Змеи и ведьмы

      Всякий раз, когда Найн и Теруми начинали свою очередную перепалку, Тринити говорила мягко и почти жалобно:       — Пожалуйста, не ссорьтесь! — просила она. — Давайте лучше выпьем чаю…       У Теруми с губ срывалась презрительная усмешка, а Коноэ, не оставляя попыток испепелить своего оппонента взглядом, замолкала. Тринити тут же бежала заваривать чай, и словно по волшебству через считанные минуты перед Найн и Юки стоял поднос с изящным фарфоровым чайником, сервизом и сладостями. Найн держала в руках чашку с чаем, вдыхая аромат жасмина, и боролась с желанием дать подзатыльник Теруми, который так бессовестно таращился на её подругу.       Глассфилль села на диван рядом с Теруми, и Найн еле слышно вздохнула, опустив голову. Тринити была их личным ингибитором мелких конфликтов и стычек внутри группы. Стоило ей только взглянуть на ссорящихся, как те практически всегда запинались, поймав чувство вины. Обидеть Тринити — все равно, что ребёнка или котёнка.       Коноэ с огорчением подметила, с какой теплотой Тринити смотрела на Теруми, — так близоруко-слащаво, мечтательно. Тот, наклонившись к белокурой девушке, что-то прошептал ей на ухо. Глассфилль смущённо закрыла рот ладошкой, скрывая свою глупую улыбку, а Теруми самодовольно покосился на Найн       — Больше двух говорят вслух, — резонно сказала Коноэ.       — Ой, прости, пожалуйста, — виновато пробормотала Тринити, склонив голову. Коноэ закатила глаза — Глассфилль забыла о том, что она, Найн, всё ещё в комнате, а этот провокатор опять за своё. Двинуть бы ему хорошенько ещё раз так, чтобы несколько дней разогнуться не смог… И плевать, что Тринити снова будет распускать нюни. А её бы саму крепко обнять и сказать, чтобы не смела приближаться к этому монстру по имени Юки Теруми. ***       В теплом воздухе витал сладкий запах цветения, а небо в розовых всполохах заката вскоре заполонили тучи. Уютные улицы магического города, деревушки, парки и леса растворились в густых сумерках. Тринити в одиночестве прогуливалась перед сном после утомительного дня в библиотеке. Неотступно её преследовала вереница мыслей, смешанная с лёгкой тревогой.       Почему Теруми-сан так сильно похож на Казуму и одновременно совсем другой? Тот же рост, те же зеленые волосы, то же лицо, — правда, с какими-то чужими и зловещими гримасами, — та же худощавая фигура.       Казума Кувару никогда бы не язвил и не сквернословил, заставляя её затыкать уши. Казума Кувару — полярность нахалу и баламуту Теруми-сану.       Тогда, в пору учебы, они часто проводили время вместе, и Тринити объясняла Кувару главные постулаты алхимии, которые никак не укладывались у него в голове. Казума уныло листал учебник, а Глассфилль десятый раз терпеливо рассказывала ему о первоматерии. Он, спрятав глаза под густой чёлкой, подпирал голову рукой и спрашивал, почему дух и душа — разные вещи, почему соль — это тело…       Тринити встрепенулась, запнувшись мыском туфли о камень на тропинке. Воспоминания представали перед ней, как яркие сны, и это прошлое словно выключало её из реальности. Глассфилль вздохнула, посмотрев на небо с грозовыми тучами. Её маленькое сердце цепями охватило сожаление и вина. Нехорошо, что мысли о Казуме-Теруми захватывали её разум больше, чем катастрофа с Чёрным Зверем и поиски решения, как его победить.       Тринити вздрогнула — в ветре словно бы запутались звуки гитары. Она прислушалась: музыка повторилась, снова затихла, а потом ударила с новой силой. Глассфилль, повинуясь неведомому порыву, зашагала на источник звука.       Совсем рядом, присев на поваленное дерево, Теруми перебирал пальцами струны гитары, и его музыка разливалась по парку. Импровизированные ноты сливались в довольно странную мелодию, немного грустную, лившуюся вместе с порывами ветра. Прислонившись к дереву, Тринити притаилась так, что можно было видеть музыканта. Она сосредоточенно ловила каждый звук, боясь пошевелиться.       Глассфилль издали любовалась им, но показаться так не решилась. Если она встретит его сейчас — в этом будет что-то неправильное. Когда смолкли последние звуки, Тринити развернулась и зашагала в обратную сторону, стараясь ступать как можно тише.       — Какая встреча! — внезапно перед ней вырос Юки. Тринити вздрогнула и съёжилась.       — Добрый вечер, Теруми-сан, — робко поздоровалась она и, осмелившись поднять голову, встретившись с ним взглядом.       — У-у, почему мы грустим? — протянул Юки и ласково провёл рукой по её щеке. В ответ на прикосновение следовало бы отстраниться, — вторила мысль, — но Тринити не шелохнулась. Неправильное чувство — от прикосновения Теруми стало невероятно тепло. Ветер усилился, предвещая летнюю грозу, принялся развевать полы жёлтого плаща и белую накидку. Глассфилль сделала робкий шаг, приблизилась к Юки и потянулась рукой к его жёлтому капюшону. Она слабо потянула ткань вниз, и капюшон спал с его головы Юки, открыв его растрёпанные зелёные волосы. Теруми сощурился и снова криво улыбнулся, обнажая острые клыки.       Заклокотали первые раскаты грома, и перед началом дождя запах цветов распалился, стал почти что удушающим.       Юки по-собственнически прижал Тринити к себе. Гитара упала на траву. Глассфилль вздрогнула, почувствовав на своей коже чужое дыхание. Теруми пристально посмотрел ей в глаза ядовитым змеиным янтарём. Тринити стало боязно, до дрожи и мурашек, а щёки залил предательский румянец. Юки наклонился к лицу Глассфилль и бесцеремонно поцеловал её. У Тринити закружилась голова от внезапной близости, и внутри, где-то в груди, будто разлилось что-то горячее.       — Ты же не хочешь меня потерять, Тринити? ***       Хакумен, Найн, Селика, Дзюбей шли быстро. Глассфилль, как обычно, еле поспевала за ними, борясь с одышкой.       Тринити в очередной раз запнулась о коварный булыжник. Она неуклюже подалась корпусом вперед, удерживая пальцами золотой мостик очков. Качнувшись на мысках, она по-детски вытянула вперёд руки, осознавая неминуемое падение, и сдавленно крикнула.       — Эй, ты опять падаешь?       Тринити не успела опомниться, встретив опору в виде крепких рук Юки Теруми. Она застыла на несколько секунд, нелепо повиснув на нём, и покраснела до кончиков ушей, пытаясь освободиться из объятия. Юки аккуратно опустил её на землю.       — Спасибо большое… — смущённо протянула Глассфилль, спрятав взгляд.       — Может быть, возьмёшь меня под ручку? Или мне тебя понести? — издевательски предложил Теруми и сбавил скорость, стараясь идти наравне с ней.       Тринити отрицательно покачала головой.       — Ну как хочешь, четырёхглазая, — хмыкнул он. — В следующий раз упадёшь, я могу на помощь не прийти. ***       Тринити Глассфилль — приторная до тошноты конфета, переслащенная сахарная вата, застревающая в зубах карамель. Её светлый разум вполне мог бы помочь избавить его от заклятия Найн, а для этого нужно приложить ещё немного усилий… Тринити уже жалась к нему, млела в объятиях и сдавалась под поцелуями, отвечая на них неуклюже-трогательно.       Тринити такая хрупкая, тёплая, пропускающая через себя чужое горе. Она была вся будто сотканная золотыми нитками из сострадания и бесконечного желания сделать всех вокруг себя счастливыми.       Теруми закашлялся, прикрыв рот рукой. На его ладони алела кровь. Майнд-Итэр давал о себе знать. Скорее всего, дурочка Тринити не заметила толику его актёрского таланта — он слегка преувеличил свои страдания во время приступа. Юки взглянул на Глассфилль: в её больших добрых глазах плескалось море искреннего сочувствия. Тринити протянула ему свой носовой платок и всхлипнула. По её пухлым щекам потекли слёзы       — Ты чего, а? — окликнул её Теруми, забирая платок, и надел грустную улыбку. — Я уже в порядке. Пока что в порядке…       Тринити молча сделала шаг навстречу к Юки и прильнула к его груди. Уголки его губ подернулись в ухмылке. Теруми опустил ладонь на голову Глассфилль и провёл пальцами по её пушистым волосам. И сказал с молящей надеждой, а словно отдал жёсткий приказ:       — Ты поможешь мне, Тринити? Правда?