Воскресенье

      —Да вы опять не одни, я погляжу.       Малиновский раскатисто басит на весь пустырь. Да что там на пустырь, Стрельников уверен — его хрип слышно на другом краю города.       Занятая книжкой Алиса, однако, не реагирует.       —По делам ехали, вот и сюда решили заскочить, — не особо стараясь, оправдывается Гриша.       —По каким таким делам, интересно? Не по нашим ли с вами, Григорь Константиныч?       —По личным, — обрывает главарь "Железных" и быстро суёт приятелю в модного цвета пиджаке конверт и отдельно маленькую бумажку. Если бесячего нахала не остановить вовремя, он так и продолжит глумиться. Другие коллеги по цеху уж вроде смирились с его привычкой присутствовать на "деловой встрече" не одному. Только Лало, тот ещё издёвщик, каждый раз сверкает золотым зубом в нахальной улыбке да смотрит с насмешкой из-под очков. Но Малина скорее позволит прострелить себе колено или продырявить все шины своего гелика по запаску включительно, чем упустит возможность позубоскалить.       Это было неписаное правило всех катамарановских главарей: не распатрониваться при дамах, будь то стрелка на нейтральной земле, тусовка на чьей-то территории или даже случайная встреча в каком-нибудь душном клубном адке. Заповедь из бандитского кодекса чести брал в оборот только Гриша. По-салабонски, но пиджачок дороже, если цел. А Стрельников хотел поносить его подольше.       У него ещё были планы на жизнь. У него теперь была Алиса.       Её, конечно, не обмануть банальным "поехали, покатаемся" — поняла всё ещё в первый раз. Ничего против не сказала, только искоса наблюдала за разговором. На все следующие "встречи", чтобы не скучать, стала брать с собой книжку.       Как и сегодня. Она потихоньку запомнила всех Гришиных "коллег". Сейчас вот дела решают с Малиновским; про него Алиса знала, что он любит горланить, ругаться и лихачить на дороге, а за рулём предпочитает ездить сам.       —Удачно? — спросила она у идущего к машине Грише.       Алиса выглядывает из окна пассажирского сиденья, очаровательно наклонив голову. Похожа на красивую актрису из красивого культового кино. В сизом полумраке сумерек чёрная машина, чёрные сиденья и её чёрное пальто кажутся ещё чернее, а белое лицо — ещё белее. Стрельников рад бы подольше полюбоваться, но усталость берёт своё.       —Вполне.       Он обошёл машину, сел за руль, завёл мотор и направился в сторону дома. Малина с таких встреч всегда укатывал в один момент, толком не прощаясь.       Как же его вымотало в этот раз. Дело точно в Малиновском — проще стоя на голове поебаться, чем с ним нормально договориться. Что он, что Альберт, лидер "Лампасов", полоскали мозги так, что дымилась башка. Но если последний вечно пытался наплести каких-то интриг, запутать, продавить или как-либо хитровыебанно сманипулировать, то бронебойный Малина шёл напролом: торговался, хорохорился, быковал. Вёл себя очень неизящно, в общем. Зато всё чин-чинарём: без драм, сломанных и оторванных конечностей и прочих поводов для уголовки.       Ей-богу, во времена, когда вместо слов говорили автоматные очереди, гонка вражеских ОПГ заканчивалась разбиванием, утоплением или поджогом хотя бы одной машины, и ни одна стрелка не обходилась без крови, жилось как-то проще.       —Может, в "Бирюзу"? — несмотря на усталость, провести остаток этого угрюмого осеннего вечера в ресторане он был не против.       —Не хочу. Давай домой.       По стёклам барабанит дождик. Начал редко, но стал расходиться всё быстрее-быстрее-быстрее, пока не набрал мощи настоящего ливня. За скользящими по лобовому дворниками тянутся неровные дорожки смазанных капель. По радио играет какая-то спокойная иностранная песня. Слов не разобрать, но мотив приятный. Мелькнула мысль, что эту волну он сам никогда не включал.       Уже дома, расчёсывая волосы у туалетного столика, Алиса вновь заговорила о его "работе".       —Закончились твои дела?       —С Малиной — да…       —Поздравляю.       —...Осталось ещё с Альбертом кое-что обкашлять, и всё.       При мысли о тощем, вечно настороженном и неприятно дотошном лидере "Лампасов", глаза закатываются сами собой.       —Когда?       —Завтра.       Алиса на секунду замерла в раздумьях и резко повернулась к Стрельникову лицом.       —Гриша! Завтра воскресенье.       Он тяжело вздыхает. Да, завтра воскресенье... День, когда он, Стрельников Григорий Константинович, основатель и бессменный главарь банды "Железные рукава", принадлежит только Алисе. Воскресенье — день, который они делят только друг с другом и ни с кем больше.       —Ну может один раз…       —Нет.       —Ну Лисёнок?..       Она смотрит ему в глаза, но не прямо, через зеркало. Мягкий свет от лампы зажигает во взгляде гордые огоньки, невесомо подсвечивает кожу рук, шеи, лица, оттого кажется, что Алиса светится сама. И снова, как тогда, у машины, всё выглядит так неприлично романтично, что верить в реальность представшей глазам картины даже боязно. Но точно — это действительность, этот красивый кадр не сменится другим, невидимый режиссёр не крикнет невидимому оператору "Стоп, снято!". Момент продлится до тех пор, пока кто-то из них двоих его не оборвёт.       —Знаю я твои "одни разы", — даже ласковое прозвище не подействовало на непреклонную Алису, —Сначала один раз, потом ещё один раз, ещё, ещё. Нет уж. Уговор так уговор. И так у тебя почти каждую субботу какие-то… мероприятия. А это тоже выходной, между прочим.       Слегка помрачневший Стрельников соглашается. На то он и бандит, чтоб уговоры соблюдать. Хуже нарушения уговора только стрелять в спину.       Утруждать себя долгими телефонным объяснениями с Альбертом он не стал — время позднее, да и настроение не то. Главное, дал знать, чтобы не ждали его — их с Алисой — завтра в "Канарейке", а что с этой информацией делать, пусть разбираются на том конце провода.       Мифическое "завтра", как обычно, не наступило. Так странно… Вот существуют дни: следующий понедельник, выходной через три недели, первое число каждого месяца, чьи-то именины, Новый год. "Вчера", "позавчера" и всё, что было до них тоже существует, пусть и в прошлом. Но "завтра", каким бы ни было это "завтра" — хитрый временной парадокс, черепаха, за которой гонятся люди-Ахиллесы. "Завтра" существует только в виде идеи, легенды, и само по себе никогда не случается. Никто ещё не попадал в "завтра". Каждый день, как ни просыпаешься — всё время "сегодня".       И что в этом "сегодня" ему делать, Гриша не представлял.       На журнальном столике в гостиной лежат ровные стопки денег, он самолично пересчитал каждую. Этим по воскресеньям заниматься было можно, Алиса это не считала работой. Сама она сидит рядом на одном с ним диване, целиком погружённая в чтение книжки на французском языке. Она всегда, когда читает, одной рукой поддерживает книгу за переплёт, другой перелистывает страницы. Волосы только расчёсаны, не уложены, ноги переплетены нехитрым узлом. И снова белизна икр от худых коленей до мысочков, фарфоровые руки с изящными пальцами, блестящие русые волны волос, складки домашнего платья смотрятся до слёз кинематографично. И книжка её, ну господи, отчего именно на французском, на языке чувств и любви?       Стрельников с трудом оторвался от созерцания красоты и вернулся к тасовке денег.       —Всё равно ничё не делаем. Могли бы и сгонять вопросы быстренько все порешать.       Он, конечно, лукавил. Поженить Альберта и "быстренько" ему не под силу.       —Мы не "ничего не делаем", — почти назидательно ответила Алиса, —Мы отдыхаем.       Ей-то отдыхать, по большому счёту, не от чего. Разве только от контроля над тем, чтобы Гришу на "работе" не вымотало окончательно. Возможно, поэтому, так ценны для неё воскресенья.       (Возможно, поэтому она так ценна для него).       Алиса отложила чтение, перебралась — словно кошка подкралась — на его сторону дивана и устроила голову ему на коленях.       —Деятельный ты. Если так хочется что-то сделать, свози меня кое-куда.       —Опять в лес какой-нибудь?       Алиса смеётся почти музыкально, искренне и непринуждённо.       —Ты что-то имеешь против?       Стрельников помотал головой.       Ухаживать за ней легко и приятно. Она всегда спокойна, хотя бывает и строгой, и твёрдой, и печальной, и радостной. У неё невообразимое чувство прекрасного; показной фальшивой роскоши Алиса предпочитает настоящее искусство — интересную литературу, красивую живопись, хорошую музыку. И непременно тянет Гришу за собой в книжную лавку, картинную галерею, концертный зал (он, конечно же, идёт). Она знает очень-очень много совершенно разных вещей, но никогда не умничает.       А проводить время любит в спокойной уединённой обстановке. И в его компании.       Быть вдвоём можно где угодно, но Алиса никогда не соглашается скучать в ресторане или, чего хуже, шататься по магазинам и другим злачным местам, куда по традиции наведываются зазнобы бандитов, нередко в компании избранников. Даже просто гулять по городу ей не по нраву. Её дух просится туда, где много простора, свобода, нет суеты, а только тишина и свежий воздух.       Поэтому сегодня они едут…       —Давай лучше на старый мост?       Старый мост, раскинувшееся через озеро продолжение старой катамарановской дороги, почти не используемой за ненадобностью, стоял на самом выезде, на шоссе до Подболотска. Если по нему проезжала хотя бы одна машина раз в три дня, такая нагрузка считалась высокой. Думалось, что на своих воскресных прогулках они с Алисой чтят его своим вниманием больше всех жителей Катамарановска вместе взятых.       Летом на нём правда было красиво, когда в воду смотрелось голубое небо, и в зеркальной глади отражалось высокое яркое солнце и зеленевший по берегам лес. Сейчас, на исходе холодного в этом году сентября, лишённый ярких красок пейзаж вгонял в тоску.       Алиса стоит, облокотившись о заграждение, почти перегибаясь через перила моста. Даже со спины, в которую упирается взглядом Стрельников, заметно, что она любуется с интересом и наслаждением. Находит красоту даже в угрюмой серости низко нависшего неба, плещущейся внизу чёрной воде и мрачной темени осенне-голого леса. У Гриши настроение под стать погоде — холодное и блёклое. И было бы оно совсем никакое, если бы не фигурка в чёрном пальто рядом.       —Люблю это место. А тебе как?       Неопределённо шевельнулись прямоугольные плечи белого пиджака. С шорохом качнулся в сторону воротник чёрного свитера.       —На воду всегда красиво смотреть. Даже осенью. Мне так кажется.       —Возможно.       Алиса наконец поворачивается к нему, подпирающему спиной отбойник на проезжей части моста. В идеально сидящем фетровом пальто, в высоких кожаных сапогах, в тонких перчатках из тёмного велюра и скошенном набок шерстяном берете она такая, словно всё фильмы о любви сняты с ней и про неё, такая, что Стрельников сомневается в её материальности. Но вовремя одумывается: не он же сам себя привёз в это одинокое место, такое удачно заброшенное, что можно без опаски избавляться от обладателей чересчур любопытных носов и длинных языков, были бы мешок бетона, верёвки и тазик под рукой.       —Мост, конечно, совсем несимпатичный. Не умеют у нас мосты красиво строить.       —Социализм.       —Ха-ха-ха!.. Ну да, всё на века. Но тогда же тем более надо делать красиво!       Он никогда не размышлял в этом ключе, но Алисина мысль вдруг показалась очень правильной, и Гриша легко с ней согласился.       —То ли дело в Европе. И надёжно, и очень приятно взгляду. В Чехии, например. Ох, только совсем не помню, как называется… Или в Риме мост Фабриция. А в Венеции знаешь, сколько мостов!.. Или Пон-дю-Гар во Франции… Знаешь легенду о нём?       —Да, — ответил он, чем, кажется, слегка изумил свою прекрасную спутницу, —Люди построили мост, а дьявол в качестве платы потребовал с них одну душу — первого, кто пройдёт по мосту. Люди посовещались и пустили пробежать по нему зайца. Дьявол разозлился и расшиб его о мост. Но от людей отстал.       Алиса слушала внимательно, с искренним интересом, хотя очевидно знала историю от начала и до конца не хуже него.       —Не думала, что тебе знакома эта легенда.       —От брата услышал.       —М-м…       Недолгую тишину нарушила она же.       —Видишь, дьявол уговоры соблюдает.       —А я — нет, что ли?       Алиса очаровательно хихикнула.       —Альберт, наверное, так не думает.       Захотелось глухо застонать.       —Да пошёл он. Даже вспоминать о нём не могу.       —Ладно-ладно. Не сердишься?       —Да нет, конечно.       Как он мог, на такую красивую…       —Когда сердишься, организм испытывает стресс, а от этого накапливается кортизол.       ...и умную…       —А его избыток не приводит ни к чему хорошему. Не надо лишний раз создавать повод для расстройств. А то в один прекрасный момент просто не выдержит организм, и всё.       …и заботливую…       —А мне бы хотелось побыть с тобой подольше.       ...и любящую.       "Мне с тобой тоже," — улыбнулся он. Блаженство, которое испытывают все влюблённые, когда понимают, что их желания с объектом любви совпадают, приятно заполонило разум. Стрельников, никогда не жаловавшийся на зрение, смотрел прямо перед собой, но не видел ничего, кроме красивой улыбки нежных, одному ему знакомых на вкус губ.       А ещё одним желанием было как можно на подольше растянуть это "сегодня", желательно — до размеров вечности. Сохранить и угрюмый день, и холодный воздух, и пар изо рта, и чёрный лес вокруг чёрного озера, и некрасивый мост, и заброшенную дорогу из города. Всё это непременно останется в памяти, как и бесчисленное число уже прошедших их общих дней, но так не хочется, чтобы с наступлением полночи "сегодня" превратилось во "вчера"!.. Он бы с охотой выложил душу любому дьяволу, лишь бы стоять на этом мосту вечно.       Алиса вдруг поёжилась, вскинула глаза к небу и протянула руку ладонью вверх.       —Ой, дождик?..       По асфальту застучали пока что редкие горошины-капли. Места на его пиджаке, куда прижемлялась вода, мгновенно темнели.       Всю недолгую дорогу до машины, оставшейся у подъёма на мост, Алиса держится за его локоть. Теперь и Стрельников чувствует себя героем кино — она, утончённая и элегантная, женственно обхватывающая его руку, делает его таким. Как бы они не выглядят со стороны, вместе они смотрятся хорошо — иначе быть не может.       —Вовремя мы… — задумчиво произнесла Алиса, наблюдая, с какой силой принялся дождь, как только закрылись двери автомобиля, —Жаль, мало на воздухе побыли. Я бы подольше погуляла…       Она сняла берет и принялась стряхивать влагу.       —Куда теперь?       —Не знаю, — пожала плечами Алиса, —Куда ты хочешь?       Резво въехать в вечность, прямо на этой самой машине — вот чего ему искренне хотелось. Въехать и ездить с ней вдвоём по дорогам-мостам, закольцованным дьяволом в бесконечную восьмёрку, разговаривать обо всём на свете, отдыхать душой и наслаждаться обществом друг друга.       —Как говорят американцы, неважно, куда ехать, если едешь, с кем надо.       Алиса очаровательно улыбнулась.       —Наверное, мудрый народ твои американцы.       —Не знаю, — бесхитростно ответил Гриша, —Спросим у них при случае. Поедешь со мной в Америку?       —Ты серьёзно?       —Естественно. Я ж по-американски ни того, кто вместо меня с ними разговаривать будет?       Алиса опять милейше наклоняет голову и смотрит с внимательным прищуром, усиленно соображая, насколько серьёзны его слова.       —У нас ни документов, ни паспортов, ни билетов. А у тебя ещё дела нерешённые.       Стрельников беспечно ухмыляется.       —Ну так не сейчас ведь. В следующее воскресенье.