***
— Маленький ублюдок! — кричит мужчина, яростно смотря на ребёнка и держась за раненую голову. Его рука быстро пачкается в собственной крови, что пугает его жену. Хорошо что бутылка, которой мальчишка его ударил, не разбилась, а то могло быть и хуже. — Я тебе сейчас эту бутылку засунул в место, которое ты мне обязан подставлять за защиту и воспитание! — Папа, пожалуйста, не трогай его! Он это сделал из-за меня! Накажи меня, папа! — семилетний перепуганый альфа весь дрожит. Его собственный отец хотел его избить за то, что он не смог выдержать его "тренировки", но сейчас, хоть и боясь боли, он готов понести это наказание и наказание за старшего брата, что решил его защитить, ударив мужчину по голове бутылкой из под водки, которую ЗУНР только что допил. И если бы не страх, что сковал всё его тело, он бы набросился на родителя с кулаками, дабы тот не избил его защитника. Опять. — Закрой свой рот, Украина! — рыкнул старший альфа и жестом приказал супруге увести младшего сына из комнаты. Несмотря как УНР быстро побежала к ребёнку и, грубо его схватив, потащила из гостиной, он размахнулся и со всей силы ударил юную омегу по животу своим огромным кулаком, от чего ребёнок осел на пол, роняя бутылку. — Ты должен быть мирным и спокойным как все омеги! Почему именно мне достались такие дети?! Один в драки с альфам и лезет вместо того чтобы ложиться под них, а второй слезы пускает во время воспитания! — Воспитания?! — не выдержал семилетка и посмотрел на родителя голубыми глазами, в которых были гнев, злость и ненависть, что притупляли немного боль. — Ты избиваешь его каждый день по несколько раз! Это не воспитание, идиот! Ты калечишь его каждый день! — мальчик с трудом поднялся, смотря тому в глаза. Гнев брал верх над остальными эмоциями и он уже не мог себя сдерживать. — И я не обязан ни под кого ложится! Может я и омега, но я не позволю никому вытирать ноги об нас с братом! И Украина тоже никому этого не позволит! Мы не будем плясать под дудку тех, кто сильнее, в отличии от тебя! Может ты сам ляжешь под... — он не успел договорить, как боль стала разливаться от головы по всему телу, которое было как в невесомости пару секунд, пока он не упал на пол. На глазах появились предательские слезы, но он терпел, дабы не заплакать, сжимая свои кулачки. Он не заплачет, не перед ним. Не перед тем, кто считает его и Украину ошибками природы. С трудом подняв голову, он резко сделал откат в сторону, почти уворачиваясь от прилетевшего огромного кухонного ножа, что мог вонзиться ему в район груди, но лишь оставил неглубокий след на предплечье. Злость стала медленно уступать место страху, но ребёнок всеми силами пытается этого не показать. ЗУНР рычал, бешено смотря на сына и пугая его сильнее. Этот сопляк не имеет права так говорить с ним. Не имеет никакого права! Зарычав ещё громче, он кинулся на сына, схватив первое что попалось под руку и начиная этим бить его, разбавляя удары кулаками. К сожалению для ребёнка этим предметом оказалась бутылка, что пару мгновений назад он сам держал в руках. И к сожалению эта бутылка разбилась о его тело, впиваясь осколками в нежную детскую плоть и оставляя мелкие и глубокие раны, что тут же кровоточили. Спустя пару минут, что для ребёнка казались вечностью, мужчина нанёс последний удар и встал, откидывая окровавленые остатки бутылки в сторону. Омега, не смотря на боль, поспешил встать на ноги, но что-то большое и тяжёлое прилетело ему в голову, от чего он потерял сознание.***
С трудом открыв свои глаза, повстанец поморщился и тихо зашипел от боли. Он был в тёмной комнате, но не в той, где его запирали в качестве наказания. Здесь есть окно, занавешаное шторкой. Около этого окна стоит стол с двумя стульями. На столе лежат какие-то предметы, по очертанию похоже на лампу, бумагу и карандаши. Напротив окна и стола деревянная дверь с небольшой щелкой внизу. Рядом с этой дверью стоит огромный шкаф. Сам же юноша лежит на мягкой и довольно просторной постели. Такая постель стояла в спальне родителей, но по запаху ели мальчик понял что находится отнюдь не дома. Это не пугает, но сильно напрягает. Украинец помнит как брат сообщил, что родителей больше нет. Нет больше тех, кто мучил их семь лет. С одной стороны это радует, а с другой... Он так испугался тогда, что это мог быть брат. Украина же не такой каким хотел видеть его отец. Он не бесчувственная машина для убийств. Он эмоциональный ребёнок альфа, с подпорченой психикой, что ещё не полностью сформировалась. И УПА старался сделать всё возможное, чтобы у его младшего брата было как можно меньше проблем и страхов. Он правда старался для брата. Дверь тихо скрипнула, заставляя Армию вздрогнуть и резко повернуть голову в её сторону. Вновь тихо зашипев и зажмурив глаза от новой порции боли, ребёнок чуть приподнялся на локтях, но большие и теплые руки осторожно уложили его обратно. Приятно. — Где мой брат? — тихо прошептал мальчик, не открывая глаза, боль никак не утихала. — Если с ним что-то произошло, я с тебя шкуру спущу, мразь. — Он спит, не переживай за него. Лучше подумай о себе. Ты сейчас слаб и тебе нужен отдых, — мужчина ласково погладил его по волосам, на что ребёнок недовольно зафырчал. Желание спустить больше феромонов старший затолкал куда подальше. Ребёнок и так ему не доверяет, а ему нужно его доверие. — Иди к черту, СССР! — он с трудом открыл глаза и злобно посмотрел на того. — Украина сказал, что родителей больше нет, поэтому как только он проснётся, мы с ним уйдём домой, — он вновь приподнялся на локтях. — УПА, я понимаю твои ненависть и недоверие ко мне, но пойми, вам нужен тот, кто будет о вас заботится, — коммунист говорил мягко, но в голосе были нотки раздражения. Всё же не одной альфе не нравится когда кто-то его не слушает и делает всё иначе. Но и срываться на ребёнка он не хотел, особенно если этот ребёнок омега с испорченой психикой. — Я сам позабочусь о нас! Сам! Нам больше никто не нужен, слышишь?! — горло ещё болело, но повстанец не обращал внимание на это. Сущность брала верх, заставляя ребёнка хотеть прижаться к сильному альфе и получить от него защиту, но принципы никак не хотели уступать своё место. — Ты ещё слишком мал, чтобы обеспечить полную безопасность, — коммунист немного повысил голос, но быстро взял себя в руки и выдохнул, немного устало. — Вы оба многое пережили и сейчас ты не доверяешь никому кроме брата, но пожалуйста, УПА, позволь мне приютить вас двоих до вашего совершеннолетия. Со мной вас больше никто и пальцем не тронет. Обещаю что не буду мучить Украину как ваш отец. Ты можешь вместе с ним быть на тренировках, если хочешь. — С чего это я должен тебе верить? — украинец сощурил глаза. — Ты применил на мне грязный приём, Союз! Видел, что я слаб, и спустил феромоны! — ребёнок фыркнул. Да, он понимал что старший прав, но к черту этих альф. Он не собирается жить как все, ложась под всех подряд с малого возраста и плевав на родную кровь. Хотя коммунист хорошо относится к ним двоим. — У меня не было иного выбора. Если бы я этого не сделал, то ты мог бы себе навредить. Ты и так был сильно ранен, — СССР погладил мальчика по щеке. — Побудьте у меня хотя-бы один день. Если не понравится вам обоим, то уйдёте к себе домой, а если кто-то из вас решит остаться, то... — Разделить меня с братом решил?! А не пойти ли тебе куда подальше?! — повстанец зарычал, перебивая и злобно смотря на старшего. А он ведь почти согласился. —... то останетесь оба, но тот, кто решит уйти, будет полностью самостоятелен и я буду помогать только если он попросит меня об этом, — закончил русский. — Простыми словами один будет полностью под твоей защитой, а второй будет сам за себя и получит помощь от тебя если попросит, — задумчиво пробормотал ребёнок сам себе и посмотрел в окно. Он понимал, что для Украины это будет лучше, но не хотелось жить в доме полный альф и решать всё в одиночку тоже. Мнение младшего тоже должно учитываться. — Если Украина согласится с этим условием, то так и быть, останемся на один день. Но учти, если ты решишь схитрить, я тебе второй глаз выколю, — всё же внутренняя омега взяла вверх, крепко держась за ручку с любовью к брату. — Я буду только рад получить такое ранение от такой боевой омеги, — с улыбкой произнёс старший, осторожно укладывая ребёнка в кровать. Он знает что младший украинец останется у него, а это значит, что оба ребёнка будут под его крылом. — Не думай что сможешь поменять моё мнение о тебе только из-за таких речей, — устроившись получше под тихий смешок альфы, он принюхался и чихнул. — Мне обязательно спать в твоей комнате? — Я бы хотел, чтобы мой запах ассоциировался у тебя с защитой. Я использовал этот приём на России и при запахе ели он чувствует себя увереннее. — Хитрец. У тебя ель на каждом шагу, так что умно использовать этот метод. В принципе я не против этого метода на мне. Лишняя уверенность в безопасности не повредит. У нас тоже елей много, — он зевнул и повернулся на бок, лицом к старшему. Сейчас, когда негатив сошёл на нет, уступая место спокойствию, сон резко нахлынули на ребёнка, мягко его укутывая. — Если останемся, то используй этот приём на Украине, если он разрешит. Так будет лучше для него, — уже засыпая пробормотал ребёнок. — Обязательно. А сейчас спи, УПА, — тихо, едва слышно прошептал старший, поглаживая того по волосам. А когда ребёнок заснул, он осторожно наклонился к мальчику и поцеловал его в макушку, после чего вдохнул его запах, что стал чувствоваться после мытья раненого тела. Так хорошо на душе теперь от этого сладкого запаха. — Сладких снов, малыш.