И темнота похоти подобна

      — Эвтида.       Собственное имя парализует на мгновение, прежде чем девушка оборачивается, вопросительно глядя на эпистата. Светлые глаза смотрят пристально, в самое нутро, и она чувствует себя до ужаса неловко, сидя перед ним на коленях. Глядит снизу вверх, чуть приоткрыв губы в немом вопросе.       Ждет подвоха или очередной насмешки.       — Ты закончила?       Сказать хочется резко, в красивое лицо швырнув пару ласковых, но Эвтида лишь приподнимает чашку, натужно улыбаясь:       — Последняя.       Амен хмыкает неопределенно, уголок губы хищно приподнимается, показывая ряд белых зубов.       — Побыстрее делай и проваливай, — он отворачивается, садится на стул, широко расставляя ноги и беря в руки пергамент. Обращается с ней как с прислугой.       Не видит, как Эва кривит лицо и чуть ли не шипит от злости. Трет чашку с такой силой, что скоро дыру в ней проделает.       Еще посмотрим, кто тут кого накажет.       Внезапная дерзкая мысль в голове даже пугает её. Как бы Эва не храбрилась, но трепет и благоговейная дрожь перед эпистатом заставляла ее подчиняться.       Она смотрит украдкой на него, отмечая, как тени полумрака красиво переливаются в белоснежных волосах, а мышцы рук кажутся еще больше. Облизывает губы невольно и сводит колени.       А маленький комок желания уже несмело толкается где-то внизу живота.       Эва заканчивает, откладывая посудину в сторону. Смотрит снова на крепкую грудь, облизывая взглядом мощный торс. Сердце бьется от страха и похоти так часто, что воздуха не хватает.       Она никогда не считала себя безумной, но когда тело не слушается, а мысли сосредотачиваются на одном лишь смертоносном мужчине, Эве всерьез кажется, что она сумасшедшая.       Пергамент — единственная хлипкая преграда перед ней, когда девушка аккуратно подползает ближе. Касается мокрыми руками мужской ноги, следит за реакцией.       Поверить не может, что он так безразличен.       Его кожа мягкая, пахнет дорогими маслами и молоком, и Эва вдыхает поглубже, стараясь запомнить приятный аромат перед тем, как он оттолкнет её.       Сломает, выбросит, казнит.       Но эпистат только убирает пергамент, с хищной ухмылкой смотрит на девушку и молчит.       И ей кажется, что эта тишина смерти подобна.       Она смелеет, перемещает юркие пальчики выше колен, оглаживает твёрдые мышцы — в голове световой шум, а в висках настолько громко кровь стучит, что вот-вот пойдёт из самого сердца.       Эва дрожит от страха, но продолжает исследовать его тело с болезненной настойчивостью.       — Не помню, чтобы я разрешал тебе это, — голос глубокий и густой, проникающий под рёбра.       Заставляющий тонкую ткань на бедрах намокнуть, а ладони замереть в паре сантиметров от его члена.       — Инициатива наказуема?       Заглядывает в серые зрачки, хочет найти в них острую необходимость продолжить, не останавливаться. Но Амен только улыбается, приподнимает одну бровь, и Эве кажется, что она уже мертва.       В его голове так точно.       — Смотря какая.       Расценивая его слова как разрешение продолжить, Эва несмело касается сквозь ткань твердеющей плоти. Облизывает пересохшие губы, осязает на себе паршивый до смерти, развращающий взгляд и чувствует, как поджилки от страха трясутся.       Нет, она не может спасовать перед ним снова.       Мысленно приказывает себе собраться. Между ног влажно и тепло, и Эва, чуть приподнимается, пуская прохладный ночной воздух.       Дрожит от полярности ощущений и хочет только сильнее.       Амен подтягивает её ближе, без слов помогая избавить себя от одежды. Приподнимает её за подбородок, смотрит в испуганные глаза, сам не понимая, зачем позволил дрянной девчонке касаться себя.       — Сделаешь плохо, накажу снова.       Эва послушно кивает, смотрит с плохо скрываемым вожделением и берет в рот, открывая губы настолько широко, насколько было возможно. Чувствует его размер, почти задыхается, старается дышать носом, но глаза все равно предательски щиплет.       Эпистат собирает в кулак её чёрные волосы и помогает, направляет, насаживает на себя. Рычит от удовольствия, выдыхая сквозь крепко сжатые зубы.       Расставляет ноги ещё шире, помогая ей принять удобную позу, чувствует, как короткие ноготки впиваются в ноги. Шипит от боли, когда она неосторожно задевает зубами и давится им.       — Убери, — приказывает тихо, чувствуя, как она тут же исправляется и начинает помогать себе руками. Старается изо всех сил доставить ему наслаждение, и Амен откидывает голову назад, закрывая глаза.       Чёрт, эта девчонка не так бесполезна, как он предполагал.       Эва думает, что задохнется, когда он чересчур сильно давит в глотку. Сдерживает до скупых слез рвотный позыв, в носу щиплет и мучительно саднит. Но покорно принимает его, чувствуя как головка елозит по нёбу, помогает себе языком.       Между бёдер уже настолько жарко и мокро, что больно становится. Она убирает одну руку, приподнимает ткань платья и слышит холодящий душу голос, заставляющий остановить дрожащую ладонь:       — Ты наказана, — он смотрит на нее, словно сейчас удавит, и сжимает волосы на затылке так сильно, до белых пятен под веками. Эва послушно убирает руку и обещает себе поквитаться с эпистатом за эту пытку.       Отвратительный восхитительный мерзавец.       Амен ухмыляется, довольный её покорностью, и ослабляет хватку, чуть поглаживая кожу головы.       — Вот так, — хрипит надсадно, в зрачках неприкрытая ничем похоть плещется вперемешку с желчью. — Хорошая девочка.       Тело не слушается, но в легких приятная сладость от собственной власти над ней. Такая взбалмошная и бесстрашная девочка сейчас сосет ему как настоящая шлюха.       Амен облизывается, смотря на её искренние старания, и задумывается над тем, что еще она умеет своим маленьким поганым ртом.       Теплый язык проходит по всей длине, и он ощущает, как почти готов кончить прямо сейчас. Сжимает пальцы, из гортани вырывается непреднамеренный животный рык.              Твою мать, как же хорошо она лижет его.       Амен делает пару резких правильных движений тазом, насаживает почти до конца и изливается в прелестное узкое горло, пачкая распухшие уста. Улыбается устало и смотрит на задыхающуюся девушку, что проглатывает все до конца, облизывая губы.       Находит это зрелище невероятно возбуждающим.       Она поднимается медленно на трясущихся ногах и ждет очередного приказа. Смотрит затравленно, в воздухе витает её неудовлетворенность, её жгучая, до кровавой мести, жажда.       — Итак, — сипит, голос почти не слушается. Эва храбрится отчаянно, но желание накинуться на этого проклятого всеми богами мужчину почти осязается на кончиках пальцев. — Я заслужила прощение?       Сводит белые брови, хмурится — Амен не подает виду, что она постаралась и он более чем доволен. Напускает на себя маску безразличия и привычной сдержанности, делает вид, что потерял интерес сразу же:       — Почти, — раздумывает секунду, но решение было в голове еще до её вопроса. — Придешь завтра на повторный сеанс.       Приводит себя в порядок, и встает с плетеного кресла, снова возвышаясь над ней как чертова скала. Подходит ближе, ощущает всей кожей жар её тела, но решает оставить самое интересное на потом:       — Доброй ночи, Эвтида.       Эва разворачивает и уходит быстро, не прощаясь. Пылает, проклиная его всеми ругательствами, которые знает.       Предвкушает завтрашнюю ночь с такой страстной жаждой мести, что губы сами складываются в жуткий оскал.       А черти в груди поднимают головы и расправляют жилистые крылья.