Никогда

— Забирай! Давай! Вали! Немедленно! Ника швырялась в меня вещами. На полу перед кроватью стоял раскрытый чемодан, внутри него уже лежало несколько моих вещей. Я ничего не понимал. Вообще ничего. Она была в истерике. Такой я ее еще не видел никогда. Голубые глаза, всегда полные радости, стали как будто бы чужими. — Ник, ты чего? Двинулся вперед, обходя чемодан и уворачиваясь от очередной вещи, встав напротив любимой. Попытался коснуться ее щеки. Рука застыла в воздухе. Ника отошла на несколько шагов назад. Она вздрогнула, а потом задрожала. — Проваливай! Я не хочу тебя больше видеть! Встала у окна, повернувшись ко мне спиной. Я все же смог ее коснуться, обняв крепко сзади. Положил руки на живот, ласково провел по нежной коже, улыбнувшись. Скоро я должен был стать отцом, и тогда все наконец-то кончится. Тогда мы будем счастливы как никогда ранее. Я уже представлял наши маленькие и большие заботы, которые обязательно нас сплотят ещё сильнее. — Конфетка, ну ты чего истеришь? Тебе нельзя, — губы мазнули по щеке. Ника поежилась, попытавшись вырваться из кольца моих рук. Я не отпускал ее. — Доченька не одобрит твоих нервов. — О, ты вспомнил о своей доченьке? — истерично заметила любимая. — Неужели! А я думала, тебе совершенно плевать. Я ведь просила тебя… Умоляла! Просила тебя уйти из вашего кружка любителей что-то своровать и учудить. Но ты не ушел! — Ника… — Нет, Паша, дослушай! - не дала возразить, только завелась сильнее. И вот чего она? Странная такая. Сжав руки крепко в кулаки, малышка вся покраснела. Я переживал за ее состояние и состояние ребенка, находящегося внутри этой атомной бомбы, грозившейся сейчас разорвать меня на мелкие частички своей взрывной волной. Почему она так истерила? — Ты сказал мне неделю назад, что это был последний раз, — я кивнул, подтверждая ее слова. — Но что ты делал вчера ночью? — Я же сказал, устроился на работу в охрану. На посту был, — почесал затылок, надеясь, что ложь останется ложью ещё хотя бы несколько месяцев. — Ничего себе у тебя пост! Она швырнула в меня телефон. Выпятив глаза, еле успел поймать гаджет. — Смотри! Включив видеозапись, я тихо выругался. Чертов Артур! Обещал ведь, что не расскажет ничего Нике. Нам нужны деньги. Очень нужны. Через полгода родится малышка. Мы же должны будем ее как-то обеспечивать. Ника не работает, учится на втором курсе университета, а я… Меня не берут на работу. Девять классов, колледж, гожусь только в рабочие на заводе. Деньги там никудышные. Родители помочь не в силах, мы оба сироты, вот я и спелся с ребятами Артура. Днем мы работали на заводе неполный рабочий день, а по ночам грабили мелкие ларьки, магазины и прочие места, где можно сорвать небольшой куш и остаться не пойманными. Но две недели назад я обещал Нике, что тот раз был последний. Она очень переживала за меня каждый раз, иногда до нервных срывов, и это стало плохо сказываться на здоровье малышки. Я и решил, что хватит. Однако не вышло. Артур позвонил так вовремя. Меня как раз уволили с завода за то, что в этом месяце я отработал суммарно меньше, чем было положено. В ближайшем месяце денег не предвиделось, а кушать хочется. Нике так вообще надо питаться в разы лучше, чем мне. Долго размышляя, я согласился. Дело было совсем простеньким. Мы обнесли ломбард, с вырученных в даркнете от продажи ворованных вещей денег я уже заказал нам детскую кроватку и оплатил квартиру. Я же не думал, что Ника обо всем узнает! — Не надо ничего говорить, — по ее щекам потекли слезы. Сука! Уж что, а причинять ей боль я точно не хотел. Я просто хотел сделать все как лучше. Для нее. Для нашей малышки. Я так сильно люблю их обоих, что у меня каждый раз сердце кровью обливается, когда Ника плачет. — Давай я тебе ужин приготовлю, м? — попытался перевести тему. — Ужин… - горько усмехнулась она. - Тебя не было дома почти двое суток. Я места себе не находила. Я не знала, что думать, — она вела себя очень странно, я не мог понять, что изменилось. Пропал румянец, лицо чуть осунулось. Синяки под глазами появились. — Ты даже не соизволил ответить мне хоть раз. Знаешь, когда ты не ответил после моих двадцати звонков, я сразу поняла, кому надо звонить. Не ошиблась. Верно говорят, что горбатого только могила исправит. Паш, уходи и больше никогда не возвращайся, я устала. От лжи, от нервов. Нас больше ничего не связывает. Все. — Как это не связывает, а как же наша дочь? Ошарашенно на нее посмотрел. Ника громко заплакала. Впала в истерику. За секунду. Я кинулся ее успокаивать, но в ответ лишь получил по лицу. Принес воды, поставил стакан на тумбу. Ника выпила содержимое и охрипшим голосом проговорила: — А нет больше дочери, понимаешь? Нет, — нервно захихикала она. — Ты знал, что я буду переживать, но ты намеренно не ответил мне. Ты прекрасно был осведомлен, что любое переживание грозит мне выкидышем, но ты плевал на меня. На меня и на нашу дочь, которой теперь больше нет! Я ненавижу тебя! Ненавижу! Проваливай! — Как это нет? — в горле застыли остальные слова. Я не заметил, как упал на колени. Стало очень дурно. — А вот так это… — укутавшись в одеяло, Ника снова заплакала. — Вечером меня увезли на скорой, я звонила тебе. Было сильное кровотечение и очень больно. Я перед этим как раз распереживалась. Я проснулась поздно ночью. С капельницей. Рядом стояла медсестра, в руках у нее был шприц. Чуть поодаль доктор. Он сказал, что у меня был выкидыш. Я сначала не поверила, а когда поняла, что все правда… Мне сделали укол, сказали, чтобы поспала чуток. Днём осмотрели, взяли анализы, сказали, что со мной все хорошо и отпустили в шесть вечера. Уже десять, а ты только вернулся домой… Тебя не было рядом. Ты нарушил обещание. Ты все-таки довел меня. Я больше не хочу тебя видеть. Никогда! Совершенно ничего не понимал и не хотел понимать. Какой ещё выкидыш? В смысле уйти? Она шутит, должно быть, пытается меня напугать. — Это шутка такая? Если да, то совсем не смешно, — сглотнул, надеясь, что Ника сейчас объявит о розыгрыше, из-за угла появится скрытая камера, и мы через полгода станем родителями. Но она не вставала, не улыбалась и даже не смотрела на меня. Громко плакала, содрогаясь и всхлипывая, и лишь сейчас до меня стало доходить осознание того, что я натворил. Я лишил нас ребенка. Мы больше не станем родителями прекрасной девочки. У нас не будет первых шажков маленьких ножек, первого «мама и папа» и смешных ситуаций. У нас не будет ничего из этого. Мне хотелось зарыться в землю и больше не отрываться. Хотелось вернуть время назад, передумать и не ответить на звонок Артура. Не пойти на ограбление и вообще не знакомиться с ним, но все, что я сейчас мог делать, — сидеть на коленях на полу и тихо плакать, наблюдая за тем, как самая лучшая в мире женщина убивается из-за потери ребенка, произошедшей по моей вине. — Ник, — тихо позвал ее, ответа не услышал. — Я… Я не знал, не думал, что так получится. Я не хотел, не хотел… — Чего? Что ты не хотел? — ее словно подменили. В глазах застыл холод. Она больше не улыбалась. — Чтобы все так… Чтобы… Чтобы у нас больше не было малышки. Я просто хотел достать нам денег… — Да чтобы эти деньги сгорели к чертовой матери! И ты туда же катись! Вскочив с кровати, Ника подлетела ко мне и, схватив меня за рукав куртки, стала с нечеловеческой силой тащить к двери. Пришлось поддаться. Мы быстро оказались в коридоре, а потом распахнулась входная дверь, меня вытолкали за пределы квартиры. Следом полетел чемодан. Дверь захлопнулась. Я ещё долго стоял у двери, не желая верить в суровую реальность. Порывался позвонить, хотел открыть своим ключом, но не решался. Я слышал за дверью громкий плач, который с каждой секундой убивал во мне все живое. Не знаю, как долго я просидел вот так за дверью, облокотившись на нее спиной. Соседи по лестничной площадке странно смотрели, кажется, даже хотели вызвать ментов, но мне уже было все равно. Мир перестал существовать, я не чувствовал ничего, не слышал даже, как меня о чем-то спрашивали люди, не понял потом и как оказался в полицейском участке. Лишь тогда, когда меня поместили в какой-то изолятор временного содержания и стали расспрашивать о случившемся, пришлось вернуться в реальность. Реальность, которая больше не будет прежней. В которой больше не будет Ники. В которой она меня ненавидит, а раз ее нет, то смысл всего этого? А раз нет смысла, то и жизни хорошей тоже быть не может. Да и какая она может быть хорошая после всего того, что я натворил? — Я хочу сознаться в серии ограблений, — резко выпалил я, взглянув в глаза следователю, допрашивавшему меня. Мужчина сильно удивился, но не растерялся и тут же заставил меня написать обо всем. И я написал. Написал все, что было. Сознался во всех грехах, отчаянно надеялся, что это хоть как-то снимет с меня чувство вины. Не сняло. *** Через год мне огласили приговор. Семь лет. Но разве этого достаточно, чтобы хоть как-то покрыть всю ту боль, что я причинил своей любимой женщине? Я писал перед судом Нике, рассказал про все, даже дату слушания указал, думал, она придет, чтобы увидеться с ней хотя бы раз. Но в ответ получил всего несколько слов: «Жаль, что смертную казнь отменили. Для тебя это было бы лучшим исходом». И лишь тогда я понял, что от любви до ненависти действительно один шаг. Маленький такой шаг, который очень легко сделать, но уже никогда не вернуться назад. Никогда.