Научимся.

В конце недели выпал первый снег, такой редкий и как всегда нежданный. Намело его на удивление много: когда утром после ночного снегопада первые люди вышли на улицу, снежный пух вовсю цеплялся им за брюки, налетая на носки ботинок. Кое-где возникли проблемы с транспортом: водители оказались не готовы к скользким заснеженным дорогам и отсутствию по этой причине на тех разметки. Впрочем, неудобства надолго не затянулись: снег на проезжей части в скором времени подтаял и попросту был сметён колёсами машин, а дворники разобрались с остальным. Многие школьники, для которых наступало это тяжкое время – время зимних экзаменов, – пользовались моментом, чтобы хоть немного отвести душу игрой в снежки, тем более что им чаще всего и приходилось убирать от снега школьные территории. Учащиеся Е Ран не стали исключением; хотя некоторые вели себя столь буйно, что учителю математики пришлось лично оттаскать кое-кого за вопиюще рыжие вихры. Однако дозу счастья, прямо пропорционального количеству попавшего за шиворот и в лицо снега, школьники получили, так что даже Шинву не особо роптал, когда на следующий день отбывал наказание. Но если для одних первый снег стал символом освежающей радости и глотком беззаботности, то кому-то он принёс ледяные и неприятно колкие известия… Напрасно Юна пыталась заполнить воздухом так внезапно разросшуюся пустоту в груди. Это не помогало. Наверное, уже ничего бы не помогло – даже если расковырять грудную клетку и накрыть эту тянущую увесистую пустоту ладонями. Безвыходно. Как хочешь, так и справляйся с этим. Знакомая из параллельного класса ждала ответа… но о каком вообще ответе может идти речь? Почему это стало для неё таким ударом, Юна не знала. Как обухом по голове – столь резко, глухо и сильно, что даже не больно. …Пожалуй, что-то подобное можно было заподозрить уже давно. Стоило быть хоть чуточку внимательнее – и многое становилось очевидным. Видимо, Юна изо всех своих сил не хотела замечать. Нарочно закрывала себе глаза, не желая знать. Быть может – верить. Когда правда рухнула на неё и стало совершенно невозможным притворяться, будто ничего нет и не было, у девушки внутри что-то оборвалось и разбилось. Что-то настолько важное, что отрицать это теперь было глупо. – …Слушай, – помявшись и для виду поболтав о какой-то отвлечённой ерунде, спросила Юну её знакомая, Си Лань из экономического. – Ты ведь с ней дружишь, хорошо её знаешь… Наиту Пак из 3-Б? Юна осторожно кивнула. Похоже, Си, с которой они никогда особо тесно не общались, подошла сейчас к ней лишь с одной целью: что-то попросить или выведать. Но что именно? Юна не хотела подставлять Наиту. – Тут люди говорят… – покосившись в сторону, видимо, убеждаясь, что другие не слышат, продолжала школьница. – И… Блин, короче, это правда, что наш охранник-аджосси с ней… ну, встречается? Юна моргнула. – Что? – в непонимании переспросила она. Внутри что-то тревожно и даже испуганно зашевелилось. – Ну встречается, с Наитой этой… – досадливо повторила Си. – Наш аджосси. Она крутится возле него постоянно… Их уже несколько раз вдвоём видели, в смысле, после школы. И уходят они все вместе… в смысле, вы уходите. Так ты… не знаешь? – девушка с надеждой уставилась на Юну. – Нет, не знаю, – опомнившись, глухо отрезала Юна. – Вряд ли. Что за глупость… – А, ну ясно… – Си заметно расстроилась и надула губки. – У вас… сейчас что? – Физкультура. – А-а, понятно… Ладно, извини, я тогда побежала, а то у нас химия, и химичка ругаться опять будет, если опоздаю. Пока! Юна не ответила и машинально проводила второклассницу взглядом. Боже, какая химия, какая, к чертям, физкультура, что это, зачем это вообще… По коридору продвигались учащиеся, очень шумно и неестественно, жутковатая вереница роботов или каких-то фантомов. Они шли и шли, не останавливались, галдели на своём непонятном языке, сами непонятные, странные и чужие. Одна школьница, торопясь, случайно задела Юну плечом. Юна даже не заметила. Она вышагнула из реального мира, спасаясь, и он больше не трогал её и не касался. При этом, кажется, в нём девушка в спешке позабыла все свои адекватные мысли и чувства, потому-то и стояла сама точно робот. Мысли и чувства остались в реальности, а Юна – нет. Она бы, наверное, вечность стояла возле своей стены - теперь-то какая разница… – но её окликнула одноклассница. Спрашивала, идёт ли Юна на физкультуру, ведь та вот-вот должна была начаться. Юна опустила глаза на пакет с формой, неуверенно кивнула и двинулась следом, что-то вяло и неохотно отвечая на пустяковые вопросы. У неё внутри была пустота, и ей не хотелось ни бегать, ни шевелиться, ни думать. «Это всё-таки… так. Это всё-таки так…» Чувства начали возвращаться, когда девушка добралась до раздевалки. Оттаяли, наверное. Как кровь из пореза: поначалу не течёт, зато потом как побежит – не остановить… Первой нахлынула едкая жалость к себе. Юне стало очень себя жалко. Она, пустая, отстранённо глядела на переодевающихся одноклассниц, таких красивых, наполненных, иных, и помимо своей воли думала, что вот есть у других счастье, а у неё нет, что другие любят и любят взаимно, а у неё нет любви, и вообще ничего у неё нет, одна ерунда, а не… В сознании болезненно вспыхнуло воспоминание. Он тогда ушёл почти вслед за ней. Сказал – курить… Хотя не курит. Видимо, и правда за ней пошёл. Он пошёл за ней. Он! За ней… В голову полезли образы-вспышки: вот он смотрит на неё, так… нежно, с непозволительной для его и её положения любовностью; его губы трогает улыбка, когда он её видит. Его голос так мягок, когда он называет её по имени – всегда только «Наи», не «Наита», и уж точно никогда не «Юна»! Вот они переговариваются, так, будто у них может быть что-то общее и совместно пережитое, что недоступно знанию других… Как у них может быть что-то общее?! Вот они вдруг сели на диван вместе, чересчур близко, и будто бы случайно их бёдра непростительно соприкасаются – случайно, как же… Потеряв над собой контроль, Юна сознательно травила себя этими мыслями и нарочитыми воспоминаниями. Искала в каждом взгляде, в каждом услышанном слове что-то особенное… и ведь находила! Потому что была причина. Зачем себя так мучить? Ей было плохо. Ей было обидно, досадно и грустно, и она ничего не могла с этим поделать – только терзать себя ещё больше. Вдруг повезёт, и совсем оглушит… На физкультуре стало легче. Тело старалось, ему не было дела до душевных печалей: мышцы натужно сокращались, ноги бегали, сердце гоняло кровь, заволакивая жаром и пульсом свёрток пустоты. В большом шумном спортзале, наполненном звонкими ударами волейбольных мячей, топотом и криками, Юна отвлеклась настолько, что на какой-то миг ей померещилось, будто в ней проклюнулась тоска по танцевальным занятиям… впрочем, нет, хорошо, отлично, что не танцы, замечательно. Нет, ни за что. На занятие пришла бы она, а видеть её сейчас Юна не хотела и не смогла бы. Ни Наиту, ни аджосси, ни Шинву – никого, никого ей не хотелось видеть в этот отвратительный грустный день и в этом отвратительном грустном состоянии! Вдобавок ко всему Юна прозевала летящий в неё мяч. Теперь плечо ныло – будет большой синяк. Девочка, совершившая столь неудачную подачу, что-то крикнула, извиняясь, но пострадавшая только головой помотала: всё в порядке. Ну да. Всё в порядке. Юна почему-то вспомнила, что именно она представила их друг другу – когда Наита вернулась из своей поездки. Интересно стало, как подруга отреагирует на появление нового охранника. А то до этого ни разу ни в кого, прямо непробиваемая какая-то… разве так можно? Всем подросткам хоть кто-нибудь да симпатичен. Вот и познакомила. Как это было хорошо, когда он начал нравиться и ей! Юна ведь и представить себе не могла, что аджосси способен ответить Наите – да вообще кому-либо – взаимным чувством. Скольким он нравился, сколько школьниц желали с ним хотя бы поговорить, и вот… вышло так. Почему так? Почему она??? Юна чувствовала себя преданной. С какой-то извращённой точки зрения, её и вправду предали. Они оба. Зачем, зачем это? Ведь всё было так хорошо! Юне – вот же дура… – когда-то казалось, что эта безответная и бесплодная влюблённость в одного человека сближает их. Как было хорошо знать, что ты не одинок в своей затаённой и светлой печали, что есть тот, кто поймёт и поддержит, и это близкий человек, верный друг. Вдвоём они бы сумели, они бы совладали! Рано или поздно… А потом у Юны появился Шинву, и она уверилась в своей окончательной победе над детским неразделённым чувством. Это было ещё лучше, потому что позволило ощутить себя сильной, сильнее Наиты: она-то, Юна, справилась с этим! Вот только выходит, что совсем не справилась. И совсем не сильнее. А он? Как он мог так поступить? Он не смеет любить её! Он не имеет права любить кого бы то ни было, к тому же – из школы! Лучше пусть бы и дальше ходил одиноким, да хоть до старости, прекрасно! Но так жестоко поступить с ней… со всеми… Это просто подло и бесчувственно. Юне было страшно и плохо от низости тех мыслей, которые ею овладели, но она была бессильна их угомонить. Ей хотелось расплакаться – так точно станет легче, – но слёзы застряли в глазах и в горле, и в этой внутренней пустоте рос мерзкий чёрный комок. Она почти что их ненавидела. Всех троих. И себя за это. Как назло, после физкультуры Юну возле раздевалки ждал Шинву. – Слышала? – оживлённо замахал он ей. – Всю параллель на уборку снега гонят! Пойдём вещи оставим – и одеваться… Он-то зачем притащился… боги, пусть её оставят в покое, пожалуйста… Юна коротко взглянула на парня и, опустив глаза, пошла дальше. Шинву пристроился рядом. – Эй, ты чего такая? – забеспокоился он. – Всё в порядке? – Да. Устала… – вяло соврала девушка. Ещё никогда в жизни ей так сильно не хотелось, чтобы рыжий парень куда-нибудь ушёл и оставил её. Зачем, зачем он её мучает?! – А-а… – сочувственно ответил Шин. – Может, тогда не пойдёшь? Скажем что-нибудь, мол, на физкультуре… или вообще ничего не скажем: народу-то куча будет, кто заметит? Больше всего Юне этого и хотелось, но ведь тогда Шинву… пойдёт её провожать, а это ещё хуже, это будет совершенно невыносимо! – Нет, я пойду, всё хорошо. – Точно? «Оставь меня. Не трогай меня. Уходи». – Да. – Как скажешь… – Шинву немного поник. Что-то почувствовал? – Ладно, давай сумки, я отнесу… Иди пока одевайся. Похоже, всё-таки почувствовал. Юна, отдавая рюкзачок и пакеты, немного смягчилась… но облегчение от того, что парень ушёл, меньше не стало. Ей просто нужно побыть одной. Успокоиться. И всё пройдёт. Когда-нибудь этот день закончится. По щеке скатилось что-то горячее и мокрое. Юна сглотнула и, опустив голову и ни на кого не глядя, быстро дошагала до туалета, где закрылась в кабинке и разревелась. Выплакала ли она свою тоску или та сама притихла, потому что сил не осталось, но действительно стало легче. Всё пройдёт. Всегда проходило. _____________________ Как и подобает квалифицированному и чуткому секретарю, первый приближенный уловил, что премьер-министр не на шутку взволнован, сразу же едва прибыл к нему в кабинет. Гадать, в чём причина такого настроя главы правительства, впрочем, не было нужды: через несколько часов ему предстояло встретиться с предводителем правых оппозиционеров, и от этой встречи зависело многое, очень многое. Положение президента республики день ото дня становилось всё более шатким, и власть неумолимо собиралась в руках премьер-министра. Поэтому поддержка правой оппозиционной партии, самой многочисленной и влиятельной в КНДР, была так для него важна. Нет, состояние, в котором пребывал премьер-министр, не вызывало удивления… однако навязывало его секретарю некоторые правила поведения: взволнованный, Дао Ланву становился ещё более раздражительным, и даже малейшая ошибка со стороны подчинённого могла вызвать его неудовольствие. Потому, когда премьер потребовал кофе, секретарь отправился готовить его сам, не прибегая к услугам младших помощников. Он попросту не рискнул доверить эту важную мелочь кому-то ещё. Если хотя бы чуть слаще или холоднее – всё, господин Ланву будет метать гром и молнии. А крайний кто? Правильно. Нет, уж лучше первый секретарь потратит пять минут своего драгоценного времени и сварит этот чёртов кофе, чем раздражение премьера выплеснется на него по этому незначительному поводу… Когда первому приближенному, несущему маленький унизительного вида поднос с чашкой кофе и венскими вафлями, предупредительно отворили дверь кабинета, оттуда уже доносилось: – …Приехал?! Когда? Почему доложили только сейчас?!! Ну и что, что докладывали о прилёте! Ваша обязанность – представлять отчёт о каждом его шаге, о каждом вздохе! С кем он переговорил по дороге, звонил ли кому-то, что сказал… в какой сортир отлучился!!! Почему этот человек почти у меня на пороге, а я с таким запозданием предупреждён?! Секретарь украдкой закатил глаза и, профессионально рассчитав скорость своего шага, поставил поднос на стол премьер-министру в тот момент, когда тот брякнул телефонную трубку на подставку. – Ваш кофе. – К чёрту кофе! – чуть не взвыл Дао Ланву. – Этот старый пёс уже здесь. Угораздило же его притащиться на день раньше! – В конференц-зале всё подготовлено, господин премьер-министр. – Нет, давай его сначала в мой кабинет. Мне нужно потолковать с ним с глазу на глаз. – Вас понял, господин премьер-министр. – Стой, подожди. Унеси это. Когда Кромбел придёт, пусть новый приготовят. И без всяких… вафель! Секретарь с непроницаемым лицом кивнул и, подхватив поднос, вышел из кабинета. Тут же по внутренней связи передали, что гость поднимается на этаж. Первый приближенный в сердцах ругнулся (правда, на французском, чтобы не так постыдно было) и торопливо сунул поднос в руки одному из ошивающихся рядом младших помощников. Паренёк оторопело подхватил злополучный предмет (чашка с дымящимся кофе опасно проехалась к краю, но устояла), кивнул и оперативно куда-то ушмыгнул. Первый секретарь, тут же выкидывая из памяти и поднос, и помощника, поправил идеально выглаженный пиджак, натянул улыбку уместной ситуации ширины и поспешил встретить учёного. Хотя бы в одном вопросе секретарь полностью разделял мнение своего премьера: угораздило же этого чёрта приехать днём раньше! _______________ – …Да, это правда он, Кромбел! Я сам его видел. Откуда я знаю, что он здесь делает? Я… уф, погоди, уголок отклеивается… Подожди немного. Парень, нагибаясь над маленьким зеркальцем на столе, выудил из кармана маскирующий клей и быстрыми умелыми штрихами подмазал опасно наметившийся край маски-имитанта. Процедура прошла удачно: маска вновь слилась с кожей, и её край пропал из виду – даже если знать, куда смотреть. – Нет, не переживай, над ухом почти незаметно… Всё, как новенький! Не люблю эти имитанты. Всё лицо потом неделю чешется! По скептичному молчанию в трубке Ренар понял, что сестра не расположена выслушивать его жалобы, и быстренько вернулся к важным новостям. – Так вот, я не знаю, зачем он приехал. Рем, для меня это такая же неожиданность, как и для вас! Сегодня в семь премьер встречается с главой местной оппозиционной партии, но про приезд Кромбела ещё вчера не было ни слова, и… Да, Вестар-ним? (Похоже, командиру А-7 надоело узнавать новости в чьём-то переложении, пусть и таком безукоризненно чётком, как у Рем, и он тоже подключился к разговору.) – Да, командир, прибыл сегодня. Должен был завтра. Нет, причина не известна, хотя эти тоже не особо довольны: тут такая беготня была! Ренар, всё ещё разглядывая в зеркальце свою видоизменённую физиономию, говорил не в полный голос, хоть и был абсолютно уверен, что из этой кладовки и звука наружу не донесётся. Прослушки тоже не было, он проверял – да и зачем устанавливать прослушку в кладовке? Чтобы швабры и ковры не шептались? – Он сейчас у премьер-министра в кабинете, – ответил главный разведчик А-7 на вопрос Вестара об учёном. – Я им несколько минут назад кофе с… прохладительными напитками относил, так что скоро нам станет известно, о чём они там шушукаются. Упоминая «прохладительные напитки», Ренар подавился смешком, вспоминая, каких усилий ему стоило растолкать остальных помощников и оказаться у кабинета первым – чтобы стать тем, кого секретарь премьера, высунувшись из кабинета оного, послал в бар. – Нет, больше ничего нового: кабинет экранирован так, что мама не горюй, да и защита от жучков и следящих устройств стоит приличная… но наши жучки всё равно круче этой их защиты, так что, как только пташки наговорятся, мы всё и узнаем. Ага. Так точно командир! Буду держать. Ренар сунул персональный коммуникатор в карман и, предусмотрительно подавив зевок (если слишком широко раскрывать рот, маска может поползти), цапнул с подносика венскую вафлю. Кофе он уже продегустировал, понял, что великий и ужасный глава правительства КНДР Дао Ланву пьёт жутчайшую гадость, и поэтому решил обойтись сладким. Постоянно ошиваться возле кабинета премьера, пусть даже с подобострастным и преисполненным готовности трудиться видом, было опасно и подозрительно, к тому же первый секретарь временно распустил всех помощников. Потому Ренар отсиживался в укромном уголке, самозабвенно уплетал халявные вафли (они-то как раз были вкусными!) и периодически с опаской ощупывал лицо. Тончайшие маски-имитанты были недавней разработкой ССД. По виду от настоящей кожи эту особую смесь полимеров и силиконовых производных было не отличить; к собственной коже, хм, носителя она присасывалась почти намертво, в точности повторяя малейшие мимические движения. Минусом было то, что кое-где она всё-таки отлеплялась, но редко и с краю – на что у агентов имелись специальные маскирующие клеи, подозрительно напоминающие тюбики с тональником, только с кисточкой на конце. Правда, потом этот клей приходилось отковыривать ещё дольше, чем саму маску, но тут уж, как говорится, цель оправдывает средства.. Другой недостаток заключался в том, что материал имитанта, увы, не «дышал». Что сказывалось на длительности беспрерывного ношения. Пока что кожа не чесалась, но излишнее тепло и подозрительные покалывания уже имелись в наличии, так что у Ренара в запасе оставалось часа два. Потом придётся где-то запираться, «давать физиономии свободу», как он сам выражался, по-особому растирать и похлопывать кожу лица, каждые пять минут обрызгивая сию драгоценную часть тела специальным спреем, и через какое-то время долго и мучительно прилеплять имитант обратно. С этим Ренар, хоть ему не впервой было пользоваться масками, возился долго, ибо «не так-то легко типичному арийцу закосить под северокорейского монголоида». Но другого выхода всё равно не было: премьер-министр КНДР, подозрительный и вдобавок проповедующий схожую с нацистской идеологию непринятия иных рас (хоть прямо об этом, естественно, не заявляющий), терпеть не мог европейцев и попросту им не доверял. Южнокорейцев он терпеть не мог ещё больше, а если быть точнее, люто ненавидел, но Ренару от этого легче не становилось. Ему, в общем-то, что только ни приходилось делать для успешного выполнения задания, и выкрасить волосы в чёрный, вставить линзы и впечататься лицом в маску-имитант было просто пустяком, по сравнению, например, с необходимостью ежесекундно следить за голосом, манерой речи и отсутствием в той акцента. Но… Во всей этой ситуации с маскировкой существовала реальная проблема, и заключалась она не в том, что приходилось мириться с неудобствами пресловутого имитанта. И даже не в том, что агента каждую секунду подстерегала угроза разоблачения. Нет, проблема была прозаичнее и, как могло бы показаться, смехотворнее – так, ерунда какая-то… Но для Ренара это вовсе не было ерундой. Вовсе нет. Дело в том, что в глубине души Ренару было неприятно и, чёрт возьми, даже страшно видеть в зеркале другого человека на своём месте. Ведь именно этого он всегда боялся больше всего – потерять себя, стать не-Ренаром, кем-то чужим, стать окончательно и бесповоротно. По сути, становиться другим было его основной задачей и ролью. Изменяться, мимикрировать, чтобы прижиться в обществе или коллективе, вызвать доверие, симпатию к себе. И не только: иногда требовалось отвращение, ненависть, снисхождение – всё зависело от цели и задач. И Ренар менялся, принимал ту форму, какой требовала ситуация, причём так легко и успешно, что порой ему казалось, будто он не может вспомнить, каков на самом деле, каков он, Ренар, а не тот, кого он изображает. В такие моменты в его сознании словно бы стиралась граница, отделяющая личность от мира вокруг… и «Ренар» растворялся. Он чувствовал себя водой, легко заполняющей ёмкости, но безвольной и бесформенной по своему существу, и это пугало его, от этого можно было бы даже сойти с ума. К счастью, Ренар был достаточно силён и разумен, чтобы справиться с собой, да и происходило с ним подобное нечасто. Но страх потерять себя, стать водой в кувшине пребывал с ним всегда, пусть и упрятанный за стеной самообладания и профессионализма. И это было то, о чём бесстрашный разведчик одного из сильнейших подразделений континента не рассказал бы никому и никогда, даже сестре. И это было настоящей проблемой. Ренар дожевал вафлю и развалился на стуле, закидывая ноги на стол. Поскорее б уехать отсюда. Дома у него не было, но были места, где можно ощутить себя почти как дома, и люди, с которыми и дома-то не нужно… Только бы уехать отсюда. Невыносимая страна. _____________________ - Привет. М-21 оглянулся и выпрямился, втыкая лопату в небольшую кучу снега. – Здравствуй, Наи. – Неужели вас тоже заставили убирать территорию? – удивилась Наита. – Параллели второклассников, по-моему, куда более чем достаточно. – Как тебе сказать… Директор намекнул, что если у нас «есть желание»… – Поняла. Добровольно-принудительно, – девушка улыбнулась. – А Тао и Такео-оппа где? Не видела их, пока шла. – Такео на стадионе помогает. – М-21 потянул лопату за черенок и поднажал, продолжив скидывать снег из кучи на газон. – Тао где-то здесь был. Лопату вроде убежал искать или ещё куда. – Поди-ка отлынивает от работы? – Да какая разница, тут работы-то этой на пять минут. – Снег в старательно утрамбованной школьниками куче чуть подтаивал, и остриё в него входило с натугой. – Когда вернётся с лопатой, уже всё доделаю. Наита, тихонько усмехнувшись в тёплый шарф, повертела головой и спохватилась: – Ничего, что я с тобой стою? Она имела в виду несколько другое, но то, как понял её М-21, тоже подразумевалось. – Ничего. – Лопата неприятно проскрежетала по асфальту: от кучи почти ничего не осталось. – Кто хотел, те всё увидели. Наита виновато закусила губу. – Извини. Я опять не подумала. – Перестань, – чуть нахмурившись, М-21 соскрёб остатки снега и постучал лопатой по решёточке газонного ограждения, стряхивая налипшее. – Всё равно рано или поздно стало бы известно. Девушка задумалась. – Никто ничего не знает наверняка, – медленно проговорила она. – Так, домыслы, сплетни. И то большей частью среди твоих восторженных поклонниц. Основной массе, думаю, наплевать. – Ты сейчас пытаешься кого-то успокоить? – усмехнулся охранник. – Себя или меня? – Ничего я не пытаюсь, – сконфузилась Наи. – Мысли вслух. Мне… абсолютно всё равно, кто что обо мне говорит. Но не о тебе. Я-то скоро школу окончу, а тебе ещё тут работать. – Предлагаешь подождать? – лениво ухмыльнувшись, М-21 чуть наклонился и заглянул ей в глаза. Девушка не выдержала и закрылась шарфом, смущённо засмеявшись. – Не-а. Ни за что. Вдруг ты от меня сбежишь? Мужчина почему-то перестал улыбаться. – Мне некуда бежать, – как-то просто и совсем не шутливо ответил он, отводя взгляд в сторону. Наита, у которой вдруг тоже исчезло всякое желание улыбаться, неосознанно разглядывала его лицо, резкие тонкие губы, шрам, чувствуя горечь и печаль. Вряд ли М-21 хотелось, чтобы она верно поняла эти его слова, но Наи знала то, чего ей знать, наверное, не следовало, и поэтому всё поняла. А потом подумала о себе и упала духом окончательно. Как раз времени у неё было ничтожно мало. – Я вижу Тао, – сообщила девушка, чтобы развеять столь некомфортную атмосферу и сменить тему. – Он таки нашёл лопату. Правда, пока что он её очень важно несёт, и только. К тому же не сюда. – И то дело, – М-21 тоже будто бы очнулся. – Смотри, как те ребята сразу мётлами замахали. Поднимать боевой дух тоже нужно уметь! – Да, в этом он мастер… В нескольких метрах прошли какие-то школьницы, усилённо косясь в их сторону. Наита непроизвольно зыркнула им вслед, испытывая не ревность, но какое-то неопределённое и тоже не особо приятное чувство. Не надо сюда смотреть: не на что! Говоря, что основной массе школьников на них наплевать, Наи несколько слукавила. На самом деле её с каждым днём всё более раздражало такое количество любопытствующих в Е Ран. Когда девушка разговаривала с аджосси, она, признаться, порой забывала, что в мире может существовать кто-то кроме них двоих, но косые (или очень даже прямые и пристальные! Того и гляди дыру в спине просверлят!) взгляды обо всём ей напоминали. Наверное, с её стороны всё-таки было не очень правильно вот так запросто подходить к охраннику на территории школы, предоставляя тем самым благодатную почву сплетням, но Наита не могла и не хотела ничего с собой поделать. После школы они могли видеться не так уж часто, и разве можно осудить её за стремление пользоваться любой возможностью провести с человеком, которого она любила, лишнюю минутку? Как обычно, после того, как мимо «случайно» прошли те школьницы, у девушки резко усилилось желание огромным пологом закрыть себя и М-21 от чужих глаз. «Как жаль, что аджосси нельзя спрятать в кармашек на груди – он вон какой большой…» – иногда в шутку думала Наита, разглядывая широкоплечего охранника Е Ран, который был выше её почти на голову. (У неё не получалось называть мужчину иначе как «аджосси», а связывать с ним этот его страшный серийный номер «М-21» ей так не хотелось. В мыслях и разговорах с собой, конечно же, всегда звучало только «он», что немного упрощало дело, но вот как обращаться к этому «ему» лично, Наи так и не решила и пока старалась вообще избегать как-либо его звать.) – Кстати о мастерах… М-21, прищурившись, поглядел куда-то вдаль, будто его что-то заинтересовало. Наита тоже пригляделась и увидела объёмную фигуру мистера Пака, рядом с которым понурившись стоял Шинву. Видимо, опять набедокурил. – Сегодня суббота, и Рейзел-ним собирается завтра вас всех в гости позвать. – Здорово… – Наи обрадовалась: в последнее время они редко заходили к директору все вместе. – Шинву опять на целый день зависнет возле его паровоза. – Очень на это надеюсь… – вырвалось у М-21. Он покосился на девушку и пояснил: – После него порой как ураган прошёл. – Тогда уж после нас всех. Сам по себе Шинву куда более спокойный. Это мы так дурно на него влияем… – Да? Ну, может… Пошли вон туда, – кивком указал М-21. – Ещё не всё убрано. – А, конечно, – спохватилась девушка. – Я тебе не мешаю? – Нет, – с бесконечным терпением в голосе ответил охранник, принимаясь за новую кучу снега. – У меня просто все уроки закончились, а одной домой идти… так неохота, – заоправдывалась Наита. – Ты не мешаешь, – с нажимом повторил М-21, лихо забрасывая снег под деревце на газоне. Наи удовлетворённо вздохнула и, поддавшись особенному приливу нежности, улучила момент, подошла к трудящемуся и аккуратно потёрлась о его плечо своим. М-21 удивлённо оглянулся и хмыкнул: – Это что было? Девушка смутилась, отшагнув, и с лёгкой досадой проворчала, что ей просто захотелось. Мужчина усмехнулся и ленивым движением натянул ей шапку на глаза. Ничего не сказал – отвернулся и продолжил убирать снег. Ойкнувшая Наита поправила шапку, потопталась, отстранённо наблюдая за его работой, покусала губу и спросила: – Можно ещё вопрос? Последний. Директор… что-нибудь сказал? – О чём? – М-21 всадил лопату в кучу и вдруг замер. – А. Ну, ничего хорошего, конечно, не сказал, но и… плохого тоже, – он оглянулся на девушку. – Попросил «по возможности не распространяться»… но тут, как я понимаю, несколько поздно. – Я никому не говорила. – Я знаю. Не заморачивайся по этому поводу, – он слабо улыбнулся уголком рта. – Людям всегда охота подглядеть в дверной глазок чужой жизни и потом трепать языком о том, что усмотрели. Пусть болтают, не жалко. – Я рада, что ты так спокойно это воспринимаешь. М-21 сухо кивнул и вернулся к работе. Наита шмыгнула носом. Насморк, что ли, начинается? В снегу, старательно наметённом с дорожек в маленькие кучи, темнели какие-то веточки, редкие сухие листочки, даже пара фантиков попалась. Честно говоря, девушка никогда не понимала, зачем было так обязательно убирать снег: подумаешь, пусть лежит – всё равно скоро притопчется и растает. Но год за годом его сметали и убирали, массово и усердно. Видимо, всё дело не в результате, а в процессе уборки: так появлялся повод собрать школьников на субботник. Культурно-массовое мероприятие, как ни крути. Наи присела рядом с оградкой газона и цапнула кусочек снега. Повертела его в пальцах – непривычно холодный влажноватый комок, – скатала поплотнее и запустила в сторону ближайшего столба. Почти промахнулась: твёрдый шарик только мазнул по столбу и, отклонившись, шлёпнулся куда-то на дорожку. Наверное, больно будет, если таким в человека попасть. Разыскивая аджосси, девушка видела увлечённо играющих в снежки второкурсников. Ей тоже очень захотелось поучаствовать, но ребята были малознакомые, она постеснялась, да и обувь на ней была – не по снегу бегать. Возможно, хорошо, что не стала: чтобы слепить из подтаивающего снега снежок, который не оставит синяка на подвернувшемся по пути школьнике, нужна сноровка, а как тут руку набить, когда снег выпадает два-три раза за зиму, и то слабенький? Всякий раз найдётся неумёха, который будет запускать в других вот такие же твёрдые ледышки. Впрочем, лёгкая досада подсказывала: синяки можно было и потерпеть. Хотя, что уж тут говорить, находиться рядом с аджосси для Наиты было значительно приятнее и важнее. Ради этого не жалко пропустить даже самую редкую забаву. М-21 работал молча. Он весь день, как показалось Наи, был будто немного сам не свой. Вроде обычный, может, чуть более задумчивый, но усмехался иногда как-то кривовато, порой смотрел… странно. Девушке это не давало покоя. – У тебя что-то случилось? Модифицированный привычным жестом поставил лопату на остриё. – С чего ты взяла? – осторожно спросил он. – Выглядишь каким-то рассеянным, что ли. Как не в себе. М-21 долго и пристально, опять с каким-то непонятным чувством, на неё смотрел и затем несколько расслабился. – Сам не знаю. Не выспался. Сны… идиотские. – Что снится? – Ерунда какая-то. Даже говорить стыдно. – Кошмары? – пытливо и сочувственно заглянула ему в глаза Наи. Охранник закашлялся. – В какой-то степени… можно и так сказать. Наита шмыгнула носом. – Наверное, если кто и может давать советы по этому поводу, то уж явно не я: мне бы свои сны приструнить сначала. Но ведь в снах… всё неправда. – Почему? – Или правда, но та, которую не нужно бояться. Смысла нет. – Я бы, – кашель всё не желал прекращаться, – с тобой поспорил насчет «бояться». – Знаешь, я сама бы с собой поспорила… – грустно вздохнула девушка. М-21 перестал давиться и хмыкнул. – С этими внутренними противоречиями надо быть аккуратнее. А то в один прекрасный день поймёшь, что вас внутри двое. Что уже диагноз… Тебе-то что снится? – Да тоже ерунда какая-то… – медленно ответила Наита, задумавшись над его словами по поводу «диагноза». – Последние несколько дней снятся моменты из детства. Я уже и забыла всё это, но то ли случилось что-то, то ли ещё почему – теперь вспоминаю. Вроде не страшно, но ощущение странное… По сочувственному взгляду М-21, она поняла, что лучше бы ей ничего этого не упоминать. Тао давно рассказал ей, что именно он тогда наплёл всем об их прошлом, а вызывать к себе жалость Наита терпеть не могла. – Зато интересно бывает! – поспешно добавила она, возможно, чересчур бодро. – Тао таким смешным был… Все её усилия пропали даром: менее сочувственным взгляд не стал. Девушка с досадой поджала губы. – Слушай, может, тебе горячего попить принести? Я мигом до автомата… – Нет, не надо. Спасибо. – М-21 наконец отвернулся к своей лопате. – Я закончу быстро, и мы в корпус греться пойдём, тогда попьём. Вон, кстати, и Тао. Всё-таки решил осчастливить нас своим присутствием… Хакер, усиленно пыхтя, подбежал к ним с лопатой наперевес. – Наи, и ты тут? – оживлённо поприветствовал он сестру. – А мы вон снег убираем! Наита глянула на его почти сухую лопату и дёрнула бровью. – Хорошо, что ты пришёл! – широко и злорадно улыбнулась она. – Аджосси как раз оставил эти две замечательные кучи тебе! Решил не лишать тебя удовольствия. Тао как-то внезапно подрастерял свой энтузиазм и жалобно посмотрел на товарища, но тот стоял к нему спиной и смилостивиться не пожелал. – Да я мигом… – Тао медленно подошёл к ближайшей куче снега и уныло воткнул в неё лопату. – Работы-то на пять минут… – Ты справишься за три с половиной! – заверила его сестра. – Я в корпусе вас подожду, ладно? А то немного холодно… – Конечно, иди… – Хакер и так и этак рассматривал черенок лопаты, то ли рассчитывая угол её максимально удобного наклона, точку приложения силы, то ли не решаясь стискивать в руках это ценное и значимое изобретение человечества – вдруг сломается. Наита пошагала в сторону корпуса, оглянулась на М-21, поймав его короткий взгляд, и задумалась. Что же его так беспокоило? Что мучает его ночью, не даёт заснуть? _______ Мало кто из ныне живущих мог похвастаться тем, что побывал в обители Девятого старейшины – восточном отсеке одного из самых нижних подземных этажей его штаба. Да и те, кто побывал, вряд ли проходили куда-то дальше кабинета, поэтому не было точно известно, что упрятано там, за толстыми непроницаемыми стенами. Секретнейшая лаборатория, полигон или комната для игры в пинг-понг – тут уж у кого на что воображения хватало. Особо о своих предположениях, правда, никто не распространялся: помнили ещё одного молодого и зелёного учёного из младших рангов, который, будучи не совсем трезвым, на одном из дружеских собраний рьяно восхвалял – по огромному секрету! – изгибы и выпуклости женщин-гомункулов, которых Девятый якобы выращивал специально для себя в той своей закрытой зоне. Куда бедолага-учёный потом делся, до сих пор оставалось загадкой, и больше говорить – а тем более шутить – на тему содержимого восточного отсека зареклись. Впрочем, нельзя сказать, что ни одна живая душа за всю историю не повидала, что там находится. Бывали и те, кто удостоился чести пройти даже дальше кабинета и оказаться в святая святых Девятого старейшины – в его персональной лаборатории. Одним из этих счастливчиков оказался Вестар, причём уже не в первый раз – что свидетельствовало о чрезвычайном доверии и уважении к нему Девятого. Командир А-7 сошёл с вертолёта буквально получасом ранее. Хотя ситуация на границе в данный момент не особо располагала к отбытию главнокомандующего, такова была воля старейшины: он пожелал получить информацию подобного рода лично от Вестара и никаким иным способом коммуникации, даже самым защищённым. Прилетев, Вестар успел выпить кофе с давним знакомым, начальником отдела безопасности штаба, перевести дух, после чего Девятый вызвал его, чтобы лично проводить в свою обитель. С прошлого визита Вестара сюда, в информационный зал лаборатории, здесь мало что изменилось, кажется, добавилось некоторое оборудование. Таким же приглушённым было голубоватое освещение, и всё то же кресло (старейшина незамедлительно в него уселся) стояло напротив трёх больших экранов. Вестар, дождавшись одобрительного кивка, подключился к компьютерному центру, чтобы передать данные и вывести их на главный экран. О недавнем появлении доктора Кромбела в здании министерства КНДР командир докладывал очень сухо; показал заснятые Ренаром фото- и видео-материалы, предложил предоставить вещественные доказательства – кружку с засохшим налётом кофе и несколько волос – для сверки ДНК (от последнего старейшина отказался). Говорить что-либо о разговоре Кромбела с премьером КНДР в кабинете последнего Вестар не стал, потому что имелась непосредственно запись этого разговора. Девятый слушал запись дважды, очень внимательно, с непроницаемым лицом, после чего несколько минут думал, неподвижно уставившись на экран из своего кресла. Лишь когда старейшина наконец заговорил, стало очевидно, что он в ярости. – Я предупреждал этого жалкого заносчивого воришку больше не перебегать мне дорогу. Видимо, он плохо расслышал. Или не понял. Вестар не знал, что имел в виду Девятый, назвав Кромбела «воришкой», но привычкой лезть не в своё дело командир не страдал и, прекрасно понимая, когда стоит что-то говорить, а когда нет, хранил полное молчание. Старичок, конечно, любил, когда его собеседники демонстрировали своё незнание в тех или иных вопросах: так у него появлялась возможность как бы нехотя, с лёгким пренебрежением их «просвещать». И обычно Вестар был не прочь подыграть ему в этом, но сейчас учёный был слишком зол, чтобы адекватно воспринять чью-либо «непроходимую глупость», и навлекать на себя его гнев было бы крайне неразумно. Девятый говорил медленно и чётко. В голубоватом полумраке лаборатории по лицу учёного плясали зловещие тени, придавая ему сходство с древним демоном. – Мало того, – старейшина повысил голос, – что этот бездарный и завистливый пройдоха крадёт мои разработки, он ещё и собирается продать их моему врагу! – Девятый с размаху опустил сжатый кулак на подлокотник и добавил чуть тише, но от этого даже более пугающе: – Если Кромбел думает, что это сойдёт ему с рук, он сильно ошибается. – Что вы намерены делать? – улучив момент, заговорил Вестар. – И какие будут указания для «Атропос»? На Кромбела есть информация разного рода. К тому же убийца Лаэра с Брэйком всё ещё у нас на крючке, и если понадобится… – Мне плевать на эту мелкую собачонку. Разберёшься с этим позже, как сочтёшь нужным. У «Атропос» будет другое задание. Старейшина поднялся с места и подошёл к пульту управления, выводя на экран какой-то схематичный план. – Совсем недавно мне стало известно о существовании у Кромбела особой информационной базы. Это чрезвычайно защищённый и крайне секретный, – в голосе Девятого проскользнуло что-то похожее на иронию, – компьютерный банк данных, в котором, как сообщают источники, хранится вся информация о когда-либо проведённых Кромбелом экспериментах, все его несчастные разработки, результаты, всё от начала и до конца, что имеет отношение к его деятельности. – Разве осмотрительно хранить столько опасных сведений в одном месте? – Вестар с сомнением проглядел схемы на экране. – Да и какой в этом смысл? – Я полагаю, у Кромбела есть все основания считать, что его информация надёжно защищена, – Девятый нахмурился, в излюбленном жесте сцепляя руки за спиной. – Не удивлюсь, если сама лишь возможность организовать должный уровень защиты для хранилища тешит его раздувшееся самолюбие. Он очень, очень самодоволен, этот наглец. И крайне педантичен. Данные в хранилище, полагаю, до безобразия структурированны и корректны. Вероятно, в этом есть некоторое удобство – хранить всё в одном месте… Не знаю. Для меня загадка, что действительно творится у Кромбела в голове. Вестар медленно кивнул, согласившись с доводами старейшины. – Каким образом вы собираетесь использовать факт существования этого хранилища? – спросил он. – Мне нужно, чтобы вы добыли для меня кое-какие данные, – отозвался Девятый, сосредоточенно глядя на экран. – Я ещё подумаю над тем, что мне особенно важно получить. Главным образом меня интересует информация об исследованиях Кромбела за последние пять… нет, пускай десять лет. Было бы интересно взглянуть на его ранние работы. Самые долговременные и обширные проекты… Я ещё подумаю. Сколько получится добыть, потому что ваше проникновение, подозреваю, не окажется незаметным: уж в обеспечении безопасности Кромбел, кажется, поднаторел. Вытащите всё, что сможете, и уничтожьте оставшееся. – Не думаю, что данная база – единственное информационное хранилище Кромбела, – осторожно заметил Вестар. – Многое наверняка дублируется. – Это очевидно, – ворчливо проскрипел старейшина. – Но и мне важно не столько разобраться с этим несчастным пыльным складом, сколько поставить зарвавшегося юнца на место. Командир А-7 ухмыльнулся. – Доктор захочет отомстить. – Разумеется. Но Кромбел трус. Сначала он затаится – глубоко и надолго. А именно это мне сейчас и нужно. Чтобы он и носа не высовывал, не путался у меня под ногами, пока я расправляюсь с Дао Ланву. Девятый помолчал, разглядывая изображённое на экране так внимательно, будто мог видеть куда больше, нежели несколько схематичных зарисовок. – Что касается, как ты говоришь, мести… – он еле заметно, но очень многозначительно усмехнулся. – Что ж, будет любопытно понаблюдать за попытками. Вестар удовлетворённо хмыкнул. Ему нравился такой подход. К тому же у «Атропос» долгое время не было интересных и стоящих заданий. Отражать поползновения северокорейских вторженцев на территорию было, конечно, делом важным, полезным для страны и по-своему опасным, однако настолько затянувшимся и однообразным, что ребята уже порядком заскучали. Ренар-то развлёкся в логове премьера КНДР, но остальным приходилось дневать и ночевать на приграничной территории, безвылазно, как привязанным. Монотонная деятельность, как известно, губительна для рабочего настроя команды, и новое задание для А-7 было крайне необходимо. – Сделаем всё возможное и невозможное, – коротко пообещал командир. – За это я тебя и ценю, – кивнув, старейшина сдержанно улыбнулся в усы. – Что вам ещё известно об этом хранилище? Месторасположение, охрана? – Пока что информации чрезвычайно, чрезвычайно мало. Мы вытянули из источников всё до капли, но, похоже, те сами знают не так много, – Девятый повернулся к Вестару. – Тебе не стоит об этом волноваться. Это моя забота, не ваша. Мои мальчики найдут кого-то более осведомлённого, и тогда я смогу рассказать тебе больше. Впрочем, кое-что уже есть. На центральном и левом экранах отобразилось несколько снимков высокого – этажей тридцать, не меньше – офисного здания с разных ракурсов, планы выходов и прочие основные сведения. Справа появились фотографии четверых мужчин в деловых костюмах, какая-то информация к каждому. Скорее всего, владельцы здания или генеральные директора. Девятый старейшина мельком взглянул на экраны и обратился к Вестару. – База Кромбела находится под зданием офиса «Zitaar corporation», это в районе Дуанг. Такое расположение, надо сказать, имеет свои преимущества: никого не удивит, что у офисного здания крупного производителя бытовой техники столько охраны; к тому же район промышленный, малозастроенный, на окраине города. Удобно, ничего не скажу. С этим Вестар был вполне согласен: он знал ещё как минимум три организации, располагавшие свои штабы под офисными зданиями или банками, а то и даже в их недрах – так называемые «технические этажи», куда доступ простым работникам запрещён. Впрочем, недостатки у подобного расположения тоже имелись, и существенные: в случае предполагаемого нападения на штаб секретной организации количество жертв со стороны гражданского населения возрастало в десятки раз. Вестар, несмотря на специфику своей работы, при выполнении заданий всё же стремился избегать столь явного истребления мирного населения, хотя бы не допускать бессмысленных жертв – по мере возможностей, конечно. Те же, кто пользовался защитой многолюдных зданий, больше заботились о безопасности своей конторы, нежели о жизни людей, невольно играющих роль живого щита. И, по правде говоря, тот факт, что Кромбел оказался одним из таких, Вестара ничуть не удивил. – Как глубоко хранилище упрятано, сколько в нём помещений, сказать не могу, – продолжал Девятый. – Единственное, один из источников в процессе глубинной трансаппарации упомянул о какой-то комнате под номером «восемнадцать». – Восемнадцать? – Да. Рискну предположить, что именно в ней располагается сам компьютерный центр… или что-то не менее важное. Я это выясню. В последнем командир А-7 ничуть не сомневался. Помимо всего прочего, в искусстве добывать нужные сведения из мозгов «источников» – доктора ССРД величали это «мультиволновым нейровербальным считыванием» – учёные Девятого достигли небывалых успехов. Подопытные рассказывали всё – что помнили и не помнили. А потом или забывали о «допросе», или не менее благополучно сходили с ума. Для первого приходилось дополнительно повозиться, а второе время от времени случалось само, к досаде учёных. Правда, всё реже, что говорило о возрастающем их мастерстве. – Теперь следующее. Судя по всему, с внешним миром хранилище связи не имеет, и это вполне логично. Малая замкнутая сеть с собственным источником питания и экраном от внешних воздействий. Чтобы получить какую-либо информацию, нужно непосредственно зайти в комнату и напрямую подключиться к компьютерному центру. Это и будет вашей задачей, когда мы всё подготовим. С самим подключением могут возникнуть проблемы, но, думаю, Раманта справится. Вестар проглотил усмешку: Рэм ненавидела, когда её называли полным именем. Это сошло бы с рук только, пожалуй, двоим: Девятому старейшине – по понятным причинам – и самому Вестару. Командир, впрочем, искушать судьбу никогда не стремился, ибо в гневе женщина страшна, а обычно сдержанная и уравновешенная – ужасна вдвойне. Настраивать против себя верную Рэм ему очень не хотелось. – Добыв то, что нужно, уничтожьте оставшиеся данные. Если хватит времени запустить удаление – сделайте, если не хватит – физическое уничтожение хранилища тоже подойдёт. Даже если по каким-то причинам добыть ничего не удастся, уничтожайте. Но… мне бы очень хотелось. – Вас понял. – Теперь возвращайся на границу. Вы пока ещё там нужны. Добыть больше сведений о хранилище – моя забота. Старейшина развернулся и неспешно пошёл к выходу из лаборатории. Вестару ничего не оставалось, как последовать за ним. – Я знаю, тебе и твоим ребятам уже наскучило разбираться с этими пограничными стычками. Но скоро вопрос с КНДР будет решён, так что ваша помощь там уже не потребуется. Об этом мы с тобой тоже поговорим, но позже, когда придёшь ко мне в следующий раз. Не думаю, что мы расстаёмся надолго. Я хочу покончить с Кромбелом как можно скорее. – Почему его просто не устранить? Девятый старейшина засмеялся, скрипуче и приглушённо. – Действительно, почему? – пригладил он белесую бородку. – Кромбел, он хитёр, увёртлив и живуч. Ещё не время. Позади идущих автоматически задвинулись тяжёлые двери. Вестару, хоть он и был выше и больше Девятого раза в полтора, под его шаг подстраиваться не приходилось: старичок двигался удивительно резво. Косичка лениво скользила по светлому одеянию. – Знаешь, что правит миром в наше время? – вдруг спросил Девятый. – Сила, власть, деньги? Нет. Информация. И у меня её слишком, слишком мало, чтобы прихлопнуть этого надоедливого таракана! Оказавшись у лифта, он сердито хлопнул сухощавой ладонью по считывающей панели, и двери перед ним разъехались в стороны. Девятый зашёл в лифт. Вестар шагнул следом, и, прежде чем двери закрылись, увидел, как в коридоре за ними гаснет свет. Лифт тронулся. Старейшина вновь сцепил руки за спиной. – Но ничего… – негромко и спокойно проговорил он. – Я подожду. Я умею ждать. Времени у меня много… _______ _______ Жарко. Будто под зенитным июльским солнцем. Сердце бьётся; воздуха, плотного и такого горячего, не хватает – он сгустился и, кажется, готов закипеть. Тени попрятались от жары. В комнате светло, солнечно, видно каждую пылинку, плывущую точно в невесомости. Предметы вокруг почти пульсируют, они объёмнее и чётче, чем раньше. Луч солнца, просачивающийся в окно, отражается в стекле настенных часов. Здесь есть часы? Наите тоже жарко. Она часто дышит, и в такт дыханию у неё слегка вздымается грудь и колеблется ткань майки на животе. Она всегда так дышит, немного странно, животом – он это давно заметил. Женщины обычно дышат грудью. Запрокидывает голову назад и с силой вдыхает, отчего всё её тело невольно подаётся вперёд. У неё красивая изящная шея. Точёная, женственная линия узкого подбородка, на нём родинка, снизу и чуть сбоку. Эту родинку обычно не видно – только если она откидывает голову или… Да. Наверное, это не правда. Или, может, та единственная правда, которой только стоит верить и на которой всё держится… Безразлично. Ему тяжело думать о чём-то. Кожа на её шее такая горячая – боги, как же здесь жарко… – нежная, на вид немного влажная и в свете солнца мелко и тускло искрится, а если приглядеться, видно, как голубеет деревце венок. По выступающим ключицам струится тоненькая серебряная цепочка. Хочется её снять, убрать с шеи, сейчас она лишняя, только мешает. «Я больше так не могу», – выдыхает Наита. Если она не может, то он тем более, он уже давно не может, силы его оставили, разум куда-то улетучился, испарился под лучами солнца. Напряжение в груди и в животе сворачивается в тугой едкий клубок, болезненной пульсацией стягивающий к себе всё, что вокруг, но освободиться от него никак не удаётся – становится только хуже, и это невыносимо. От недостатка воздуха и этого всепроникающего жара М-21, кажется, готов потерять сознание. Дыхание перехватывает; мускулы непроизвольно подрагивают, ноги немеют – будто он больше не хозяин своему телу. Наита у него на коленях, её пальцы стискивают его плечи. С кожи под его губами почти зримо сочится тонкий слабый запах лавандового шампуня – или что это у неё?.. – забирается в голову, туманит, обволакивает, душит. Под кожей что-то прокатывается – когда Наита сглатывает. Пульсация от её тела передаётся ему. Наверное, это сумасшествие: отделённость от неё запредельна, неправильна, почти смертельна; всё его существо жаждет её, тянется к ней, гораздо ближе, чем прикосновение – его до одури не достаточно. Если бы только можно было впитать её с этим запахом, с этим немыслимым жаром, растворить в своей крови, разделить с ней свою плоть и жизнь – он бы не раздумывал ни секунды. Быть может, тогда бы стало свободнее дышать. Горячая спина прогибается под его ладонью, пальцы больно сдавливают его плечи. М-21 спускается, касаясь губами кожи на ключицах. Аккуратно прикусывает бретельку простенькой майки, тянет её в сторону, с плеча – ему почему-то хочется снять её именно так. Бретелька легко спадает. Хотя она совсем тоненькая, но только без неё плечо кажется обнажённым. Наита ёжится – будто в этой безумной жаре вообще можно замёрзнуть… Себя М-21 чувствует раскалённым докрасна углём, но ведь она ещё горячее – её кожа обжигает, от её дыхания бросает в дрожь. Прикасаясь к ней, можно расплавиться. М-21 прижимается к оголившемуся плечу, и Наи покладисто склоняет голову в сторону, подставляя ему шею. Сердце колотится. Он притягивает её плотнее и ближе к себе, целует подбородок, приоткрытые губы, и его ладонь соскальзывает с поясницы ниже, под ткань. От ударов сердца, кажется, сотрясается воздух. Пальцы на плечах разжимаются, и Наита зарывается в его волосы на затылке, неловко прижимая к себе. М-21 склоняется, стаскивает бретельку с другого плеча, свободной рукой тянет майку вниз… И просыпается. В комнате было душно, тихо и ни черта не светло. М-21 откинул одеяло – под ним было как в печке – и неловко перевернулся на живот. Почувствовал, что весь в поту: взмокшую кожу на спине и шее неприятно холодило, волосы прилипли к вискам и лбу. Постепенно дышать становилось немного легче, сердце медленно успокаивалось. М-21 растянулся на кровати, пытаясь отыскать прохладный участок простыни. – Третья. Чёртова. Ночь. Подряд, – отрывисто прохрипел он, вжимаясь лицом в подушку и вяло отмахиваясь от соблазнительной мысли той задушиться. Холоднее не становилось. Все хоть немного прохладные места на кровати М-21 успел нагреть, да и лежать на животе было уже неудобно, потому вскоре пришлось подобраться и сесть. Жаль, что на полу ковёр: будь там паркет, модифицированный с наслаждением улёгся бы на него. Хотя лучше всего пойти в душ. Да, точно, душ. М-21 смахнул волосы с лица и размял затёкшую шею. Думать о пригрезившемся было опасно, но он, слабый и бессовестный, некоторое время с жадностью прокручивал в памяти особо яркие моменты. Дошёл до того, что ему в действительности почудился запах лаванды и мягкое тепло кожи на ладонях. Потом стало стыдно и досадно, М-21 разозлился на себя, на своё бессилие, на эти дурацкие мысли и сны, заставляющие его чувствовать себя старым извращенцем – и на то, что с каждой ночью Наита оказывалась одетой всё более по-летнему легко. Как вообще в глаза ей смотреть после такого? Вот дерьмо… За окном ещё не начинало светлеть, но М-21 сдёрнул полотенце со стула и поплёлся в ванную топтаться под ледяным душем, чтобы даже желания пойти поспать сегодня больше не возникло. Что ему с этим делать? Попросить у Франкенштейна снотворное? Он-то даст, хорошее, но ведь будет смотреть этим своим невыносимым сочувствующим взглядом – совершенно ничего не понимая! – а то и вовсе попытается провести «разговор по душам»… Кошмары? Чёрт, лучше бы кошмары!