Происшествие в новогоднюю ночь

Как Новый год встретишь, так тебе и надо. (с) Неизвестный автор.

— Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты… — Ты подарки нам принёс… — … друг детей горбатый! Елисей не знал, что за чёрт дёрнул его влезть. Соседские дети — Маруська со смешными косичками и Валёк в шапке больше головы — ошарашено обернулись на реплику, заморгали, как выброшенные на берег рыбки. Они стояли на лестничной площадке у приоткрытой двери, в картонных масках белочки и зайца, и держали в руках пустые бумажные пакеты. Эти самые пакеты должны были вот-вот наполниться — хозяйка квартиры Ильинична как раз заносила над ними сахарные пряники, но тоже замерла из-за Елисея. Непривычно благодушная к детям, которых она раньше гоняла разве что не паршивым веником, сейчас она ласково им улыбнулась — а на Елисея злобно зыркнула. Ещё и цыкнула, как старая бандитка со стажем! — Иди, — и тон её был так себе. Нехороший. — Встал а то. Умничает! Совсем Новый год справлять не с кем, раз мешаешь детям колядовать? Елисей раздраженно поморщился. Хотелось действительно пройти мимо, но язык чесался наговорить чего-нибудь гадостного — просто чтобы выплеснуть накопившийся стресс. Буквально за прошедший час вся его жизнь… ладно, не рухнула — хотя очень тянуло драматизировать! — но однозначно перевернулась с ног на голову. Может быть, поэтому внутри настойчиво просыпался злобный зануда, которого никак не получалось заткнуть. Такой уж он был, Елисей — неприятный и сварливый. — Колядки в Новый год? В какой традиции вычитали? У Зимбабве? Маруська и Валёк переглянулись, одинаковыми жестами поправили маски. Даже в них они выглядели крайне растерянными — детям не свойственно вдаваться в тонкости, если хочется праздника или хорошего настроения. Смотря на них, Елисей невольно пожалел, что не сдержался, но тут соло взяла Ильинична. — Хам! — припечатала она, точно влепила оплеуху. Женщина сухонькая, утопающая в двух цветастых шалях, она выпрямилась во весь свой невеликий рост и враждебно уставилась в лицо Елисею. Положила пряники в бумажные пакеты, потом завела детей в свою квартиру — и напустилась на него с такой силой и яростью, словно специально копила. — Какая, к лешему, разница! Нашелся, чтец традиций! Ну-ка, давай, расскажи мне подробности… Ильинична была известна на весь двор своим отвратным характером. До её дурных коленец Елисею было, как пешком до Луны, но обычно жертвами она выбирала детей, подростков и молодых девчонок. Не иначе молодость лично ей что-то сделала, а с ней заодно — и все представители юного поколения возрастом до тридцати. Парням и молодым мужчинам загадочным образом везло, но теперь Елисей ощутил: вот оно как, когда гоняют хуже, чем вшивого кота. Ильинична шипела змеей и сверкала глазами, и от её бесконечного словесного потока — между прочим, ни единого матка! Сплошь культурные унижения! — Елисей слетел по лестнице, как от пинка. Рявкнул напоследок: — Именно поэтому родители должны были объяснить правильные традиции детям! А вы вдобавок потакаете безграмотности! Срам! — Хам! Громкие голоса катились по подъезду эхом, отражаясь от жёлтых, будто в психбольнице, стен. Впрочем, случившееся — и дело не в Ильиничне — действительно напоминало клинический случай, и Елисей бы не удивился, если бы из квартиры Петренко выглянула не мама Маруськи и Валька, а врач в белом халате. Елизавета Петровна, с боа из мишуры, с возмущением поглядела наверх, откуда кричала Ильинична, а затем метнула взор на Елисея. Погрозила ему тощим пальцем, заперла квартиру и, не произнося ни слова, направилась по лестнице вверх. С первого этажа на третий, надо думать — к Ильиничне, которую её дети пытались из упрямства обаять целый год, и, собственно, к детям. За закрытой дверью продолжал глухо работать телевизор. — Дурдом, — вырвалось у Елисея невольно. Он скривился, слушая перестук каблуков Елизаветы Петровны по подъездному камню, скрип открываемой двери, звон голосов — и чувствуя, как по спине бежит озноб. Холод забирался под расстёгнутую куртку, щеки и уши горели от адреналина и злости, которую не выходило унять. Сердце как в глотке колотилось, и его биение почему-то отдавало по всему телу. Елисей передёрнул плечами, силясь справиться со странными ощущениями, поёжился и принялся торопливо застёгиваться. Язычок молнии выскальзывал из подмёрзших пальцев, а потом и шапка чуть не вывалилась из кармана — что за чёрт! Стоило же полезть искать перчатки — и те попытались сбежать на пол, заставив Елисея зашипеть не хуже Ильиничны. Тусклый свет лампочки, придающий жёлтому подъезду ещё более унылый вид, лишь подливал масла в огонь его внутренних метаний. Впрочем, какие там метания. Всё то же: Елисей не мог успокоиться — и на улицу выскочил, продолжая клокотать. Буркнул вопреки морозу, студящему горло: — Хренов ты старый дед. Погоди, я до тебя доберусь! Совсем из ума выжил… Ответом ему была необычайно тихая новогодняя ночь.

***

Если отмотать события немного назад, то всё началось около полуночи. В тот момент Елисей вёл себя как обыкновенный, до скукоты среднестатистический гражданин своей страны. Из-за поломки телевизора — пенсионера, заставшего молодость его бабули — оставалось довольствоваться радио, которое обещало стать единственным поставщиком праздничного настроения на ночь. Или не то чтобы праздничного — хоть какого-то, потому что настроение и эмоции самого Елисея были на уровне чайной ложечки. Он то перещёлкивал радиостанцию на подбор новогодних песен, то врубал передачу с болтливым ведущим, то зависал и медитировал на помехи, не забывая пялиться на еловую ветку в банке. Та топорщила колючие зелёные лапы и вкусно пахла хвоей, словно была настоящей ёлкой, а не её печальной составной частью. Единственный красный шарик на ней бликовал боками, почему-то навевая воспоминания об олене Рудольфе. Мать уехала отмечать с подругами в коттедж, и в маленькой квартире панельной многоэтажки царила тишь. Мигали гирлянды-звёзды, намотанные на кухонную гардину и свисающие до середины оконного проёма, за окном же во дворе выстроились три полуоблезлые ёлки, тоже укутанные светящимися огоньками. Иногда Елисей отворачивался от своей ветки и рассматривал их — вспоминал, как днём вокруг деревьев носилась детвора, а теперь на улице не осталось никого. А ведь его сегодня эта дикая ватага чуть с ног не сбила! Елисей побарабанил пальцами по пластиковому корпусу радио. Залепленное стикерами с любимыми материнскими кей-поперами, оно пело ему традиционные «Пять минут», непрозрачно намекая на скорую близость сакрального часа. Он машинально глянул на наручные часы, хмыкнул — пятнадцать вместо пяти, ну да ладно. Можно простить радиостанции небольшую промашку. Окей, пусть. Многими такая встреча Нового года могла восприниматься скучной, а то и неправильной. Он ведь считался семейным, всеобщим, большим — неважно, среди ли обычных людей или в сокрытом мире колдунов. Даже с учётом того, насколько щепетильно последние относились к разного рода ритуалам, в том числе зимним, именно Новый год постепенно отделился от своего волшебно-сакрального назначения и стал просто хорошим праздником. Ладно, светское Рождество туда же. Но смысл один: любой уважающий себя волшебник сначала, как положено, приветствовал все необходимые традиции, а потом окунался в мир банального человеческого празднования. Собственно, как поступила и мать Елисея. Елисей же планировал подежурить на кафедре в университете. Там был отличный кофейный аппарат, недоразобранные с теперь уже прошлого года бумаги и хтонь в подвале, за которой требовался глаз да глаз. Заранее зная, что мать упорхнула загород, а Катька ему не обломится и в качестве лучшего друга, он сходил к заведующему — и получил от ворот поворот. — Отдыхайте, Елисей Вадимович, — гнусавым голосом сообщил Поликарп Владленович, почёсывая плешь на макушке. — И без того как живёте здесь. Как чуткий руководитель, я не должен допускать любых эксцессов… А то сначала праздничные смены, потом выгорание на работе, а там и до того, что вы не напишете кандидатскую и не подадите статьи на конференции, недалеко… «Чутким руководителем» Поликарп Владленович был где-то в другой вселенной. Скорее всего, задумал сам отделаться от толпы жениных родственников и остаться на якобы дежурстве. Впрочем, допытываться было бесполезно, и потому после окончания последней лабораторной Елисей отбыл с кафедры в пустую квартиру — готовить «Оливье» на одного и тухнуть в ожидании условного излома года. Не поднял настроение и звонок от Катьки, но то было совершенно ожидаемо. — Короче, с наступающим! — шумно выдохнула она ему в трубку с час назад. Елисей как раз пребывал в сомнениях, что лучше: «Докторская» или варёное мясо в салат, но знакомый голос в динамике заставил его немедленно об этом забыть. Какая, к чёрту, колбаса! — Всего наилучшего в грядущем году и прочее, ага? Тебе многие желают стать немного добрее, но, по-моему, ты и так клёвый. Спасибо за всё, братан Елисейский! Надеюсь, мы и в новом году, и в дальнейших продолжим дружить! Катька была беспардонна и прямолинейна, часто несла в мир мысль, не запариваясь её обдумыванием. Подобного рода люди Елисея чаще всего раздражали, но Катька отчего-то с самого начала выделилась из толпы, встала особняком. Она выглядела как все — и при том ощущалась другим, особенным человеком. Громко разговаривала, много хохотала, абсолютно не боясь показаться глупой или смешной, а когда Елисей впервые спросил её об этом — беззаботно отмахнулась: — И чего? Не нравлюсь всем — не нужно, не ананас же зимой. — Тогда она запнулась и захихикала: — Ай да я! Ананасы же тоже не все любят! Мимо! Её дурацкое чувство юмора Елисей не менее по-дурацки находил очаровательным. Как и в целом Катьку. И злился на себя за всё сразу: что ходил и молчал, что и в душе не называл её иначе, что вообще никогда не умел по-человечески общаться с людьми… Но, по крайней мере, он умел не лгать себе — а потому признавал собственные недостатки вместе с разгромным поражением, которое встретил, когда Катька завязала отношения с Валериком. Собственно, упомянутый Валерик потом взял у Катьки телефон и жизнерадостно в него гаркнул: — С наступающим! Ты классный мужик, не слушай остальных! Катян права! И пусть Новый год принесёт тебе одни интересные и клёвые потрясения в жизни! Елисей ко всему прочему мог быть до крайности вежливым человеком. Он поблагодарил обоих — и Катьку, и бесящего его Валерика, — а после повесил трубку и в досаде накрошил в салат одновременно и колбасу, и мясо. Залил всё сметаной, размешал и ненадолго испытал удовлетворение — сублимация дурной энергии путём работы прошла успешно. Как раз чтобы дойти до радио и включить его, бурча под нос: — Ну да, ну да… Классный, добрый… ну-ну… Так что Новый год по-коламбурному не нёс Елисею ничего нового. Грядущее виделось до набитой оскомины привычным и обыденным, и, перескакивая в уме с прошлого в настоящее и будущее, он представлял, как замечательно ничего не изменится. Кроме разве что кандидатской, которую он наконец-то допишет до весны и исполнит данное в начале работы над ней обещание — доедет до Москвы и постоит на шпиле МГУ, созерцая величие города. Как любой уважающий себя кандидат наук ГУВМТа. Главное, не попасться людской полиции, а то Катька со смеху подавится. Примерно на этой ноте всё и случилось. Сначала Елисей не понял, что кажется ему странным. А когда понял, дёрнулся, и поставленный было на подоконник локоть предательски поехал — еле успел схватиться за край, чтобы не влететь в стекло носом! Чертыхнулся, уставившись на то, как город медленно, но верно накрывает магической дымкой. Это было крайне мощное заклинание. В ту секунду Елисей не понимал, что оно означает и что в себе несёт — опасность, враждебность? Доброе волшебство редко творилось в столь обширных масштабах, а потому свои подозрения он считал близкими к реальности. Почему-то некоторые — и колдуны, и люди — любили творить пакости, чтобы плохо было всем, то ли от бессильного одиночества, то ли просто в пику. Признаться, ему и самому иногда хотелось попортить настроение окружающим… но ведь не так! — Чёрт, — повторил Елисей еле слышно. Засвеченное тёмное небо над городом было затянуто серебристо-синей дымкой сияния, смутно похожего на северное. Дымка пульсировала, как живая, переливалась искрами, и от взгляда на неё у Елисея внутри что-то сжималось и переворачивалось. До боли стискивая пальцами край подоконника, он думал, что нужно навести защиту, лучше всего — на дом, ведь его соседи в основном — обычные люди! Конечно, потом можно огрести от правоохранителей за несанкционку… Но потом же! А ещё позвонить матери, и срочно набрать Катьку… Закончить мысль Елисей не успел. Дымка вдруг взорвалась снопом серебристо-синих искр. Они мгновенно исчезли, но он тут же чётко осознал — ну да, конечно. Сделались невидимы даже для колдуна, и от этого стало совсем стрёмно. Елисей машинально вскинул свободную руку — и получил чувствительный толчок в грудь, точно на него что-то — или кто-то — напрыгнуло. Не удержал равновесия, сделал шаг назад и плюхнулся на табуретку, которая, как назло, не замедлила сделать мерзкое «крак!». И с очередным коротким: — Чёрт! — Елисей оказался на полу с ушибленными спиной и задницей, на обломках некогда обманчиво добротной табуретки. С ощущением, что произошло нечто плохо поправимое — но он пока не понимал, что именно, а потому не мог злиться, как делал по обыкновению. Вопреки законам какого-нибудь фэнтезийного жанра с интригами, сознания он не терял. Разум оставался ясным, мысли работали чётко, как крутящиеся шестерёнки. Пытаясь сообразить, куда метнуться и что делать, Елисей перво-наперво ощупал себя, чтобы убедиться, что копчик ноет от ушиба, и всё в нём совершенно целое. Выругался повторно, словно это помогло бы сбросить напряжение, а потом осторожно поднялся на ноги, отпихнул остатки табуретки. И наконец-то прижал ладонь к груди, продолжая чувствовать, будто там что-то давит. Как при бронхите, который умудрился запустить. Разве что горло не першило, но Елисей отлично понимал, что причина его дискомфорта — магического происхождения. Таинственная дымка, мать её. Что это было?! Заклинаний с подобными характеристиками — живое сияние, изменяющаяся природа — он доселе не встречал. Можно было бы списать на неопытность и отсутствие реальной практики, но Елисей считался наиболее начитанным и занудным аспирантом не только на своей кафедре, но и у соседей. И сам без ложной скромности заявлял, что сгрыз за годы такое количество материала по сущности и разновидности магии и истории её развития, что мог претендовать на место в книге рекордов. Теперь же, перебирая в памяти фрагменты увиденного и пытаясь состыковать их со знакомыми критериями, он ловил безрадостное ничто. Чертыхнулся опять, быстро добрался до ноутбука-пенсионера и поставил его на мучительно долгую загрузку — там были собраны наиболее ценные и интересные заметки. Но… «… бесполезно. Хрень какая-то». … Елисей был смутно уверен, что не найдёт хоть чего-то похожего. Он прислушался, почти перестав дышать. За то время, что метался по квартире и, прихрамывая из-за ноющего копчика, перетаскивал ноутбук на кухню, не произошло ничего более… необычного. Мир за окном выглядел обыкновенно и сонно, даже фейерверки разорвались в темноте неба с дотошной точностью. Яркие всполохи взмывали над крышами многоэтажек, отлично видимые с места Елисея, а по радио включилась новая новогодняя передача — сорванным голосом ведущий поздравлял всех с праздником. Привычная колея, пустые беспокойства. Соседи тоже не поднимали никакой паники — ни криков, ни плача, ни собачьего лая, лишь приглушённое полупьяное пение откуда-то совсем издали. Елисей и радио в итоге отрубил, чтобы наверняка не пропустить малейший посторонний звук. И всё же… Елисей выдохнул. Прикрыл глаза под монотонное гудение ноутбука и опёрся о столешницу, чтобы в случае чего не потерять равновесия вновь. Попытался сосредоточиться и «прощупать» дом на предмет последствий магической вспышки… И не «услышал»… в первую очередь — себя. Это было как в фантастическом сне. Елисей сначала и не понял, что не так — решил, может, сбивает волнение, зародившееся в груди и никак не проходящее? Или банальные шумы, вроде пытающегося проснуться ноутбука? Открыл и закрыл глаза, нахмурился, попытался повторно сосредоточиться — погрузиться в покой и потянуться в мир изнанки, чтобы узреть всполохи. Обыденный процесс, первое, чему он научился, когда открылся дар. Определять магический фон вокруг должен уметь любой уважающий себя маг, причём с юных лет! Не нужны и особые усилия, когда фокус отполирован до состояния автоматизма. Но тем не менее… Елисей не чувствовал магии. Вообще. Как если бы кто-то резко перерубил провода, которыми он подключался к изнаночной стороне мира. Доподлинно он знал, что в подвале дома живёт призрак старушки-процентщицы, а на соседнем чердаке — грустного электрика, играющего на губной гармошке, но… теперь он не мог дозваться до них — а ведь духи воспринимали зов любого мага! И — что страшнее — Елисей в самом деле не ощущал собственную ауру. То, что ему якобы показалось, было реальностью. Непривычной и жутковатой, как у неожиданно оглохшего человека. Слабо веря в происходящее, он машинально выдвинул из-под стола второй — и ныне единственный — табурет и осел на него. Отер лицо обеими ладонями, бормоча: — Чертовщина, чертовщина… — а затем крупно вздрогнул от внезапно задребезжавшего телефона. Тот лежал на прежнем месте — на столешнице, рядом с кое-как догрузившимся ноутбуком, и на стареньком, надтреснутом экране мерцало имя Катьки. В знакомой стандартной мелодии Елисею почудилась потаённая тревога, и уже не разбирая, в воображении ли дело, он схватился за трубку. Нажал на принятие вызова, торопливо прижал динамик к уху и тут же услышал: — Алло, алло!.. Елисей?! — Да? — голос звучал осипло и низко. Елисей на несколько коротких мгновений не узнал сам себя, а потому прокашлялся, силясь прочистить горло. Из-за этого он не успел продолжить — Катька затараторила, будто у неё нажали кнопку ускорения: — Ух, как же хорошо!.. Я так рада! Мы, конечно, разговаривали недавно, но… ты знаешь, я не была уверена, дозвонюсь ли до тебя прежнего?! Мало ли, чего ты там нажелал… Может, распылило частицами по Подмосковью! — она разве что не захлёбывалась словами. Те лились взволнованным, густым потоком, не позволяя встрять или возразить, или хотя бы толково подумать. Этот поток словно затапливал Елисея, заставлял барахтаться и глубже увязать в смеси чувств, обуявшей его обычно чёрное и чёрствое сердце. Потому что сейчас что? Он впервые в жизни не представлял, что ему делать, и был до нелепого беспомощен и растерян, и обрывки нежданной информации не делали ситуацию лучше. Какие желания, какие частицы… Самым светлым, что могло порадовать Елисея в черноте событий — кажется, Катька была в порядке. Человек в беде не стрекочет пулеметной очередью! Мысль мелькнула ярко и чётко, подобно свету маяка, и от неё по хребту прокатилось непроизвольное тепло. Захотелось вздохнуть от облегчения, а после быстро набрать матери, но Катька не позволила Елисею остаться наедине с внутренним покоем. Она дала тому установиться — и она же разрушила, выдав: — Ты знаешь, например, что сталось с Валерой?! — в динамике раздался звук сродни страдальческим стенаниям. — Послушай! В следующее мгновение Катька пропала с линии. Не успел Елисей сообразить, как в трубке шумно задышали, засопели, заурчали, а затем странная какофония вдруг сменилась оглушающим собачьим лаем. От неожиданности телефон едва не улетел в стену — какой же дурак будет так пугать приличного человека! Даже для Катьки перебор! Стиснув корпус во влажных от пота пальцах, Елисей прошипел: — Что за нахрен?! — а в ответ влажно зачавкали. После возопила Катька: — Валера, фу! Ты же не настолько особачился?! Ты же понимаешь, что ты Валера?! Зачем ты лижешь мобилу, это не Елисей!.. Происходящее всё больше и больше напоминало долбанный цирк с конями. В край потерянный, нелепый, Елисей оперся локтем о столешницу и со стоном потёр переносицу, продолжая второй рукой держать телефон. На линии творилось настоящее мракобесие — там радостно лаяли и поскуливали, ругались, как шахтеры в последнюю смену, и ничего не свидетельствовало о приближении света разума. Было предельно понятно, что из-за таинственного сияния — вряд ли причина иная, либо ну очень хорошее совпадение! — Валерик обратился в пса. И он, Елисей, лишился магии, что в принципе катастрофично для любого родового мага. В таком состоянии не удавалось ни похихикать, ни позлорадствовать, вот незадача! — Уймитесь, — раздражённо произнёс он в трубку. — Кать, пожалуйста. Скажи, что ты имела ввиду? При чём тут желания? А главное — когда конкретно Валерий отрастил собачью шубу? В динамике раздалось вдумчивое «ау». Потом шебуршание, сопение и покашливание, и Елисей в негодовании покашлял следом. Как человек омерзительного характера, он не обладал излишне вместительной чашей терпения, и лишь нежное отношение к Катьке не позволяло ему совсем потерять контроль. Любовь зла, как ни крути. Готов висеть на линии, досадливо барабаня пальцами по столешнице, пока объект этой самой нежности унимает своего парня и только затем говорит: — Да тут целая история, целая история, братан!.. — вздох. — Но прости. Мне кажется, у нас реально мало времени. Елисей нахмурился. Перестал барабанить. — Почему? Катька секунду помолчала. Произнесла: — Мороз. У его древней магии наверняка есть множество условий и условностей… После ёмкого и вносящего ясность — может же, когда хочет! — рассказа Катьки никакой ноутбук Елисею уже не понадобился. Он бы однозначно не нашёл в своих заметках ничего путного, как интуитивно и полагал. Изучая суть магии и её природу, он, тем не менее, никогда не получал и малейшей возможности прикоснуться к сокровенным знаниям о магии древних языческих божков. Тех самых, которые были до первых магов, а потом либо ушли, либо попытались свыкнуться с условиями новой жизни, приспособиться к людям. Их колдовство, вопреки заблуждениям обыкновенных людей, не дало начало магии среди, собственно, будущих магов. Скорее, и то, и то оказалось порождено изнанкой мира — просто в разное время и совершенно по-разному: в древние времена волшба приобрела черты живых существ, и появились божки, а много позже волшба стала просыпаться в смертных. Понимаете, да? Вот и Елисей отлично понимал — равно как и то, что в эту чёртову новогоднюю ночь они неплохо вляпались. Ещё и не по своей воле! Когда он торопливо собирался и выметался из квартиры, часы показывали ровно час ночи. Ощущение, что его мир разлетелся вдребезги, понемногу прошло — Елисей наконец-то ориентировался в реальности и собственных чувствах. В конце концов, если они предполагают правильно, — а это похоже на правду, — то всё поправимо! Всего-то нужно потребовать у сумасбродного божка, нелепо известного у людей в качестве Деда Мороза, вернуть, как было! Раз натворил — должен откатить обратно! Успеть бы до исполнения каких-нибудь нелепых условий… Елисей был преисполнен энтузиазма, праведного гнева и извечного брюзжания. И, наверное, надежд — как бы смешно это ни звучало в его случае.

***

Когда-то давно, в детстве, Елисей мечтал быть обычным ребёнком — без умений в колдовство, без постоянных занятий и прочих обязательств для дитя двух магов. Пусть и не особо сильных и выдающихся. Из него не собирались растить обалденного гения магии, который перещеголяет любое известное лицо в мире колдунов, упаси Небо. Но Елисей плохо владел собственными способностями, а потому проводил время над книгами и в делах, бесился из-за этого и… в довесок — когда его начали пускать к детям, не боясь за них, стал их шугаться. Дети-то были смертными, без волшбы — его семья жила в Подмосковье, а не в колдовских городах-скрытнях, и болтать с ними о многих привычных для себя вещах Елисей не мог. А чем интересовались они — либо было скучным для него, либо он вовсе не знал, что такое бывает. В памяти до сих пор жил дебильный диалог: — Ты не знаешь Пауэрс Рейнджерс?! — Чего? Кто такие? — Это… крутые ребята! Они спасают мир! — Они же странные… да фу. Кошмар какой. Им же, должно быть, жарко! Про покемонов Елисей тоже узнал позже. Так получалось — его родители не любопытствовали, что за мода у современной детворы, и были заняты то работой, то его же занятиями, то в какой-то момент разводом. Он их не винил, но чем дальше, тем больше полагал, будто все его проблемы кроются в магии. Не было бы её — и ух, он бы тогда обязательно нашел друзей! И с людьми бы начал хорошо общаться. Точно-точно. Только с годами желание быть обычным постепенно истаяло. Новые заботы пожрали с головой, отсутствие большой компании товарищей уже не тяготило — то ли Елисей привык, то ли вообще научился наслаждаться одиночеством и ворохом мыслей в голове. И пусть отдельные фрагменты воспоминаний сохранились, они были как картинки — есть и есть, беды и толка от них нет. Он вырос, получил хорошую работу, изучал интересные явления, катался по уникальным экспедициям… По крайней мере, до сегодняшней ночи Елисей считал, что всё у него отлично. Супер, что называется. Не собирался копать глубже и искать хоть каплю неудовлетворенности — а тут поди ж ты. Угадай, как много ты знаешь о себе любимом? Если Катька права, то колдовство принадлежит Морозу. Колдовство сильное, древнее. Нечто, исполняющее потаённые желания, о которых сам человек мог давным-давно забыть. А оно взяло — выцепило и потащило наружу, сделало реальностью, предложило: эй, давай, будь теперь счастливым! Разве не счастлив тот, чья мечта ожила? Елисей счастливым себя не ощущал. Охреневшим — да, вот подходящее слово. Сто из десяти для описания состояния. В двадцать пять столь кардинально менять жизнь — увольте, сценарий не для него! Не вовремя исполненное желание, как не вовремя выпитое Боржоми — почки давно отвалились, и мальчик вымахал. Отсутствие магии уже не спасёт от отвратительного характера хронического деда. Всё это Елисей прокручивал в голове, торопясь на место встречи. Часы на запястье тикали, отсчитывая время до половины второго ночи, а им ещё следовало добраться до точки! А там — найти Деда, мать его, Мороза. И ему бы лучше быть на месте в своей долбанной избушке! Божка Елисей — может, и опрометчиво — не боялся. Не встречал его, в отличие от Катьки, бывшей на стажировке, а потому планировал действовать по обстоятельствам. Чего дрожать заранее — не заячий же хвост! Упомянутая Катька уже маячила у памятника Ленину. Отец советского коммунизма простирал вскинутую руку к ночному январскому небу, а тощая фигура в знакомом красном пальтишке топталась у каменного подножия. Рюкзак, увешанный килограммом аниме-значков, был при ней. У ног — здоровенный белый самоед, который то игриво припадал к земле, то вскакивал обратно на лапы и сотрясал округу радостным придурочным лаем. В тишине маленького сквера он звучал подобно грому и заглушал звуки празднества — те неслись с соседней площади. Елисей как раз пролетал через неё и едва не был затоптан празднующими гражданами! Безобразие! Мужчины, женщины, детвора, пенсионеры — на площади сосредоточилась, по ощущениям, минимум половина города, и вся толпа галдела, веселилась и чокалась. Пахло снегом, мандаринами, шампанским и елью, и эта смесь запахов, казалось, осела на Елисее. Чудилась даже сейчас, когда он шёл к памятнику и машинально отряхивался, и мимо тянулись чёрные силуэты деревьев, а под ногами скрипел снег. «Интересно, — подумалось ему, — а эти люди поняли, что их желания исполнились? Или они настолько заняты собой и праздником, что пока нет? Или им без разницы?» Можно было вернуться и спросить. Или стоило изначально обратить на толпу больше внимания, а не активно работать локтями, чтобы вылезти из неё? Елисей на короткое мгновение ощутил укол совести, а потом его сбили с ног — мохнатая пуля размером с добрую пони. Мысли разом исчезли из головы, стоило миру сделать кульбит и перевернуться под вопль Катьки: — Валера, нет! Над Елисеем нависло тёмное, кажущееся беззвёздным небо. Спустя секунду его заслонила здоровая собачья морда — псина шумно дышала, пахла сухим кормом и очень много лизалась. Лицу, и без того обкусанному морозом, стало совсем холодно, а ушибленный сквозь шапку затылок заныл сильнее — равно как и многострадальные копчик и спина. Елисей возмущённо взвыл и задёргался, пытаясь выбраться из-под Валерика, зарычал: — Фу! Фу на тебя!.. Не тут-то было. Валерик почему-то был счастлив его видеть, и отпихнуть мохнатую тушу от себя вышло лишь при помощи Катьки. Она налетела на них ураганом, причитая: — Валера, Валерочка! Прекрати, Елисейскому же сейчас сплохеет! — и потащила своего зверопарня в сторону, обхватив его за мощную шею обеими руками. Кажется, он у неё мечтал стать оборотнем? Домечтался, называется! Но перестал рваться к Елисею, спасибо на том. Пользуясь случаем, последний со старческим кряхтением поднялся на ноги, со скрипом потянулся, не забывая ворчать и ругаться. Впрочем, сухое и злобное «Он у тебя прям явно псиной сутулой сделался» застряло в глотке, когда их взгляды — Елисея и Катьки — встретились. Потому что меньше всего на свете он ожидал узреть то, что… узрел. В знакомое красное пальтишко, чей цвет затмил бы любую пожарную машину, была одета Линдси Лохан. Как сошедшая с экрана «Чумовой пятницы», рыжеволосая, ослепительная и озорная, она ни капли не походила на его любовь — тощую, курносую и кудрявую, с раскосыми глазами. От неожиданного зрелища Елисей почти осел обратно в снег, но Линдси Лохан метнулась к нему под лай Валерика и дружелюбно поддержала за локоть. И заявила привычным Катькиным голосом: — В детстве я мечтала о такой внешности. Прикольно, да? Елисея хватило на одеревенелый кивок. Он не знал, что и сказать — Катька ему нравилась собой, без очаровательной внешности голливудской звезды. Или надо ли было что-то говорить? Теоретически он понимал, что женщины любят ушами, но на правду бы она обиделась! Поэтому оставалось надеяться, что всё-таки можно обойтись без лживых комплиментов или прямых высказываний. Например, вернуться к делу: — А если… мы отменим?.. Катька вскинула рыжую бровь, пожала плечами. Заботливо похлопала Елисея по плечу, а Валерик отерся о его джинсы, пометив их белой шерстью. Эта парочка придурков — одна любимая, другой бесит — смотрела на него искренне и незамутненно, и у него вдруг опять зачесалась совесть. Какого-то чёрта. — Ну и ладно, — всё же милостиво произнесла Катька, когда странное молчание между ними затянулось. — Я себе не то чтобы и сейчас нравлюсь, но ходить с чужим лицом дольше прикола — ну не! И ты без магии как дальше будешь в аспирантуре? А Валера собакой? Не, так дело не пойдёт. Погнали исправлять! Она вновь похлопала Елисея по плечу. Аккуратно, будто больного — то ли выражение лица у него соответствовало, то ли опасалась, что он прилично приложился о землю. Кто ж знает. Уточнять он не решился — неподходящее время, неподходящее место и ещё более неподходящие обстоятельства. Равно как и для комплиментов, что Катькина внешность лично для Елисея… Ай, да смысл? У неё для этого имелся Валерик — тот как раз, поскуливая и виляя хвостом, начал тыкаться мордой в красное пальто и одаривать её взором больших и глупых глаз. Прямо как делал, будучи человеком, и от флэшбеков у Елисея снова попортилось настроение. Сладкая парочка. Катька сию же секунду отпустила Елисея и пустилась сюсюкаться с Валериком, теребя мохнатую морду за щёки. Послышалось нежное: — Ну, чего ты! Будто бы хотеть внешность Линдси Лохан — хуже, чем хотеть скакать по снегам оборотнем! Недопсина разурчалась, точно трактор. Собаки вообще на такое способны? Елисей смуро покосился на них, мрачно потоптался на месте и, поправив поясную сумку, первым направился вглубь скверика. За спиной раздались шум возни, похрустывание снега и скрип ломаемой под тяжёлыми лапами и сапогами наледи. Эти двое даже передвигались синхронно — куда там участницам балетных трупп! «Повезло мне», — кисло прикинул в голове Елисей. Перспектива провести новогоднюю ночь с Катькой радовала при условии отсутствия Валерика, но, во-первых, куда его денешь, а, во-вторых, сначала нужно разобраться с делом. Потому он велел себе смириться и мужаться, а сзади тем временем затрещали: — Я вот думаю: почему Мороз это сделал? — не видя, было легко вообразить, как Катька на ходу приняла позу Мыслителя Родена. — Кроме него некому. Из всех сильных божков на нашей территории остался один он! Не Снегурочка же. Её бы не хватило. А моя соседка выиграла миллион и не может теперь дозвониться до лотерейного клуба, потому что таких победителей — ой, уйма! А её дочка хотела слона, и знаешь, мне пришлось помогать ей укрывать бедное животное ковром… и нашептывать наговор, чтобы не замёрз… Катька была лучше любого радио. Болтать могла долго и почти без умолку, новости носила — что сорока на длинном хвосте. Активничала, впрочем, тоже — розовый заяц из рекламы батареек отдыхает! За то время, что Елисей собирался, она успела пробежаться по соседям и помочь тем, чьи дикие желания стоили им определённых проблем. Был и тигр, которого они с соседом заперли в ванной комнате, и живой Чебурашка, найденный в апельсинах у одной старушки — великая радость была, бабку едва не прихватил инсульт! А ещё до Катьки доносились слухи, что где-то в Москве на МКАД засняли Халка, а на главном памятнике Уфы — какой-то мужик на коне — Наруто… В Питере, кажется, пошел гарцевать по улицам Медный всадник, но потом Катька пришла на место встречи и выключила новости. И теперь резюмировала: — Короче, у всех разное. Людей в стране много, и я боюсь, какой вот-вот начнётся хаос! — опять же, не оборачиваясь, без проблем представлялось: она машет руками от нервного возбуждения. Валерик вторил волнению громким надоедливым лаем. — Это, ну, медвежья услуга. Эффект обезьяньей лапки! Синдром джинна! Не всегда исполнение желаний — вау и супер, тем более у огромной массы народу! Очевидная вещь, но ёрничать по этому поводу Елисей не стал. Катьке было необходимо разговаривать, и под её журчащий голос он структурировал в голове событие за событием, выстраивал логические цепочки. Не то чтобы анализ — просто требовалось разложить всё по полочкам и понять, как конкретно им действовать. Они почти дошли до точки телепорта, как раз… Что сказать Морозу, когда они его найдут? Хотелось «Эй, старый», но вряд ли волшебный хрыч обрадуется. Придумать речь, почему его магия сработала через задницу и почему необходимо откатить её обратно? Или для начала спросить, нахрена фестиваль в целом? А если он выжил из ума?! Подобный вариант Елисей считал маловероятным — в конце концов, они имеют дело с персонификацией волшбы, не человеком — но Небо знает… На этой мысленной ноте они и добрались до самого сердца скверика, маленькой будки смотрителя колеса обозрения. Колесо в столь поздний праздничный час ожидаемо не работало — лишь белело на фоне черноты неба стальными перекладинами и небольшими капсулами-кабинками. Массивная конструкция поскрипывала на пронзительном январском ветру и мигала редкими разноцветными лампочками, непрозрачно намекая, что и у неё наступил Новый год. Елисей покосился на оное великолепие с обязательным брюзжанием, а затем решительно постучал в будку. Загрохотала хлипкая дверь, но ему — вот же чёрт! — никто не ответил. Плохо. Очень плохо. — Ушёл! — сокрушенно констатировала Катька, высунувшись из-за его плеча. С другой стороны вновь вытерся мордой Валерик. — Как так! Телепорт без присмотра! Эй, мы, конечно, в состоянии залезть и потыкаться… — А настройка? — раздражённым эхом откликнулся Елисей. — Это ж особая магия. Абы кто её не накрутит, как нужно. Они втроём переглянулись. И вздрогнули от неожиданности, когда рядом, как в дебильном кино, грозно рявкнули: — Руки вверх! Кто такие?!

***

Младший лейтенант Алексей Прошечкин был участковым. Отвечал, как и положено, за работу со скрытым населением своего Октябрьского района — магов любого ранга, вкуса и цвета, разной степени законопослушности. Ввиду специфики их рода деятельности, он прекрасно знал, где, как, кого и для каких целей найти, при необходимости — и в смежных районах. Не то чтобы успел стать клишированным «крутым полицейским» хотя бы в своих мечтах, но похвалиться отдельными знаниями и умениями мог. Вдобавок в занудстве сей тип грозился перещеголять Елисея, что последнему категорически не нравилось. Вместо того, чтобы спокойно и быстро подключить телепорт, он потратил драгоценные десять минут на выяснение отношений! Или так он мстил за диалог при первой встрече? А не надо было глупо спрашивать: — Чего здесь ищите? — Ты сам куда хранителя телепорта дел, косплеер? — Елисей не сдержался. Наглости ему было не занимать, и в текущих условиях угрозы от представителя органов он не ждал. В конце концов, если и тот притащился сюда по делу, значит, тоже до чего-то допетрил! В итоге Елисей получил от строгого представителя органов в лоб щелбаном — за неуважение и затягивание времени. При этом Прошечкин величал его исключительно «Гражданин Смородин», чинно и вежливо, и точно так же обращался к Катьке и Валерику — «Гражданка Решетникова» и «Гражданин Удачный». Обычные имя-отчество то ли казались ему скучными, то ли не отвечали неким внутренним установкам, но в итоге в атмосфере дурацкого полицейского сериала они и топтались вокруг колеса. А потом залезали в кабинку всей толпой, чтобы отправиться в обитель Мороза. — А вы, — трещала Катька в тишине зимнего скверика, — что же, не чувствуете никаких изменений? А заветное желание? Прошечкин простодушно пожимал плечами. На его похожем на блин лице отражалась хроническая усталость, а в мешках под глазами можно было хранить килограммы конфет. Выражаясь иначе, что-то в новом знакомом напоминало Елисею его самого, а потому он стал ещё более сварлив и неразговорчив. Мало было Валерика, испортившего все штаны шерстью… — Да Небо знает, — отвечал Прошечкин. Катька и Валерик с интересом таращились на него, пока тот ковырял и настраивал ближайшую кабинку — имел опыт работы как раз благодаря исчезнувшему хранителю Владу. — Я не понял. У моего начальника дочь позвонила, которую он лет десять не видел… поссорились когда-то, а он гордый — не наберёт первый! Как и она. А тут хоба, как по волшебству! У нашего дежурного билет лотерейный, бац, и выигрышный. У дознавателя… Если перефразировать проще: у Прошечкина не исполнилось желание. Жизнь для него осталась прежней — разве что загрузилась нежданными проблемами из-за чужих хотелок, разбираться с которыми оказалось больше некому. Внезапное колдовство парализовало полицейское управление по Октябрьскому району: редкие дежурные были заняты собой, вызвонить кого-то в помощь — ещё одна нелёгкая задачка. Промыкавшись без толку с полчаса, новый знакомый принял решение, сродни их, и отправился к телепорту. Итог он подвёл следующий: — Убедить Мороза, допускаю, будет непросто. Один из наших начальников был однажды в командировке, работал с этим типом… Сказал, упрямый — аж жуть берёт! — Катька на этих словах скорбно закивала. Они вчетвером как раз сидели в кабинке: она с Валериком, тычущимся мордой ей в подмышку, а Елисей, подобрав под себя длинные ноги, с Прошечкиным. Тем, который продолжал вещать: — Но, полагаю, у вас есть план, молодые люди? Вряд ли бы вы бестолково сунулись к самому Морозу? Потому что я, признаться, настроен серьёзно с ним побеседовать. Как представитель закона. Но у меня нет полной уверенности, что это поможет… Елисей ёрзал на жёсткой скамейке, молча слушал, поглядывая за окно, и напряжённо соображал. Мимо взора неслись серебристые всполохи, изредка прорезываемые бликами лазурного цвета. За этим волшебным маревом угадывались очертания домов, деревьев, гор, столбов и Небо весть чего другого — телепорт можно принять за родственника человеческого автобуса, проезжающего по городу без остановок. Колдовская капсула защищала тело и разум от расщепления или других штуковин, о которых любили писать и показывать люди — извращение какое! Живого человека да на частицы! Ни один колдун бы до подобного не допёр… А вот божок — он бы да. Мысль почему-то зацепилась и заставила Елисея нахмуриться. Если у них персонификация волшбы, то и рассуждать оно должно… по-особенному. Наверняка собственные действия для Мороза были логичными, хотя любой, даже пешком под стол ходящий маг скажет ему, что исполнение желаний — штука опасная. Об эффекте обезьяньей лапки знал каждый, но вдруг божок считал, что и каждый готов нести ответственность за свою нежно лелеемую хотелку? Разгребать, выражаясь фигурально, её последствия? Елисей кивнул в такт своим размышлениям. И вздрогнул, когда за окном резко, будто мгновенными грубыми штрихами, нарисовалась новая картинка: белая-белая пустошь, отделенная неровной полоской горизонта от чёрного неба. То, кстати, сияло звёздами — и разрази его гром, если хоть когда-нибудь Елисей видел такое их количество! И, пожалуй, не он один, потому что за спиной шумно вскричала Катька: — Обалдеть! Ну и видок! — и не менее шумно разлаялся Валерик. Эти двое ураганом выкатились наружу, вылез коренастый и плотный Прошечкин, и Елисею не оставалось ничего, кроме как последовать за ними. Разнообразия ради, в относительном благодушии. На что только не настраивает размеренность мысли! Встретил их, разумеется, никакой не Великий Устюг. Устюг, Архангельск и прочие города — не более чем маркетинг, распространенный среди обычных людей для поддержания веры в сказку о Дедушке Морозе. Настоящий Мороз, как и подобает дожившим до современных дней божкам, обитал вдали от любопытных глаз в месте, дышащем самой магией. Наиболее близким отсюда был город-скрытень Медногорск — километров сто, если верить указателю, обнаружившемуся возле точки телепорта. Телепорт же представлял собой старенький, низкий деревянный сарайчик, наполовину занесенный снегом. Когда Елисей выбрался из него на улицу, то оглянулся через плечо — пространство, раньше имевшее вид кабинки колеса обозрения, дрогнуло и разгладилось: теперь в дверном проёме темнели доски пола и потолка, из убранства — пара грубо сколоченных лавок и неработающая керосинка на одной из них. По левую руку от входа тянулась уже знакомая белая пустошь, по которой пробороздили колею-другую Катька и Валерик, а по правую… Избушка выглядела жилой — должно быть, дом смотрителя телепорта. Он был тоже не особо высоким, с резными голубыми ставнями и флюгером в форме семиконечной звезды, с вычищенной до сарайчика дорогой. За фасадом дома виднелся редкий частокол леса, от которого веяло жутковатым, глубоким ощущением магической силы. Она была здесь везде — но там словно пульсировало её ядро, как пульсируют собранные в волшебный клубок путеводные нити. Елисей невольно передёрнул плечами, пробормотал: — Ну дела… — и подскочил, когда ему в ноги кинулся Валерик. Гавкнул, повёл мордой, указывая на лес, и вопросительно склонил здоровую башку в бок. Высказать очередную сварливость, впрочем, Елисей не успел — его со смехом прервала Катька: — Валера прав, у тебя такое лицо!.. — когда Елисей обернулся, она развела руками. — Хотя ты сейчас и не должен… но чувствуешь. Магическое место, что с него взять. Не должен — но когда концентрация магии переваливает за определённую отметку, она становится различимой и для обычного человека. Эффект особенной местности. Его не скроет ни одна хитрость и ни один искусный колдун или даже божок! Поэтому людей сюда не допускают, для их же спокойствия. Елисей опять дёрнул плечом, ворчливо ответил: — Пойдёмте. А то работает у нас один младший лейтенант… — и кивнул подбородком на Прошечкина, который уже деловито стучал в дверь избушки. В маленьких окнах горел уютный жёлтый свет, отсветы которого золотом падали на сугробы у дома. Казалось, в этом уюте новогодней ночи изнутри должна течь музыка под стать, но на деле царила тишь. Глухой стук летел по округе одиноким эхом, и ему вторили лишь шаги: две пары человеческих ног и шустрые собачьи лапы, под которыми звонко и весело хрустел снег. Что-то тут было не так. Елисей торопливо забрался на крыльцо, оббитое от наледи, и тоже постучался. За спиной сопели Катька и Валерик, вздохнул и заговорил Прошечкин: — Обождите. Сейчас… — и начал было спускаться, как изнутри, точно по команде, зазвучали шаги. Цок-цок-цок — дробный перестук каблуков по дереву, и Елисею захотелось заёрничать, что до чёртиков странная смотрительница тут обитает: кто ж в избе туфли носит! Своё бытие городского жителя его не смущало. Дверь перед ними резво отворилась, не дав ему закончить ядовитую мысль. Насмешливый голос раскатился перезвоном льда на реке: — Извините за задержку. Но деда Еремея я сама обыскалась, а его нет и нет… небось ринулся к внукам — а то мало ли, чего эти барагозы нажелать могли! Перед ними стояла Снегурочка. Собственной персоной.

***

Снегурочку Елисей узнал по фотографии. С ней виделась Катька — на той памятной стажировке, когда ездила в местную резиденцию Мороза. Но в отличие от волшебного хрыча, его названая внучка с большой охотой фотографировалась и селфилась со всеми желающими, разве что не раздавала номер мобильного. Для персонификации волшбы, пусть и более скромной по силе, чем многие другие, она была общительна и любознательна — осваивала Интернет, много читала о людях и магах и их разработках, лично общалась со стажёрами. На предложение жить прямо в городах-скрытнях, однако, отвечала с усмешкой: — Хорошенького понемножку. Каждый должен быть на своём месте. «Её» место было в Нигде — так обозначалось обиталище Мороза. Добираться до него стоило через тот редкий лес, что лежал за избушкой смотрителя Еремея, но сейчас толку с этого было — чуть. Резиденция пустовала, о чём их четверке невозмутимо поведала Снегурочка своим звенящим вьюгами голосом: — Мороз всегда уходит на несколько дней. — Она прохаживалась по комнате, будто по родному дому. Большая и просторная, оформленная в чисто советском стиле — ковёр на стене, некогда модный сервант, стол со скатертью и самоваром, — единственная гостиная дышала теплом и ощущением недавнего присутствия хозяина. На комодике топорщила ветви маленькая искусственная ёлка в мишуре. — Это нормально. Люди воображают, якобы он разносит детям подарки… но чего нет, того нет, вы же знаете. Сказки люди рисуют себе сами. Нам и поддерживать нет нужды. Елисей, Катька и Прошечкин сидели на старом, продавленном диване, а Валерик развалился у их ног, подставив кверху мохнатое пузо. Катька, наклонясь, почесывала его, и Елисей косился на сладкую парочку с недовольством, но молча. Невзирая на эмоции, его больше занимал рассказ Снегурочки — доброжелательной, но улыбающейся им с явным равнодушием. На её белом лице стыл кажущийся нарисованным румянец, толстая русая коса серебрилась от искр инея в ней. Белая шубка до пола переливалась в желтизне обычного электрического света. На обыкновенных человеческих и колдовских открытках её изображали… милее. А тут взглянешь — и сразу чувствуешь, что перед тобой не человек. И как Катька с ней браталась всю стажировку… — Скажите, пожалуйста, — Елисей не успел закончить в мозгу мысль, а уже открыт рот, — а где сейчас найти Мороза? Спасибо, конечно, за миниэкскурс, но мы по делу. Будем благодарны за помощь. Прошечкин глянул на Елисея с одобрением, а Катька — сердито. Надо думать, считала, что с персонификацией волшбы нужно быть подобрее, но какого хрена! Часы показывали три часа ночи, и удивительно, что не больше! При мерцании электронного циферблата у Елисея аж спина зачесалась. Надо отдать должное, все его манипуляции и слова Снегурочка восприняла снисходительно. Хмыкнула, — звук был, как сосулька отвалилась, — но ответила: — Я могу дать вам проводника. Понимаю, по какому вы делу… — её смех походил на перезвон ледяных стекляшек. — Не даром дед Еремей торопился. Свет не выключил, хотя на него не похоже! Но наверняка он надеялся, что я приду, потому что ну как остаться в стороне при беспорядке! Снегурочка, это странное существо, сделала оборот вокруг своей оси, отстучала каблуками сапог по дереву пола. Сказала: — Ступайте на улицу. Там всё увидите. Но помните — Мороз не делает ничего безосновательно! И опять рассмеялась. Жуть. Елисей невольно передёрнул плечами и вышел из комнаты следом за Валериком — тот вылетел, будто ему пинчер зарядили. Видимо, и ему не пришлась по духу эта снежная фурия! Хоть в чём-то они с ним сошлись во мнении, удивительно. Узкие сени, а дальше снова — прямиком в холод зимней ночи. Елисей на ходу натянул глубже шапку, которую успел снять в помещении, и так же машинально поправил шарф и ворот куртки. Но вновь — зараза! — одна из перчаток попробовала сбежать, и он не успел подхватить её, позволил плюхнуться в снег у крыльца! Пока, чертыхаясь, спускался, перчатка обнаружилась в пасти у Валерика. Жизнерадостного, мать его, Валерика, который уронил вещь в требовательно подставленную ладонь под умилительное Катькино: — Какие вы у меня дружные! Отдайте Елисею должное, он умудрился не скривиться и аж расщедрился на вежливое: — Спасибо, чел, — в духе сладкой парочки. Валерик вильнул здоровым пушистым хвостом, гавкнул и пробороздил у западного крыла домика новую траншею. Не иначе как восторгался их дружности, и Елисей понятия не имел: эти двое реально не замечают, какая задница тусит рядом с ними, или он мастерски маскируется? Небо знает. Вдох. Выдох. «Сосредоточься, дебила кусок». Елисей сунул руки в перчатках в карманы, глубже зарылся лицом в шарф. Их гоп-команда столпилась у крыльца, как зарождающаяся очередь фанатиков за новым Айфоном, а в дверном проёме избушки замерла Снегурочка. На фоне льющегося изнутри света её силуэт вырисовывался тёмным и особенно недобрым. И внезапный громкий свист отдался болью в ушах — вот разбойница! Сначала и неясно было, кто свистел. Елисей отвернулся всего на мгновение, а потом в ушах зазвенело с такой силой, что голова пошла кругом. Ойкнула Катька, залился лаем Валерик, а после их перекрыл зычный окрик снежной фурии: — Ко мне, проводник! Ко мне, ледяной! Елисей, зло щурясь, оглянулся обратно на Снегурочку. Стояла, как ни в чём не бывало! И его взгляд встретила усмешкой — или ему почудилось в игре света и тени? Утверждать было сложно. Но будучи по натуре задницей, от других людей — и нелюдей — невольно ожидаешь того же. Ещё и таких… стрёмных. — Ого! — от гляделок Елисея отвлёк Прошечкин. Странную конструкцию, которая катилась к ним по снежному покрову пустоши, лихо подпрыгивая на склонах или обтекая барханы, первым заметил он. Она серьёзно была странной! Семь шаров разного размера из чистого льда бликовали в свете луны и звёзд. Похожие на составные части игрушечного паровоза, расставленные строго по линейке, они держались друг за другом, во главе — самый крупный и округлый. Добравшись до четвёрки, шары шустро покружились вокруг своих осей, а затем изменили направление — и на прежней скорости потянулись в сторону черноты леса. Катька успела изумлённо крикнуть им: — Эй! Куда?! — но недоколобки не сочли нужным остановиться. Она растеряно смотрела им вслед, покуда с крыльца трескучей вьюгой не рассмеялась Снегурочка: — Вы же торопитесь. А они очень ответственные. Елисей бросил в её сторону ещё один злой взгляд, но на сей раз она не удостоила его и каплей внимания — изучала неведомую даль, как капитан горизонт в дальнем плавании. В одну секунду фигура снежной фурии обрела вид даже более отстранённый, чем прежде. И как так получается? Ни дать ни взять нелюдь… Он сжал и разжал пальцы и толкнул Катьку локтем. Та вздрогнула, отмирая, и заспешила за ним, он — сорвался с места на мгновение раньше, за унесшимися вперёд Прошечкиным и Валериком. Первый нёсся по снегу неловко, то и дело проваливаясь в него то по колено, то аж по пояс, но выталкивал себя обратно короткими командами заклинаний; второй был сродни маленькому трактору — таранил белые наносы мощной грудью, и снежная крошка летела в стороны. Катька поступила умнее всех: воспарила на простеньком заклинании левитации и теперь плыла над пустошью, неуклюже поджав ноги из-за дутых штанов и пальто. Валерик озабоченно оборачивался на неё, но когда видел, как рядом пыхтит злобный Елисей — вилял хвостом. Кажется, доверял, и от этого пыхтение становилось сердитее. — Елисей, — в голосе Катьки слышалось сочувствие, — помочь? Она не обгоняла его из явного сострадания. Елисей вздохнул, оттянул шарф, чтобы хватануть ртом воздух, и хрипло отозвался: — Нет. Что я… по снегу не бегал? — с полными ботинками холодной, быстро тающей жижи — самый смак. — Лучше… давай за этими шарами. Новый год… блин… А то чего-то… Прошечкин не шибко бодр. Катька наградила его непонятным из-за полумрака взором, покачала головой. Говорил он прерывисто, дышал тяжело — при длинных ножищах спортсменом Елисей был слабеньким: падал с лыж, а фигурку лицезрел исключительно по телевизору. Но у него имелась гордость, и за понимание этой гордости он был благодарен Катьке — она действительно полетела вперёд. Обогнала Валерика, который казался наполненным энергией до краев, а затем и Прошечкина, чтобы поравняться с шарами. Те маячили впереди, высоко подпрыгивали, ловя боками лунный свет, и без устали миновали границу леса. — Засранцы, — на одном длинном выдохе выпалил Елисей и надулся, напрягся сильнее. Вокруг них владела своими правами ночь: та настоящая ночь, которая бывает только за городом, без шумных автострад и близости человеческих и колдовских поселений. Был бы эстетом — насладился бы и бесконечностью снегов, вместе с небесным светом, не дающим миру утонуть во мраке… Но какой из него эстет. Такой же, как спортсмен или решатель больших проблем! Елисей хлюпнул носом, оттянул душащий ворот куртки. И наконец-то тоже преодолел границу леса — первые чёрные стволы деревьев, которые не замедлили сомкнуть над его головой голые ветви. Снег инфернально скрипел, продолжал набиваться в ботинки и налипать на штаны, но лес глушил все звуки — и поэтому Елисей невольно на них сосредоточился. Забыл о дискомфорте и холоде, напряг глаза, высматривая впереди огоньки телефонов, которые зажгли Катька и Прошечкин. Впрочем, Валерик притормозил — спина самоеда замаячила совсем близко, округу сотрясла новая канонада лая. Он помахал здоровенным хвостярой и вновь взялся таранить наносы и шуметь, по ощущениям — громче прежнего. Наверное, и его напрягала лесная тишина. Но если из-за гвалта до них доберутся… волки? Или они провалятся в медвежью берлогу?! Хрен его знает, вдруг лес не просто волшебный, но и густонаселенный, как положено любому нормальному лесу! От этой мысли Елисею сплохело, и он заработал локтями настолько активно, насколько мог доходяга типа него. Иначе кого сожрут первым, так его. По закону жанра. Валерик и Катька шустрые, а Прошечкин зануднее, волчья стая им отравится. Однако опасения Елисея — на сей раз — не оправдались. Вместо того, чтобы сгущаться, лес постепенно начал редеть, и их компания вывалилась на хорошо утоптанный пятачок с колодцем в центре. Натуральным колодцем! Почему-то квадратный, деревянный сруб чернел на фоне белого снега, но не выглядел гнилым. Крышки или ворота у него не было, равно как и механизма для поднятия воды — хотя… Если это волшебное устройство вроде телепорта, то они точно без надобности. Елисей, игнорируя адски гудящие ноги, подошёл к устройству одновременно с Прошечкиным. Осторожно заглянул внутрь и увидел… ничего — глубоко вниз тянулась исключительно тёмная пустота, ни дна тебе, ни стенок шахты. Ересь какая-то. Протянул было руку и тут же зашипел, когда младший лейтенант хлопнул его по запястью! — Аккуратно, гражданин Смородин, — строго произнёс этот негодяй и, подсвечивая себе с одной стороны смартфоном, а с другой — белым парящим огоньком, склонился над срубом. — Не рискуйте понапрасну. Позвольте, я осмотрюсь. Возле их ног нетерпеливо водили хороводы волшебные ледяные шары. На тройку шагов назад отошли и топтались Катька и Валерик, и лишь знакомый зов не дал Елисею вступить в перепалку с раздражающим Прошечкиным: — Будет тебе! — не девушка, а само терпение. — Он же профи. Пусть глянет, ну? Валерик поддержал её гавканьем. Елисей насупился, придирчиво изучил, как Прошечкин осматривает тонкую вязь загадочных рун, тянущихся по всему периметру сруба, и сделал шаг в сторону. Обхватил себя руками и нахохлился, приняв как можно более безразличный вид. Впрочем, на него уже никто и не смотрел: звездой в центре внимания был треклятый колодец, который в последующие несколько минут проверили и на проклятия, и на ловушки, и пустили внутрь сигнальный огонёк, чтобы удостовериться в бездонности сооружения. Шары успели протоптать по кругу глубокую колею, когда был сделан вывод: — И правда. Телепорт. В вязи угадываются заклинания сродни тем, которые привычны нам, магам… — Прошечкин стоял над колодцем в образе следователя, который успешно раскрыл дело. — Знаете, мне даже стало интересно глубже изучить вопрос!.. Но не суть. Суть, что это телепорт, которым, похоже, пользуются существа типа Мороза и Снегурочки. И он работает по несколько иным принципам. Младший лейтенант улыбнулся. Катька торжествующе хлопнула в ладоши, гавкнул Валерик. Один Елисей остался стоять нахохленным воробьём, и он же первым заметил, как ледяные шары окончательно потеряли терпение. Рявкнул: — Отойди, нудяра! — и в неожиданном для себя порыве героизма скакнул к срубу. Схватил опешившего Прошечкина за рукав куртки и с силой потянул в сторону, но не рассчитал, и они оба повалились на снег. В смешавшихся небе и земле Елисей успел отметить, как шары вскочили один на другой, а затем единой змейкой нырнули в зев колодца, и были таковы. А затем был ослепительный столп света. Он рванулся ввысь, к переплетению голых ветвей, и от внезапного порыва ветра вдали хрипло раскаркались вороны. Елисей зажмурился, пытаясь справиться и с этим неприятным светом, из-за которого под веками вспыхнули круги, и с летящими в лицо холодными снежинками. Мир на короткие мгновения исчез, оставив ему одни звуки: тихие голоса, потрескивание коры на морозе, перезвон мелких сосулек, шорох чужой одежды. И когда его подхватили за руку и дёрнули на ноги, далеко не сразу смог проморгаться. А как проморгался, невольно отпрянул назад: ему в лицо пристально заглядывал строгий Прошечкин; за его плечом маячила Катька, из-за ног высовывался Валерик. За их же спинами злосчастный колодец сиял белоснежной новогодней звездой — как приглашал на праздник. Дар речи вернулся к Елисею чуть погодя. На его чудесное разнемение повлиял всё тот же Прошечкин — беспардонно похлопал по щеке мокрой и холодной перчаткой! От подобной наглости Елисей едва не сверзился на землю повторно, засипел: — Я в порядке! Младший лейтенант — чтоб ему пусто было! — удовлетворено покивал и убрал граблю. Чинно сообщил: — Рад. Благодарю вас за бдительность, гражданин Смородин! Я что-то расслабился… — и невозмутимо отвернулся, чтобы вернуться к колодцу. Елисея тут же поспешила ткнуть кулачком под ребра Катька, расплылась в довольной улыбке: — А ты молодец! Можешь же, когда хочешь. Валерик традиционно вытерся мордой о его безнадёжно испорченные штаны. Елисей проявил чудеса выдержки: дал «пять» Катьке и обречённо пожал лапу бестолковому псу. Предложил: — За дело, а? Знал бы он, что будет дальше — вернулся бы к чёрту домой, бросил аспирантуру и открыл ларёк с сосисками. Честное слово.

***

Больше всего в фильмах Елисея раздражал троп с разделением команды на группы. Это было наивно, клишировано и странно. Показатель либо недалёкости ума персонажей, либо автора, решительно и не особо авторитетно считал он и кисло смотрел на очередную реализацию «вотэтоповорота». Ему думалось — неужели сложно создать нечто оригинальное? Вести команду вместе и дальше, грамотно уделяя время каждому герою в ней? Не то чтобы Елисей имел большой опыт историй за плечами, но, начав приобщаться к кинематографу благодаря Катьке, принялся задирать нос по примеру обыкновенного диванного критика. Обидно было осознавать и принимать, что нечто схожее случилось и с ними. Что за нелепица! Идти в телепорт первым рвался — удивительно, да-да — Прошечкин, на правах единственного представителя правопорядка. Но пока он телился, объясняя Катьке, как единственной девушке в группе, правила безопасного пользования хрен-знает-какого-года-штуковиной, с Елисеем произошёл удручающий несчастный случай. Он опёрся о край колодца обеими руками и безрадостно глянул внутрь — теперь пустота была белой, будто густо разлитая сметана. Разъяснения младшего лейтенанта слушать не собирался — и дураку понято, что телепортация для того что-то вроде хобби, профессионализмом здесь и не пахнет! А раз так, то реальных знаний об устройстве, используемом божками, у него нет. Тогда-то на деревянную перекладину рядом и взгромоздился Валерик. Самоед на узком для него — в две ладони! — краю походил на присевшего отдохнуть канатоходца. Они с Елисеем таращились друг на друга с добрых полсекунды, а потом дурная животина начала крениться вперёд, прямо в белизну волшебного марева. Выражение морды у него осталось невозмутимо весёлым, как если бы Валерик и задумывал пойти первым — просто не мог сообщить об этом словами. И нырнул вниз без единого «гав»! Елисей заорал: — Стой, дурак! — и перегнулся через край, чтобы ухватиться хотя бы за песьи лапы или хвост. Но пальцы зачерпнули воздух, а левая нога поехала вбок, теряя опору, и Елисей испытал восхитительное — ровно на миг — чувство свободного падения. Когда же он окончательно осознал случившееся, то уже летел головой вниз непонятно куда, и сердце от подскочившего адреналина заколотилось где-то в глотке. Стало стрёмно и странно, особенно когда тело охватили слепящие белёсые искры, и из горла сам собой вырвался сиплый вскрик. Или не было его, вскрика? Как и не было горла? И вообще Елисея? Ему чудилось, что напоследок он слышал крики Катьки и Прошечкина — но вдруг… именно чудилось? Неизвестная ему магия божков взаправду отличалась от той, к которой привыкли среднестатистические колдуны. Ощущения — не описать и не передать словами. Нечто проникало под кожу, впитывалось в кровь, в мышцы, в кости, а потом расщепляло на множество мелких частиц, ничтожнее любого атома. Ты становился ничем — и всем сразу, обмирал от ужаса и не существовал одновременно. Сколько длилась пытка, сказать было сложно… если возможно в принципе. Десятки, сотни лет — и при том жалкие мгновения. Всё кончилось так же неожиданно, как и началось. Елисей рухнул в сугроб очень материально и ощутимо: целиком, как когда-то сигал в наносы зимой в детстве. Снег незамедлительно набился за шиворот куртки, минуя развязавшийся шарф, забрался за пояс штанов, едва не попал в нелепо раззявленный рот. Отплёвываясь и размахивая руками, Елисей с грязной бранью сел, а затем и поднялся на ноги в сугробе, чтобы начать яростно отряхиваться от холодных комьев. Он промок и продрог, будто заброшенная в ванную кошка — свитер лип к спине из-за снега и пота, волосы стояли дыбом из-под сдвинувшейся на лоб шапки, и куртка больше не казалась надёжной защитой от местной зимы. Надо заметить, не сильно морознее подмосковной — но вы походите по улице в сыром пусть в маленький, но минус! Ещё и заклинаниями не согреться… — Проклятье, — прошипел Елисей. Ёжась и подрагивая, он закончил вытряхивать из одежды долбанную мёрзлую воду, выгреб на свободное пространство и наконец-то нормально огляделся. Колодца или чего-то отдалённо похожего рядом не было, а над его местом приземления издевательски истаивали последние белёсые искры. Вокруг же, насколько хватало глаз, высились деревья, деревья, деревья — всё те же чёрные стволы с голыми ветками, но, для разнообразия, с вкраплениями разлапистых елей и сосенок с желтоватой корой. За их частоколом не виднелось ничего другого: ни жилых или нежилых строений, ни дорог или тропинок, ни каких-либо опознавательных знаков. Лес как он есть, только тише предыдущего. Хотя… где гарантия, что его не забросило в чащобу того же леса! Елисей сумрачно потёр ладони, зыркнул по сторонам… и уставился на второй разворошённый сугроб шагах в десяти от себя. В нём явно кто-то от души поелозил, и вряд ли его имя не начинается на «В». Но где тогда, забодай его черти, Валерик! И почему до сих пор не появились Катька и Прошечкин?! Сомнительно, что они продолжают любоваться на колодец на другой стороне! Елисей обошёл место второго приземления, цокнул языком. Повертел головой, отслеживая следы, и вынуждено потащился по ним — траншея была славная, Валерик опять постарался. Но почему он успел уйти из зоны видимости… упал так быстро? Или это Елисей долго летел, как перелётная утка? Может, имеет смысл вернуться и дождаться оставшуюся часть группы? Не бросать же Катьку при Прошечкине, он её занудит! Или телепорт божков в принципе работает иначе… Оглядка через плечо ничего не дала. Никто не появился — ни знакомые лица, ни даже волки, о которых Елисей недавно вспоминал. Мобильный телефон, который он полез проверить на ходу, показал кукиш в виде отсутствующего значка связи. Сквозь костлявый ветвистый купол над головой просвечивала луна, серебря бесконечные снежные покровы и играя бликами на сосульках. В её лучах вырытые Валериком следы вырисовывались особенно чётко и, топая по ним, Елисей надеялся, что они держатся в правильном направлении. Не наугад же этот дурак помчался! Волшебные шары должны были дождаться по крайней мере одного члена группы, иначе на кой они нужны! Мысли текли безрадостно, под стать пейзажу кругом. Взгляд на часы — почти четыре утра, фу! Лучше бы они поломались, чем отвалился мобильный. Глаза бы его уже не видели время, а то сердце вскоре не выдержит. Ведь чем дальше продвигались, тем больше Елисею начинало чудиться, что у Мороза должны быть особые условия для его магии… Не то слишком легко. «А если это вообще… не Мороз? И Снегурка тоже ошиблась?» — от неприятного размышления по спине прокатился холодный пот, вызвал нервную дрожь. Елисей досадливо пожевал губами и продолжил идти, стараясь заставить себя не думать о самом плохом исходе. Тогда же выходит, всё зря! Вся эта беготня, поход, валяние в снегу… Испортить настроение и вновь обратиться в злого воробья он не успел — его прервал волчий вой, раздавшийся вдруг совсем близко. И истошный собачий лай. Звуки наложились друг на друга, эхом отразились от деревьев и заметались по лесу жуткой какофонией. Елисей содрогнулся, схватился за сердце, но на него никто не кидался. Вой резонировал, нарастал, однако уходил куда-то в бок — вместе с собачьим лаем, перемеживающимся с огрызанием. И если смотреть по следам… Волки набежали откуда-то спереди. Или с другой стороны. Перед Елисеем расстилалась траншея имени одного Валерика… который, судя по всему, сейчас попал в беду. Некому было больше лаять в долбанном волшебном лесу! И, чёрт возьми, — как Елисей и полагал, при всём его колдовском содержании, тварюги здесь водились весьма настоящие! — Твою мать, — вырвалось у него. Сердце удушливо колотилось в горле, в ушах набатом пульсировала кровь. Елисею сделалось страшно — как не было никогда в жизни, потому что впервые он ощутил себя беспомощнее младенца. Первые мгновения без магии — ничто! Вот когда осознаёшь, что тебя всерьез могут сожрать!.. Инстинкт самосохранения вопил: беги! И Елисей побежал — прямо на этот жуткий резонирующий вой, на показавшийся нервным и испуганным собачий лай. Схватил торчащую из снега толстую чёрную корягу, разом оттянувшую руку, вспомнил: если что, в поясной сумке тяжёлый кошелек. Такой дурой по башке дашь — мало не покажется! И ему было страшно, кошмарно страшно, но по снегу Елисей скакал в новом порыве несвойственного ему героизма, и жалея, и не видя иного выбора. От накатывающего первобытного ужаса внутренности как узлом завязались и замёрзли, но лучшая защита — нападение же, да? Он упускал отличный шанс отделаться от соперника. И обрекал Катьку горевать — и почему-то от этой мысли хотелось задать скорость пуще прежнего, чтобы успеть. Потому что Валерик, конечно, тупое животное… Но и тот не заслужил участи быть сожранным! Эх, старый хрыч, ты бы ему хоть в собачьем обличье голос оставил! Такой Елисей — взмыленный, с выпученными глазами, похожий на Рэдклиффа в «Пушках Акимбо» — и вылетел на мелкую, истоптанную множеством лап полянку. Волки должны были учуять и услышать его приближение задолго, но отчего-то продолжали кружить вокруг Валерика, припадающего к земле в попытках прикрыть живот и горло. Возле него, истерично подпрыгивая, крутились волшебные шары, но не делали попыток помочь — не хотели, не могли? Да хрен его знает! — Пшли вон! — взревел Елисей, у которого от инфернальной картинки сердце, кажется, вовсе собралось остановиться. Ужас пульсировал в крови вместе с адреналином, придавая ему ещё больше тупой храбрости. Волков было штук семь, все — крупные зверюги серого цвета, под стать сказочным россказням. В сравнении с ними самоед был что кутенок! И когда эти чудовища как один отвернули морды от Валерика и уставились на возмутителя спокойствия… последний не умер на месте исключительно из упрямства и вредности. Он выставил перед собой корягу, жалея, что не курит и не может её поджечь, и утробно прорычал: — Я сказал: вон! Не до вас! Валерик тоже таращился на него, но выражение самоедской морды было не различить. Всё воспалённое внимание Елисея сосредоточилось на волках, которые, до странного умно переглядываясь, начали обходить его по полукругу. Горели жёлтые глазищи, напоминающие фары автомобилей. Хрустел снег под здоровенными лапами. Они медлили — брали в клещи, боковым зрением улавливалось движение слева. Ну, рискни сунуться, морда серая!.. Боец из Елисея, опять же, был хуже не придумаешь. Но когда к нему потянулся первый волк, он сделал движение корягой, как в фехтовании по ящику — укол и на себя, снова укол и на себя. Не попал твари даже по носу, но волк недобро заворчал, сверкнул глазами. Щёлкнул зубами, словно угрожал, и Елисей в злом, идиотском порыве щёлкнул зубами в ответ. Трясти корягой не стал, как и махать из стороны в сторону — экономил скудные силёнки. Без колдовства обыкновенный аспирант кафедры теоретической магии ГУВМТа был способен лишь на это. Но пусть его сожрут первым, должен же он побарахтаться! А Валерику бежать надо, идиот, не покусали же пока!.. Предупреждающе закричать пафосное «Уходи!» Елисею не дал означенный идиот. Пользуясь тем, что на него не смотрят волки… он прыгнул на ближайшего из них! Самого огромного и матерого! Волшебные шарики в приступе истерии взлетели один на другой, как уже делали, но пользы не принесли. О них тут же и позабыли, потому что Валерик, рыча, попытался вцепиться в глотку волчаре, но промазал, и они оба кубарём покатились по земле. Раздалось животное повизгивание, в морозный воздух взметнулась шерсть, а оставшаяся шестёрка зверюг вдруг заволновалась. Рык прокатился по пятачку волной, Елисею будто враз отвели роль десерта — двинулись на копошащийся клубок из двух мохнатых тел. Валерик извивался и пытался укусить, куда дотягивался, но его противник был мощнее — ему понадобилось несколько ударов сердца, чтобы перевернуться, подхватиться на лапы и передними придавить самоеда к земле. Мелькнула раззявленная красная пасть — и Елисей запустил в зверя корягу, боясь увидеть, что могло бы случиться дальше. Крепкие зубы сомкнулись бы на горле трепыхающегося придурка… и поминай как звали! Но коряга врезалась волку в бок, заставила пошатнуться, и он вздёрнул страшную морду, вперившись взглядом в лицо Елисею. Лапы с повизгивающего Валерика не убрал, но уже хорошо. Стая тоже замерла — чисто ждала команды! Ощущая, как ужас затапливает его с головой, Елисей сдёрнул с пояса сумку, намотал её ремень на руку и дрожащим — хрен знает от чего — голосом просипел-прошипел: — Я же сказал: пшли вон! Нам нужен Мороз, а вы валите в заповедник под Москву! Валерик отчаянно завыл, забился пуще. А волчара внезапно склонил голову вперёд и проговорил человеческим голосом: — Погоди! Разве смертные люди знают о Морозе? В тишине, упавшей на пятачок, был слышен перезвон шариков, в возмущении свалившихся обратно оземь.

***

— Сразу бы сказал, что вы колдуны! — А ты спрашивал, что ли?! Я с волками не разговариваю! Да кто вообще разговаривает с волками! — Тю, ты бы если в берлогу к Потапычу свалился... и фразу бы связать не успел, потому что Потапыч со сна злющий — о! И чего, колдуны сейчас такие невежи, что вам в школах животную магию не дают? Волки хранили волшебный лес от обычных людей. Забредали те сюда редко, но если случалось, то вряд ли запросто так. Кого-то припугивали и отпускали, кого-то действительно сжирали, если год был совсем голодным или пришельцы оказывались опасны. Как стаи — между прочим, аж несколько по всей территории — отделяли последних от случайных жертв, Елисей знать не хотел. Его, конечно, горячо заверили, что по правильному есть полагается всё-таки проблемных гостей… Но видел он эти страшные морды — и не верил. Пусть небо на него рухнет, но не верил! Как и в то, что все колдуны уходили из тамошних мест невредимыми. Якобы правило у божков: люди со способностями — их дело! А человека смертного можно и волку, и медведю бросить. Как знал, что они изверги извращенные! Валерик на волков косился неодобрительно. Похоже, впервые в жизни выражал подобную эмоцию, иначе Елисей и не представлял. Но так или иначе, придурок был потрепан и поцарапан, но не искусан и не ранен острыми когтями — свезло. Даже осмотреть его пришлось, холодея от мысли, что Катька получит своего зверопарня по частям. Мрачно бубнить Елисей, разумеется, не переставал: — И как тебя угораздило? Пёрся бы за шарами… Мороза бы отыскал, но нет, никак… Валерик гавкал ему в лицо и искренне вилял хвостом. Небось окончательно уверовал в дружбу, но Елисей устал настолько, что не нашёл в себе сил на разубеждение. Как-нибудь потом. Когда руки и ноги перестанут трястись от пережитого стресса. Ему ведь пришлось ещё затребовать от волков предупредить все стаи не трогать Катьку и — так и быть — Прошечкина, если те появятся в лесу! Иначе до них с палками он уже не доскочит, не Бэтмен. Лес, кстати, действительно был другой. Зеркальное отражение леса, где они бывали — параллельная гладь, сама изнанка, если выражаться проще. Это место существовало вне времени и вне пространства, решишься идти по нему — и будешь проходить все дороги, все города, которые есть в реальном мире, только пустые. Ничего, кроме магии, которая собирается узлами в отдельных частях зеркального мира. Обычным людям здесь бывать не стоит. Магам — по заключенью божков, для которых изнанка равносильна утробе матери. Возможно, многие из них появились отсюда… а вот куда делись ушедшие — тоже сюда? Или слились с местной волшбой и растворились в ней? И если существа типа Мороза будут таскаться сюда регулярно, не скажется ли это на его сущности? А на способностях мага, если тот возьмётся прикатывать в зеркальный мир вместо санатория… Нежданные открытия занимали Елисея, как исследователя. Мог — спросил бы больше, да собеседники из волков выходили не самые лучшие. Они великодушно не надкусили ни его, ни Валерика, но и дальше болтаться в компании серых морд не хотелось. Поэтому зверюги вежливо — насколько было в их духе — проводили парочку до опушки и позволили дальше рулить волшебным шарам. Те рванулись по белой пустоши, к скалам на горизонте, с восторгом застоявшегося скакуна, и за ними вновь пришлось бежать! Но чертыхаясь и придерживая шапку, привычно утопая по колено в снегу, Елисей спиной ощущал взгляд семи пар глаз. Обернуться он не рискнул. Равно как и спросить имена у страшных, в чём-то совершенно первобытных хранителей волшебного леса. Сколько неслись по белым долам, знало одно Небо. И, ладно, наручные часы, на которые поглядывать впопыхах было попросту неудобно. Дыхание сбивалось, в грудной клетке жгло, холодный пот застилал глаза, а конечности невыносимо гудели и слушались явно по велению какого-то чуда. Наверное, внутренних резервов — в их наличие у себя Елисей до сегодняшнего дня, например, не верил. Но вместо того, чтобы упасть и испустить дух в ближайшем овраге, он горным козлом прыгал дальше по бороздам Валерика. Не смущало его и чувство, что волки долго-долго таращились им вслед — видимо, чтобы удостовериться, что нежеланные гости точно проблема Мороза. Хотелось поскорее закончить путь. Разобраться с проблемой. Забрать всех и разбрестись по домам. Но их окружала морозная ночь зеркального мира, небо над которым дрожало то ли от серебристого сияния звёзд, то ли от концентрации магии. Скалы на горизонте выделялись кривыми белыми зубьями, с вкраплениями неестественно малахитовых кустарников — чем ближе подбиралась их компания, тем чётче это становилось заметно. Но была польза, была! В глубине души Елисей смутно опасался, что им может не повезти: нарвутся на прикол из сказочек, когда до объекта сколько ни ползи, а он не приближается… Хотя какие тут сказочки — в реальности схожая магия существовала, и порой находились и её пользователи среди обыкновенных колдунов. Уж с божков бы сталось порадовать смертных подобной гадостью! Но скалы здесь. Немного поднапрячься, убеждая чугунные ноги двигаться… Мазнуть взглядом по часам, — пять утра с копейками, — чтобы, загнанно дыша, не сбавлять хода. Летящий впереди Валерик тоже подустал и был менее резв, но волшебные шары их не щадили и шустро докатились до цели. Коротко замерли, позволяя нагнать себя… а потом — Елисей был готов поклясться, что злорадно! — на той же скорости просвистели вдоль каменистой стены и обогнули её. И скрылись из поля зрения. — Вот зараза! — Елисей в бессильном раздражении потряс в воздухе кулаком. Грудь ходила ходуном, дыхание вырывалось с хриплым присвистом, но он упрямо держался на ногах. Ничего, его не сломишь никакими дурацкими фокусами! Нависающая громада белых скал, отвесных, с кажущимися острыми уступами, не внушала трепета или волнения. Подумаешь, груда камней! Однако со странной растительностью — кусты имели вид буквально вытесанных из малахита: что листья, что ветки… Хрень какая-то. Прототипа Хозяйки Медной горы им не хватало! Елисей придирчиво изучил скалы, переводя дух. Валерик молча ждал его, переминаясь с лапы на лапу, и лишь пошевелил ушами, когда поодаль возмущённо зазвенели треклятые шары. Ух, какие недовольные! Пришёл черёд Елисея злорадно фыркать, но недолго — время утекало, и в итоге всё равно они вдвоём двинулись на зов. Как ослики за морковкой, ей-богу! Недоколобки обнаружились у низкого входа в пещеру. Стоило появиться в их поле зрения, как они тут же запрыгали на месте, будто бранясь, а потом пулями свистнули в темноту. Ну что за гадские проводники! Ни минуты покоя или раздумий! Елисей зашипел, но полез внутрь, пропустив Валерика — тот сунулся вперёд, беспардонно проскочив под рукой. Ну и пожалуйста! В отличие от, Елисей не страдал от любви к первопроходству во всякие сомнительные щели. Впрочем, со «щелью» он хватанул. Вход в пещеру на самом деле походил на широкую трещину высотой в полтора метра максимум, — пришлось сгибаться, чувствуя себя Гэндальфом в гостях у хоббитов, — но когда они протиснулись… Тёмное пространство резко раздалось в стороны и ввысь, а потом вспыхнуло холодным серебристым светом, заставив Елисея пошатнуться от неожиданности. Валерик, опережающий его на пару шагов, тоже подпрыгнул и завертелся на месте юлой, словно пытался охватить взором каждый уголок пещеры. А та удивительным образом показалась необъятной — высеченные изо льда стены уходили вверх, терялись в серебряном свете… должно быть, луны? Потолка видно не было, как не получалось увидеть и отверстий, через которые лился свет. Он отражался в блестящей глади льда, рассыпался бликами, и всё бесяче сверкало, как переполненная ювелиркой витрина магазина. И скользко было — невыносимо! — Эстеты долбанные, — пробормотал без капли почтения Елисей. Зимние ботинки с рифленой подошвой спасали его от полётов по ледяному полу, но ступать в любом случае приходилось осторожно. Медленно и неторопливо, а ведь чёртовы волшебные шары этого не учитывали! Под свирепым взглядом Елисея и гавканье Валерика, лапам которого явно было дискомфортно, недоколобки бодро катились дальше, куда-то вглубь пещеры. От их подскоков по округе катился нежный и лёгкий перезвон. Конечно, им и не холодно! Елисей же готов был поклясться, что на улице минус поменьше, чем здесь. Шли недолго, может, минут пять. Большой зал при входе быстро сменился вереницей широких коридоров, в переплетении которых запутался бы и сам Сусанин. Елисей плюнул на попытки запомнить путь на пятом повороте — в конце концов, вряд ли получится вернуться обратно прежней дорогой. Телепорт в мир обычный они тут пока не находили, а, значит… придётся выспрашивать о нём у Мороза. Хорошо бы заодно узнать ещё чего интересного о здешних особенностях! О том, почему Мороз такой мудак недальновидный, Елисей — ладно, ладно! — промолчит. Коридор сузился, сделал новый поворот. За ним исчезли шары, затем махнул хвостом Валерик… и до Елисея сразу же донёсся его заполошный лай. Какого хрена!.. Да что опять! Елисей набрал скорость, из-за чего чудом не вписался носом в стену коридора. Развернулся, проскользнул вперёд и едва не споткнулся о Валерика, стоящего, как вкопанный, и продолжающего ошалело заливаться. Сказать бы ему, что он балбес, но все слова застряли в глотке, стоило проследить за самоедовым взглядом. Посреди здорового — больше предыдущего! — зала стояла замёрзшая скульптура. В ней угадывалась фигура Прошечкина, который упирал левую руку в бок, а правой придерживал за козырёк форменную фуражку. К ним он был со спины, но ошибиться невозможно! И куртка, и вихры, покрытые тонким слоем льда, успели сегодня примелькаться Елисею до икоты! Последний нервно сглотнул, на негнущихся ногах дошёл до Прошечкина и заглянул ему в лицо. В строгое, но спокойное; рот приоткрыт, как если бы этот нудяра кому-то что-то активно втолковывал. Таким его и заморозили, и стоял он теперь до жути синенький, с глазами, похожими на стеклянные кукольные. Обмирая от внезапного страха, Елисей протянул руку, чтобы пощупать пульс… От голоса, эхом прокатившегося по пещере, душа ушла в пятки: — Да жив он. Надоел, что сил нет. Я и попросил его помолчать. Елисей молниеносно обернулся, а перед ним, будто стремясь закрыть его собой, выскочил Валерик. Пригнулся к полу, в волнении метеля себя по бокам хвостом, и они оба уставились на говорившего. Это и был Мороз.

***

Добрый дед в красной или синей шубе? Ну-ну. Держите карман шире. Божки не добрые и не злые — они равнодушные, как и положено любой персонификации волшбы, воплощении магии или природы. Нечто, что создавало их, не преследовало своей целью наделить их человеческими качествами — вероятно, потому что и людей-то в те времена и не существовало. Или существовали мелкие племена? Споров на эту тему было — завались, но из всего Елисей вынес один, самый главный урок: не пытайся примерять на божка его сказочный образ. Он тебя и обсмеет до кучи. Мороз, однако, мало походил на весельчака. И вообще на того, кто был не прочь пойти на контакт с любопытными людьми. Высокий, метра под два ростом, жилистый человек, напоминающий негнущуюся на холоде и ветрах сосну. Он сидел с кошмарно прямой спиной на здоровой ледяной глыбе, поглаживал окладистую бороду, в которой серебрились крупицы нетающего снега… и смотрел из-под кустистых бровей столь испытывающе, как на Елисея не смотрел ни один жаждущий его завалить преподаватель. Лицо Мороза не казалось суровым или злым, но ничего хорошего от него ждать не приходилось. Захочет — и новую парочку дураков оставит помёрзнуть без движения! По глазам понять можно. — Ну, — затянувшееся молчание первым нарушил волшебный хрыч, — а вы с чем пожаловали? Как и этот, младший лейтенант… с требованиями? Ах, Прошечкин мог. Елисей не сомневался в его занудливой и заунывной натуре. Что ожидать от человека, на котором даже сломалось заклинание исполнения желаний! Но тем не менее, следовало уточнить: — А чего он требовал? — И: — А девушки… тут не было? Рыженькая, в красной куртке. Валерик взглянул на Елисея с благодарностью. Мороз же странно хмыкнул, закинул ногу на ногу и отозвался: — Девушки нет. Может, она со Снегурочкой, внучкой моей. Или где-то здесь, по зеркальному миру. Вы знаете, как работает волшебный колодец? Елисей напряжённо мотнул головой. Про Прошечкина дед почему-то не отвечал, тянул. Но раз речь зашла про Катьку, то больше всего ему хотелось услышать о ней — это ж она могла оказаться одна! В столь стрёмном месте! Да лучше бы она в компании Валерика повалилась, чем в одиночестве! А Мороз тем временем продолжал: — Всё просто. Колодец переносит человека туда или к тому, о ком он думает. Слушается он лишь меня, а с людьми любит пошутить. Вы тут, — хрыч сухо усмехнулся в бороду, — нечастые гости. Пускай хоть маги… Или бывшие маги. Ай да долбанный божок! «Зачем пожаловали», значит?! Да всё он знал, иначе как по-другому толковать его слова! И о потере способностей Елисея в курсе был, и над Валериком поиздевался, потому что какой из пса колдун… Взбеситься бы на отношение, но тогда они пролетят над решением проблемы, как фанера над Парижем. Елисей вдохнул и выдохнул через нос. Носоглотку обожгло морозным воздухом, но разве сейчас до мелочей? Он ощущал на себе прежний долгий взгляд Мороза и не понимал, что же планирует волшебный хрыч. Отменять колдовство не хочет? Или ему надобно, чтобы просили как-то особо, ритуально — жертвами там или песнями-плясками? Нет бы объяснить нормально! — Ладно, — покладисто начал Елисей, — понятно. Валера думал, должно быть, о шарах, раз появился рядом с ними… Валерик согласно завилял хвостом. Елисей, глянув на него краем глаза, продолжил: — Я думал о нём, хотел поймать, чтоб не убился. Поэтому плюхнулся неподалёку. Прошечкин же… давно тут стоит? Извините, не разбираюсь в степени волшебной заморозки. Не удержался — съязвил. Мороз опять хмыкнул, но соизволил ответить: — Давненько. Но не волнуйтесь, плохо ему не будет. Я же не изверг какой, не промораживал его до внутренностей. — Сердобольник бородатый. Ух, как же Елисея раздражал этот спокойно-снисходительный тон! Больше Прошечкина с его трепотней. — Оттает. Если его что и расстроит, то потоптанное самолюбие. Судя по всему, колдун так рвался ко мне, что немедля очутился в пещере! Я даже сначала опешил. Елисей напрягся. Уточнил: — Что же он у вас аж требовал? — И вновь: — И скажите, пожалуйста, где девушка. Я уверен: вы знаете. Не можете не знать, иначе я Гагарин. Мороз перебрал пальцами по колену. По пещере потянуло холодным сквозняком, но Елисей сцепил зубы и остался стоять ровно. Он был злым, голодным и уставшим, кажется, толкни — и рассыплется. Но где-то в неизвестности находилась Катька, Валерик продолжал переступать по льду собачьими лапами, а Прошечкин нелепо замёрз. Когда они только выдвигались, казалось, что всё сложится как-то поуспешнее! Но, похоже, дед их переигрывал. … хотя нет. Елисей не был особо удивлён. Пессимист по натуре, он по жизни редко заявлял, что добьётся головокружительных высот. И цели ставил ясные, достижимые, подлежащие детальным расчётам — а Мороз не уравнение и не теория магической эффективности. Пока Елисей кипел от ярости и негодования, убеждение божка виделось ему реальным, но эмоции схлынули… И правда смотрела на него глазами жуткого, древнего существа. Персонификация самой зимы, которая спустя томительные минуты всё-таки сообщила: — Девушка со Снегурочкой. В моём тереме на другой стороне, где я принимаю колдунов на стажировку. Чай пьют. — Помолчал и добавил: — Хорошая девочка Катя. Добрая. Пустилась в путь, потому что хотела вам помочь, да в душе всё недовольна собой. А когда нет согласия в сердце, колодец не пускает в зеркальный мир. Валерик слушал внимательно, навострив уши. Слушал и Елисей, изучая каждую деталь в облике Мороза — от седой, покрытой инеем макушки, до полов тёмно-красного тулупа. Как полагал, темнила Катька… Очень в её духе. Наверное, и хорошо, что сейчас она в безопасности чаи гоняет — если у старого хрыча игра построена на внутренних метаниях, лучше в ней не участвовать! Потому что Катька взаправду добрая, вываливает всё надуманное на людях, но врёт себе. Дурында! Довела бы до беды! На этих резких измышлениях Мороз глянул на Елисей с жуткой пристальностью, отчего тот поёжился и насупился. Если божок и мысли читает, то приехали! Мог бы тогда не трепаться… а сразу приморозить, чего уж там. В собственной голове-то Елисей однозначно не церемонился с высказываниями! Но молчание продолжало затягиваться, и, дурея от понимания, что ему скоро может настать конец, он выдал: — За Катю вам от нас спасибо, — Валерик снова развилялся хвостом. — Но Прошечкин? Ладно, я понял, что он требовал отменить ваше колдовство… Я хочу того же. Но у него-то почему желание не исполнилось? Ну… самое тупое! Вместо ответа волшебный хрыч поднялся на ноги. В этом положении он казался выше, чем Елисей представлял: здоровая и худая сосна метров до двух с половиной! Огромная пещера даже как-то съёжилась, когда такая каланча пошла по ней, негромко шурша полами тяжёлого тулупа по ледяному полу. Елисей уставился на приближающегося Мороза и не шевелился, обмирая сердцем и считая удары пульса в ушах: вот сейчас, да? Даст в лоб щелбаном — и понесёт Валерик в зубах сумку поясную на память, и будет лаять на прохожих до конца жизни, а Катька отправится сниматься в кино… Когда хаос от исполнения желаний, конечно, уляжется — страшно вообразить, какие неприятности случились за новогоднюю ночь! Валерик глухо зарычал, но Елисей шикнул на него: — Тихо! Не мешай, взрослые разговаривают, — потому что не хватало того, чтобы они оба тут полегли! А Мороз остановился над ними, протянул руку, не взирая на напряжённого самоеда, и ткнул Елисея в лоб со словами: — Ты. Айда-ка на беседу. Ледяной пол ушёл у последнего из-под ног. И наступила темнота.

***

Елисей сидел на пригорке. Над его бедовой головой вновь расстилалось звёздное небо, было до собачьей дрожи холодно — поваленное бревно вам не кресло! — и бело. Снег привычно укрывал землю до самого горизонта, на котором виднелась уже знакомая скала с малахитовыми кустиками, но ползти до неё на сей раз сил не было. Елисей прирос задом к бревну, нахохлился и таращился по сторонам, окончательно бросив попытки предстать перед Морозом учтивым человечишкой. Захочет — пусть превращает в ледышку, но перед этим он успеет сказать всё-всё, что сказать нужно! Мем «Я не договорила» с Елисея рисовали, или он не Елисей! — Я, — начал он, — напоследок… — Договоришься, — ухмыльнулся Мороз, неторопливо прохаживаясь по пригорку. Под его ногами сочно хрустел снег. — Один уже. — Но вы же хотели от меня что-то услышать. Я облегчаю вам задачу: не будете задавать вопросы. Они обменялись взглядами. А потом Мороз сделал короткое движение кистью, и неведомая силы бросила Елисею в лицо холодный комок снега. От возмущения тот возопил и начал стряхивать с щек и носа кусачие хлопья, позволив себя отвлечь. Возмутительно! А волшебный хрыч заметил: — У меня один вопрос. Главный вопрос. Я не понимаю людей, как и другие мои собратья, поэтому твоё поведение для меня странное. Елисей, отфыркиваясь, сварливо уточнил: — Чем же? Мороз погладил бороду. Таким же жестом когда-то гладил бороду Елисеев дед, которого тот видел многие годы назад. Уже и нет деда, а воспоминание осталось — очень по-человечески. Только он был ворчлив, но добр, а у божка глаза сверкали голубизной льда, когда в воздухе прозвучали новые слова: — Я исполнил волю моего давнего и старинного друга. Ежели, впрочем, назову имя, ты вряд ли вспомнишь… Его нет настолько давно, что о нём забыл любой смертный, — Мороз опять пропустил серые пряди сквозь пальцы. Елисей сумрачно его слушал. — Но это нормально. Я не в обиде, да и он бы не был. Он вообще любил людей и мечтал сделать их счастливыми. А как того добиться? Они уставились друг на друга. Елисей сломался первым — раздосадованный дёрнул плечами и буркнул: — Никак? Всех не осчастливишь. Обязательно будет кто-то, кому для счастья хорошо, если сосед свиньей станет. Или другая гадость. Мороз вдумчиво поскрёб щеку. Он выглядел как человек, который и не допускал подобной мысли, хотя, по мнению Елисея, то было очевиднее некуда. Да и при невинных желаниях возможны любые последствия! Эффект обезьяньей лапки маги не с дерева сняли, в конце концов. Поэтому оставалось добавить: — Вы наколдовали всю эту… — «околесицу» и «чушь» пришлось проглотить. — … ситуацию по просьбе друга? Но если того нет давно, то почему сейчас? Звёзды сложились в слово «пора»? В лицо прилетел второй снежок. Да что ж такое! — Вроде того, — как ни в чём не бывало отозвался Мороз. — Я должен был создать заклинание, когда придёт время… И час пробил сегодня. Вот и всё. Нужное время, нужное место, — взмах в сторону скалы, — и территория, по которой я долгие годы брожу. Не то время, не то место, не те люди. Однако люди, пожалуй, не шибко изменились — в общем и целом Елисей полагал, что и далёкие предки, которых хотели осчастливить божки, были в первую очередь людьми. Привычки, культура, правила — много чего меняется с годами, но сущность остаётся прежней. Вероятно, Мороз осознавал это, а потому не видел разницы, поколдовать ли ему столетия назад или, согласно странным правилам, в двадцать первом веке. Главное — счастье в каждый дом, каждую душу и каждое сердце! Если бы всё было столь легко. Видимо, Елисей фыркнул излишне громко, потому что ему пришлось уворачиваться от третьего снежка. И отвечать на грозный вопрос Мороза: — Неужели я не прав? Тот лейтенант пытался весьма нагло настаивать на этом. — Не-а. Я же сказал: кому-то для счастья может быть нужно чужое несчастье. Проявления могут быть разные, но тогда же выходит, что будет пострадавшая сторона! — Её страдания компенсируются её счастьем. Её желанием. — А если нет? У Прошечкина оно не исполнилось, например. Да и если куча всего другого произойдёт… Мороз впервые за весь диалог проявил эмоцию: он поморщился. — Потому-то ты и странный, — заметил он с чувством, схожим с досадой. — Ты хотел быть обычным. Считал, что тогда у тебя будут друзья. Почему же ты не рад, когда всё случилось? Быть любимым — нормальная потребность человека, а она решалась исполнением твоей мечты. Елисей закатил глаза и глубоко выдохнул. Луна подмигивала ему сквозь серебристую дымку здешний магии. — Потому что, — проговорил он, — я тот ещё урод. И заноза. Что выросло, то выросло. И если я хочу быть в хороших отношениях с людьми, то это теперь зависит от меня, а не от волшебной палочки или вас. Много на себя берете, уж извините. Обстоятельства у людей бывают разные, а как в них жить и вертеться — ну, человеческое дело. Если бы мне было пять, что-то бы и поменялось... Или нет? Мороз помолчал. Спросил: — Хочешь, чтобы я… — Не смейте! — от мысли, что по неосторожности его могут превратить в сопляка, Елисей чуть не сверзился в снег. Вот бы мать обрадовалась! Всегда негодовала, что не хотела «второй раз в школу или институт». — Не хочу я это уже узнавать. В прошлом вы вряд ли что-то поменяете, а сейчас ничего не надо. Верните просто всё по местам. Вновь стало тихо. Морозная ночь обнимала зеркальный мир холодом и волшебством, и божок, и недомаг в ней — каждый думали о своём. Первый медленно бродил по пригорку из стороны в сторону, протаптывая снежную колею, а второй мёрз на бревне, постукивая себя пальцами по коленям. И не удивился, когда в воздухе повисли слова: — Но если чья-то исполненная мечта оказалась счастливой для человека… вернуть как было — значит, сделать его несчастным. Елисей пожал плечами. — Оставить как есть — для кого-то тоже не лучший исход. Меня в толк не берите, хрен со мной. А Валерка? А сосед Катьки, у которого тигр в ванной? Мороз смолчал, встал к нему спиной. Могучая, строгая фигура вырисовывалась на фоне ночи, будто фигура полководца перед войском. Елисей глядел на него и не знал, что добавить — или уже не нужно ничего, хватит? По сути, он закончил. Хотя понудеть можно, чтобы точно стать ледышкой. Для остроты ощущений. Впрочем, новый вопрос смог застать его врасплох: — А не думал, что тогда ты можешь быть с Катей? Удар ниже пояса! Конечно, думал. Много-много, вертел в голове, как ментальный кубик Рубика. Только что с того толку, если Катька души не чает в своём Валерике, пусть тот псина сутулая и бестолковая? Елисей не был уверен, что у него был шанс до встречи этих двоих — даже если бы он не молчал. Слишком гармонично они смотрелись вместе, и он, скрепя сердце, проворчал: — Я ж не гнида какая. Ну, то есть, урод, но не до такой степени. Не надо бить меня палкой по моему самолюбию, я и обидеться могу. Мороз издал звук, похожий на фырканье. А в следующее мгновение в лицо Елисею прилетел снежок номер четыре — и мир померк. Небось ледышку туда запаял. Старый хрыч!

***

Реальность встречала Елисея непривычным теплом. Когда он с трудом разлепил веки, то уставился на бревенчатую стену, а взялся шарить по себе руками — обнаружил, что с него стянули всю верхнюю одежду вместе с ботинками и взамен накрыли пледом. От того пахло как-то странно — травами, типа душицы, но кто в здравом уме заворачивает в плед душицу? По обыкновению, бурча, Елисей перевернулся на своей лежанке, при внимательном рассмотрении оказавшейся кушеткой. Сел, потирая усталые глаза, и проверил наручные часы: седьмой час утра. В небольшой комнатушке горел ночник, обрисовывая светом скудное убранство, а за маленьким оконцем клубилась тьма. Тайная комната избы Еремея? Да нет, там домишко маленький, нежданного гостя максимум в подпол… Впрочем, это была лирика. На деле Елисея, стоило ему встряхнуться и немного прояснить разум, волновали вопросы поважнее. Где, мать его изнанка, Мороз? Зачем оглушил, если хотел побазарить? Почему у занудного Прошечкина всё-таки не исполнилась мечта? И главное — согласился ли дед отменить заклинание?! Елисей с опаской пошевелил пальцами, затем ущипнул кончик носа. Проверить последнее было легче легкого — попытаться «услышать» себя, но он медлил. Волнительным и страшным казалось разочарование, потому что от божка можно ожидать любого решения. Пятьдесят на пятьдесят, однозначного варианта не существует. И если тот не захотел отказываться от обещания… Елисей сжал и разжал пальцы. Вздохнул. И вздрогнул, когда дверь комнатушки вдруг распахнулась, и на пороге возникла знакомая стройная фигура. А ведь не было шагов! Дед отобрал каблуки и запретил ходить на них в тереме? — Проснулся, — констатировала Снегурочка своим фирменным морозным голосом. Она стояла, загораживая свет из коридора и тем самым вызывая чувство дежавю. Как откатила время на пару-тройку часов назад! — Замечательно. Значит, пора и честь знать, дед Еремей как раз вернулся. Или ты чаю хочешь, с малинкой? Чаю Елисей не хотел. Он вообще ничего от неё не хотел, как и от её названого деда. Лишь бы в его привычно размеренную, нудную жизнь вернули покой! За прошедшую новогоднюю ночь он испытал столько стресса, сколько не перепадало за всю жизнь. Нельзя так с тихими научными работниками! — Нет, — увы, пришлось попридержать язык. Когда открыл рот и хотел съязвить, вспомнил прощание с Морозом и на всякий случай оставил эту затею. Лицо ощущалось здоровым, без синяков и кровоподтёков, но кто этих божков знает? — Спасибо. Мне бы домой. Дед Еремей в добром здравии, надеюсь? Снегурочка звеняще усмехнулась и кивнула. Всё то время, что Елисей сползал с лежанки и обувался, — ботинки обнаружились на полу, чистые и сухие, — она продолжала стоять в дверях. В синем сарафане и рубахе прямо как обычная девушка! И не отличишь, пока не заглянешь в лицо, чтобы содрогнуться: таких льдисто-голубых глаз не бывает ни у одного живого существа. — В добром, — продолжила фурия, наблюдая, как Елисей одёргивает ворот свитера и разглаживает ткань. — И сын его с невесткой, и внуки тоже. Немного удивлены произошедшим, но теперь порядок. Руки замерли в движении. Слова Снегурочки прозвучали странно, словно с каким-то намёком. И если Елисей не тронулся умом… — А что конкретно, — медленно протянул он, — у них было? Я не спросил в прошлый раз. Что они нажелали? — А я и не говорила. Еремей после рассказал, как вернулся, — не знал бы, повёлся бы на этот удивлённый взгляд! Но после встречи с Морозом было ясно: наверняка и его внучка прекрасно понимала, кто и что получил взамен на свои желания. Просто ей не было резону раньше о том упоминать. — Младший внук хотел стать птеродактилем. И стал. Повезло, что не съел никого! Если Снегурочка сейчас играла, то крайне убедительно. Лицо её выражало равнодушное дружелюбие, но в каждой фразе морозом звенела искренность. Впрочем, какая уже разница? Елисея больше интересовало другое: — Балбес опять человек? Снежная фурия молчала несколько томительных мгновений. Стояла и смотрела в глаза Елисею, о чём-то раздумывая, а потом тише произнесла: — Да. — И добавила: — Но до сих пор не понимаю, что ты такого наговорил Морозу. Облегчение напоминало воду, прорвавшую плотину. Оно затопило Елисея с головой, подкосило колени, и он невольно шлёпнулся обратно на кушетку, разразившуюся протестующим скрипом. Не давая себе передумать, смежил веки и попытался потянуться магией вокруг — и у него получилось, получилось! Помимо ощутимого для человека местного колдовства, он уловил ауру Катьки, Валерика, Прошечкина… Совсем рядом — в этом же тереме. Может, этажом выше, поэтому до него не донеслось ни голосов, ни шагов, ни шорохов. Чувство было сродни тому, что он вновь обрёл слух. Магия пульсировала в его сердце и крови — знакомая с детства, ненавистная из-за плохих воспоминаний и всё же любимая. Без магии, в конце концов, он был бы другим… Нет, в собственной мразотном характере сомневаться не стоит. Зря, что ли, взращивал долгие годы. — Я думал, — негромко пробормотал Елисей, — что он послал меня нахрен. От жуткого смеха Снегурочки звякнуло оконное стекло. — Да нет. — Фырканье. — Чем-то ты его удивил, и это не невежество. Наверное, потому его друг и любил людей? Вы странные. С этими словами снежная фурия развернулась на пятках и вышла в коридор. Елисей остался один — промаргиваться, а затем торопливо собирать оставшиеся вещи по комнате. Наконец-то. Домой! Закончил он быстро и, обнимая куртку с натолканными по рукавам шапкой и шарфом, отправился искать остальных. По, на минуточку, терему Мороза, который внешне напоминал добротный дом какого-нибудь зажиточного человека. Из тех, для кого в моде старина с резьбой по дереву, бревенчатыми стенами и ощущением подглядывания за жизнью века девятнадцатого. Но ощущением! Прогресс никто не отменял, и здесь тоже нашлись и компьютер в гостиной, и разномастные торшеры, и робот-пылесос, юркнувший Елисею под ноги в одном из коридоров. И везде чистенько и светло! Не скажешь, что жилище божков. Волшебных прибамбасов нигде нет — у Поликарпа Владленовича в кабинете их и того больше! Ещё и хтонь в подвале университета. Выражаясь человеческим языком, осматривался и искал товарищей Елисей в весьма благодушном настроении. Для человека, который в новогоднюю ночь по обыкновению не поднимал ничего тяжелее ложки для салата, а тут наелся новых впечатлений, это было достижением. Он перестал злиться и шипеть, только изредка ворчал: — Я-то странный? Чья бы корова мычала… Загадочники. Главный ваш, тьфу, вообще свинтил куда-то… Не то чтобы в нём горело большое желание встретиться с Морозом повторно. Их знакомство вышло непонятным, как будто с налётом философского подтекста, хотя Елисей подобное и не любил. Даже будучи человеком магических наук, с неплохим опытом и багажом знаний за плечами, дела именно философов он старался обходить стороной. Слишком много усложнений! В его мире же всё чётко — «вкл» и «выкл», и нечего копать дальше. Трудно быть божком, вестимо, особенно когда приходят всякие недовольные… типа них. Елисей хмыкнул себе под нос и завернул в главный коридор. Очень вовремя — по лестнице как раз скатывалась Катька, набрасывая пальто, привычно кучерявая, без чужой рыжины и лица. Когда их взоры пересеклись, Елисей невольно сбавил шаг, а там и вовсе замер, как оробелый мальчишка. Вот дурак! Замерла и Катька, но миг — и пулей слетела вниз, а потом повисла на нём, как перезрелая груша на ветке. Тонкие ручки стиснули шею Елисея с такой силой, что он успел лишь засипеть, но равновесие удержал. А на ухо посыпался поток слов: — Братан Елисейский, ну ты даёшь! Напугал! Мы чай пили, а за окном вдруг шорох, как медведь в сугроб свалился… а это ты! И Валерка начал лаять и скрестить в дверь, и… Её несло, как корабль на скалы. Много слов, и сама тёплая, пахнущая чаем с душицей и малиной. Жёсткие курчавые волосы щекотали щёку, кажется, протяни ладонь — можно погладить по спине или прижать ближе. Но Елисей стоял истуканом, стискивая пальцами рукав упавшей на пол куртки, и наслаждался моментом. Не хотел портить его ненужными действиями, о которых потом обязательно пожалеет. Он же правда не настолько урод! Нечего терять друзей вроде Катьки… Стоило об этом помыслить, как с гарканьем: — Елисеич! — их обоих едва не снесли с ног. Катька тут же залилась хохотом, а Елисей придушено засипел и выпучился: вот зараза, теперь бесхвостая! Валерик в человеческом обличье вернулся в свои два метра роста, с широким размахом плеч и адски сильной хваткой бывалого боксера. Прежде они не обнимались, и Елисей хотел надеяться, что и это в последний раз! Они же его так убьют! — Чувак, ты живой! И не отморожен! Знаешь, как стрёмно было, когда дед неожиданно тебя забрал, а на меня упал размороженный Алексей… Рядом вежливо закашлялись. Елисей попытался повернуть голову, чтобы увидеть означенного человека, но напоролся на пшеничную бороду Валерика. Пока отплёвывался и выкручивался уже всерьёз, Прошечкин принялся нудеть: — Гражданин Смородин! С моей стороны было бы важным сделать вам замечание за ваши необдуманные поступки, но я и сам, признаться, дал в деле маху. А вы, невзирая на опасность… «Да пошли вы», — устало и сердито подумал Елисей и дёрнул с пола куртку. Пообещал себе ни за что и никогда не давать Прошечкину свой номер и не ходить в Октябрьский район. И не дружить ни с кем, кроме озорно улыбающейся ему Катьки. Но на всякий случай ничего не загадывал. А то мало ли!

***

Домой Елисей добрался к девяти утра. Прощались долго, будто в последний раз встречались. Снегурочка загадочно улыбалась им, провожая на крыльце, и вокруг неё клубились в белом танце снежинки — сказочно красиво, если бы не восковое выражение лица. Катька напоследок чмокнула эту жуть в обе щёки, а они с Валериком переглянулись в непривычном синхроне и синхронно же поморщились. Божки им были не по вкусу, и Елисея внезапно грело, что у них сохранилась солидарность в этом вопросе. Впрочем, не снежной фурией едины. Когда дошли до ворот и оглянулись в последний раз, вместо русоволосой красотки в дверях высился Мороз собственной персоной. И как успели! Здоровый, занимающий весь проём, он пристально наблюдал за их компанией, и одна лишь Катька приветливо ему замахала. Валерик напрягся, Прошечкин поджал губы, а Елисей насупился и буркнул: — Да ну нафиг. После готов был поклясться: Мороз неодобрительно покачал головой, а снег с конька его терема свалился не просто из-за силы тяжести. Но пятый снежок ниоткуда не летел, и Елисей счёл это разрешением убираться подобру-поздорову. Что и сделал с превеликим удовольствием! Уже в родном городе первым откланялся Прошечкин. Он вежливо пожал руки всей троице, не забывая при том придерживать свободной рукой фуражку, и предложил обращаться за помощью в любое время. И визитки подсунул, предусмотрительный тип! Пережитую заморозку и не удавшийся статус спасителя он принял с невероятным достоинством, беззлобно заметив: — Всякое бывает. Зато пережил небольшое приключение! Мне их, конечно, и без того хватает, но с добрыми людьми, да в интересные места… Катька дольше всех трясла его ладонь в рукопожатии и обещала не забывать. Валерик сообщил, что с радостью увидится ещё раз. Елисей же предпочел прикинуться совершенно измотанным и онемевшим, но было странно, спаси его эта стратегия! Он ведь имел дело с Прошечкиным. Тем самым, который дружелюбно похлопал по плечу и воскликнул: — А вы же, гражданин Смородин, работаете в ГУВМТе! У меня там преподает друг. Буду навещать его, обязательно загляну и к вам на кафедру! Должно быть, Мороз проклял. В отместку за вмешательство в колдовство. Елисей скорбно возвел глаза к посветлевшему небу и кивнул, не найдя в себе сил на человеческий ответ. Хотя к чему оно занудливому Прошечкину! Он так и ушёл, сияя медным пятаком, а Катька в восторге прошептала: — Очеловечиваешься. Люди к тебе тянутся. Чего доброго, к тридцати годам будем тусить на твоей вечеринке здоровой компанией! Валерик поддержал её радостным похлопыванием Елисея по спине. Как вбивал гвоздь в крышку гроба. Но что с них взять — вот уж где идеальная парочка! С ними, кстати, он простился через квартал. Им было на Мирскую, ему — на Советскую, и до них шли в усталом молчании. Катька сонно жалась к Валерику, обнимая его за руку, и косящийся на их переплетенные пальцы Елисей чувствовал ранее незнакомое спокойствие. Под рёбрами ныло, но не как раньше — словно он наконец-то уцепился и выдернул оттуда болючую занозу. Объяснить происходящее он не мог — признаться, не имел должного опыта… да и надо ли оно, это объяснение? — Спасибо, Елисей, — сказал после продолжительного молчания Валерик, когда собирались расходиться. Протянул большую крепкую ладонь, и Елисей машинально пожал её, а после… не испытал брезгливости или отвращения. А от чужой благодарности и вовсе стало приятно, как кошке. — За всё. Хороший ты человек и друг. За меня никто раньше не кидался против волчьей стаи. Катька слушала их, довольно жмурясь. Непривычно смущённый, Елисей фыркнул, ворчливо ответил: — Да полно. Надеюсь, больше мы в передряги не полезем. Валерик хмыкнул в бороду: — Да мы и тут не нарочно. Ну, бывай! Снова ударили по рукам и разошлись. Так Елисей и оказался у родной многоэтажки. Небо над городом совсем посветлело, солнце лениво роняло на заснеженные улицы золотистые лучи. Снег искрился в их свете, блестела наледь, и деревья тянули ввысь чёрные ветки как будто бы даже радостно. Но было тихо — после буйной и странной новогодней ночи многие спали, а попадающиеся редкие прохожие выглядели растерянными и осоловелыми. Один из них схватил Елисея за два шага от подъезда, нервно спросил: — Молодой человек! Вы видели сегодня в Сети птеродактиля?! Летал над Питером! А слона в соседнем районе?! Елисей серьёзно кивнул: — Видел. Чёрте чего, если честно, только не видел! А слона половиком укрывали, чтоб не мёрз. Мужик, плюгавенький и краснолицый, закивал болванчиком. Стараясь, чтобы он ничего не спалил, Елисей сделал за спиной короткий пас пальцами, и человек пошатнулся. Удивлённо моргнул, отпустил и отошёл в бок. Спустя миг хлопнул себя по лбу: — Я же Зине обещал шампанское! Вышел из дому, а там как в тумане… Слоны какие-то… упился! — и был таков. Не зря ли сместил чужое внимание? С другой стороны, сегодня таких несчастных будут отлавливать сотрудники типа Прошечкина с теми же целями, чтобы смягчить урон от заклинания Мороза. Божку-то ничего не предъявишь, потому что он живёт вне законов магов! А людям проблемы. Переступив с ноги на ногу, Елисей поднялся по ступенькам подъезда. Отшатнулся, когда дверь внезапно отворилась, и мимо продефилировала, кутаясь в яркое пальто, Ильинична. Замерла от неожиданности, моргнула, и Елисей на опережение брякнул: — С Новым годом, Аделаида Ильинична. Она вновь моргнула, а затем недовольно раздула крылья носа. Воистину, гарпия! — Извинился бы, — заметила с раздражением. — И перед Петренко тоже! Взрослый человек, а хам. Елисей натянуто улыбнулся и сделал шаг в подъезд. Дверь он продолжал вежливо придерживать, хотя уже чесались руки отпустить тяжелую створку. И дёрнул его опять чёрт влезть в беседу с этой вредной женщиной! — К таким подвигам я морально не готов. Как надумаю — занесу всем пряники. Это было ошибкой, как и несколько часов назад. Ильинична воспряла, как кобра перед броском, и тогда Елисей действительно банально закрыл подъездную дверь, пресекая любую возможность подбросить новые дровишки в огонь перепалки. Метал грохнул о метал, но напоследок он успел услышать: — Хам! И лучше мандарины, а детям — конфет! Пряников они наелись! Надо же. Кажется, не он один… очеловечивается. Елисей с секунду поглядел на дверь, а затем хмыкнул. На ходу, не успев подняться в квартиру, набрал матери сообщение: «С Новым годом. У тебя всё хорошо? Если да, то позвони». И мысленно послал приветствие призракам дома. Те тут же ответили — и Елисей довольно вздохнул. Жизнь определённо налаживалась.