Давай останемся свободными

- Давай, детка, не сопротивляйся, - жарким шепотом на ухо. Хотя вряд ли шепот, раз вокруг басы клубной музыки. Но и по взгляду понятно, чего хочет перекаченный парень, возомнивший себя отличным ловцом невинных девочек. ХёнА улыбается уголком губ и сползает по стенке, игнорируя недовольное выражения лица незнакомого парня. ХёнА далеко не такая наивная, чтобы прыгать с разбегу в первые попавшиеся объятья. Клуб ей нужен только для того, чтобы заглушить громкой музыкой мысли в голове и забыть о вспышке гнева. Взгляд скользит по зажатому в руке бокалу, в котором плещется непонятного цвета алкоголь. - Я хочу домой, - кусая губы, бормочет ХёнА, неуклюже поднимаясь с пола. В голове нехорошо гудит от выпитого, но замечать этого из принципа не хочется. С худых плечей сползает малиновый полушубок, который совсем не подходит под духоту клуба. Но это было прихотью, а ХёнА редко ограничивает себя в желаниях. Неверным шагом она идёт прочь из клуба, упрямо не обращая внимания на боль в уставших стопах. *** ХёнСын успокаивается по-другому: он не избегает человеческое общества, ограничиваясь ролью наблюдателя. Ему нравится выплёскивать свою серую тягучую ярость, которая так медленно обвивается кольцами вокруг его сердца. ХёнСын клеит каких-то двух непонятных подвыпивших цыпочек в баре и тащит к себе в фургон – всё равно ХёнА отсутствует. Они хорошо справляются со своей ролью «бляди на одну ночь». Настолько хорошо, что ХёнСын в награду хвастается им одним из своих пистолетов и заплетающимся языком рассказывает, как он зарабатывает на жизнь, и что его любимая - истеричная сука. Девушки понимающе кивают и снова тянутся опухшими губами к члену. ХёнСына в какой-то момент вырубает, а когда он приходит в себя, то чувствует непреодолимое желание выблевать все свои внутренности и содрать мочалкой кожу везде, где к нему прикасались руки этих шлюх. ХёнСын с глухим рычанием расталкивает заснувших барышень и выпихивает их прочь, благоразумно впихивая им деньги в руки, чтоб они больше не возвращались. *** ХёнА думает, что это хорошо, что их фургон, при всех своих размерах, позволяет спрятаться, если лишний раз не шуметь и не выглядывать из своего угла. Она скидывает с себя пропахшую дымом одежду, обновляет макияж и буквально падает на цветастый ковёр, чудом не задев ни одной пивной бутылки, которых тут немерено. Она лежит так до тех пор, пока в голове не становится относительно ясно, пока в ступнях не перестаёт колоть, пока не слышит на их крошечной кухоньке шорохи. Она поднимается и неверными шагами плетётся на звук. - Я скучал, - криво улыбается ХёнСын, устало потирая шею. У ключиц и на груди у него свежие алые пятна, на которые не поскупились две «дозы успокоительного» этой ночью. - Ты бы уже выбирал тех, кто хоть вкусно пахнет, - вздыхает ХёнА, подходя ближе. - Я немного простужен, поэтому не заметил, - ХёнСын обнимает её, тесно-тесно прижимая к себе. Он зарывается носом в нежную шею, оставляя на ней незаметный поцелуй. - Простужен? А не ранен, случаем, немного? – ХёнА замирает в крепких объятиях, не решаясь предпринять хоть что-нибудь. - Мы уже говорили об этом, - отмахивается ХёнСын, утаскивая ХёнУ в сторону постели, чтобы уронить и упасть следом. Он слишком боится, что однажды его несчастная возлюбленная сдастся и просто уйдёт. ХёнСын накрывает её своим телом, отсекая все пути к отступлению. Он не хочет слышать лишних слов, упрёков, оскорблений – ХёнА права, как бы он этого не отрицал. Наёмник – не самое безопасное занятие. ХёнА сдаётся перед напористыми поцелуями и ласковыми прикосновениями. - Давай останемся свободными, - шепчет в самое ухо ХёнСын между поцелуями. – Свободными от мыслей, правил. От всего. - Я не хочу быть свободной от тебя, - ХёнА уворачивается от очередной порции поцелуев. – Но ты, кажется, задался целью исчезнуть из этой жизни раньше, чем нужно. ХёнСын не слышит её: он слишком занят стаскиванием синих трусиков с округлых бёдер. *** - Эй, просыпайся! Я хочу, чтобы мы кое-куда съездили! – ХёнCын редко бывает шумным: он предпочитает оставаться в тени. Но не тогда, когда это касается этой маленькой женщины, которая всё ещё нежится в тёплом коконе из одеяла. - Я никуда не пойду, - бурчит ХёнА, зарываясь с макушкой под покрывало. – Я хочу спать! - Ты и так всё время спишь, так что не надо! – смеётся ХёнСын, когда ловит тоненькую лодыжку, которую не успели спрятать от его проворных рук. – Поспишь в машине, если тебе так охота. - Противный оппа, - ХёнА принимает сидячее положение и широко зевает, усиленно трёт кулачками глаза. ХёнСын думает, что это очень мило, отчего, поддавшись порыву, легко чмокает девушку в лоб. ХёнСын старательно отгоняет мысли о будущем задании на сегодняшний вечер: он не хочет омрачать этот день своей хмурой физиономией. Да и все нужные просчёты уже сделаны, остаётся только дождаться ночи. Но сейчас девять утра, сонная ХёнА и полный бак бензина. ХёнСын в какой-то момент чувствует себя счастливым. *** - Оппа, когда ты прекратишь? – ХёнА, которая нагло оккупировала багажник, сильнее кутается в плед, потому что в поле, где они остановились, слишком ветрено. - А стоит? – ХёнСын не поворачивается, даже когда чувствует прикосновение к своей руке. Чужое тепло расходится разрядами тока по телу, но ХёнСын сохраняет хладнокровие. – Я сто раз выходил сухим из воды. - На сто первый тебя просто уничтожат, - тихо подмечает ХёнА, делая большой глоток из бутылки. - Ты в меня не веришь? – ХёнСын поворачивается всем корпусом к притихшей девушке, надеясь на ответ. Но та лишь молча глотает пиво и отводит глаза. ХёнСын вытаскивает её из багажника и заносит в салон машины – доказывать, что он – живее всех живых, и ему ничего не страшно. *** - Зачем ты меня сюда притащила? – ХёнСын оглядывается по сторонам: они на заброшенном складе. Из освещения только солнечный свет сквозь пыльные окна. ХёнА поправляет подол короткого платья и хитро улыбается. - Ты сам сказал, что мы должны быть свободными, - она вертится на месте, как пятилетняя девочка, и тихонько смеётся. – Чем танец не свобода? Танцевать в тишине странно, потому что нет ни темпа, ни мелодии, ни определённого смысла. ХёнСына впервые тяготит молчание. Он начинает мурлыкать мелодию, которая с каждой секундой становится уверенней – ХёнА быстро ловит ритм. - А ещё мы сегодня пойдём гулять по ночному городу, - ХёнА падает в объятья к ХёнСыну и выдаёт свою усталость чуть сбитым дыханием. – Напьёмся и будем хулиганить! - Ты ещё свой голубой парик надень, - подначивает ХёнСын, улыбаясь. - А вот и надену! – дуется ХёнА, не желая признаваться, что просто боится потерять концентрацию внимания ХёнСына на себе. Только бы он сегодня ночью никуда не уходил один. *** Адски больно. Сложно держать себя в сознании: тело и так вымотано после драки, так ещё и два пулевых ранения. ХёнСын идёт медленно, стараясь рассчитать свои силы правильно. Он хочет под бок к ХёнЕ, которую оставил одну. Он совсем не хотел её будить и пугать. Хотя сейчас он совсем бы не отказался от её ругани, пока она перевязывала бы его раны. ХёнСын заваливается в салон, с трудом находит ключи и заводит машину. - Я хочу домой, - одними губами. В голове мелькает образ любимой истерички, которая, наверное, уже давно проснулась, и ждёт его у входа в трейлер. Надо успеть. ХёнСын хочет увидеть её ещё раз. Телу больно, кровь течёт, не переставая, но ХёнСын за каким-то чёртом поджигает сигарету и делает первую затяжку: приступ боли становится не таким сильным. А ещё в голове, к дополнению к образу, становится слышно обрывки фраз, которые идеально копируют интонации ХёнЫ. «Ты почему снова куришь? Ищешь альтернативной смерти?» «А ты женился бы на мне? Эй, не смейся!» «Бой подушками! Защищайся!» «Я не хочу тебя терять…» «Я люблю тебя…» - Люблю, - повторяет ХёнСын за голосом в голове и отъезжает на обочину, потому что руки ослабели настолько, что и руль нормально невозможно удержать, а дымка перед глазами не даёт ничего рассмотреть. Сознание медленно покидает его. – Люблю тебя.