Узы

      Привычный тусклый свет подъездного фонаря придал мне уверенности. Обстановка, что была такой родной, позабылась за каких-то шесть дней. Я не стала вызывать лифт и по старой привычке поднялась по лестнице. Достигнув нужного седьмого этажа, я подошла к знакомой до боли двери. Ключей у меня при себе не было, видимо, я потеряла их, когда Слендер нес меня в особняк. Я хаотически позвонила в звонок. Не дождавшись никакого ответа, стала постукивать в дверь. Время было позднее, к тому же выходного дня. Дома должен был хоть кто-то быть.       Когда мой стук в дверь стал более грубым, я заметила, что она с легкостью пошатывалась под моей рукой. В мою голову пришла «гениальная» мысль дернуть ручку двери. Она, к моему удивлению, оказалась незапертой. Это странно, ведь родители всегда закрывали дверь даже тогда, когда находились дома.       Я толкнула дверь, и она распахнулась. В коридоре было темно. Свет не горел, да и за окном темень уже была. Нащупав и щелкнув переключатель, я немного опешила – он не работал. - Ма-а-ам! Па-а-ап! – я попыталась привлечь к себе внимание, но отзыва не последовало.       Стянув ботинки, я проследовала к гостиной комнате, в которой проводили вечера мои родители. Дверь была прикрыта. Когда я подошла к ней, то мне почудилась, будто я ступила на что-то мокрое и вязкое. Из-за темени было не ясно на что. Толкнув дверь в гостиную, я на мгновение подумала, что все же никого нет. Не переходя порог, я попыталась нащупать переключатель, что был на стене. Пока я бродила рукой по шершавой поверхности, вновь почувствовала маслянистые пятна чего-то влажного, но достаточно густого. Наконец, нащупав переключатель, моя рука уверенно стукнула по нему.       Моим глаза предстала картина, что стерла чувство восприятия, стерла прошлое и будущее, уничтожила меня. Обдав кислотой мою душу, выпотрошила и ее. В виски ударяло звонкой дробью, так шумно, так резко. Холодный пот засочился по спине, а руки дрожали так, словно их прислонили к гигантским, визжащим на всю мощь колонкам. Ноги подкосились, и чтобы не упасть, я облокотилась о дверной косяк.       Их тела. Нет, остатки от их тел в неестественных позах лежали на ковре, что когда-то был светло-бежевый. Его цвет приобрел оттенок сочащейся раны, разорванной, кровоточащей плоти. Стены, диван и прочая мебель частыми пятнами и длинными брызгами были покрыты массивным количеством крови.       На лицах тех кусков мяса, что я когда-то называла «мама» и «папа» застыли обезображенные выражения. Они источали обреченность, страх, дикую боль. На женском теле виднелись глубокие раны, из которых до сих пор сочилась кровь, они были покрыты по бокам чем-то белым, как будто их посыпали солью или мукой. По бокам от других ран зияла пена, словно их поливали уксусом или может даже кислотой. Ее грудная клетка была раздроблена, несколько ребер торчали в разные стороны, с них свисали массивные куски мяса. Лицо было сильно разбито. Зубов в распахнутом в немом крике боли рту я не увидела вовсе. А волосы, ее пышные светлые волосы клоками валялись вокруг нее.       Отцовского лица будто не было вовсе. Ни носа, ни губ, ни его красивых серых глаз – сплошное месиво, кровоточащая дыра. Руки были неестественно выгнуты назад, а из локтей торчали покрытые багровым мясом кости. Вспоротый живот извергал густую массу, видимо, бывшую когда-то внутренними органами. Его поза была еще куда неестественнее положения рук. Обнаженные ноги были залиты кровью, словно из кувшина. Ногти почти отсутствовали, а некоторых пальцев не было вовсе.       Я отшатнулась и свалилась на пол. Глаза нервно дергались, брызнули слезы. Мне с трудом удавалось их сдерживать. Грудную клетку сдавило режущее чувство, практически физически болезненное. Сердце билось о ребра с таким стуком, что он оглушительно отзывался в барабанных перепонках. Я попятилась к выходу вдоль коридора, не отрывая дрожащих глаз от картины, что простиралась за дверью гостиной комнаты. Горьковатая жижа подступала к горлу, я чувствовала, как срабатывает рвотный рефлекс. Всячески сдерживая позывы, мои ноги кое-как подняли меня, и я тут же рванула за дверь. Пока я спускалась по лестнице, ноги дрожали так, будто подо мной бушевало землетрясение. Руки лихорадочно придерживали обмякшее тело о стену, стоило их чуть расслабить, и я тут же падала. Мне большого труда стоило добраться до двери, что выходила из подъезда. Когда мне таки это удалось, пересекая ее порог, я споткнулась и шмякнулась на четвереньки перед дверью. Организм больше был не в состоянии сдерживаться. Все, что я так старательно сдерживала в себе, с характерным звуком изверглось из моего рта. Рвота густой массой обрушилась на асфальт. Я судорожно откашлялась и обтерла тыльной стороной ладони рот. Проходящие мимо люди с отвращением глазели на происходящие со мной судорожные движения, но подойти никто так и не осмелился. Я кое-как отползла от тошнотворной массы и села на колени. Горло ссохлось до болезненного состояния, а привкус рвоты доводил до исступления. Трясущееся в судорогах тело надрывисто всхлипывало, из глаз потоком лилась горьковато-соленая жидкость. Я задыхалась в пепельно-черном чувстве горечи, отчаяния, боли.       Я одна, совсем одна. Все, что у меня было, все, чем я когда-либо дорожила, было размазано по полу моего собственного дома. Неподвижность их тел вопила моему сознанию о дальнейшей бессмысленности моего существования, хотелось умереть, распластаться на асфальте и испустить дух. Их нет, нет и меня, я умерла вместе с ними, моя душа была теперь изуродована не меньше их тел.       В следующее мгновение на мое плече опустилась горячая, слишком горячая, немного волосатая мужская рука. Обернувшись, я увидела лишь крупный силуэт, лицо которого было спрятано под капюшоном, только улыбка, злорадная, звериная ухмылка с длинными острыми клыками, виднелась под ним. Приблизившись ею к моему уху, он прошептал грубым, хриплым голосом мою будущую новую порцию боли. - Живописное зрелище, не правда ли? – я чувствовала, как он произносит это сквозь растянутые в улыбке губы.       Вторая его рука грубо сдавила мое другое плечо, и он резко поднял меня на ноги. Я неслабо пошатнулась от такого движения, к горлу снова подкатила отвратная жижа, которою я с большим усилием сдержала. - Тварь, ты… - мой рот был грубо зажат какой-то тканью, от которой резко пахло спиртовым раствором.       От него рвотный позыв лишь увеличился, но прежде, чем я не успела его сдержать, в глазах помутнело, и мое сознание покинуло меня.