Зак и Мия

Повествование от лица Зака. В соседней палате новичок. За стеной растерянное шарканье - не знает, куда лучше встать. Слышен голос Нины, которая произносит инструкции жизнерадостным тоном стюардессы: не беспокойтесь, ваш полёт пройдёт нормально, аварийный выход не понадобится. Отдыхайте и наслаждайтесь обслуживанием. Голос у Нины такой, что ей веришь. Сейчас она скажет: "Вот пульт от кровати. Эта кнопка поднимает и опускает спинку. Видите? Попробуйте сами.' Десять месяцев назад Нина то же самое рассказывала мне. Был вторник. Меня выдернули со второго урока, с математики, и торопливо проводили к машине, где уже сидела мама с сумкой вещей для ночёвки. Всё пять часов езды на север, в сторону Перта, мама говорила про "стандартную меру предосторожности' и "плановый осмотр'. Но я уже тогда всё понял. Тошнота и слабость не проходили слишком долго. И я знал, почему. На мне ещё была школьная форма, когда Нина привела меня в палату #6 и принялась учить регулировать кровать, включать телевизор и пользоваться больничным телефоном. Она рисовала галочки в воздухе, показывая, как делать выбор в голубой карточке с меню: завтрак, утренний чай, обед, вечерний чай, ужин. Хорошо, что мама всё это внимательно слушала. Сам я не мог сосредоточиться и думал только о том, что сумка с учебниками слишком тяжёлая и что завтра сдавать сочинение по английскому, которое я не успел написать. Но при всей накрывшей меня рассеянности я почему-то запомнил заколку в волосах Нины, в форме божьей коровки с шестью пятнышками. Мозг порой выкидывает забавные фортели: жизнь полетела в тартарары, а твоё внимание поглощает какая-то ерунда. Божья коровка была совершенно нелепой, но я зацепился за неё, как тонущий цепляется за случайный обломок посреди океана. Теперь я слово в слово знаю инструкцию для новичков. Сейчас Нина за стенкой говорит: "Если замерзнете, одеяла вот здесь'. Интересно, какая заколка на ней сегодня. - Смотри-ка, новые соседи, - произносит мама, плохо скрывая волнение. Я знаю, что она чувствует: ей радостно, что есть с кем знакомиться и кино привечать. И одновременно ей грустно, потому что никому не пожелаешь здесь оказаться. - Уже и не помню, кто там был последним, - продолжает мама и начинает перебирать имена. - Марио с простатой, Сара с кишечником, Прэв с мочевым пузырём, Карл с толстой кишкой, Аннабель... с чем лежала Аннабель? Всё это были люди за шестьдесят, с прочно устоявшимися циклами, однообразно скучные старички. В двери моей палаты есть круглое окошко. Я вижу, как мимо проходит Нина. В её волосах что-то жёлтое. Наверняка помпон в виде цыплёнка. Не удивлюсь, если она покупает эти штуки в детской секции. В нормальном мире необычно, чтобы женщина под тридцать носила заколки с дурацкими зверушками, но здесь это кажется по-своему уместным. Нина исчезает, и за окошком воцаряется обычный вид: белая стена и кусок объявления: "Посетителям с ОРЗ и ОРВИ просьба не заходить в отделение'. Мама берёт пульт, выключает звук телевизора, заправляет за ухо прядь волос и поворачивается к соседской стене. Я замечаю, что у неё прибавилось седины. - Мам... - Тсс! - шипит она и вслушивается. Обычно к этому моменту кто-то из провожатых новичка высказывается насчёт вида за окном, кровати и вместительности ванной. Новичок кивает. Потом включают телевизор, щёлкают каналами и щелчков через шесть снова его выключают. Нервно шутят насчёт одноразовых катетеров и уток, подразумевая, что уж до них-то дело точно не дойдёт. Следом наступит пауза, в течение которой взгляды будут скользить от стены к стене, изучая розетки, наклейки с надписями и гнёзда для приборов, о которых эти люди даже не слышали. Посетители рассмотрят каждый сантиметр белых стен и потолка, прежде чем, наконец, кристаллизуется сознание: всё это - на самом деле. Завтра начнется лечение. Кровать станет для пациента домом сначала на несколько дней, после паузы - ещё на несколько, а потом визиты в больницу станут рутинными и будут длиться месяцами или годами, пока не удастся одолеть болезнь. Аварийного выхода не существует. Потом кто-то скажет: "Ну ладно... в целом здесь неплохо. Ой! Ты гляди, какой у тебя тут вид на город!..' Некоторое время спустя, когда вещи будут распакованы, а кофе из больничной столовки продегустирован, новичок заберётся в постель с парой журналов и окончательном пониманием, что это никакой не полёт, а скорее круиз, а его палата - каюта глубоко под водой, и о суше остаётся лишь мечтать. Но тот, кто прибыл в палату #2, почему-то не соблюдает эти ритуалы. Раздаётся стук - видимо, швырнули сумку, - а дальше тишина. Новичок не расстёгивает молнии, не гремит вешалками в шкафу, не выдвигает ящик тумбочки. Что ещё удивительнее - не звучит слов утешения. Тишина. - Зайду-ка поздороваюсь, - говорит мама. - Ты хочешь улизнуть, потому что проигрываешь, - замечаю я, чтобы дать новичку побольше времени: вообще-то мама отстаёт всего на пять очков, и раунд выдался паршивый для обоих. Моим лучшим словом стало "ЛОХ', из-за которого мы какое-то время спорили, а маминым лучшим оказалось "ГЛУМ' - тоже, в общем, не фонтан. Теперь мама выкладывает слово "ЛАПА', уделывая меня на целое очко. - Нина почему-то не говорила, что сегодня кто-то ложится. Не то чтобы маме кто-то обещал докладывать о каждом случае госпитализации и выписке из отделения 7G. Просто она проводит здесь слишком много времени и уже забыла, что сама - гость. - Мам ну куда ты сразу, человек только приехал... - Да я только чаю занесу! Мама - неофициальная хостес онкологического отделения. Заварщица травяных чаёв. Доставщица столовских булочек, заботливо прилагающая порцию сливового джема к каждой. Самопровозглашённый психотерапевт для родственников больных. - Давай поиграем, - прошу я. - А если человек совсем один? Как этот, как ег,о помнишь? - Может человек как раз и хочет побыть один. Ну правда, это что, ненормальное желание? -Тс-сс! За стеной снова голоса. Слов не разобрать - всё-таки между палатами гипсокартонная стена сантиметров в шесть толщиной. - Разговаривают две женщины, - сообщает мама. Зрачки её расширяются , и она поджимает губы, прислушиваясь к гулу гласных. - Одна постарше другой. - Хватит шпионить, - морщусь я, но это бесполезно. Голоса между тем становятся всё громче, отдельные слова выстреливают, как снаряды: "Нельзя!', "Хватит!', "Нет!', "Не буду!' - Да что там происходит? -удивляется мама, и я протягиваю ей свой пустой стакан, намекая, что можно приложить его к стене по-шпионски. - Да ну тебя, - отмахивается мама, но потом решает уточнить: - А что, помогает? Не то чтобы в моей семье никогда не ссорились. Несколько лет назад, бывало, мама и Бекки срывались друг на друга по любому поводу и собачились, как истинные ротвейлеры. Папа и Эван тогда сваливали куда подальше, обычно на оливковую ферму, где не было слышно ругани. Я же, как правило, оставался на веранде, не решаясь оставить маму с сестрой наедине. Когда Бекки исполнилось восемнадцать, ссоры утратили былой накал. Поспособствовало и то, что сестра переехала в бывший домик рабочих по соседству. Сейчас ей двадцать два, она ждёт ребёнка, и они с мамой очень близки. Обе по-прежнему упёртые до чёртиков, но теперь научились смеяться друг над другом.