«Да что мне ваш гнев? Я люблю без надежды и знаю, что после этого в тысячу раз больше буду любить вас.» Ф.М.Достоевский «Игрок»
Бесконечные стопки бумаг и документов, которых так много, что кажется они, как новый вид организмов, пучкуются. Сеченов нависал скалой над всей этой волокитой порядка восемнадцати часов без нормальных перерывов. Усталость брала верх, и переутомленный мозг отказывался здраво мыслить. Академику пришлось оставить работу, понимая, что он и так перевыполнил план на ближайшие дни, однако погоня за идеальным результатом и скорой коллективизацией нового уровня не дала спокойно жить, требуя постоянной работы. Навязчивые мысли всё чаще навещали, мешали думать, творить великие дела. Несколько испорченных бумаг, добавившаяся работа и снова крутящийся в голове образ одного единственного человека сводили с ума светило советской науки. Очередные галлюцинации: показался скрип открывающийся двери, потом знакомый силуэт, заметный лишь краем глаза. Сеченову крайне необходимо было увидеть наконец-то источник своих терзаний, но, к несчастью, этот источник тщательно избегал всех встреч. После неосторожно обронённых слов как-то после рабочего дня Штокхаузен стал скрываться от шефа, отправляя сообщения только по необходимости и исключительно по рабочим моментам. Свои обязанности он безукоризненно выполнял, каждое утро на столе Сеченова лежали папки с заполненными, проверенными документами, но лично передавать их Михаэль перестал. Дмитрий Сергеевич устало откинулся на спинку кресла, потерев переносицу. Хотелось буквально на пять минут отключить мозг, сделать передышку, но стук в дверь разбил надежду на мизерный отдых. Нечаев, не дожидаясь близняшек, сам распахнул двери и стремительно направился к начальнику. — Серёжа, сынок, рад тебя видеть! — Сеченов одарил дорогого сотрудника тёплой улыбкой, хотя получилось немного вымученно. — Да… я тоже, — Нечаев слегка замялся, растеряв весь изначальный настрой. Все негодование как рукой сняло от одного вида Волшебника и того, как помято он выглядит… Но раз пришёл, надо закончить. — Я вообще пришёл сказать, что не намерен работать с фрицем, да и вообще никаких дел иметь с ним не хочу! — нП-3 испепелял взглядом академика пока ждал ответа, всё-таки перспектива контактировать с Штоком выводила из себя майора. — Серёжа, для начала не называй так товарища Штокхаузена, — мысленно Дмитрий добавил: «Иначе первым будешь испытывать все новые полимеры…», но, к счастью, Сергей не узнал об этом, — и потом хватит капризничать! Я многое тебе позволяю, потому прошу выполнить мою просьбу… — Я и этот? Нет уж, сами следите за ним! — Нечаев скрестил руки на груди и с неким вызовом посмотрел на шефа. — Сергей, ты меня видно не понял, — резко похолодевший тон начальника отрезвил майора, тот уже стал сомневаться в правоте своих действий, — это приказ. Ты обязан следить за Михаэлем и докладывать мне. Какими способами значения не имеет. Тебе все ясно, сынок? — Сеченов строго напомнил новые обязанности вечно бунтующему Сергею при одном лишь упоминании немца. — Да шеф… — не желая более испытывать терпение Волшебника, П-3 ретировался, преступая к выполнению поставленной задачи. Дмитрий Сергеевич с облегчением выдохнул, снова закрывая глаза. — Эх, Миша, а я ведь серьёзно настроен… — заключил сам для себя ученый, думая, как ещё добиться мужчину, оказавшегося крайне неприступным. Оставшийся день академик провёл за горой документов, но настроение явно улучшилось, воодушевление охватило Дмитрия. Пока по комплексу ходил недовольный П-3, ища объект не своих воздыханий.***
— Вот на что ему эта крыса, ХРАЗ, как думаешь? — Нечаев откровенно пинал хуй и максимально оттягивал неизбежное. — Майор, я не могу ответить. Сам не знаю… — сделав паузу, Хранитель Знаний продолжил: — Пора приступить к выполнению поручения, тогда может и узнаем. — Мда… знаток всего. Эх, ладно, ты прав, — почесав затылок, Сергей направился к кабинету Штокхаузена, не найдя его в остальных местах комплекса. Маршрут был не долгим, только вот на месте никого не оказалось. Нечаев поморщился, не представляя, где искать пропавшего немца. Кого бы не спросил майор о местонахождении нейрохирурга, никто не мог внятно сказать, где он. Всё что удалось узнать так это то, что он ушёл куда-то ещё рано утром. П-3 готов был бегать по стенам от безысходности. Искать немца по всему Предприятию 3826 — не вариант. — ХРАЗ… — взвыл Нечаев, надеясь, что в этот раз получить помощь. — Ох, майор, могу предложить проверить театр им. Майи Плисецкой. — Почему именно туда? — П-3 удивлённо посмотрел на перчатку. — Ну… я… я предполагаю. Не смотрите на меня так! — Как? — Пристально! Я просто нашёл упоминания того, что товарищ Штокхаузен время от времени посещает это заведение. — Решено, идём туда! Не нравится мне, конечно, этот блядющник, но что поделать… Если так подумать самое ему место там, — ХРАЗ решил не комментировать очередную шутку П-3. Вот уже до театра было не так легко добраться, особенно с учётом большого количества желающих его посетить. Оказывается, какую-то новую постановку показывают, но Серёжу не очень это интересовало. Пробираясь внутрь, приходилось где-то чутка приврать, а местами и не чутка, в общем, с горем пополам Нечаев оказался в театре, второго предназначения которого не старались даже скрыть. — Осталось найти его. Плёвое дело… — Нечаев нервно усмехнулся, понимая масштабы предстоящей работы.***
Где-то в глубине театра, в одной из гримёрок, шла активная беседа, хотя таковой она была только для одного собеседника. Штокхаузен вальяжно сидел на небольшом диванчике у стены и наблюдал за Ласточкиным. Степан воодушевлено рассказывал о своих идеях для новых постановок и, конечно же, он не мог просто стоять на месте или сидеть спокойно, он крутился по всей комнате, измеряя её шагами вдоль и поперёк уже десятый раз. Такое поведение знакомого хоть и было привычным, но для обычно сдержанного и рационального Михаэля, всё же являлось раздражителем. — Стефан, уймись уже! Меня скоро тошнить будет от твоих танцев передо мной, — нейрохирург устало посмотрел на друга, не одного Дмитрия Сергеевича работа до могилы доведёт. — Ой, прости, Михаэль! Я просто так рад, что ты пришёл ко мне! — порхая как бабочка, директор театра приблизился к мирно сидящиму Штоку и навалился на него с объятиями уже совсем не как бабочка. — Уф… Ты слишком тактильный, задушишь ведь! — пытаясь выбраться из цепких ручонок Ласточкина, немец взывал к чужому голосу разума, но его не слушали. — Товарищ Ласточкин, вы переходите все границы! — Штокхаузен решил действовать жёстко. — Михаэль? — руководитель театра удивлённо посмотрел на немца. — Я серьёзно пришёл поговорить, раз уж Виктор из-за кого-то занят, а ты мне и слова не даёшь сказать…- заинтригованный Степан переместился на свободное место на диванчике, показывая всем видом, что готов внимательно слушать. — Думаю, Витя скоро закончит. Не то чтобы для него было сложно немного программу поменять, — махнув рукой, Ласточкин достал откуда-то бутылку коньяка и снифтеры. Штокхаузен, отвернувшись в этот момент, пытался собраться с мыслями для деликатного разговора, постоянно нервно поправляя галстук. Повернувшись обратно, нейрохирург замер. На кофейном столике перед ними уже был разлит по бокалам дорогой напиток. — Кхм, Стефан? — приподняв брови, Шток ждал объяснений. — Мише-ель, — протянул Ласточкин, заставив поморщиться собеседника. Штокхаузен любил больше русский вариант «Миша», — это так, подарок от ценителя моего таланта. Ну да, прямиком из Франции… но это же просто алкоголь! — понимая недовольство помощника самого Дмитрия Сеченова, попытался сгладить ситуацию. — Ладно, знаешь, сейчас это то, что нужно! — Штокхаузен взял снифтер в ладонь, оценивая аромат коньяка. — Михаэль, не томи! Я весь в нетерпении! — Степан бесцеремонно закинул ноги на подлокотник со своей стороны, а голову положил на колени Штока. Задумавшись и сделав глоток алкоголя, мужчина свободной рукой зарылся в чужие беспорядочно уложенные волосы. — Я не для себя спрашиваю, но вот моему другу нужен совет. — Миша заметно нервничал, зрачки бегали по гримёрке. Степан на это лишь хмыкнул, догадываясь, что никакого друга нет, — в общем, один раз ему намекнул его знакомый… — Шток снова отпил из бокала, — Ну, хороший знакомый, он… он проговорился и признался в симпатии к моему другу… — немец впервые за свой рассказ решил посмотреть на приятеля. Тот, сверкая весь, ехидно смотрел в ответ. — Ну-у, ты по адресу обратился, — гордо произнёс Степан. — Я-я не для… — начал было возражать, испуганный Шток. — Пф! Миш, по тебе видно невооружённым взглядом, что для себя спрашиваешь. Лучше скажи: кто счастливчик? — Ласточкин подмигнул немцу, став наматывать прядку волос себе на палец. — Стефан! Я не могу сказать… Для совета его не обязательно знать! — отрезал Шток, запивая подступающую панику алкоголем. — Ну как знаешь! А так, задай сначала себе вопрос: самому-то он нравится? Потом, ну-у, можно посмотреть, как он станет ухаживать за тобой, а если скажет, что это секрет даже для близких друзей, то лажа полная — тиран домашний, не иначе! Если важны деньги, то ясен пень посмотри на его доходы, хотя ты придерживаешься коммунистических взглядов… Для начал, в общем, и этих критериев хватит, — Ласточкин с важным видом рассказывал так, будто каждый день помогал людям разобраться в отношениях, не забывая иногда попивать из бокала. — Давай-ка, прикинь, как там у вас, может, тогда смогу лучше проконсультировать. — Тц… То есть тебя не смущает, что это мужчина?! — возмутился хирург, щеки предательски тронул лёгкий румянец, а глаза по обыкновению опустились вниз, но наткнулись на пристально изучающий взгляд Ласточкина. — Я-я не знаю! Я его из-збегаю! Как мы вообще?.. я не могу такого допустить! Ты хоть понимаешь? В Союзе не оценят! Что люди говор’ить будут?! — мирно лежащий на коленях чуть было случайно не получил в лоб из-за активной жестикуляции Штока, у которого как раз к этому времени освободились руки, пока бокал печально пустовал на столике. — Миша, да кому какое дело с кем ты спишь? Если бы это кого-то волновало, пожалуй, мой театр бы прикрыли. — Не начинай! Знать даже не хочу, чем ты тут занимаешься! — с долей отвращения проговорил Штокхаузен, потянувшись за бутылкой, но Степан сам ему передал желаемое. — Кхм, спасибо… Сам-то ещё будешь? — Мне? Ха-ха, я ещё на работе так то, — Ласточкин, понимая, что ему выходить к публике где-то через час, решил воздержаться от чрезмерного употребления спиртного. На это Шток лишь пожал плечами и приложился к горлышку, получая наконец очередную порцию алкоголя. — З-знаешь, а я ему покаж-жу, что знач-чит на меня глаз-з полож-жить! — Михаэль окончательно опьянел, язык заплетался, а наружу так и рвался акцент, который Миша любезно убрал при общении с падким на все несоветское Степаном. — У-у-у он у меня! — Шток пригрозил пальцем, пока чуть ниже Ласточкин давился со смеху. — Ох, уже сочувствую тому человеку… Миш, не хочу показаться грубым, но тебе пора, — быстро поднявшись на ноги директор театра привёл себя в порядок, посмотрев на напившегося друга. — Ja, конегхчно! Спасибо, Стефа-а-ан! — на шатающихся ногах немец подошёл к Ласточкину, чмокнул того в щеку от всей души и вывалился из гримёрки.***
Обматерив всё, что можно, Сергей плутал по театру, походившему больше на огромный, многоэтажный лабиринт. ХРАЗ иногда пытался успокоить майора, говоря, что скоро они найдут герр Штокхаузена, но выходило скверно, и Нечаев агрессивно кидался с вопросами на каждого встречного работника этого места. Нечаев блуждал по коридору, боясь даже заглядывать в каждую дверь: за проделанный путь он повидал многое… Теперь все вопросы про второе название театра отпали. Ничем не отличающаяся от остальных дверь за исключением вышедшего Штокхаузена. Ну как вышедшего — выпавшего Штока, который споткнулся о порожек и летел уже навстречу ковролину, но Нечаев сработал быстрее, подхватив немца. — Поздравляю, товарищ майор! Объект найден, — ХРАЗ однозначно был рад, что не придётся ещё три часа выслушивать все проклятья мира от Сергея. — Мда, Штошка-картошка, так и тянет к земле? — насмешливо поинтересовался Серёжа. — А, Пгх-3?! Чта вы тут де-елаете? — Шток был озадачен появлением майора. — И это вся благодарность? Ебучие пироги, что ж вы так набухались? — Сергею пришлось взвалить тяжкий труд на себя — довести Штокхаузен в сохранности до комплекса. Там пусть Дмитрий Сергеевич с ним разбирается, — ХРАЗ. — Да, майор? — Отправь Сеченову сообщение с кратким отчётом и предупреди, что скоро будем, — Нечаев подхватил как девицу спящего на ходу Михаэля и направился к выходу. — Будет сделано.***
«На работе нет. Серёжа ничего не пишет… Да в самом деле, куда пропал-то?» — Дмитрий Сергеевич стоял у панорамных окон своего кабинета (а где ещё ему быть…), наблюдая за жизнью Челомея — идеально выполняющими свою работу роботами, людьми, снующими и спешащими, похожими больше на трудолюбивых муравьёв. На столе всё та же гора бумаг, однако они были собраны в бессистемную кучу, перепутаны и не подписаны. Удивительно как отсутствие одного всего лишь человека может изменить привычный уклад жизни. Сеченов и не замечал раньше насколько многое зависит от Михаэля. Как же он без него раньше жил? Не смотря на все свои переработки, бессонные ночи, с ним всегда была уверенность, спокойствие, ощущалась поддержка. А сегодня что? Одни нервы, отменённое совещание, из-за чего безумно стыдно перед людьми — впервые с ним такое, напряжение не отпускало весь день. От гнетущих последующих мыслей спасло долгожданное сообщение от П-3. Прочитав ёмкий доклад Нечаева, Сеченов был в смятении. Перечитал ещё: «Нашёл Штока в театре. Несу в комплекс», — вот и что из этого понимать? Вот и Дмитрий не особо понимал, что Миша забыл в борделе Ласточкина и почему его надо нести, сам не может идти что-ли? Теперь предстояло просто ждать. Ждать Серёжу с ценным грузом. Вроде на словах легко, но на деле сидеть сложа руки тяжело. Сеченов стал обходить по периметру свой немаленький кабинет, понимая, что работать не вариант — испортит только документы. Задержавшись около близняшек, академик погрустнел, неприятные воспоминания всплыли, подпитывая сомнения. А не ошибка ли всё это? Придётся ли кому-то ещё страдать как «Плутонию» и «Блестне»? «Зря. Зря я начал это. Сейчас, да, помогло, но на этом и закончим. Я совсем что ли сошёл с ума чтобы слежку устраивать? Может правда рассудок ускользает от меня? Нет-нет, надо думать здраво! В самом деле, кто я ему? Начальник… и только, похоже», — учёный всё же дошёл до своего кресла и присел. Осознание своих ошибок больно било по самолюбию. Выходит, он был всё это время эгоистом с комплексом бога, хоть и в обёртке благородных побуждений. Нет, «Коллектив 1.0» — безусловно хорошо, народ счастлив. Так ведь? А что насчёт «Коллектива 2.0»? Всё так же радужно и утопично? В том то и дело, что это недосягаемая утопия, идеи нереалистичные, хоть и звучат привлекательно и красиво. Но хотят ли этого все люди? Добровольно ли? А те, кто не согласен, что с ними будет? Лишить людей собственной мысли во благо — есть благородное и великодушное решение или аморальный поступок тирана? «Я точно на грани… сумасшествия», — Дмитрий побледнел от собственных же выводов. Погоня за всеобщим счастьем завела его совсем не в те дебри. Он и своё счастье видно упустил… — Миша, я буду тебя любить, даже если ты меня ненавидишь… — прошептал Сеченов, откинувшись на кресле. По щеке стекла одинокая слезинка, оставляя солёную дорожку. Крайне мерзкое чувство — отвращение к себе? Развернувшись так, чтобы видеть пасмурное небо, как и его мысли, академик, выдохнув, попытался вернуть себе самообладание, перестать накручивать себя. Ему бы сказали, что он не прав. Да, ведь? Если никто не высказывал ничего, значит не всё потеряно? Разногласия с Молотовым не показатель, с ним всегда так. Настойчивый стук в дверь. Ученый вздрогнул, но отдал приказ близняшкам открыть дверь, придавая себе уверенный вид. Поправил галстук и встретил пришедших фирменной улыбкой. — А, Серёжа, это ты. Что же приключилось? — с неподдельным интересом спросил академик, поглядывая на шатающегося заместителя. — Немец пить видно не умеет, — фыркнул Нечаев, на что получил неодобрительный взгляд Волшебника, — В театре с кем-то напился. Я только подхожу к двери одной из гримёрок, как он вываливается прямо на меня! Битые два часа искал его, а он бухал, вот же ш… — Чшш, сынок, ты молодец!.. — Дмитрий по-особенному тепло похвалил майора, — Знаешь, больше не надо за ним следить. Это была ошибка. Единственное, помоги мне его довести до моей квартиры. — Счастье-то какое! Ладно, помогу, — Нечаев был рад, что больше ему не придётся таскаться за немцем.***
Поблагодарив и отпустив Серёжу, Сеченов наконец смог выдохнуть — Михаэль в порядке. «Никуда не отпущу!» — промелькнуло в голове. Вот он лежит на диване, ворчит что-то. Рядом. А сделать что-то Сеченов всё равно не может. Боится спугнуть снова. — Где я? — прогулки с майором явно пошли на пользу и ясность ума возвращалась к Штокхаузену. Голова, конечно, ощущалась свинцовой, но что поделать. — У меня дома, — спокойной ответил академик, ставя табуретку и садясь рядом с диваном. — Дмитгхий Сегхеевич?! Что происходит?.. — Шток разом отрезвел, ещё бы, такое потрясение. Он огляделся — правда квартира не его, значит Димы всё-таки. Верилось с трудом, проще было сослаться на бредни пьяного, но мозг прекрасно работал, да и сонливость как рукой сняло, так что признать, что это реальность, пришлось. — Я думаю мне стоит уйти. Со мной всё хорошо. С-смогу добгхраться до дома. Я-я приношу свои извинения, вы больше не увидите меня в таком состоянии! Это была дурость! — Шток затараторил: не сильно связанные предложения и акцент выдавали волнение немца. — Миша, ну, куда ты так поздно пойдёшь? Ты хоть представляешь сколько времени провел в том б… театре?! И который час?! — возмущённый Сеченов не смог выдавить из себя более тёплых слов, кроме как упрёков. — Ich muss gehen! — голос дрожал, выдавая напряжение Штокхаузена. Страх дальнейших действий со стороны Дмитрия. Страх совершить страшную ошибку — поддаться искушению, повестись на чувства. А они есть? Не было бы их, Шток бы не скрывался от начальства. Только вот, пытаясь отдалиться, сделал только хуже. Михаэль не успел спросить Ласточкина: что же делать со взаимными чувствами? — Никуда ты не идёшь! Нашёлся здесь баран, я-то буду поупрямей тебя, — Сеченов был доволен собой — он понял немецкий, не зря он начал учить его. — Wir können nicht, Dmitri… — видно не сильно замечая перехода на родной язык, Штокхаузен продолжил на нём, тем более его понимали. Взгляд отведён куда-то в один из углов гостиной, там стояла монстера, привлекая внимание. Разглядывать тропическое растение безопаснее, чем попасть в плен изучающих и неимоверно глубоких глаз. — Что не можем? Быть вместе? Ха, а кто нам мешает! — академик приободрился, оказывается не всё потеряно ещё. Дмитрий аккуратно развернул к себе помощника, вынуждая посмотреть на него. Шток недовольно поморщился и нахмурился, негодуя от легкомыслия Сеченова, совсем не думавшего об их репутации. А узнают наверняка, как минимум — любимый сынок, а там уже по нарастающей. Почувствовав неладное, Дмитрий спросил: — Ты злишься? Но из-за чего? То, что я тебя люблю? — «Ну вот всё испортил… Ладно, гнев и ненависть я переживу, но любить не перестану!» — сам для себя решил академик, твёрдо намереваясь исполнить обещание. Михаэль, ничего не сказав, покачал головой, думая, что Сеченов всё же дурак. Не выдержав этой паузы, Дима попытал удачу ещё раз, спросив: — Миша, сейчас я серьёзен как никогда: я нравлюсь тебе? — в душе теплилась искра надежды, а немец всё тянул время… Повисло молчание. Штокхаузен обдумывал все «за» и «против». Есть ли смысл поддаваться химическим реакциям в организме? Сеченов же понимающе ждал. Из кухни доносилось радио — последние вечерние программы дорабатывали час. Приятная, не слишком быстрая мелодия наполняла помещение. Музыка так и располагала к танцу. Михаэль вдруг встал, поправил костюм и немного смущённо предложил руку Диме, приглашая присоединиться к нему. Академик хоть и отличался гениальностью, не понял Михаэля и лишь покосился на такой жест. — Станцуете со мной? — Шток попытался сказать это как можно увереннее, но уши-то покраснели знатно. Сеченов кивнул и принял предложение. Штокхаузен не учёл только роста академика и его стремления постоянно перенять всё управление на себя. В итоге вести стал Дмитрий, положив одну руку на талию Михаэля, а другую сцепил в замок с Мишеной. Штоку осталось лишь положить свободную руку на плечо Сеченова. — Приятно удивлён твоим предложением, mein lieber! — как камень с души, такое облегчение академик не испытывал давно. Немец сам проявил инициативу! Да, их покачивания в такт музыки сложно назвать полноценным танцем, зато это красивое начало их отношений. — Не смущайте! — Михаэль гуще покраснел и уткнулся в плечо начальника, лишь бы тот не увидел. Сеченов бархатно рассмеялся и прижал его ближе. — Я надеялся, что ты догадаешься оставить формальности… — шутливо произнёс академик. — Не порть момент, Дима! — привыкшему к только официальному общению Штокхаузену тяжело далось простое «Дима». Мелодия подходила к концу, и Михаэль решился на ещё один шаг. Быстро, не давая опомнится впился в мягкие губы, притягивая к себе. Сеченову пришлось немного наклонить голову, но эта мелочь не могла затмить всё внутреннее ликование Волшебника. «Миша, ты так сведёшь меня с ума окончательно и бесповоротно!» — думалось неохотно, но это как-то въелось в мозг. Его избранник, и правда, мог довести до потери рассудка, и Сеченов, прекрасно это зная, всё равно, как мотылёк, летящий на губительный свет, тянулся к нему. — Это можно считать положительным ответом? — разорвав поцелуй из-за нехватки воздуха, поинтересовался Дмитрий Сергеевич. — Definitiv Ja.) — отстраняясь, ответил немец, попутно снимая пиджак и жилет. Не ночевать же в них? — Я рад, правда рад! Я боялся в начале, вдруг ты меня ненавидеть или презирать стал… — Глупости! Лучше скажи, где мне спать. Представляешь, пить днём ужасно не рационально! Эх, надо было раньше думать, только время потратил… Точно, как я мог забыть?! Что с отчётами и документами? — внезапно вспомнив об обязанностях, испугано спросил Шток. — Да так, кучка на столе лежит. Завтра будешь разбирать, — мило улыбнувшись, ответил Сеченов, раньше времени не пугая объёмом накопившейся работы, — И что за вопрос «где спать»? Конечно, на кровати, — не дожидаясь Штокхаузена, он невозмутимо направился к спальне. После не долгих уговоров и объяснений, как будет на утро болеть всё тело после сна на диване, они всё-таки легли. Михаэль максимально оградился от Сеченова, соорудив баррикаду из одеяла, благо в комнате не было холодно. Мягко говоря, Дмитрий разочаровался и подумал, что лучше бы немец на диване спал. Ни обнять, ни вообще тронуть нельзя и смысл совместного сна? «Ну, хоть рядом… — подумал Дмитрий, прислушиваясь к мирному сопению уснувшего Миши, — Я буду любить тебя в тысячу раз больше!»