Когда он спал, вся подноготная его души всплывала в подсознании, заставляя его переосмысливать жизнь и прошлое, испытывая ощущение той самой, когда-то давно испытанной им страшной вины. Он вспоминал все то, что давно похоронил в глубине души, старался освободиться от ощущения того, чем он был и чем стал, хотел запомнить себя таким, каким он стал теперь, — свободным от наваждений и страхов. Это было нелегко, так как рана в его сердце была слишком глубока и опасна. Он ненавидит спать.
Мальчик наступает на тело, тяжело вдыхая воздух. Коснувшись волос, стараясь убрать их с лица, он запачкал их кровью еще больше. Темные локоны слиплись между собой, окрашиваясь в темно-бордовый.Глаза ребенка, приоткрытые, но неподвижные, видели эту жуткую картину во всех деталях. Картину, которую он сам сотворил, как самый настоящий художник, только вместо красок в его палитре была кровь. Женский труп под ним был удивительно похож на куклу, заметил для себя Зак. Как будто куколку только нарядили, а кто-то похабно испачкал фарфоровую кожу и новое платьице кровью. От мысли, что так подло поступил он, смех вырвался сам. Закашлявшись от хохота, мальчик перевел взгляд на мужчину. Выглядел он не менее жалко, но не так красиво, как кукла… Ему стало страшно. Он что, снова вернулся в прошлое? Зак и не уходил из него. Его место здесь, всегда здесь будет, не выберется, не убежит. Куда бы он ни пошел… — Зак? — Он услышал свое имя и повернул голову, замечая перед собой Рейчел, которая внимательно смотрела на него. — Ты в порядке, Зак? — Я спал, ты меня разбудила, — нахмурился Фостер, выражая полнейшее недовольство своим взглядом, стараясь скрыть панику, от которой только что его спасла Гарднер. Он ненавидит спать. — Ты дергался и дрожал, а лицо твое выглядело так, будто тебе снился кошмар. Поэтому и разбудила, — о, как же это было стыдно и унизительно, черт возьми. — Какие кошмары могут сниться убийце? — Он вскинул бровь, все также пытаясь скрыть от женского взора свой страх. — Не знаю, я не убийца, — Рейчел есть Рейчел. — Ну вот тогда замолчи и спи, подумай о чем-то! — Айзек отвернулся, сдерживаясь от мнимой благодарности в чужую сторону. Ему было стыдно думать о том, что она подумает о нем, как о слабаке. Впервые для кого-то он не был похож на монстра, исчадие ада и его слезно попросили убить. Да и она девушка… Что, почему-то, тоже играло для Фостера роль, чего ему было неясно в собственных суждениях. — Я не могу. Я не могу думать, — сказала Рейчел, — мысли другие, не как раньше. От тех, что были тогда, я засыпала, а от тех, что сейчас, хочется только умереть. Ты понимаешь меня, Зак? Что-то вынудило его посмотреть прямо на нее. Его взгляд был необычайно внимательным — настолько, насколько это было вообще возможно для такого, как он. Зак просто не мог не понимать. Это была какая-то мистическая взаимосвязь — уже в следующую секунду Фостер чутьем ощутил и то, о чем она думает. Глаз он не отводил. Так могут смотреть на что-то прекрасное, глубоко тронувшее и страждущее душу. — Понимаю ли я? — Переспросил убийца. — Если бы я не понимал, каково желание умереть, я бы не оказался здесь… — Но я ведь не понимала…Девочка медленно заходит на кухню, наблюдая, как мама медленно нарезает овощи, судя по всему, для мяса, которое тушилось на плите. На вопрос: «Где отец?», мама загадочно улыбнулась, отвечая коротко и ясно: «Пьяный». Был ли смысл спрашивать? Не сильно. Рейчел знала ответы на все вопросы, которые задавала. Ей лишь нравилось слышать ответ, который никогда не радовал своей горечью. Была ли надежда в вопросах? О, нет, Рейчел давно похоронила все надежды в собственной шкатулке с детскими и желанными мечтами… И вот она выходит из этой кухни — маленькой и тесной, с ободранными обоями и пятнами на потолке от стекающей по стенам воды, одна в опустевшей квартире, где не осталось ничего, кроме комнаты, где остались лишь тела, изуродованные необычайными способами, представляющими то, чего она сама не знала. Внезапно, по радио заиграла песня, веселая, видимо, на итальянском. В такт музыке, Рей застенчиво танцевала, ступая до комнаты, оставляя повсюду кровавые следы от босых маленьких ног…
Светлые блондинистые волосы опустились на чужую вздымающуюся грудь, отчего второй лишь глубже выдохнул. Ни злости, ни недоумения — только нечто неопределенное, словно мимолетная тень на окне. И еще, кажется, усмешка. Потом он чуть наклонился… В нос ударил приятный женский шлейф, который сочетался с запахом подвала. Еще чуть-чуть наклонившись вперед, убийца дотянулся до Рейчел и коснулся ее спутанных прядей, уже сделавших пируэт в своем падении на шею жертвы. — Знаешь, чем ты мне не нравишься, Рейчел Гарднер? — Спросил Зак, не отрываясь от распутывания чужих локонов, медленно перебирая тонкие волоски между пальцев. — Ты постоянно говоришь, чем я тебя раздражаю, Зак, — ее голова ближе прижалась к чужому плечу, как бы, утверждая то, что ее совсем такая грубость не отталкивает. — Лучше скажи, чем я тебе нравлюсь. — Нравишься? — Удивление было искренним. — Да, Зак, есть во мне что-то, что тебе нравится? — Повторила свой вопрос та, совершенно спокойно, даже не дрогнув голосом. — Волосы, — честно ответил убийца, продолжая играть с ними. — Они длинные, гладкие и мне нравится их цвет. Он необычный. — Необычный? Он просто блондинистый. — Не знаю… — Пробормотал Айзек, опуская свою голову на чужую. — От тебя пахнет мной, Зак, — улыбнулась Гарднер так, как не улыбалась еще никогда, пусть этого убийца и не увидел. — Тобой, значит? — Усмехнулся Фостер, прикрывая глаза. — Если это действительно так, значит, я пахну просто прекрасно. — Я боюсь, что от меня рядом с тобой останется только этот слабоватый шлейф аромата на твоей грязной кофте, Зак, что, если я умру раньше? Что, если умрешь ты? Что, если мы умрем вместе… А если мы умрем поодаль? — Рейчел сжалась всем телом, поджимая колени под себя. — Я думаю о том, — она продолжила, приподнимаясь с чужой груди, а Фостер, на удивление, просто ближе прижался к стенке, внимательно слушая ее. Внезапно женские руки легли на его шею, отчего на секунду его сердце пропустило удар и хотелось воскликнуть: «Эй, ты чего?», но язык во рту онемел, не давая ему ничего не сказать, а руки, руки… Руки, как назло, ничего делать и не хотели, — что, если ты мне нравишься, Зак? Что, если я испытываю Стокгольмский синдром? Что, если я настолько хочу умереть, что начинаю любить тебя? Ответа у Айзека ни на один из перечисленных Рейчел вопросов не нашлось. Фостер даже предположить не мог, что у нее творится в голове — настолько ее настроение было необычным, настолько интонации были необычными, движения — странными, но он был убежден, что сейчас в ее словах нет ни крупицы лжи, что обезоруживало его еще больше. Ее вид казался самым совершенным, самым абсолютно искренним за все время их знакомства. По его мнению. Но он не мог себе позволить сейчас больше, чем просто смотреть на нее и пытаться сложить мысли в кучу. А она могла… Невинное девичье лицо приближалось, пока не оказалось близко настолько, что Зак стал ощущать приятное тепло под ложечкой, почти эротическое. Оно постепенно становилось нестерпимым, а глаза — очи редкой красоты — смотрели прямо в душу. Мягкие женские уста коснулись его забинтованной щеки, затем плавными движениями поцелуев, она мимолетно дотронулась уголка мужских губ. Он боялся потерять контроль. В любой момент. И позволил себе короткий, быстрый поцелуй, подобный Рейчел, но для нее это оказалось знаком: «Продолжай». Постепенно ее тело прижалось к его груди, и горячая, как кровь, волна ласкающих рук схватилась за плечи, коснувшись их напряженных мышц. Она коснулась его губ, пощекотав языком, призывно приоткрыла их, заставив Зака сделать вдох. Секунду он подумал, не ухватиться ли за ее пахнущие волосы, или за что-нибудь другое, но секунды было слишком много: ведь тонкие женские пальцы быстро указали мужским рукам, где им стоит быть. Его грубая ладонь сжимала волосы на затылке, неумолимо притягивая маленькую голову. Рей не останавливаясь, целуя убийцу разгоряченней, так, как ей хотелось бы, чтобы он целовал ее. Она целовала легко, но так страстно, так, как целовала бы бабочка. Он прикрыл глаза, расслабившись, отдаваясь этим чувствам и ощущением полностью, стараясь повторить ее движения. Первое прикосновение было «острым», словно удар молнии, а нежный и легкий темп Рей быстро перехватил Айзек. Он, словно обживаясь, прошелся по женским зубам, оплетая чужой язык. Поцелуй окончательно потерял все оттенки нежности, став грубым и властным с инициативы убийцы, темный огонёк глаз пылал: он горел как одержимый. Но при этом Зак сдерживал себя, не переходя последнюю грань близости. Это было восхитительно!.. Но через секунду, Рейчел отстранилась, оставляя после поцелуя мокрую нить слюны между ними, а Айзек, сглотнув, даже не знал, что сказать после такого. Да и она, тоже, видимо, понятия не имела, что говорят в такие моменты. Тяжелое и возбужденное дыхание пары, обжигающее друг друга, в полном молчании, было прервано фразой: — Спонсор этой ночи — мысли! Мысли — доведи себя до истерики! — Сказал смущенный Зак, шумно выдыхая. Он действительно не придумал ничего лучше, чем это. Рей улыбнулась, своей привычной легкой улыбкой, но в этот раз искренней. И от такого вида захватывало дух везде: сверху и снизу. О, Зак соврал бы, если бы сказал, что не хотел бы убить ее сейчас. Но он бы этого не сделал. Ведь теперь ее улыбки мало, чтобы убить, только если последний и сладкий страстный поцелуй…