59°48′21″, 22°34′04″

      Осень. Дождь. Холод. Мокрая земля. Опавшие листья и лужи слякоти. Этот лесок он знает вдоль и поперек, но каждый раз словно забывает то самое дерево, под которым обычно лежит то, ради чего он возвращается сюда вновь и вновь, невзирая ни на какие проблемы и последствия. Да что там последствия... Это все кажется таким далеким и невозможным, пока не столкнешься с этим лицом к лицу.       Работы нет. Учебы тоже. А ведь все начиналось так спокойно и безопасно, а дошло... Неважно, до чего дошло, главное, к чему приведут его извечные походы сюда и поиски заветного черного пакетика с веществом. Друзья отвернулись еще в самом начале его употребления, самые стойкие поддерживали его еще год, пока не поняли, что это совершенно бесполезно. Со дна не всплыть так просто. Родители будто забыли о его существовании, когда он перебрался в другой город, якобы на учебу. Они даже не знают, что парень бежал со всех ног от бесконечных упреков и в то же время безразличия, пытаясь найти успокоение хоть в чем-нибудь. А сейчас им совершенно нет дела до того, как живет их сын, как у него обстоят дела с деньгами, отношениями и здоровьем. Мать и отец просто тонут в рутинных заботах, забывая о своем самом сокровенном и дорогом.       Ветер шумит, разгоняя темные тучи. Деревья шелестят своей оставшейся листвой, отпуская в свободное падение некоторые из листочков. Ливень барабанит об капюшон, заглушая мысли. Дазай идет навстречу своей смерти, которая наступит рано или поздно. Он прекрасно это понимает. Но не хочет ничего предпринимать. У него нет шанса снова начать жизнь с чистого листа, забыв о своем темном прошлом.       Осаму потирает нос ледяной бледной исхудалой рукой, громко шмыгая, и убирает ее обратно в карман своей черной ветровки. Джинсы истерлись в некоторых местах, а подошва ботинок отклеивается. Чавканье земли, кажется, раздается по всему безлюдному лесу. Отдельные крупные капли стекают по лицу, падая вновь на куртку. Волосы такие мокрые, словно их облили водой. Грязь не успевает застывать на обуви, наслаиваясь еще больше, когда он шагает по лужам, даже не стараясь выбрать более сухой участок.       Наконец, Дазай находит этот непримечательный дуб. Где-то здесь, совсем рядом. Он садится на корточки и сначала оглядывает местность, чтобы вооруженным глазом прикинуть, где горка листьев больше, ведь там, скорее всего, и лежит его клад. Парень еще раз вытирает шелушащийся нос и надевает капюшон, чтобы не рассекретить свою личность в случае чего. Осаму начинает немного разгребать землю одной рукой, а второй достает телефон, чтобы по фотографии увидеть, с какой именно стороны нужно рыть.       Сказать честно, это не особо помогает. В потемках сложно распознать что-то, кроме промерзлой земли и слякоти вокруг вьющихся корней, выступающих из почвы. Поэтому парень убирает аппарат в задний карман джинсов и бешеными глазами находит бугорок, под которым, по его мнению, и должно лежать то, ради чего он приходит сюда вновь и вновь. Он осторожно плоской ладонью слегка порошит листья и пальцами проникает под них стараясь нащупать полиэтилен.       Проклятье. Снова неудача. Дыхание учащается, и он кусает нижнюю губу практически до крови, откусывая сухую огрубевшую кожицу на ней. Бинты на правой руке предательски растягиваются и на запястьях начинают ослабевать, но Осаму не обращает на это совершенно никакого внимания. Вместо этого он часто моргает и прерывисто дышит. Вдруг украли? А вдруг курьер вообще не донес, решив остаться дома в такую погоду и припасти пару грамм себе "на пропитание"? Радует, что, если последнее окажется правдой, того чувака накажут, да так, что мало не покажется. Не даром у всех наркошопов есть свои люди, которые при удобном и неудобном случае выбивают из простых молодых людей все дерьмо, чтобы те работали качественнее.       Он уже не чувствует пальцев. Грязь под ногтями забилась, кажется, ее уже невозможно оттуда достать, а линии на ладонях покрылись потом. Или дождем, или лужами. Дазай шмыгает носом, растирая грязь по лицу, задевая шелушащуюся кожу под ним, и вновь начинает рыть во всех местах. Он откидывает листья, пытаясь нащупать заветную изоленту. Бормочет себе под нос "сука" и "блять". Если сегодня он не достанет клад, начнется ломка. Он точно этого не хочет.       В палец врезается кусок стекла, парень охает и смотрит на появившуюся рану, из которой начинает сочится кровь. Засовывает его в рот, песок смешивается со слюной и начинает неприятно скрябать по пожелтевшим, начинающим гнить зубам. Сердце бьется с такой силой, что он слышит каждый удар у себя в ушах.       Наконец-то. Целлофановый пакетик. Он нащупывает его и зажимает между указательным и средним пальцами, не желая упростить себе задачу и разгрести землю посильнее.       — Эй, уважаемый, — громкий мужской голос со спины резко нарушает тишину и танцующую музыку ливня. — Что-то потерял?       Сука.       Менты.       Это точно менты.       Дазай широко раскрывает глаза и замирает, будто так его не заметят, и человек, кто бы он ни был, просто уйдет туда, куда шел. Мысли в голове путаются, на лбу выступает пот, а пересохший грязный рот раскрывается в немом крике от ужаса. Благо у него есть план на этот счет, который точно должен сработать. Он же не наркоман, правда? Чего ему бояться? Настоящие наркоманы ходят на притоны, а затем ловят галлюцинации от солей. Они готовы продать все, лишь бы достать дозу. У них нет смысла жизни, друзей и работы. Дазай не такой. Правда?       — Ты там уснул что ли? — такая же грубая интонация, а затем шуршание листьев. Скорее всего, этот парень решил подойти поближе, чтобы привлечь чужое внимание.       Осаму поворачивает голову, чтобы краем глаза увидеть силуэт и понять, в форме ли этот человек или нет. Потому что, если да, он труп. Ехать на 8,5 лет по 228 и иного выхода нет. Руки дрожат, но он пытается сохранять спокойствие, будто бы не рылся в земле, как сумасшедший, минуту назад. Дазай успевает незаметно накрыть свой клад горской земли, чтобы он не бросался в глаза, откашливается и одним глазом, который наполовину скрывается за капюшоном, смотрит на стоящего. Мокрые пряди волос прикрывают верхнюю половину лица. Наверное, сейчас он выглядит, как маньяк.       — Че надо? — грубо спрашивает Осаму, решая идти в нападение, когда видит сзади себя молодой парня с рыжими волосами, который положил руки в карманы. — Сыну завтра поделку надо принести в садик. Гербарий собираю для него.       Пиздец. Эта мысль, которая первой пришла в голову, из всех, которые пролетали, оказалась самой тупой. Он мог бы сказать что угодно и не оправдываться не понятно перед кем, чтобы дать тому повод для вопросов и дальнейшего разговора. Но Дазай уже выбрал этот путь и дальше придется выкручиваться, импровизируя.       Громкий смех режет уши. Стоящий запрокидывает голову наверх, смотря на небо, обнажает передние зубы и белую шею. Затем он выгибает правую бровь и с интересом смотрит на сидящего на коленях, буквально барахтающегося в грязи Дазая.       — Какому еще сыну? — парень вновь ухмыляется и подходит ближе, но не настолько, чтобы его могли схватить. Все-таки присутствует инстинкт самосохранения. — Тебе на вид лет 16. Я не мент, чтобы сказки мне рассказывать. Клад что-ли найти не можешь?       — Вообще-то я совершеннолетний, — сквозь зубы процеживает Осаму и встает, чтобы посмотреть на этого шутника. На сантиметров 20 ниже. Очень худой, но одежду носит в обтяжку, значит, любит свое тело. Ну или по крайней мере пытается. — А вот ты, судя по росту, как раз-таки нет. Мама ругать не будет, что в такую темень один по лесу шастаешь?       — Боже... — глаза оппонента расширяются, а брови взмывают вверх. — Да ты, видать, с медведем дрался за красивейший листочек для подделки сыночку. Кстати, сколько ему лет? Он должен гордиться таким папашей, который ради него готов даже на такое, — парень говорит так выразительно, абсолютно проигнорировав колкую шутку про рост, словно читает стих в театральной сценке. Он все еще стоит на том же месте, лишь изредка переступая с ноги на ногу, развозя грязь по своим черным ботинкам и шурша курткой. По его лбу стекают капли дождя, но волосы выглядят подозрительно сухими. По крайней мере для такой погоды.       — Семь, — отрезает Осаму. — И с каким нахуй медведем, ты под чем-то, да? — Дазай понимает, что выглядит, скорее всего, хуже, чем когда-либо, но он не может просто взять и принять это как данное, тем более, когда ему говорит об этом какой-то эгоистичный незнакомец. Вместо этого он, сам того не замечая, потирает щеку и губы, стараясь вытереть засохшую, размазавшуюся грязь с лица.       — В семь лет дети уже в школу ходят... — задумчиво отвечает парень, смотря куда-то сквозь свою мишень для издевок. — И ты во сколько его зачал... в 13?       Дазай молчит и злобно глядит перед собой. Подрагивает скулами, а руки сжимаются в кулаки, будто он прямо сейчас готов наброситься на него. Нет смысла продолжать этот тупой разговор, поэтому Осаму думает, что, если он прямо сейчас развернется и недалеко уйдет, тот от него отстанет, и он сможет со спокойной душой забрать то, что уже нашел, и сбежать из этой ночной темноты.       Дазай отходит в сторону и делает вид, будто собирает какие-то листы и шишки, постепенно удаляясь от незнакомца. Пусть лучше думает, что он сумасшедший. Проблемы ему не нужны. Осаму отходит достаточно, чтобы скрыться за парочкой деревьев, но он все равно видит парня, который не сдвинулся с места, а лишь повернулся к нему и, скорее всего, с интересом наблюдает за тем, как он разыгрывает этот пустой спектакль.       Парень идет к нему и они вновь оказываются на расстоянии метра. Рыжие волосы колышутся на ветру и пряди прилипают ко лбу, но сам он стоит неподвижно. Лишь уголки губ слегка приподняты, а руки также в карманах куртки. Он шмыгает и откашливается, прочищая горло.       — Да ладно. Знаю я, что у тебя нет никакого сына, и понимаю, зачем ты сюда пришел в 2 часа ночи. Мы похожи. Я за тем же, — он медленно моргает и следит за реакцией другого. Осаму, в свою очередь, совсем не собирается знакомиться с кем-то, тем более, когда их знакомство началось с не самой приятной ноты. Поэтому он встает с корточек, держа в руках несколько шишек и желудей, и хмурит брови, облизывая потрескавшиеся губы.       — Отъебись от меня. Если ты наркоша, это не значит, что все такими должны быть, — снова режим нападения. Осаму надеется, что оппонент сейчас поймет, что ничего не выйдет, и просто прекратит свои светские беседы. Однако надежда не всегда оправдывается, иногда она играет злую шутку.       — Не все, согласен, — он опускает веки и тяжело выдыхает, отчего изо рта выходит белый пар, — но я про всех и не говорил. По тебе же видно. Покажи руки свои или любую часть, где есть вены — тогда и поговорим по-другому.       Сам не зная зачем, Осаму подходит ближе к парню и закатывает рукава, обнажая свои впалые белоснежные предплечья. Наверное, так он должен понять, что явно ошибся в своем утверждении.       Но вместо ответа Дазай слышит лишь громкий смех.       — Ну конечно, — широкая улыбка до ушей, — я тоже так могу. Навертел бинтов и думает, что никто не поймет, что под ними, — парень успокаивается и теперь смотрит на человека перед собой, немного задрав голову и наклоняя ее в бок. — Короче, мне похуй, что ты употребляешь, у меня свои проблемы. Можешь мне помочь найти? Я смотрю, тебе уже нечего терять, — он обводит пальцем его силуэт, показывая по большей части на грязное лицо и земляные ногти.       Дазай хмурит брови и кривит гримасу непонимания. Зачем был нужен весь этот цирк? Если тому нужна была помощь, он мог бы сразу спросить, если по нему так уж сильно видно. Впрочем, пусть даже Осаму устал, он помнит, как сам несколько минут назад чуть ли не рыдал, когда в бешенстве искал свою закладку. Ему правда нечего терять — дома его никто не ждет, а спешить некуда: если только за новыми ощущениями от дозы.       — Покажи фотку, — сухо заявляет Осаму. — Может быть, получится отыскать.       Парень достает из кармана телефон и роется в скрытых чатах, чтобы тот ему помог. На картинке красуется какая-то худенькая маленькая березка, а за ней тот самый дуб, около которого Дазай возился по меньшей мере 15 минут. Понятно, значит, они соседи.       — Пошли, это где-то там. Только обещай, что после этого уйдешь отсюда и забудешь мою внешность, — тихо и холодно говорит Дазай, надеясь услышать положительный ответ. Он горбится и сильнее затягивает капюшон, чтобы ливень не заливал глаза.       — Да-да, я никому ничего не скажу. Только помоги найти, — незнакомец следует за Осаму, чавкая грязью под ногами и смотря по сторонам, чтобы к ним не присоединились уже настоящие правоохранительные органы.       Парни приходят к тому самому дереву, и начинают ходить вокруг него. Если дуб на фото был сзади березы, значит пакетик точно должен лежать с этой стороны. Дазай указывает на какую-то маленькую горку земли и листьев и стоит неподвижно. Незнакомец приподнимает брови и вопросительно смотрит на него:       — Что?       — Должно быть здесь. Поройся, я думаю либо эта кучка, либо рядом с ней.       — Я думал, ты сам мне ее достанешь, — немного обидно завершает парень и невзначай выпячивает нижнюю губу. Он немного наклоняет голову вправо и прищуривается в непонимании, почему на него так серьезно и строго смотрят.       — Делать мне больше нечего, — с усмешкой выдает Дазай. — Ты сказал помочь найти, а не помочь достать, — он начинает отходить от этого места в сторону дуба, чтобы незаметно забрать свою закладку и распрощаться со своим приобретенным товарищем по несчастью навсегда. — К тому же у меня слишком много дел, чтобы возиться тут с тобой. Все, гудбай.       Парень лишь вздыхает и садится на корточки. Конечно, он не думал, что тот согласится, но попробовать стоило. Эта часть — самая ненавистная, поскольку ему нужно пачкаться и потеть, чтобы добыть необходимое. А так был неплохой шанс бартера, правда, что тот бы получил взамен в голову не приходит. Молодой человек достает из кармана своих потертых черных джинсов пару резиновых медицинских перчаток и выдыхает, собираясь с силами.       Осаму, в свою очередь, уже доходит до прежнего места и лишь нагибается, ловко выуживая оттуда пакетик с веществом. Слава богу. Больше никаких нервов. Теперь, когда он так просто и легко достал то, что ему нужно, он может со спокойной душой уйти к себе в квартиру и проводить остаток одинокого вечера там. Когда Дазай поворачивается, его откровенно пробивает на смех, отчего сидящий резко поднимает голову и хмурит рыжие брови.       — Ты че, судмедэксперт? Такие перчатки не помогут. Ты бы хоть огородные взял, ей богу.       — Отъебись, — сквозь зубы процеживает незнакомец, нащупывая заветное. Он осторожно его достает и протирает от грязи и пыли, а затем кладет в тот же карман, где раньше лежали перчатки. Их же он зарывает в ту ямку, где находилась закладка, чтобы скрыть все улики и, конечно, не замараться. — Все, я забыл, как ты выглядишь. Уговор же был таким, правильно?       Осаму чешет затылок и лениво кивает. Не хочется так просто отпускать человека, над которым можно посмеяться, особенно когда у него поднялось настроение. Но опускать до такого, чтобы просить поговорить или еще что хуже, он точно не собирается. Дазай подходит ближе к парню и кидает взгляд на землю.       — Плохо закопал, — завершает он, — собаки найти могут.       — И что? — тот хмуро смотрит на него и немного пятится назад. — Здесь вообще кто-нибудь, кроме наркош появляется? — незнакомец ухмыляется и обнажает свои зубы. — Разве что хорошие папочки, помогающие своим детям.       — Угар, — сухо отвечает Дазай. Он закатывает глаза и подходит настолько близко, что между ними теперь не больше полуметра. Оба насторожены, ведь что может сделать каждый из них — неясно. — Тебя как хоть зовут-то, шутник?       — Какая разница? Иди, куда шел, я знакомиться не собираюсь, — парень начинает быстрее дышать, когда разглядывает чужие красные глаза, грязное запотевшее лицо, шелушащийся, постоянно шмыгающий нос и обкусанные до крови губы. Пусть он тоже не совсем чистый, но... хотя нет, по сравнению с этим он чистюля.       Внезапно он видит, как ему протягивают сухую руку. Парень вопросительно смотрит то на лицо, то на пальцы Осаму, желая понять, что тот хочет.       — Меня Ода. А тебя?       Страховка. Никому нельзя говорить свое настоящее имя, поскольку в будущем это может обернуться против него. По крайней мере, когда он трезвый. Так он представляется, когда встречается с какими-нибудь чужими людьми на тусовке. Не на притоне. Ну, так хочет считать сам Осаму. Он же не наркоман, правда? Умерший товарищ, с которым они общались со школы, был ближе всего и знал Дазая вдоль и поперек. Они понимали друг друга с полуслова. Но... судьба никого не жалеет. Впервые попробовали вместе, а вот умер только один. Передоз словить не так-то сложно, особенно, когда ты один в квартире. Особенно, когда никто не собирается к тебе прийти в ближайшие дня 3.       Осаму долго винил себя в том, что отказался в тот раз зайти. Он хотя бы успел вызвать скорую или откачать самостоятельно. Вид друга привел его в ужас. Синий раздутый труп, который валялся на полу в коридоре, немного недоползший до телефона. Рот раскрыт, будто в крике, а безжизненные стеклянные глаза широко распахнуты. Зрелище не для слабонервных. После этого случая Дазай поклялся сам себе, что бросит эту дрянь. И он не соврал — получилось держаться около недели или чуть больше, но парень не знал никакого иного способа отвлечься, особенно, когда лицезрел такое. И вот спустя год он снова занимается тем же самым, чем когда-то занимался со своим другом...       Дазай понимает, что он совсем одинок, и, пусть на каждом углу твердят о том, что нельзя заводить друзей-наркоманов, если хочешь выбраться с этого дна, он все же решает, что новый человек ему в окружении не помешает. Этот хотя бы выглядит прилично. Хотя и Осаму не бомж! Ну... в нормальной обстановке. Не на "спецзадании".       — Чуя, — резко отвечает парень, сам не понимая, как это слово вырвалось из его рта. Он даже не успел подумать о том, что ему только что сказали, но уже выпульнул личную информацию. Черт, надо быть осторожнее. — Я не буду жать тебе руку, ты слишком грязный, — Накахара демонстративно закрывает глаза и корчит лицо, чтобы показать, что не шутит. — Да и вообще, какая разница? Просто пойдем разной дорогой и больше никогда не увидим друг друга, — Чуя задирает голову и разворачивается на пятках, уходя прочь.       — Ты же знаешь, что выход отсюда только один? — этот вопрос разрезает воздух и заставляет Накахару встать смирно.       Сука, ну что ж за день.       — Ладно, — он вытирает рукавом мокрый от дождя лоб и разглаживает волосы, которые склеились от воды. — Дойдем до поворота, а затем... каждый пойдет своей дорогой.       Дверь скрипит и резко распахивается. Затхлый запах ударяет в нос и тут же впитывается в одежду. Темнота в коридоре прячет все секреты этой квартиры, будто предупреждая, что сюда лучше не входить. Лучше бежать со всех ног, пока не нарвался на неприятности.       Как сюда попал Чуя — загадка для них обоих. Они шли практически в полной тишине, слушая звуки вокруг и завернувшись в капюшоны своих курток. Но внезапно Осаму предлагает Накахаре переночевать у него, а тот... на удивление соглашается. То ли желание разделить с кем-то свое употребление, то ли желание что-то украсть отсюда, пока хозяин комнаты будет в отключке. В любом случае они уже здесь и неважно какими причинами каждый из них руководствовался.       — Добро пожаловать, — Чуя готов поклясться, что его новый знакомый кланяется и слегка приседает на этих словах, а затем включается свет, и все, что остается гостю, это ахнуть и распахнуть глаза.       Если бы Накахара жил в таких условиях, ему бы не то что гостей было бы стыдно приводить, — он бы сам тут находиться долго не смог. Повсюду пыль, которая витает даже в воздухе, будто только что он сдул ее с многовекового романа. На обувной полке стоит лишь одна пара кроссовок — просто не любит, когда лежит хлам, или больше нет ничего, кроме их и тех, которые сейчас на ногах Осаму? Скорее всего, второй вариант.       Жухлый желтый свет придает атмосфере еще большую грусть. Лампочка, которая висит на оголенном проводе, под потолком потрескивает и помигивает. Зеркало, висящее в прихожей, мутно отражает их, будто показывая, что они живут в пелене и падают все ниже и ниже. Старый холодильник характерно жужжит. Чуя готов поклясться, что еды там практически нет. И кто вообще делает такую планировку квартиры...       — Да уж... — со вздохом протягивает Накахара, прикрывая глаза, будто он проснется, и все это окажется сном, — видал квартиры и получше.       — Досталась от бабки, — пожимает плечами Осаму, скидывает грязные кроссовки около двери и проходит вглубь помещения, — нет денег, чтобы ремонт сделать, да и желания тоже. Я все равно здесь только ночую, — повышает голос парень, крича откуда-то из комнаты.       — Пиздец, — тихо шепчет Чуя и следует за своим товарищем на сегодняшнюю ночь. Он уверен, что тот его не услышал.       В комнате все намного хуже.       Старый желтый матрас, у которого в некоторых местах образовались дыры от выпирающих пружин, валяется на полу без подушки и постельного белья. Окно разбито, оттуда дует холодный осенний ветер, доносясь до волос Накахары, покачивая и развевая их. Слева стоит маленький комод: дверцы распахнуты, но содержимого практически нет. Лишь пара футболок и носков с трусами. Сверху на нем лежат какие-то карты, рваные бумажки и маленькая сумка, с которой тот, видимо, выходит в люди. Около окна покоится стол 50 на 50 со сломанной подбитой ножкой, и деревянный стул, у которого вот-вот отвалится дно. Чуя готов поклясться, что, если на него сесть, тут же можно попробовать на вкус немытый годами заплесневелый паркет.       И больше ничего. Абсолютно пустая комната. Для своих неплохих размеров в ней находится подозрительно мало мебели или хотя бы кровати. Ни телевизора, ни ноутбука, даже удлинителя нет — только серая розетка в другом конце кровати. Если тут сделать ремонт — или по-хорошему убраться — место засияет новыми красками. Такое ощущение, будто это все шутка, и на самом деле они пришли на какую-нибудь заброшку, где ночуют бомжи.       — Тебе по кайфу так жить? — переминаясь с ноги на ногу, скрещивая руки на груди, спрашивает Накахара.       — Ну, да.       Глупый вопрос. И такой же глупый ответ. Не сосчитать, сколько раз Осаму плакал, лежа на этом прогнившем матрасе, покрываясь лишь собственным теплым худи, смотря в потолок, о том, какая же у него ужасная жизнь. Родители даже знать не хотят такого сына, просто не интересуются им, хотя поначалу все было хорошо — новый город, школа с хорошими оценками, университет, подработка, друзья, девушка. Только вот все это пропало в один миг. В тот самый миг, когда он решил попробовать один раз покурить. Ничего не будет от одного раза. Самая лживая фраза.       Дазай мешкается, пытаясь рукавами очистить стол от прошлых времяпровождений и от грязи. Наверное, Чуе будет не очень комфортно тут находиться, если даже он закладку доставал в перчатках. Но... если он не захочет, он может прямо сейчас развернуться и уйти. Придумать сотню причин — мама заболела, кошка умерла, друг попал в больницу и миллион похожих.       — Ты это... располагайся. Чувствуй себя, как дома, — Дазай прекращает прошлое занятие и выжидающе смотрит на парня. — Можешь присесть на стул. Кстати, что юзаешь?       — Я, эм... — Накахара на миг задумывается и чешет затылок, пытаясь подобрать правильные слова. Наконец, спустя пару мгновений он откашливается и строго, но с жалостью смотрит на Осаму, — можно нескромный вопрос? Где вся твоя... где вообще все?       — Ты давно в употребе? — смеется парень, прикрывая лицо руками, словно вот-вот заплачет от суровой реальности.       — Месяца два-три, — Накахара проходит в комнату, но останавливается посередине, — а ты?       — О, да ты новичок, — Дазай отодвигает стул, как бы приглашая присесть, чтобы продолжить разговор, — ну, а я уже где-то года 2. Как видишь, до добра не доводит. Пришлось продать почти весь бабушкин хлам, чтобы были деньги.       Чуя поднимает брови и открывает рот. Он смотрит на Дазая с таким сочувствием, хотя обычно стойко умеет контролировать свои эмоции. Парень глубоко вздыхает, зажмуривается и садится на тот самый роковой стул. Он скрипит и покачивается, но падать не собирается. Хоть на этом спасибо.       — А ты знаешь, что можно ходить на работу? — громко сглатывает слюну Накахара. — Там платят деньги, и ты сможешь...       — Я не идиот, — строго перебивает его Дазай, смотря в разбитое окно. — Меня никуда не берут. Для доставщика я слишком страшный, для консультанта неопрятный. Если только курой идти, но мне проблемы с полицией не нужны. Ты сам-то хоть работаешь?       — Нет, — Чуя опускает голову, будто его отчитывают за двойку. Парень облизывает сухие губы и проводит языком по верхнему ряду зубов.       — На что тогда живешь? — с интересом уточняет Дазай. Вдруг есть рабочий способ ничего не делать и быть миллионером.       — Мама думает, что я учусь в университете. Каждый год она высылает нужную сумму, которую я якобы плачу за обучение, а ее хватает с головой, чтобы можно было более-менее жить, — Накахара прерывисто дышит и громко сглатывает. — Я не приезжал к ним уже 2 года. Не могу матери в глаза смотреть.       Молчание, которое окутывает комнату, звенит в ушах обоих. Никто не знает, что сказать дальше: Осаму не умеет поддерживать, да и нужно ли это вообще сейчас? Сказать: ничего страшного, ты просто откровенно врешь родителям, а сам пытаешься усидеть на двух стульях? Но в это нет ничего страшного, все мы совершаем ошибки? Полный бред.       Через пару минут Дазай снимает куртку, кидает ее на пыльный пол рядом с собой и достает пакетик с порошком. Он смотрит на Чую, чтобы тот сделал то же самое, — они же для этого сюда пришли — и шмыгает носом, нарушая гудящую тишину.       — Ода, а зачем тебе нужны бинты на руках и шее? — с интересом вдруг тихо спрашивает Накахара. Он облокачивается на стол, подпирая рукой щеку, и скучающе достает свою дозу. Оба смотрят и оценивают взглядом, что друг у друга.       — Я режусь.       — Ясно.       Они вновь замолкают. Дазай лишь успевает ухмыльнуться, а затем дует на стол, чтобы немного очистить его от слоя грязи, лезет за карточкой на комоде и открывает пакетик. Глаза загораются, в них появляется жизнь. Темный каштановый цвет превращается в янтарный, а зрачки расширяются даже без стимуляторов. Он высыпает немного на столешницу, а затем хватает карту, чтобы вычертить себе дорожку.       Чуя в это время держит в руке свой товар и смотрит так, будто бы сомневается. Сейчас у него еще есть возможность все изменить, бросить будет не так-то сложно. Даже сейчас у него нет ломки или что-то вроде того. Он прикрывает глаза, представляя в голове чашу весов, а затем распахивает их, переводя взгляд на хозяина квартиры, который выглядит, как сумасшедший. Но ему становится смешно от того, насколько же нелепо все выглядит: на лице разводы и пот, но он так старательно вычерчивает себе нужную дозу, высовывая язык.       — Ты бы хоть умылся, выглядишь, как черт, — усмехается Накахара, кидая свою закладку на стол, рядом с чужой.       — У меня отключили воду за неуплату, — Осаму пожимает плечами, не отрываясь от своего дела, — удивительно, что свет до сих пор есть.       — Как ты тогда моешься? — Чуя морщит лицо в отвращении, представляя, насколько же неприятно ложиться спать и вставать по утрам, не почистив зубы. — Только не говори, что ты уже 2 года не мылся...              — Нет, конечно, — обидчиво отвечает Дазай, смотря исподлобья на оппонента. — У подруги бабушки, живущей по соседству, вода всегда есть. Она пускает меня помыться раз-два в неделю только ради уважения к своей покойной подружке. Перекрестит еще несколько раз, приговаривая, что она бы мной не гордилась.       Неловкая пауза.       — Ты тоже станешь таким же, как я. Просто прошло слишком мало времени.       Вердикт на смертном одре. Накахара вдруг резко осознает весь ужас происходящего. Этот человек, с которым он встретился в лесу, живет в каком-то заброшенном доме, не в силах даже купить воду в магазине или салфетки, чтобы поддерживать личную гигиену. Он продал абсолютно все вещи, оставив только самое необходимое. Да и оно, скорее всего, скоро пропадет отсюда. У него нет работы, потому что его никуда не берут....       Пиздец.       — Слушай, ты это... — Чуя вскакивает со стула и возбужденно глядит на Дазая. Сердце бьется в ушах. Руки вот-вот начнут трястись. Нужно сваливать отсюда и поскорее. — Прикольный пацан, но.. у меня...       — Рожает кошка, попал в больницу друг и умерла мама, — посмеивается Осаму и кашляет от этого. Он качает головой и поджимает губы, — знаю я все. Я не держу тебя, иди, куда хочешь. Не притрагивайся к этой хуйне больше. Пока есть деньги, можешь начать нормально жить. Потом выбраться будет очень сложно.       Накахара не понимает, к чему нужны эти бессмысленные нотации, но он лишь неуверенно кивает и быстро выходит из комнаты, обувается и кричит напоследок что-то вроде "и ты". Дверь хлопает, и Дазай остается наедине с собой.       Гармония. Парень вздыхает и смотрит на свое отражение в окне. И правда — видок ужасный. Слюнявит пальцы и пытается оттереть грязь хотя бы около глаз и на щеках. Получается лишь размазать все еще больше, поэтому он решает отложить это дело и облизывается, когда смотрит на идеально выложенную дорогу.       Осаму зажимает правую ноздрю и быстро занюхивает содержимое левой. Откидывает голову назад, прикрывая глаза и вдыхает еще пару раз, чтобы весь порошок, оставшийся на слизистой, попал внутрь. Не ожидая никаких действий, он тут же делает вторую и поступает с ней точно так же.       Ветер завывает в окошко, а моросящий дождь попадает в квартиру и мочит потрескавшийся подоконник внутри. Дазай отталкивается от стола, решив подождав несколько минут до первого прихода, и садится на пол, вытирая сопли, которые начинают стекать вниз к губам. Он улыбается и внезапно в его поле зрения попадает другой неоткрытый пакет, замотанный изолентой. Кое-где виднеется просвет, из-за которого полчаса назад он понял, что купил себе Чуя.       Вечер обещает быть интересным...       Осаму распаковывает его и открывает. Вываливает содержимое рядом с остатками своего, и он вновь берет карту в руки. Ничего же не случится, если он попробует несколько дорог разных веществ за раз.       Парень сидит на полу, подобрав ноги под себя, и резко вспоминает Одасаку — своего закадычного друга. Как же его сейчас не хватает... Дазай искренне надеется, что тот сейчас в лучшем место с лучшими людьми, и не видит его, потому что... потому что ему стыдно, что он нарушил обещание. Это стало слишком сложно, поэтому он выбрал простой путь, который бы смог выбрать любой. Но без поддержки рядом Дазай не в силах совладать с собой.       Перед глазами начинает все плыть, появляются разноцветные круги и фигуры. Шатаясь и смеясь, Осаму тянется к столу, хватается за него и наклоняется над белым порошком, чтобы усилить эффект. Резко в голове пропадают все мысли и становится так хорошо. Он может вообще не волновать ни о чем, что сейчас происходит. Ему так радостно, он видит мир таким красочным и ярким.       Его лампочка мигает зеленым и синим, стол, сделанный из дуба, кажется таким величественным и огромным по сравнению с ним, а матрас превращается в большую уютную двуместную кровать. Осаму начинает разговаривать сам с собой, прикрикивая и утверждая, как ему весело и как он счастлив, что имеет такую прекрасную квартиру.       Внезапно перед ним всплывает образ Чуи. Парень стоит неподвижно и лишь смотрит на него в ответ, так нежно и чувственно улыбаясь. Он такой невинный и бледный. Тело худое, но руки накачаны. Накахара приближается к нему и садится рядом. Кладет руку на лицо и поглаживает большим пальцем щеку, осторожно убирая песок с нее. Он что-то говорит, что Осаму абсолютно не слышит, может лишь прочитать по губам, но совершенно не хочет.       Парень наклоняет голову и накрывает своими губами губы Дазая. Он осторожно кусает и морщит нос, улыбаясь в поцелуй. Осаму кладет руки ему на талию и уверенно отвечает, боясь спугнуть. Они отстраняются друг от друга и Осаму ложится на пол, закрывая глаза с улыбкой на лице. Образ Накахары пропадает. Сил нет, и Дазай лишь тихо произносит свои последние слова перед долгим сном.       — Чуя...