы сейчас все принесем!» — верещат ему. Чонгук посылает их к черту: почему он должен кутаться в простыни, если полотенца должны быть! Но все же кутается. Чонгук не ханжа, но свою работу выполняет на десять из десяти и, платя деньги за услуги, ждет той же отдачи. Он не перфекционист, но устал после десятичасового перелета, у него сгорели плечи и грудь, он не хотел лететь отдыхать и замерз. В дверь номера раздается стук. Раздраженный и злой он подскакивает в простыне, путается в ней и спотыкается, вскипая еще больше. К черту! Простыня остается на полу, а он нагой, сверкая достоинством, открывает дверь настежь — мол, вот, этого вы добивались! — но сердце пропускает удар. — Ой! Не ожидав увидеть на пороге крохотного, до умопомрачения красивого светловолосого мальчишку-омегу, Чонгук ловит ступор. Тот, заметив его ничем не прикрытый член, смущённо прячет лицо за стопкой принесенных полотенец. От него пахнет раем: чем-то сладким, едва уловимым, но таким нежным, с ноткой кислого, что сводит рот, а глаза увлажняются. Его хочется укусить. Забыв прикрыться, Чонгук стоит, как дурак, и пялится на светлую макушку. Ждёт невесть чего: когда ангел вновь покажет своё кукольное лицо. Но ангел протягивает полотенца, а сам отворачивается и бормочет: — Добрый день! Приносим извинения за принесённые неудобства. Вот ваши полотенца и халат. Чонгук забирает, только чтобы разглядеть омегу получше: плюшевые алые губы, светлые, очевидно, в оттеночных линзах глаза, аккуратный нос с милой горбинкой, точёная линия челюсти, тонкая шея, хрупкий разлет ключиц — их видно из-под нежно-голубой хлопковой рубашки в мелкую полоску. На нём той же расцветки короткие шорты, а ниже аппетитные, стройные бронзовые бедра, острые коленки, изящные голени и маленькие, обутые в бежевые сланцы баленсиага стопы. Чонгук не замечает свой глупо раскрытый рот и надломленные брови. Он сражён наповал острой купидоновой стрелой в самое сердце, впервые видя, чувствуя, ощущая настоящую, невинную красоту. Но его глупое выражение лица замечает боковым зрением мальчишка. Его губы дрожат, стараясь скрыть улыбку, щёчки, точно наливные яблочки, покрываются румянцем. Чонгук, как идиот, неосознанно вторит улыбке ангела. — Вам что-нибудь ещё нужно? — мягко спрашивает он, поворачиваясь наконец к Чонгуку лицом, смотря прямо в его глаза своими голубыми, очаровательными, милыми, невыносимыми. У Чонгука сухо в горле, как в пустыне, от жадного вдыхания нежно-сладких феромонов, и потому он хрипит: — Что? — хлопает глазами и, заметив имя с бейджиком на небесно-голубой рубашке, улыбается. Его зовут Чимин. Имя, достойное ангела. Чонгук мысленно повторяет, смакует, пробует имя, как заведенный: «Чимин-Чимин-Чимин-Чимин». А Чимин, поняв, что Чонгук ловит звёзды, кокетливо опускает глаза ниже пояса на его всё ещё голый член, который, радуясь Чимину, ничуть не меньше Чонгука, не встал, но собирается это сделать, немного увеличившись в размерах. — Ох, чёрт! — Чонгук опускает стопку с полотенцами, наконец прикрывая пах. Осознание обрушивается на голову горячими иглами, обжигает тыльную сторону шеи и щёки, а Чимин издаёт смешок, поднимая свои кукольные глаза в обрамлении черных кисточек ресниц, словно он умывался или купался недавно, на Чонгука. — Простите! Прошу прощения… Я такой идиот. Простите, — Чонгук не знает, куда деть себя, сгорая со стыда. Шок сменяется негодованием, с ним приходит осознание, что у него всё ещё растёт возбуждение от сладких феромонов и невозможного взгляда. Он хочет заскулить и, возможно, делает это вслух, потому что Чимин тихо посмеивается и закусывает губы, чтобы скрыть рвущуюся наружу улыбку. — Вам не о чем беспокоиться. Это я забыл принести полотенца, — его голос как горячая патока растекается в груди Чонгука. Он ловит флиртующий взгляд милого-ангела-Чимина и опять расплывается как дурак в улыбке. — Я прошу прощения, — тихо говорит тот — так тихо, что хочется наклониться, чтобы плюшевые губы прошептали на ухо. Чимин делает паузу, всё ещё открыто и откровенно смотря в глаза Чонгука, который чувствует себя ослеплённым оленем в свете фар несущейся на него машины. — Но мне не жаль. Иначе я бы не увидел то, что не должен был,— Чонгук кивает как болванчик, поначалу не понимая, что Чимин имеет в виду, но когда осознание приходит, его глаза расширяются, а Чимин смеётся. — Если вам что-то понадобится, позвоните. Я принесу, — он говорит это кокетливо, словно намекая, чтобы Чонгук непременно позвонил, и упархивает, точно крохотная птичка. Его смех стоит в ушах Чонгука. Его аромат феромонов — в носу. Его стройные загорелые ножки, пышные бедра, которыми Чимин покачивал, уходя — перед глазами Чонгука. My Oasis — Sam Smith ft. Burna Boy Нежно-розовый облачный замок рушится, эффект первого впечатления спадает в течение дня. По мере его падения Чонгук хмурится, обдумывая, почему вёл себя так, как ему не свойственно — как щенок. Становится стыдно и неловко: какая-то малолетка превратила его в лужу, мозг — в жижу, поставила член колом. Он не звонит на ресепшн, чтобы попросить заменить простынь, не ищет встреч с Чимином-ангелом, листая Тиндер. Его сбила с толку жара, долгое отсутствие секса, сама ситуация. Вечером он уходит гулять, пьёт, знакомится с компанией друзей, трахает до звона в ушах светловолосого омегу. Берёт его сзади и, сжав зубы, сдерживается, чтобы не простонать крутящееся имя на языке. Две ночи подряд ситуация повторяется, пока Чонгук не мирится с тем, что мысли о Чимине не собираются покидать его голову. Он даже не уверен, что Чимин совершеннолетний. Не знает, по каким дням тот работает. Не понимает, как словить его, когда пачка сигарет начинает уходить за день. Чонгуку двадцать девять, а влюблен он был только в работу. По ней он не скучает, но увидев Чимина всего раз, всего на несколько ничтожных секунд, сходит с ума и тоскует, словно вместе они прожили лет десять. Он лежит голый в бассейне и смотрит на проплывающие по синему небосводу облака, думая о Чимине, представляя его улыбку, а не губы, растянутые вокруг члена, его смех, а не стоны, его щечки в румянце, а не в сперме, и злится на себя. Он не может даже подрочить на Чимина, видя в нём ангела — божественное существо. Прикрыв глаза и нахмурив брови, он пытается отогнать мысли о нём, но если не получилось за пять дней отпуска, то с чего бы у Чонгука получилось сейчас? В голове зудит вопрос: как раскрываются феромоны Чимина, на что похож его аромат, когда ему кто-то симпатичен? Чонгук качается на стуле, куря сигарету, пуская клубы дыма в воздух — ветер сдувает их, —анализируя, стоит ли ему окунуться в неизведанное. Персиковый закат не кажется чем-то заманчивым, как обещал Намджун, рекламируя Санторини; малиновый рассвет, который Чонгук встречает на балконе после недолгого сна, тоже. Ему и еда не кажется вкусной, а смех других омег милым. Он не выходит из номера вечерами, как делал это в течение недели. Чимин не приходит, когда Чонгук, придумав тупой повод, звонит на ресепшн, прося зачем-то поменять постельное белье. Приходит не Чимин. У Чонгука лёгкая паника. Он торчит в лобби, потягивая фраппе, делает вид, что работает, проверяя биржу. На него косится бармен, словно знает что-то, что Чонгуку тоже нужно знать, но не дано. Грек ухмыляется и совершенно точно говорит что-то напарнику, стреляя в него глазами. Не вынося перешептываний, Чонгук уходит в номер. Дни тянутся. Он хочет домой и остаться здесь навсегда, пока Чимин не придёт и не постучит в дверь номера. Проходит ещё пару дней, а прогулки Чонгука ограничиваются походами до ресторанов и обратно. — Он мог испариться? — вздыхает в трубку Чонгук. — Вполне. Как и твои мозги, — смеётся Намджун. — Не отрицаю, — ему лень даже оправдываться. Он потягивает из бокала джин-тоник, смотря на нависший над горизонтом золотой диск солнца — скоро закат, небо окрашивается в рыжий. — Может, пора спросить на ресепшене? — Видимо. Но чувствую себя параноиком. Меня не отпускает ощущение, что все знают, кого я ищу или жду, сидя в лобби. Хотя, по моему виду побитого щенка наверняка видно… — окунуться в самобичевание мешает громкий стук в дверь. — Мне принесли ужин, погоди. — Ты решил теперь даже не выходить из номера? — смеётся Намджун. Выпустив облако дыма, Чонгук широко улыбается, тушит сигарету в пепельнице и, зачесав волосы назад, плетётся к двери. — Всё не так. Сегодня мне просто лень. — Ох, да. Понимаю, любовная хандра… — О, да, — подыгрывает он, дергая ручку, чтобы забрать еду. — Пока Чимин не появится, клянусь, я не выйду из номе-е-, — увидя улыбающегося Чимина на пороге с подносом в руках, Чонгук округляет глаза и, запаниковав, захлопывает дверь. Сердце заходится лихорадкой, грозясь пробить в груди дыру. В ушах стучит кровь. Голова начинает идти кругом. У Чонгука одышка, как у пробежавшего марафон атлета. — Алло? Что случилось? — раздается в динамике. Отшатнувшись от двери, как от прокаженной, Чонгук поднимает дрожащей рукой телефон к уху и шепчет: — Он здесь. — Кто? — Чимин за моей дверью. Повисает тишина. У Чонгука кипит мозг: второй раз он видит Чимина и во второй раз попадает перед ним впросак. Его возгласы с тем, что он не выйдет из номера, пока не увидит Чимина, Чимин точно услышал, ведь он проорал их ему прямо в лицо! Паузу разрывает смех Намджуна. У Чонгука сводит живот и пересыхает в горле. Он вешает трубку, не желая слушать издёвки. Умывает горящее лицо ладонями, подходит к зеркалу и хочет завыть. Почему судьба к нему так жестока? Почему без вести пропавший Чимин появляется на пороге его номера именно тогда, когда Чонгук кричит о нём Намджуну! Раздаётся тихий стук в дверь. Чонгука подбрасывает на месте. — Господин Чон, — Чонгук хочет завизжать от господина Чона из уст Чимина. От его мягкого приглушенного голоса рассыпаются мурашки по спине, короткие волосы на загривке встают дыбом, сердце, решив обогнать скорость света, ускоряет ритм. Чонгук снова чувствует себя мальчишкой. — Я здесь. Можете выходить, — по голосу слышно, что он улыбается, что он имеет ввиду ранее сказанную Чонгуком фразу. А Чонгук готов пробить головой стену, но открывает дверь и не смотрит в улыбающиеся глаза-полумесяцы. — Простите. Я… не хотел закрывать перед вашим носом дверь, — у него дрожит голос, но на губах улыбка. Ему неловко, но мысль, что Чимин — не плод его воображения, стоит напротив него, делает Чонгука самым счастливым человеком на свете. — Всё в порядке. Со мной происходили вещи более смущающие, нежели закрытая дверь, — его поджатые губы дрожат, когда Чонгук поднимает к ним глаза. Его хитрый взгляд не говорит, а кричит, какой именно случай Чимин имеет в виду. Он намеренно смущает и без того пылающего Чонгука, который готов раскрыть рот и извиниться в сотый раз, но не успевает. — Там закат, — продолжает Чимин, заставляя поднять на него непонимающий взгляд. — Хотите пойти посмотреть… со мной? Angel Baby — Troye Sivan У Чонгука закат каждый вечер на просторной террасе, но он, забыв, как дышать, хлопает глазами и отвечает: — Да. Они оставляют ужин в номере. На Чимине короткое платье небесного цвета. Сатин ласково обнимает его плавные изгибы, струится и переливается жемчужным отливом. С его хрупкого плеча норовит сползти бретелька, маленькие пальцы всегда вовремя ловят её, но перед падением у Чонгука замирает дыхание. Макушка Чимина ему по плечо, он уже раза в два. Такой милый и крохотный, что сдавливает горло. От точёного разлёта ключиц и тонкой, манящей шеи сложно оторвать взгляд, хотя от всего Чимина сложно его оторвать, но Чонгук даже не пытается. Он не может перестать дышать через раз, поднимаясь за ним, ловко прыгающим по белоснежным ступеням. Глаза магнитом приклеиваются к стройным загорелым ногам в плетеных сандалиях, норовят подняться выше, заглянуть под подол коротенького платьица, но Чонгук борется с собой, опуская их вниз. Чимин не скрывает, не прикрывается, Чонгук совсем случайно замечает гладкие пышные ягодицы и белое кружево, прикрывающее крохотную промежность. Голова идёт кругом. Случайный взгляд превращается в постоянный и настойчивый. Чонгуку хочется упасть на колени позади него и, уткнувшись носом, вдохнуть аромат сладких феромонов прямо там. — Я уезжал с Санторини на неделю, — медовый голос вырывает Чонгука из грёз. Он поднимает свой непонимающий взгляд вовремя, когда Чимин оборачивается и одаривает улыбкой, именно такой, как в день их первой встречи: ласковой и хитрой, словно он знает, о чём думал Чонгук секундами ранее. — С друзьями, — поясняет он и отворачивается, продолжая подниматься. Чонгук не знает, что ответить. Он теряется рядом с этим омегой, как девственник. — Ясно, — слово, за которое хочется ударить себя же по лбу. Чимин не смеётся над ним — кричит: — Пришли! Keep Me — Novo Amor На крыше много людей, парочек, компаний друзей. Чимин бежит к широкому каменному парапету и, подпрыгнув, перекидывает через него ногу, усаживаясь лицом к морю. Возле него, совсем рядом, свободно место для Чонгука. Тот подходит ближе, облокачивается о перила, но Чимин хлопает по камню и смотрит искрящимися глазами на Чонгука — Чонгука, который чувствует себя маленьким человеком подле божественной красоты и очарования. Он не смеет ослушаться, запрыгивает и, когда немного неуклюже перекидывает ноги, чувствует касание до своего плеча: Чимин бережно придерживает, чтобы Чонгук не потерял равновесие и не свалился. Его маленькие руки охватывают крепкий бицепс, обжигают через ткань голубой рубашки, что была на Чонгуке в день приезда — в день их первой встречи. Чимин улыбается, смотря в глаза. Чонгук выглядит как идиот, не улыбаясь, но разглядывая его, как диковинную картину, замысел которой обычному человеку не понять. Чимин отпускает его руку — Чонгук кричит про себя «нет-нет-нет!», — и отворачивается. Его оливковая кожа сияет, точно драгоценный жемчуг в лучах заходящего персикового заката, переливается, горит. Дует ветер, задирая подол небесного платья. Чимин кладёт на него руки и, кажется, смущается. Самый красивый закат, который довелось Чонгуку видеть за свои неполных тридцать, ласкает хрупкие плечи, путается в светлых волосах, обнимает тонкий стан Чимина. Грохочущее прежде сердце затихает, когда вместе с потоком ветра до Чонгука долетает аромат, похожий на спелую ягоду. Чимин пахнет голубикой, и ему тоже нравится Чонгук. — Вы не смотрите, — оглушенный осознанием Чонгук не слышит, но читает по плюшевым губам. Вздрогнув, он поворачивается к рыжему солнцу, всё ещё видя перед глазами образ Чимина. Раскалённый огненный шар медленно тонет в лазурном Эгейском море. Сидящие перед ними на крыше пониже парочки целуются. Чонгуку тоже хочется поцеловать Чимина. Эта мысль отстукивает в рёбра взволнованным сердцем, перехватывает дыхание, заставляет щёки покрыться румянцем. Чонгук прикрывает глаза, представляя поцелуй плюшевых губ на своих губах, и улыбается. Внезапно его колена касается тёплая, нежная ладонь. Он открывает глаза и переводит вопросительный взгляд на робко улыбающегося Чимина. Тот повторяет: — Вы не смотрите. — Я представлял, что целую вас, — вырывается прежде, чем очарованный моментом Чонгук успевает обдумать слова. У Чимина дрожат губы в попытке скрыть смущённую улыбку. Глаза Чонгука прикованы к ним. Они спрашивают: — Зачем представлять? У Чонгука голова идёт кругом, мир кренится в сторону, он наклоняется и, взяв Чимина за шею, к которой мечтал прикоснуться все эти долгие дни, целует. В груди взрываются фейерверки. Перед глазами лопаются звёзды. За стуком крови в ушах он не слышит аплодисменты, не видит последний отблеск потонувшего в море солнца. Его глаза под опущенными веками горят — щёки, нос и лёгкие тоже. Он чувствует, как Чимин наклоняет голову, сжимает рукав его рубашки, ожидая продолжения. Чонгук мягко обхватывает воздушную нижнюю губу и закатывает в удовольствии глаза. Сладкая текстура блеска тает на языке, растворяется в их поцелуе, когда, набравшись смелости, не имея сил терпеть больше, Чонгук пробует самого Чимина на вкус, изучая мягкими касаниями языка его рот, его язык. Попробовав раз, не может оторваться. Он жмурится, притягивая Чимина ближе, неожиданно резче углубляя поцелуй; скулит, когда Чимин отвечает ему так же пылко, когда аромат голубики бьёт в голову. Он часто дышит, придвигается ближе. Ладонь Чонгука с узкой талии скользит на поясницу. Струящийся шёлк платья ласкает пальцы — Чонгук сжимает ткань, прижимает Чимина ближе. Чимин на вкус божественен. Весь романтический опыт, что был с Чонгуком прежде, смазывается в серое пятно, исчезают и забываются лица, стираются имена. Перед ним один Чимин, горячо дышащий от возбуждения в его лицо. Они целуются, не замечая, как люди перебираются возле них через парапет, чтобы покинуть крышу, не слышат топот ног и удаляющиеся разговоры. Не видят, как угасает небо, утопая в сиреневых сумерках. Чонгука заваливает в сторону от головокружения, Чимин давится смешком, хватая его за плечо и разрывая поцелуй. Открыв глаза, он пытается сфокусировать размытый наслаждением взор на Чимине. Он гладит большим пальцем его нежную щеку и пытается вспомнить, как дышать. — Мне сказали, что ты искал меня, — шепчет ангел. Лоб Чонгука прислоняется к его, кончик носа к носу. — Всю жизнь, — одурманенный моментом, честно отвечает он, не понимая, что несёт. Губы Чимина снова дрожат, когда он поджимает их, чтобы смущённо не рассмеяться. Чонгук целует их снова и снова. Ему в радость быть перед Чимином дураком — быть поводом его улыбки и смеха. — Кажется, я опьянел от твоих феромонов, — мокро разорвав поцелуй, выдыхает Чимин. Он смотрит пристально, пронзает душу Чонгука влажным от лёгкого возбуждения взглядом. Тот не находит, что ответить, веря на слово. — Извини… — шепчет Чонгук, а Чимин с хмельной улыбкой качает головой и закусывает опухшие от поцелуев губы. — Мне нравится сладкий алкоголь. Тебе не за что извиняться. Пойдём, я покажу тебе одно красивое место. Moonlight — Ariana Grande Для Чонгука любое место красивое рядом с Чимином, но он немо соглашается, спрыгивая с парапета. Держась за руки, они спускаются по длинной каменной лестнице. Перед ними: тонкая полоска молочного месяца, сине-зелёное море и потонувший в дымно-голубых сумерках белоснежный город с сапфировыми крышами. В горячей ладони Чонгука — маленькая ладонь Чимина, держащая крепко, словно заранее не давая Чонгуку сбежать. Единственное, куда готов бежать Чонгук сейчас — в объятия крохотного ангела. На их губах улыбки, в глазах звёздами сверкают огни ночного города, в сердце томится зарождающийся огонь. Чимин ведёт его по узким улочкам и каменистым тропам, пока они не оказываются на диком, окруженном скалами пляже. Он срывает сандалии и бежит к морю. Чонгук, сняв кроссовки, летит по зыбкому песку за ним. Раздается плеск воды. Сатиновое платье Чимина покрывается брызгами. Он смеётся, ногой окатывая Чонгука. Над их головами звёзды, в море переливается лунная дорожка от месяца. Чонгук вторит его смеху и проказам, окатывая водой старательно ниже колен, чтобы не намочить платье, но Чимин мочит его сам, захлебываясь смехом и падая в воду. — Осторожно! — Чонгук подлетает, чтобы помочь подняться, но его тянут за руку и роняют. Успев выставить руки по бокам, чтобы не раздавить хохочущего Чимина, он падает и улыбается, запоминая его смех, его улыбку, его сверкающие глаза, его сияющие в лунном свете лицо, хрупкие плечи и точеные ключицы, его обтянутые нежно-голубым шёлком, точно вторая кожа, плавные изгибы тела, его маленькую грудь с горошинами сосков. — Ты ангел… — слетает с его губ вновь прежде, чем он успевает подумать. Чимин затихает, поднимает на него взгляд через кисточки слипшихся от влаги ресниц и закусывает губу. У Чонгука в который раз за вечер останавливается сердце. Ступня Чимина скользит по его голени — простое движение, а Чонгука прошибает током. Загорается нутро, крепнет член в мокрых штанах. Он читает по губам «поцелуй меня» и целует. Руки Чимина обнимают его за плечи, тянут, прижимают к горячему мокрому телу. Playboy — Natalie Чимин раздвигает ноги, чтобы удобнее было на него лечь. Эрекция Чонгука удобно вжимается в его промежность. Он задыхается, жадно вылизывая рот, потираясь о киску через грубую ткань бридж членом, глотает тихие постанывания. Феромоны Чимина пьянят, бьют в голову. У Чонгука нет защиты и сил остановиться. Его губы исследуют солёную от морской воды кожу, родинки на шее и ключице, крохотную грудь через плотно облегающий сатин. Запрокинув голову, Чимин часто дышит, раскрывая себя перед ним — едва знакомым мужчиной, — ловя сверкающие светила перед глазами на синем небосводе. Поцелуи Чонгука опускаются ниже, жадные касания — тоже. Он сжимает его талию, глотает, пожирает образ разбитого, упавшего непременно — Чонгук уверен, — с небес ангела. В нос забивается солёный воздух моря и сладкий аромат голубики, оседая на корне языка. Чонгук хочет ощутить сладость Чимина всем языком. Он мнет пышные бёдра, разводя ноги шире. Прибой окатывает их тела, ласкает через просвечивающее мокрое кружево щёлку Чимина. Чонгук смотрит, как загипнотизированный, на неё, а Чимин улыбается, разводя ноги шире, не прикрываясь, давая с упоением любоваться собой. Глаза Чонгука сверкают, как точёное лезвие ножа, в ночной темноте, клыки зудят, увеличиваясь в размерах. Впервые он так сильно хочет покусать кого-то, пометить каждый участок тела, чтобы каждый знал, кому Чимин принадлежит. Языки пламени облизывают позвоночник, жар охватывает плечи и грудь. Чонгук стягивает мокрую рубашку — Чимин стягивает мокрое платье, оставаясь голым. У Чонгука дрожат руки, когда он избавляется от футболки. — Я тебя съем, — шепчет он завороженно. — Давай, — продрогшим от возбуждения голосом отвечает Чимин, пытаясь стянуть стринги. Закинув стройные ножки себе на плечо, Чонгук срывает их, швыряет на берег, перекидывает голень на другое плечо, раскрывая перед собой блестящую в омежьих соках киску. — Ты само совершенство, — выдыхает он, подтягивая скулящего Чимина ближе. Он уже знает, где встретит рассвет сегодня: в ней, глубоко засаженный по самые яйца, закупоренной узлом, накачанной его горячей спермой, вагине Чимина. — Божественный. Такой красивый, — он бредит, покрывая поцелуями гладкие голени, острые коленки, аппетитные бедра с внутренней стороны, царапая нежную кожу зубами, борясь с желанием укусить. Чимин дрожит, как лист ивы на ветру, рвано дышит, зарывается пальцами в его влажные от прибоя волосы. Чонгук мажет губами стык бедра и паха, вдыхает яркий аромат феромонов с запаховой железы и, закатив от наслаждения глаза, стонет. Целует гладкий лобок, слизывает соки с внешних пухлых половых губ, срывая с губ Чимина чувственный стон. Его скрипучий голос проникает через уши, стекает по легким, плавит сердце, точно лава. Глаза Чонгука сверкают, Чимин видит его хищный взгляд и мычит, стараясь раздвинуть ноги шире, демонстрируя своё желание, раскрывая себя перед диким, готовым поглотить без остатка маленького Чимина, зверем. Из груди Чонгука вырывается утробный рокот, он не сдерживает его, пуская россыпь мурашек по мокрой голой коже Чимина. — Альфа… — выдыхает тот, когда Чонгук, повинуясь инстинктам, припадает губами к раскрытой специально для него киске. Вкус соленого, сладкого, пряного, терпкого, как вино, обжигает язык, взрывает в мозгу синапсы, наливает свинцом упавшие веки, закатывает в блаженстве глаза. Чимин на вкус как рай. Он облизывает крохотные складки и набухший от возбуждения бугорок клитора. Чимин хнычет, пятками толкая в спину, чтобы вжать в себя — жадного и нуждающегося. Бьёт озноб. Он сжимает свою грудь, щипает за соски и запрокидывает голову. Язык кружит по покалывающему клитору, по покрытым тонким слоем соков складкам. Чонгук смакует на языке выделения Чимина, как десерт, мычит, всасывая в рот половые губки, толкается в пульсирующую щёлку, слизывает соки с подрагивающих стенок влагалища и закатывает глаза. Жар липнет к щекам и стекает вниз к паху, наливая член крепким возбуждением. Чонгук самозабвенно целуется с киской Чимина, словно это последний поцелуй в его жизни: глубоко проталкивает язык, чтобы испить до дна, представляет, как ручейки его соков стекают по горлу, и тихо рычит, утопая в наслаждении. Ни одна омежья киска на свете не казалась столь вкусной, как киска Чимина. Тот хнычет, запускает пальцы в волосы Чонгука и нетерпеливо вжимает его лицо в свою промежность, трётся о него — возбуждение топит здравый рассудок. Ему нужен член, он больше не может ждать. Прикрыв глаза, Чонгук подставляет щёки, нос и губы, давая пользоваться своим лицом как игрушкой. Эрекция уже болезненно давит на ширинку и скручивает тугими узлами низ живота. Он распахивает рот в попытке слизнуть, ухватить своё, но его отталкивают и швыряют на песок. Чимин оказывается сверху: садится на лицо беспардонно, не спрашивая разрешения, а Чонгук только рад, обнимая его за бедра, припадая к мокрым складкам широко раскрытым ртом. Он мечтал о Чимине всю жизнь, пусть и не знал его ещё две недели назад. Ледяные капли, разбивающегося об их тела, прибоя не мешают, не остужают ни на градус их пыл. Чимин расстегивает ширинку, пуговицу, достает из трусов налитую возбуждением, каменную плоть и мычит, когда палец Чонгука толкается в его течную тугую вагину. — Такая узкая малышка, — завороженно шепчет он, массируя чувствительные стенки, хлюпая кремовыми выделениями. Киска плотно обхватывает фаланги, засасывает внутрь. У Чимина горят лёгкие, голова идёт кругом. Между ног огонь и нежно ласкающие длинные пальцы Чонгука. Тот лижет по шовчику, приближаясь к другой пульсирующей дырочке Чимина. Омега затихает в предвкушении. Он мылся, готовился к любому исходу вечера, зная, что желанный альфа, которым все полторы недели были заняты мысли, искал его. Чимин скулит, чувствуя прикосновение упругого языка к своему пульсирующему проходу. Он мягко толкается, палец в киске сгибается, надавливая на переднюю стенку. Запрокинув голову, Чимин стонет, ёрзает, желая насадиться на язык и палец глубже. — Да-да, — тихо поскуливает он, — съешь меня всего… Слыша его нуждающийся голос, Чонгук мычит, всасывает в рот чувствительную кожицу вокруг прохода, проталкивает второй палец в киску, пачкаясь в сочащихся выделениях. Втягивает низ живота — возбужденный до предела член дёргается, сочащийся с головки предэякулят мажет пресс. Тот сверкает в лунном свете. Чимин даёт вылизать себя во всех местах, накрывая член плюшевыми губами, слизывая капельку предсемени с дырочки уретры. Чонгук стонет, чувствуя огненную влагу рта омеги, непроизвольно вскидывает бёдра — Чимин с готовностью принимает глубже. Обняв ладонью основание каменного органа, погружает длину в горло. Головка члена легко скользит по задней стенке глотки — поза невероятно удобная для горлового. — Блять… — запрокинув голову, выдыхает альфа. Он смотрит на блестящую в ночном свете мокрую киску Чимина, на его пышные ягодицы, мнет их, разводя в стороны, раскрывает Чимина для себя — умопомрачительный вид. — Так хорошо, — прикрыв глаза, шепчет он, отдаваясь наслаждению. Чимин старательно сосёт: втягивает щёки, создавая эффект вакуума, работает языком, погружает, расслабляя горло, член глубже, срывая всё новые и новые поскуливания с губ желанного альфы. Короткие лобковые волосы царапают нежный подбородок. Запах чистой кожи и феромонов заставляют закатить в наслаждении глаза. Чимин готов всю жизнь прожить без алкоголя, лишь бы дышать терпко-сладким, дурманящим природным запахом Чонгука. Он хочет облизать всё идеальное тело альфы. Придя в себя от наслаждения, Чонгук шлёпает по упругим ягодицам, сминает и оттягивает в стороны, чтобы лизнуть от клитора вдоль вымазанных в обильных выделениях складок, толкнуться в пульсирующую вагину и, сглотнув из неё соки, облизать анус. Чимин давится членом, течёт, капая природной смазкой на шею Чонгука. Та собирается в яремной впадине, её Чонгук с дикой ухмылкой размазывает по своим ключицам и груди. Звонко шлепает по пышной ягодице, и Чимин, аккуратно сняв свой рот с члена просит: — Ещё. — Ещё так? — глумится Чонгук, хлопая по попе. Чимин хнычет, шепчет «да-да» и прогибается в пояснице, чтобы получить новый шлепок и вопрос: — Так ты любишь погрубее? — Нет. Я люблю, когда желание охватывает столь сильно, что нет сил сдерживаться. У Чонгука плавится мозг, перед глазами всё смазывается. Вздернув бровь, он шепчет: — Так я могу не сдерживать своё желание? — Да. Можешь. Лаконичного ответа-разрешения хватает. Его ладони скользят от коленей Чимина по бедрам, пуская по испачканной в песке коже стаи мурашек, поднимаются к пышным ягодицам и сминают их со всей силы. Чимин стонет. Его ноги разъезжаются в стороны. — Пока мы шли на закат, — шепчет Чонгук, — я мечтал уткнуться носом в твою киску, как пёс, и дышать, пока не закружится голова. Мне не было бы стыдно, если бы кто-то из прохожих заметил это. Чимин, я бы трахнул тебя на глазах у всего мира, повязал узлом, заполнил бы своим семенем и поставил бы метку. — Дьявол… Да-да. Я хочу всего этого. Так хочу, — надломив брови, капризно скулит он. Лишь от слов Чимин воспламеняется, но когда кончик носа альфы утыкается в его киску и жадно втягивает насыщенный аромат феромонов, он стонет, чувствуя, как огонь, проникнув до самых костей, сжигает их дотла. Он сжимается вокруг пустоты в диком желании стать заполненным узлом Чонгука. Половые губки и клитор покалывает от возбуждения. Альфа продолжает дышать им, трепетно одаривать поцелуями нежную кожу промежности и шептать: — Моя прекрасная омега, такая сладкая, божественно вкусная, — он сопровождает свои слова мягкими мазками и огненным дыханием. Его язык скользит выше. — Во всех местах. Чонгук толкается языком в пульсирующий задний проход. Закусив губу, Чимин стонет. Татуированные пальцы медленно, тягуче поглаживают клитор и половые губы, размазывая кремовые выделения. Толкаются с мягким чавкающим звуком во влагалище. Их три. Они распирают Чимина так сильно, так правильно, так приятно. Язык в анусе скользит глубже. Чимин хочет отдать всего себя в использование жадного альфы. Он давится стонами, наклоняется и, придердерживая член у основания, вновь накрывает головку губами. Скользит по ней языком, прогибаясь в пояснице, подается попой назад. Чонгук давит на переднюю стенку, вгоняет пальцы глубже и глубже пока не упирается… — Блять ты настолько крошечный, что я могу дотронуться до твоей шейки матки, — он проворачивает пальцы под мычание Чимина и средним пальцем гладит крохотную дырочку на шейке. У Чимина закатываются глаза, он случайно давится от наслаждения — слюна вытекает из уголков рта. Он мычит совершенно пошло и грязно, виляя попой, прося ещё. — Хочу заполнить тебя здесь, — шепчет Чонгук, мелко толкаясь, каждый раз упираясь пальцами в шейку матки. Растянутая вокруг трёх его пальцев вагина мягко чавкает — звук, который сводит Чонгука с ума, заставляет слюну во рту скапливаться. Он слушает киску Чимина сквозь шум прибоя, как музыку, и урчит. — И здесь, — добавляет он, облизывая колечко ануса по кругу. У Чимина сердце готово выпрыгнуть из груди. Упругий язык альфы толкается глубже, вторит ритму пальцев в вагине. Соки стекают по руке, капают на шею и грудь: Чонгук тонет в блаженстве, мечтая искупаться в соках, в феромонах, в желании Чимина. Тот качает головой, заглатывая глубоко, старательно насаживая себя до основания, до полных спермы яиц, жмурится. С ресниц срываются слёзы. Нос втягивает терпкие феромоны Чонгука. Чимин ненасытно двигает бедрами в такт движениям пальцев в его киске. — Альфа, — скулит он, с влажным хлюпом сняв рот с члена. Размазывает по нему слюну с предэякулятом и стонет, чувствуя, как язык покидает его попу — он уже скучает по нему. Вынув пальцы, Чонгук слизывает соки со складок, всасывает набухший бугорок клитора, мягко кружит по нему кончиком языка и слышит: — Альфа, хочу твой узел, — его голос разбивается в шуме прибоя, но Чонгук слышит, толкает его на свою грудь. — Конечно, моя омега. Ты получишь всё, что пожелаешь, — вразрез своим словам он тормозит Чимина на полпути. Стискивает бока, вжимает промежностью в свой торс, размазывает по себе его соки. Поняв, что альфа делает, Чимин запрокидывает голову и помогает ему: ёрзает, плавно прогибаясь в пояснице, трется киской о грудь, растирая свои соки, помечая Чонгука своими феромонами. Мягкий чавкающий звук смазки поглощает шум волн, но Чонгук слышит, вслушивается в него — Чимин так сильно течет для него, так хочет его член. Он болезненно хмурится, представляя узость вагины Чимина, и закусывает губы, чтобы сдержать непроизвольно прорывающийся наружу рокот. Перед ним самая красивая омега на свете, помечает его своим природным ароматом. От одной только мысли принадлежности Чимину у Чонгука напрягается член. Бережно придерживая омегу за талию, он приподнимается, стягивает мокрые бриджи с трусами. Он швыряет их на берег, сжимает пышные ягодицы, мнет и запрокидывает голову, чувствуя влагу на торсе. Теплый ветер с моря холодит её. — Да, котенок, вот так. Измажь меня собой, — завороженно шепчет он. Восхищение в голосе и просьба сводят Чимина с ума. Запрокинув голову, он стонет и ускоряет движения. Чонгук мнёт его попу, оттягивает половинки в стороны, большими пальцами массирует возле анального прохода. — М-м-м, — Чимин содрогается, хватается за накачанные бёдра Чонгука и скулит: — Нет-нет, я так кончу. Я хотел на твой член. У Чонгука сдавливает горло от умиления, вырывается рокот. Нет ничего лучше на свете капризного Чимина, желания которого, Чонгук уже решил, хочет выполнять беспрекословно. — Я чуть-чуть. Хочу, чтобы моей омеге было хорошо. Никто уже давно не обращает внимание на «моей омеге». Обращение, которое сразу же показалось обоим правильным. Чимин хочет растечься лужей, слыша его в очередной раз. По просьбе он наклоняется и, прижавшись лишь клитором, открывает доступ к своей течной киске. Вагина пульсирует. В неё толкаются пальцы Чонгука, массируют стенки, давят на переднюю. Чонгук понимает строение омежьих половых органов, узнав однажды лишь из интереса, он благодарит прошлого себя, даря наслаждение Чимину. Он щупает, трогает, спрашивает «так хорошо?» и «где приятнее?» и запоминает, желая заучить свою пару наизусть. Его сверкающие в ночной темноте глаза ласкают взором хрупкий омежий стан: его пышные, покрытые песком, ягодицы, его очаровательные ямочки на пояснице, его впадинку вдоль позвоночника. Он хочет покрывать спину Чимина каждое утро поцелуями, дышать его кожей. По ней бегут соленые капли морской воды — они сверкают в лунном свете, — тонут в ягодичной расщелине. У Чонгука горят глаза. Он жадно поглощает каждое движение, каждый стон, каждый всхлип и, не выдержав, вынимает пальцы, обнимает Чимина — вжимает в себя, — целует его плечи, шею, слизывает соль воды и сладость феромонов с запаховой железы, потирается кончиком носа за ухом, чувствуя, как Чимин млеет в его руках, ластится, как котёнок. Он всасывает мочку его уха в рот. Чимин задыхается, сжимает своими маленькими пальцами его предплечья, его ладони, переплетает их пальцы, запрокидывая голову на сильное плечо Чонгука. Он не перестаёт дрожать от сильного возбуждения. Ему хочется втиснуться в тело альфы полностью — быть им поглощённым. Тот покрывает поцелуями щеку, висок, волосы, втягивает носом его феромоны. — Не понимаю, как жил без тебя до сегодняшнего дня. Такой потрясающий, такой желанный, — его руки сжимают маленькую грудь Чимина, пальцы мягко щипают за соски — он заметил, как Чимин ласкал себя сам. Омега в его руках стонет, облизывает губы, часто дышит. — Чимин… — Да? — выдыхает разломленный в руках, ласке, словах, чувствах альфы Чимин. Он чувствует, как его приподнимают, как гладкая головка скользит по его складкам. Придерживая у основания, альфа надрачивает член, вжимая его в покалывающий клитор — Чимин всхлипывает, закусывает губы и смотрит вниз. Ухмыльнувшись, Чонгук мягко похлопывает им по лобку, оставляя следы их смешанных природных выделений. Чимин в предвкушении, он так ждёт, когда альфа окажется в нём. Он такой большой. И, словно прочитав его мысли, Чонгук шепчет: — Сможешь принять? — Да, — переполненный решимостью отвечает Чимин. — Точно? — со смешком переспрашивает Чонгук, приставляя головку к узкой щёлке. Та начинает быстро пульсировать. Альфа чувствует это, мысленно принимает за ответ, но просит: — Ответь. — Да-да-да. Я так хочу тебя. Пожалуйста, Чонгук. Пожалуйста, — Чимин пытается насадиться самостоятельно, но Чонгук щипает его за сосок. — Тише. В Чимине не были такие большие Чонгуки. Никогда прежде. Весь его сексуальный опыт: секс с парнем, который давно стал бывшим. У него был небольшой. Но, будучи одиноким, Чимин часто играется с собой сам, с игрушками — те не превышают в длине пятнадцати сантиметров, а у Чонгука член не меньше двадцати. Stream of Consciousness — Solv Чимин вполне может переоценить свои возможности, но вот головка проталкивается в его тугую киску, распирает изнутри, так правильно, пусть немного непривычно, даже слегка больно, но в долгожданный момент единения с альфой, Чимин чувствует лишь наслаждение. Альфа с ним аккуратен и бережен. Он не насаживает рывком, погружая всю длину сантиметр за сантиметром в Чимина. Чимин не знает, каких трудов это стоит Чонгуку. У того в удовольствии норовят закатиться пляшущие зрачки. Перед глазами всё рябит. Сладкая, узкая, огненная, такая желанная вагина принимает, обхватывает длину, точно ножны. Это похоже на долгожданное возвращение домой. Чонгук хочет остаться навсегда в Чимине. Войдя на половину, он приподнимает Чимина и снова медленно насаживает, погружаясь глубже с каждым толчком. — Поласкай себя, ангел, — шепчет он, чтобы точно отвлечь омегу от возможно неприятных ощущений. Тот кусает губы, часто дышит, разжимает хватку на предплечье Чонгука и тянется к своей киске. Размазывает соки, массирует чувствительный клитор, разводит два пальца и скользит ниже. Воздух застревает в легких, когда он чувствует каменную плоть пальцами, когда он понимает, насколько сильно Чонгук растягивает его шириной. — Боже… — скулит он, непроизвольно сжимаясь. Они оба чувствуют это: Чонгук шипит, а Чимин стонет, ярче чувствуя распирающий член внутри. Он пульсирует, течёт сильнее, массирует клитор, и головка упирается в шейку матки. Скоро Чимин подстроится под размер Чонгука, они оба знают это. Но момент единения, пусть даже член пока ещё не вошел до основания, кружит голову. Чонгук замирает, концентрируясь на ощущениях. Чимин концентрируется тоже, пульсируя от удовольствия. Он пытается двинуться, но альфа вжимает в себя, не давая этой возможности. — Тише. Привыкни. — Мне очень хорошо, пожалуйста, Чонгук… — скулит Чимин. Его нуждающийся тон рушит все барьеры. Чонгук отпускает. — Хорошо, давай сам. Heavy Weather — Solv Чимин приноравливается: не спеша поднимается и опускается, терпит, когда головка члена пока ещё неприятно упирается в матку, но с каждым движением, он течет сильнее, а вскоре член погружается по основание. Все неприятные ощущения отступают. Запрокинув голову, Чимин стонет, прыгает на члене, чувствует, как его ширина давит на чувствительные стенки. Чонгук ловит звёзды, не успевает понять, когда Чимин соскакивает с его члена и, развернувшись к нему лицом, седлает бедра, направляет в себя его плоть и насаживается, пронзая влажным взглядом. У Чонгука распахиваются широко глаза. Он смотрит на прыгающего на его члене Чимина, на его подпрыгивающую в такт грудь, на его аккуратные горошины сосков и сжимает челюсти. Ступни Чонгука ласкают затихшие спокойные волны моря. Глаза — алые, распахнутые в стонах, припухшие от поцелуев губы Чимина, его нагое стройное тело в бледном сиянии месяца, его крохотную щелку, что старательно растягивается вокруг ширины члена. Головка каждый раз трепетно целует шейку матки. Чонгук чувствует их поцелуй там, и, схватив за шею, утягивает Чимина в свой поцелуй: всасывает его сладкие плюшевые губы, толкается напористо языком. Уперев пятки в зыбкий песок, принимается вбиваться в него уже со своей скоростью. Чимин мычит в поцелуй, хватает Чонгука за плечи. Тот, разорвав поцелуй, обнимает, смотрит на надломленные брови, на подрагивающие ресницы, на крохотный нос и безвольно раскрытый рот. Всё его лицо передаёт то, насколько Чимину хорошо и приятно сейчас. И Чонгук этому причина. Его член уже свободно скользит в вагине, чавкает соками, распирает чувствительные стенки. Те всё ещё давят, но уже невыносимо приятно. Чонгуку хочется перейти на мелкие фрикции и, повязав узлом, заполнить Чимина. Его медовые, грудные, мягкие постанывания сводят с ума. Чонгук замедляется, целует Чимина в губы, в челюсть, шею, плечи и, рывком встав на ноги, относит их от воды. Омега трогательно цепляется за него, обхватывает ногами, скрещивает ступни за спиной. — Куда мы? — Никуда. Хочу взять тебя так, — шепчет с пьяной улыбкой Чонгук. Он насаживает Чимина на себя, врезается в него членом, вдалбливается, как дикий зверь. Чимин ничуть не уступает в напоре: схватив за шею, пытается подпрыгивать сам, но быстро выдыхается. Они снова падают на песок. Чонгук ставит Чимина в коленно-локтевую и, сжав его мясистые, испачканные песком, ягодицы, врывается в узкую киску всей длиной. — Ах! М-м-м… — охнув от резкого толчка, стонет Чимин и прогибается в пояснице, как кошка, готовый отдать своё тело, заманить в свои сети. Он так красив, так пластичен, так сладок и миниатюрен. Чонгук мнёт его ягодицы — кожа просачивается сквозь пальцы. Замирает, прислушиваясь к ощущениям: киска пульсирует, жадно обхватывает всю длину члена. Она сдавливает, засасывает, точно трясина. Запрокинув от наслаждения голову, Чонгук рычит и, выскользнув до самой головки, размашисто вбивает всю длину, прижимая головку, дырочку уретры к дырочке шейки матки. Скоро он заполнит Чимина своим горячим семенем, накачает до предела его крохотную киску. Потеряв весь стыд, Чимин громко и грязно стонет, хватается за песок, пошло подмахивает задницей, стараясь насадиться самостоятельно, их кожа звонко шлепается друг о друга. Чонгук с каждым толчком звереет, набирает скорость, вгоняет член в тугую узость. Он слышит стоны, видит, как Чимин прогибается в пояснице от наслаждения, как его пышная задница от жёстких толчков вздрагивает, исходит мелкими волнами. Storm — Honors Чимин неразборчиво что-то пытается сказать, и Чонгук хватает его за волосы. Тянет на себя, тот охотно поддаётся, цепляясь за его предплечье, даёт жадно обнять себя, дико улыбается. — Что ты сказал? — хрипит Чонгук, сминая его грудь и продолжая толкаться. Движения сменяются на тягучие, медленные, но жёсткие и глубокие. Чонгук выходит и резко вгоняет член. У Чимина кружится голова, угасает здравый рассудок. — М-м-м, я… чёрт, — он старается собрать свои мысли, но всё о чём думает сейчас: феромоны альфы, член альфы, узел альфы. — Я говорил, что создан для твоего члена, что хочу не слезать с тебя никогда. Хочу, чтобы ты раздолбил мою киску под себя. От перевозбуждения взор застилает влага. Чонгук вспыхивает от произнесенных слов. Чимин каждой фразой, словно, чиркнув спичкой, поджигает Чонгука. Тот стискивает его хрупкое тело, вдавливает в себя и с дикой улыбкой шепчет: — Ты пьян? Чимин в ответ смеётся и кивает. Он пьян ароматом сладкого, терпкого джина, который так схож с природным запахом Чонгука. Надышавшись ими, его ведёт не меньше, чем от алкоголя — больше. Феромоны Чонгука, словно созданы для него, словно только на него так влияют. — Хочу ещё. Трахни меня так же сильно, как сейчас. Пожалуйста, альфа, — находясь всё ещё в крепких объятиях, капризно просит Чимин и, опустив руку, массирует клитор. Он так хочет и не хочет кончать. Ему бы остаться в этом моменте навечно. — Ты сводишь меня с ума, — шепчет ему на ухо Чонгук. Он вдыхает феромоны со светлых волос, с шеи, хватает за неё и толкает Чимина корпусом на песок. — Раскройся для меня. Лёжа грудью на песке, Чимин тянется к своей заднице, мнет её, дразнит Чонгука и оттягивает полушария в стороны. Его розовое колечко ануса так и манит Чонгука, он проводит по нему пальцем, спрашивает: — Можно? — и слышит готовое: — Да. Я чистился для тебя. У Чонгука замирает душа — Чимин готовился к их сексу. Он ещё не знает, что Чимин в принципе приехал только ради него на Санторини. Выйдя из растраханной, растянутой киски, Чонгук просит: — Постой так. Он проталкивает в Чимина палец, тот всё ещё послушно держит, оттягивает ягодицы в стороны. Собрав соки с подрагивающих стенок вагины, Чонгук смазывает колечко ануса, собирает ещё — мажет. Не сдержавшись, он наклоняется, лижет складки, с улыбкой от тихого чиминова стона дразнит языком раздолбанную его членом щелку и, выпрямившись, толкается в неё членом. Раздается скрипучий стон, следом — вздох. Указательный палец Чонгука фаланга за фалангой погружается в тугой жар. У Чимина из глаз сыпятся звёзды. — Приятно? — Очень. Очень приятно, да, — рвано выдыхает Чимин. — Тогда мы можем подготовить тебя получше, — он прокручивает палец и одновременно размашисто толкается членом, срывая с губ Чимина очередной стон, — и я принесу тебе удовольствие и здесь. — Да, пожалуйста… — Хах, пожалуйста? Ты такой воспитанный, Чимин-щи, — с похабной ухмылкой тянет Чонгук. — Такой ангел, — он дразнит, но Чимин переигрывает всего одной фразой: — Мой альфа доволен? Из груди Чонгука непроизвольно вырывается скулящий звук, Чимин подается назад, насаживаясь самостоятельно, набирает скорость, всхлипывает, трахает себя членом Чонгука и грязно стонет: — Ммм, господин Чон, прошу, отомрите. chills (dark version) — Mickey Valen И Чонгук отмирает: аккуратно вынимает палец, шлепает Чимина по рукам, чтобы тот уступил место. Сжав ягодицы, он сгибает колено, упирается ступней в песок и принимается яростно вдалбливаться. Вагина хлюпает от интенсивных толчков. Чонгук оттягивает ягодицы в стороны, любуясь, как его член помещается в такую крохотную киску, как она полирует длину кремовыми соками, как растягивается вокруг ширины. Со стороны Чонгук походит наверняка на маньяка, но Чимин так не считает. Оборачивается, смотрит пристально и хнычет: — Аль-фа такой крас-сивый… Он видит чёрные глаза, сексуально спадающие пряди волос на лоб, его сжатую челюсть с играющими желваками и стонет, падая лбом на свои сложенные руки. Чимин хочет быть омегой Чонгука, он увидел его и сошёл по нему с ума, как малолетка. Чонгук наклоняется целует спину и плечи, мнет бока и бёдра. Его огненные ладони скользят по талии, сжимают грудь, щипают соски — Чимин выдыхает, толкаясь назад, стонет, чувствуя, как у основания члена набухает узел. — Как ты можешь быть таким? Таким грязным и непорочным одновременно. Сводишь меня с ума. Хочу быть твоим альфой, — его огненный шепот рассыпается по шее мурашками, плавит грохочущее сердце. Чонгук улыбается, чувствуя его ритм. — Я-я, — голос трогательно дрожит, когда Чимин пытается ответить: — тоже. Тоже хочу, чтобы альфа был только моим. Губы Чонгука скользят по его шее, он мелко толкается на глубине, толкая Чимина к оргазму, его клыки дразняще проходятся по плечу — Чимин открывает шею. — Запрещенный прием, — не укор, а констатация факта. Чонгук с блаженной ухмылкой слизывает концентрированные феромоны с запаховой железы. Нос утыкается в стык шеи и плеча. Он жадно вдыхает, принюхивается к Чимину, запоминает его чистый природный запах. Он отпускает грудь, скользит на живот, надавливает на низ. — А-ах! — стонет Чимин, сжимая в себе Чонгука. Тот, надломив брови, набирает скорость, не в силах отлипнуть от Чимина, он валит его на песок, продолжает прощупывать свой член через плоский живот, вдыхает, вслушивается в его приглушенные стоны. Чимин чувствует, как головка скользит по чувствительным стенкам, как каждый раз соприкасается с маткой, как увеличивающийся узел упирается в края растянутой вокруг него вагины, пытаясь прорваться внутрь, затопить Чимина спермой. — Кончи в меня. Мне… Я-ах… Мне нужно, — он пытается связать слова в предложения, но получается плохо. Наслаждение затапливает вместе с терпким пьянящим ароматом альфы, тот шепчет, как змей искуситель на ухо: — Нужно что? Моё семя? — Да. — Хочешь быть забитым под завязку? — Чонгук ухмыляется, царапая клыками покрасневшую ушную раковину. Слышит стон, толкается быстрее, вдавливает узел в узкую киску, поднимает голову Чимина за горло. — Ответь. — Хочу твой узел, хочу… — он задыхается, теряя связь с реальностью и говорит то, что срывает тормоза: — Хочу понести от тебя. Мир кренится в сторону. Чонгук рычит, выскальзывает из киски и, повернув Чимина к себе лицом, врывается в его растраханную вагину. Тот трогательно цепляется за его плечи, обнимает торс ногами, сладко стонет на ухо, неразборчиво шелестит пошлости, но Чонгук слышит: «возьми меня», «забей мою киску щенками», «повяжи». Он всё ещё не знает, сколько Чимину лет и не вспоминает об этом, вколачиваясь в его узость. Отпрянув, сжимает его бедра, раскрывает для себя, смотрит на сверкающую в обильных выделениях киску: на клитор, на складки. Хмурится, вдавливая узел. Он так хочет повязать Чимина. Запрокинув голову, тот стонет, испытывая мазохистское удовольствие от приятно распирающей плоти. Он гладит себя: свою грудь, обводит указательными пальцами ареолы сосков, гладит живот, лобок, клитор. Чонгук ускоряется, понимая: чтобы вдавить узел в узкую вагину, Чимин должен кончить и намочить его член. Он сменяет размашистые толчки мелкими, быстрыми, отточенными под оргазм Чимина, под его стоны. Его большой палец, вымазанный в выделениях, массирует набухший бугорок клитора. У Чимина перед глазами пляшут звезды, между ног становится до одури горячо и щекотно, он хватает себя под коленями, жадно сжимает киской таранящий член, распахивает алые губы, смотрит на Чонгука и с немым стоном начинает кончать. Видит ухмылку, клыки. Жар охватывает всё тело и топит-топит в своих объятиях. Внизу живота взрывается яркая вспышка, проносится по нервным окончаниям раскатами тока. Из него вытекает кристально-прозрачная жидкость, затапливает член Чонгука. И тот не ждёт ни секунды: хватает Чимина за талию и, сжав зубы, рывком вгоняет узел. Стенки сдавливают его, Чимин жмурится, прогибается в спине, пытается схватиться за песок, за плечи Чонгука, за его шею и волосы. Он впервые принимает в себя узел и это неописуемое, распирающее изнутри удовольствие, продлевающее оргазм. — Ох… Чёрт-чёрт, блять, — надломив брови, скулит Чимин. Пытается свести колени. Те дрожат, Чонгук силой раздвигает обратно. — Хорошо? — шепчет он, целуя в висок. Чимин кивает и охает, чувствуя, как головка, уперевшись в шейку матки, выстреливает огненным тугим потоком семени. — О мой бог… Боже, да-да! Блять заполни меня, боже-господи…– он бредит, дрожит, пульсирует. Зажмурив до белых пятен глаза, Чонгук чувствует пульсацию всей длиной, узлом, головкой. Он мелко толкается, выдаивая себя до капли, слепо находит распахнутые губы Чимина и вгрызается в них — Чимин отвечает напором, царапает плечи и спину, зарывается в его короткие волосы на затылке, на макушке и, сжав их в кулак, потерявшись в удовольствии, прикусывает язык Чонгука. Низ его живота увеличивается, растет от наполненности. Сперма просачивается наружу через растянутую до предела вокруг узла киску. У Чимина страстное желание быть трахнутым с раздутым животом. Он мычит в поцелуй, прося перевернуть, стучит кулаком по плечу, когда Чонгук не слушается, не откликается. — П-переверни, — сбито шепчет он, носясь расфокусированным взором по лицу напротив. Lose My Breath — Rhea Robertson Чёрный взгляд Чонгука сверкает точно лезвие наточенного ножа, он пронзает им Чимина, тот вздыхает, трепетно целует в губы и мычит, когда альфа меняет их местами. Чонгук шлепает по попе, сминает, оттягивает и, разорвав поцелуй, шепчет: — Дерзай, детка. Он сгибает колени, чтобы Чимину было удобнее и восхищенно вздыхает, видя, как плоский когда-то живот набух, словно Чимин уже на третьем месяце. Чонгук прикасается к нему с восхищением, поднимает блестящие глаза к улыбающемуся Чимину и вторит его улыбке. Маленькая ладонь сжимает его, прижимает к животу. Чимин начинает раскачиваться. Из глаз Чонгука сыпятся искры, он видит светящегося Чимина в свете луны, чувствует, как каждым плавным движением бедер, он натягивает Чонгука, как струну. Тот притягивает за шею, впивается в его губы. Поцелуй стремительно перерастает в жадный, движения Чимина ускоряются в стремлении нагнать очередной оргазм. Чонгук хмурится, чувствуя, как, не успев опасть, крепнет его член и узел. Тяжело дыша, он нащупывает клитор, чтобы помочь кончить. — Примешь ещё? В ответ — уверенный кивок. Чонгук садится, прижимает Чимина к себе и, утянув в рваный поцелуй, насаживает на свой член мелкими глубокими толчками. Из киски вытекает сперма и соки, Чимин мычит, роняет голову на плечо Чонгука. Его накрывает оргазм и мягко топит в своих тёплых, нежных объятиях. Находясь в полубреду, как и Чонгук, Чимин слышит себя со стороны: — Хочу быть твоим омегой. Рыкнув, Чонгук вгоняет член глубже, выстреливает остатками спермы в переполненную матку и, позабыв о здравом рассудке, кусает. Клыки прорывают тонкую кожу на стыке шеи и плеча. Место укуса прожигает. От него по венам, точно жалящий яд, разносится огонь. Чимин пугается боли, пытается соскочить с члена, но его удерживают силой, не поддаются панике. Раздается утробный рокот. Он оглушает: конечности расслабляются и, налившись свинцом, обмякают. Боль отступает — её сменяет нега и наслаждение. В руках Чонгука Чимин растекается талой водой. Ослабшими руками он обнимает альфу за голову, ластится, подставляя место укуса под бережные мазки языка. Перед глазами пляшут цветные пятна. Тепло растекается по всему телу, и Чимин чувствует себя частью чего-то огромного, теплого, нежного, сильного. — М-м-м… А-альф-фа, — неразборчиво шепчет он, обнимая Чонгука за плечи, прижимая его голову к своему плечу. Чонгук старательно зализывает след укуса, целует, гладит спину и, потеревшись носом о ключицу, утыкается лицом в шею. Чувство единения затапливает всё нутро. Грузно бьющееся о ребра сердце замедляет ритм. Okinawa — 92914 Упав на спину, Чонгук бережно прижимает разнеженного Чимина к себе, гладит по шелковистым волосам, бархату щеки и не представляет более жизнь без него. Смотря на млечный путь, он улыбается и вслушивается в тихое сопение уснувшего на груди Чимина, в приглушенный плеск волн. Небо окрашивает лавандовые цвета, успокоившись к утру, волны тихо журчат о берег, гаснут звёзды — природа затихает в преддверии рассвета. Чонгук несёт свою омегу искупать в море. Тот, обняв ногами за талию, цепляется за шею, сонно хлопает глазами и сидит на руках так, словно Чонгук всю жизнь носил его на себе: доверительно и непринужденно. Расставив ноги, Чимин лежит на песчаном берегу и с ласковой улыбкой наблюдает, как альфа, хмуря брови от стараний, вычищает его от семени. Воздух пропитан запахом моря, песка и сосновой корой. Ветер, путаясь в волосах смеющейся влюблённой пары, дует, но не остужает пыл. Чимину горячо в крепких объятиях Чонгука — Чонгука, который, нежно целуя, берет его в воде, кружит голову распирающим мягким скольжением члена в растраханной за ночь киске. Чимин крепко обнимает торс ногами, замедляя движения, чтобы насладиться трепетным моментом. Он чувствует себя одним целым с Чонгуком — со своим альфой. Чёрные глаза влюблённо ласкают разнеженного в наслаждении омегу: его прикрытые глаза с мокрыми кисточками ресниц, его румяные щёки, его искусанные опухшие от поцелуев губы. Те распахнуты, с них срываются всхлипы и поскуливания. Наклонив голову, Чонгук целует нижнюю. Чимин, схватив его за голову, с готовностью отвечает. Лавандовый цвет неба градиентом над головами уходит в бледно-голубой оттенок. Розовые лучи рассвета касаются перьевых облаков. Лоб Чонгука упирается в ключицу, он жмурится и под тихое поскуливание «давай-давай», вяжет Чимина, проталкивая в него узел. Всё, как он предсказывал в начале судьбоносной ночи: рассвет, пульсирующие стенки влагалища, сдавливающие его узел, поток спермы, бьющий в матку дрожащего Чимина. — Боже, как это приятно, — прижавшись к плечу альфы, шепчет тот. Чонгук покрывает его трепетными поцелуями — куда дотянется: в волосы, ухо, плечо, шею. Он сходит с ума по Чимину, очарован им: от макушки до нежных пяток. В его груди пожар, но голова уже работает ясно. Он останется возле Чимина где угодно: в Греции, в Сеуле, хоть на другом конце света. Чонгук применение себе везде найдет. Его физическое присутствие на работе и вовсе не обязательно. Спокойные волны и бережные объятия убаюкивают Чимина. Он засыпает на руках альфы, на его узле, с его семенем. У Чимина не скоро течка, но однажды в одну из них он непременно захочет быть повязанным своим альфой. Чонгук не может налюбоваться сонным омегой. За ночь он ни разу не сомкнул глаз, не представляет, как будет спать возле Чимина впредь. Всё в нём вызывает щенячий трепет. Из-за метки он чувствует, как Чимину сейчас хорошо и спокойно, как он забывается младенческим сном, доверяя себя Чонгуку. Он не просыпается, когда альфа аккуратно выскальзывает из него, когда, придерживая под руками, бережно вычищает его пальцами в море, когда закутывает в свою голубую рубашку. Не просыпается даже, когда Чонгук тихо смеётся от умиления им — утопающим в его безразмерной одежде. Тот натягивает на себя ещё влажные футболку и бриджи. Отряхивает полотенце и, взяв Чимина на руки, наугад следует по каменистой тропе вверх. Повисший на нём коалой Чимин не просыпается, но сквозь сон обнимает и, уткнувшись в шею Чонгука, даёт нести себя по пустым белым улочкам, по длинной лестнице. Золотые солнечные лучи касаются его прикрытых век– он хмурится и, отвернув лицо к морю, приоткрывает глаза. Перед ними — размытый горизонт моря и голубого неба, белоснежные, словно сделанные из сахара, домики. Чонгук на руках отнёс его на самый верх. Он тяжело дышит, но старается не шуметь, преодолевая последние ступени. Улыбнувшись, Чимин отлипает от плеча, поворачивается к альфе лицом и, щурясь, старается разглядеть его: человека, с которым проведёт остаток жизни. — Проснулся? — ласково улыбается Чонгук. — Почти на месте. Тебе ничего не будет, если я занесу тебя так? — А что может быть? — Ну, может администрация отеля уволит тебя. Не уверен, что постояльцам можно заносить на руках горничных в свои номера, — шутит он, но Чимин с нежной улыбкой отвечает вполне серьёзно: — Горничных нельзя, а администрацию можно. There for You — Troye Sivan Чонгук тормозит. Удивлённо оглядывает веселящегося Чимина и переспрашивает: — Что? — Что? — Ты администрация отеля? — М-гм, — утвердительно мычит Чимин, поглаживая большим пальцем рубец от пореза на его щеке. — Это отель моих родителей. Отправили меня в сезон работать здесь. Брови Чонгука взлетают вверх. — О-о-о, — вскинув брови, понимающе тянет Чонгук и продолжает свой путь. — Так твои родители из тех, кто считает, что для управления гостиничным бизнесом нужно поработать и… — он не успевает закончить мысль, как возмущенный на родителей Чимин перебивает, начиная перечислять: — Да. Уборка номеров, кухня, ресторан, лобби, бар, ресепшн… Всё это. Я забыл положить полотенца в твой номер. Папа как раз был рядом в этот момент. Это он пытался тебя успокоить, — поясняет омега. Вспомнив совет с простыней, Чонгук кивает: значит у него уже состоялся первый разговор с папой Чимина. Весьма «недурно» для первого раза. — Не бойся, он не злопамятный, — считав по лицу напряжение альфы, говорит Чимин. — Ты понравишься ему, — шепчет он, падая головой на плечо. — Мне следует извиниться. — Не стоит. Это моя вина. — Но я не должен был кричать, — не соглашается Чонгук, подходя ко входу. Чимин нехотя сползает с его рук. — Ты же сказал, что администрацию на руках заносить можно, — подкалывает Чонгук, помогая надеть сандалии. Он задерживается, залипая на пальцах, представляет, как будет покрывать миниатюрные стопы поцелуями, завороженно проводит по одной из рукой, ведет ладонью к голени и, подняв на Чимина взгляд, целует в коленку. Тот смущенно поджимает губы. — Скажу на ресепшене, чтобы принесли нам поесть. Я голоден, как волк. А нам нужны силы для кое-какого продолжения, — он кокетливо подмигивает и уходит к стойке. На Чонгука обрушивается осознание: быть может Чимин намекнул на его ночное обещание. По спине рассыпаются мурашки лишь от одной мысли, как он будет растягивать попу Чимина под себя, как будет целовать его ягодицы, как предварительно искупает в ванной. — Всё! — с улыбкой подбегает тот и, схватив за руку, ведёт в номер. У Чонгука дрожат колени, да и сердце дрожит. Ему сложно смотреть на маленького Чимина в своей огромной рубашке. Подол той доходит до коленей. Чонгук хочет уточнить, верно ли понял о продолжении, но, обернувшись, Чимин останавливается и, словно злясь, выпаливает. — Знаешь, а я хотел убить тебя. На меня так наорал папа, что я был полон решимости швырнуть полотенца тебе в лицо, но-о… — его губы снова поджимаются — сердце Чонгука пропускает удар. — Но? — тихо тянет он, а Чимин лукаво улыбается, подходит ближе и, встав на носочки, шепчет: — Твой член переубедил меня. И, отстранившись, заливается звонким смехом. У Чонгука щеки покрываются пунцовыми пятнами. Воспоминание, которое он предпочел бы стереть из памяти, стоит перед глазами четко. Чонгук, словно видя себя со стороны, смущается своему нагому виду, глупой улыбке, члену, который начал вставать на незнакомого омегу. — О, да брось. Как ты можешь смущаться? — тянет за руку Чимин. — Мне понравилось. — Мой член? — Твой взгляд, — кокетливо пожав плечиком, отвечает Чимин. — Он говорил о многом, а член подтвердил. Что? — он ловит взгляд-укор и, вздёрнув подбородок, с нахальной улыбкой продолжает. — Не получилось переключиться, да? Мне рассказал друг, как ты приводил пару раз к себе кого-то. Кого-то с похожей стрижкой и в голубом, — его глаза искрятся озорством. Он не упрекает, ведь ещё тогда не был с Чонгуком, но ему приятно, что альфа выбирал партнёров, похожих на него. — Да… — виновато отвечает Чонгук. Ему неловко не потому, что Чимин знает, а потому что уже тогда был влюблён по уши и очень по-глупому пытался обмануть сердце. — Всё нормально. Я тоже попытался, но не вышло, — легко бросает он. У Чонгука округляются глаза, а Чимин трактует по-своему: мол, как у него могло не выйти заняться сексом. — Я не пью. Было совсем мерзко делать это с едва знакомым парнем, так что дальше поцелуя дело не дошло. Открыв номер картой, Чонгук пропускает внутрь уже свою пару и, закрыв дверь, теряется в рое вопросов, которые хочется задать Чимину. — Ты сказал, что любишь сладкий алкоголь. — Ну да, люблю. Но пью по праздникам. Да и прошлое лето… — наклонив голову, недовольно тянет он. Его крошечный нос морщится, а Чонгук сдерживает себя, чтобы не заурчать от умиления. — Короче, мы с друзьями пили каждый божий день. Пили так, что на утро у меня сводило локти и колени. После я решил, что такие вечеринки не для меня, — он кивает своим мыслям, переводит взгляд со стены на стоящего возле двери Чонгука и, расплывшись в умилённой улыбке, подходит к нему. — А ты чего, как в гостях? — Со мной, едва знакомым, тебе не было мерзко? — с похабной улыбкой, внезапно спрашивает Чонгук, заключая Чимина в объятия. Тот чмокает в губы и качает головой. — А то ты не знаешь. — Хочу услышать. — Потешить твоё эго? — смеётся Чимин. Его влюблённый взгляд говорит Чонгуку громче слов. — Я хотел тем же вечером переспать с тобой, но ты решил иначе. — Я никогда не чувствовал подобного, — не оправдывается — говорит, как есть, — а звучит всё равно как оправдание. Но Чимин понимает. — Я тоже немного испугался. Дома притворялся больным, лишь бы не идти сюда. У меня колени дрожали, когда я вчера шёл к тебе в номер, — он закидывает руки на плечи Чонгука и, скользнув по шее, зарывается пальцами в волосах. — Я не планировал звать тебя на закат, но ты был такой милый и растерянный. Мне хотелось побыть с тобой, — у Чонгука щемит в груди, его глаза слипаются, но от Чимина сложно оторвать взгляд. — О… ты такой сонный. Пойдём ополоснёмся и поспим немного, а потом продолжим. Он утягивает Чонгука в душ. Под струями горячей воды они не могут перестать целоваться, Чимин выскальзывает из ванной первый, но уже пятью минутами позже отсасывает альфе в постели, чтобы тот поскорее уснул. В махровом халате, он ест свой завтрак и без звука смотрит телевизор. Заснувший крепким сном Чонгук тихо посапывает в подушку. Он оказывается интереснее беззвучного ток-шоу. Скинув халат, Чимин заползает к нему под простыню и улыбается, когда сильные руки сразу же тянут и прижимают к горячему телу. Даже во сне Чонгук чувствует его. Позже Чонгук доставляет обещанное удовольствие Чимину: купает в пенной ванне, бережно растягивает его узкую попу, измазав маслом, трахает его как зверь. Везде. Они не игнорируют открытую террасу, лежак, бассейн, душ и даже пол. За месяц Чонгук успевает опробовать Чимина и в лодке, и на катере, и на крохотном необитаемом острове. Они сразу поняли, что природа — их конёк. При свете дня Чонгук обожает брать Чимина на диком пляже и в море, как в первый раз. Папа Чимина оказывается и впрямь не злопамятный. Отец — добрый. Семья Пак живет на другом острове: более зеленом и прохладном. Через неделю, когда новоиспеченная пара натрахавшись, решает навестить родителей, те радушно принимают Чонгука — Чонгука, который только от них узнает, что Чимину двадцать один. — Восемь лет разницы, — вздыхает альфа, распаковывая очередную коробку. Он снял дом на Санторини, пока Чимину предстояло работать в поте лица всё лето и осень. Чонгуку, впрочем, тоже не мешает узнать все тонкости. Отец Чимина на него рассчитывает. — Девять, — поправляет лежащий на прохладном полу Чимин. — Тебе тридцать скоро, а мне недавно исполнилось. Кстати, — он переворачивается на живот и, болтая ногами в воздухе, восторгается: — прикинь, когда тебе было восемнадцать, мне было всего девять! — Замолчи, — хмурится Чонгук. — Да ладно. Сейчас-то я совершеннолетний. Поправив очки на носу, Чонгук встаёт с тяжёлым вздохом и плетется к шкафу. Чимин смотрит на его широкие плечи и тоже вздыхает, но восхищённо. Внимательный альфа, впитывающий, как губка, всё, что касается реакции Чимина, ухмыляется, раскладывая очередную стопку вещей. — Хорни? — Очень, — честно отвечает Чимин с капризными нотками в голосе. — Ты выглядишь, как Аполлон. Рядом с тобой у меня совсем не получается думать головой. Что делать? — Думать своей сладкой киской, — широко улыбается Чонгук и, подойдя, садится на корточки напротив. Гладит по светлым волосам и щеке — омега в ответ ластится котёнком. — Потерпи немного. Я закончу с коробкой и займусь тобой. — Если я помогу, то мы быстрее закончим? — расцветает Чимин. Совсем недавно он носился по дому как угорелый, разобрал коробок больше, чем Чонгук раза в два. Он всегда так: не экономит энергию, выплескивает весь заряд на полную, а затем садится, как батарейка. Чонгук качает головой и, пропустив светлые рассыпчатые волосы сквозь пальцы, мягко сжимает у корней. У Чимина закатываются глаза от удовольствия, по плечам и шее сыпятся мурашки — он обожает, когда с его волосами что-то делают. Любит засыпать на коленях Чонгука под приглушенный шум телевизора, пока тот массирует его голову. — Мне немного осталось. Пока прими душ и растяни себя немного, — он чмокает Чимина и, встав, продолжает разбирать вещи. У Чимина внизу живота всё сводит от сказанных слов и предвкушения. Между ног становится мокро. Он подрывается с пола и несётся в душ. Их ждёт очередной жаркий вечер, переходящий в ночь. Ночь перейдёт в утро, а утро в день. В их идеальных отношениях страсть и нежность сопутствуют друг другу, в их любви это неотделимые вещи. Через тела они демонстрируют свою привязанность, тягу и восхищение. Чимин не представляет, как можно не желать свою любовь. Он обожает Чонгука, хочет нацеловывать его каждое утро с головы до пят. Чонгук желает не меньшего и делает это: каждое утро, каждый день, каждый вечер, каждую ночь.