Важная часть жизни

В главном фойе штаб-квартиры Предприятия 3826 было как всегда светло, но непривычно пусто. Полусонные охранники на входе без проблем пропустили Нечаева внутрь, лишь взглянув на него — члены отряда Аргентум имели самый высокий уровень допуска и могли заходить сюда в любое время дня и ночи. Вызвав лифт, Сергей зашел внутрь и выбрал нужный этаж. Лифт поднимался с какой-то поистине черепашьей скоростью. Подавив желание усесться в мягкое кресло и вытянуть гудящие ноги, Нечаев остался стоять на месте — еще ненароком запачкает светлую обивку, и замучается писать объяснительные по этому поводу. Он только-только прилетел с одиночной миссии, и, не переодеваясь, поспешил с докладом к Сеченову. Его форма была в пятнах грязи и крови, а от него самого ощутимо разило потом, но он имел четкие инструкции, поступиться которыми ради правил приличия никак не мог. В Аргентум Сергей попал относительно недавно. Он и сам не знал, почему удостоился такой чести, так как никаких выдающихся достижений за его плечами не было, как не было у него и выдающихся показателей — по результатам тестов он всегда шел выше среднего, но лучшим никогда не был. Да, он прошел всю войну, но особо на ней не отличился — просто старался исполнять приказы и соблюдать дисциплину. После войны остался в армии, так как больше ничего и не умел — какую-то гражданскую профессию получить просто не успел. Его распределили на недавно открытое Предприятие 3826, а после довольно быстро предложили место в специальном отряде Аргентум. И он без промедления согласился — несмотря на все риски. Терять ему было нечего, а пользу родине принести хотелось. К тому же, он не любил сидеть на одном месте, и монотонная охрана научных объектов успела сильно его утомить. Для начала ему сделали операцию по имплантации полимерного расширителя «Искра». А затем он прошел серьезную боевую переподготовку, по окончании которой его повысили до старшего лейтенанта, и он, наконец, поступил под командование мрачного и неразговорчивого подполковника Кузнецова, командира отряда Аргентум. Аргентум напрямую подчинялся генеральному директору Предприятия 3826 Сеченову Дмитрию Сергеевичу. Этот отряд не только выполнял охранные функции для высшего руководства предприятия и его высокопоставленных гостей, но и довольно часто вылетал на миссии, занимаясь чем-то вроде контрразведки, то есть извлечением засекреченной информации — особенно это касалось военных разработок — из рук шпионов, террористов и различных неблагонадежных элементов. Миссии Аргентума были как групповыми, так и одиночными. Как раз из подобной и возвращался Нечаев. Ему уже несколько раз приходилось выполнять одиночные миссии. Его лишь удивляло, что на них его назначал даже не Кузнецов, а непосредственно сам Сеченов. Дмитрий Сергеевич с первого дня знакомства выделял Нечаева. Иногда лично проводил ему тесты на переподготовке. После поступления на службу пару раз интересовался, нравится ли Сергею в Аргентуме, при этом выглядел таким заинтересованным, будто спрашивал не из приличия. А потом и вовсе начал лично назначать его на миссии, в обход более опытным членам отряда. Сергей считал, что Сеченов просто таким образом помогал ему осваиваться. Наверное, как ярому перфекционисту, Дмитрию Сергеевичу было очень важно, чтобы в подведомственном ему отряде все было в порядке. Но в Аргентум помимо Нечаева в то же время взяли еще несколько новичков, однако к ним Дмитрий Сергеевич отчего-то оставался полностью равнодушен. Нечаев всегда считал себя открытыми и общительным человеком, который найдет общий язык с кем угодно, поэтому он не особо тушевался, когда попал под прицел внимания генерального директора. Он доброжелательно отвечал на все вопросы, позволял себе шутить в его присутствии и старался поддержать беседу, несмотря на то, что не считал себя достаточно подходящим собеседником для такого светила советской науки, как Сеченов. Нечаев безмерно уважал Дмитрия Сергеевича за все его заслуги перед отечеством, за его трудолюбие и за отсутствие каких-либо высокомерных замашек, присущих многим ученым. Как тому же замкнутому и презрительно глядящему на всех Захарову, например. Наоборот, с кем бы ни говорил Сеченов, он проявлял максимум тактичности и дружелюбия. Но помимо уважения было кое-что еще — глубокая личная симпатия. Сергей мог бы сказать, что относится к Сеченову почти как к отцу, но это не было даже полуправдой — он банально не знал, что такое сыновьи чувства, так как с рождения был сиротой. Нет, к Сеченову он испытывал нечто другое, о чем предпочитал особо не задумываться, ведь если копнуть глубже, можно выкопать что-то совершенно недостойное советского человека. С короткой мелодичной трелью лифт наконец прибыл на последний этаж. Пройдя по коридору, Нечаев толкнул дверь, ведущую в кабинет Сеченова, и шагнул внутрь. Несмотря на то, что он был здесь далеко не впервые, его все равно в очередной раз поразил размах этого помещения. Здесь могли бы с удобством разместить более ста рабочих мест, и еще пространство останется. Но этот кабинет принадлежал всего лишь одному человеку. Конечно, Сеченов редко оставался здесь в одиночестве. Около него всегда крутились люди — охрана, личные ассистенты, технический персонал, ученые всех мастей, делегации из разных городов и стран. В этом кабинете редко смолкали голоса. Но сейчас стояла глубокая ночь, и полутемное помещение казалось пустым и негостеприимным. Огромный зал почти не был ничем освещен — горела лишь настольная лампа на столе Сеченова, да иногда с тихим рокотом мимо панорамных окон пролетали охраняющие периметр Сипухи, игриво пробегаясь прожекторами по полу и стенам помещения. Издалека маленькая, неподвижная и чуть сгорбленная фигура Сеченова в ореоле теплого света лампы выглядела чужеродной и беззащитной. Казалось, что ее вот-вот поглотит наступающая со всех сторон тьма. Нечаев стряхнул подступившее наваждение и, пообещав себе хорошенько выспаться после отчета, решительно направился к столу. Услышав шаги, Дмитрий Сергеевич медленно, будто сонно повернул голову. Узнав посетителя, он поднялся из кресла, массируя виски. Он выглядел усталым. Под глазами залегли темные круги, обычно идеально уложенные волосы чуть растрепались, галстук был немного ослаблен, а рукава рубашки — закатаны до локтей. — А, это ты, агент Плутоний. Я ждал тебя немного раньше. — Простите, Дмитрий Сергеевич. Задержка с вылетом. Разрешите отчитаться? — Конечно, — махнул рукой Сеченов. — Миссия прошла успешно. Объект устранен. Вот носитель информации с чертежами. Я проверил, он не взломан и все так же защищен от копирования. Сеченов принял из его рук носитель и положил его на свой стол. Развернувшись, он снова помассировал виски. — Хорошая работа. Можешь идти отдыхать. — Спасибо, Дмитрий Сергеевич, — выдал Сергей и, чуть помявшись, все же произнес: — но вам бы тоже не помешал отдых. Сеченов поднял на него внимательные темные глаза. Сергей было подумал, что перешел все границы и сейчас его отчитают за такие вольности, но Дмитрий Сергеевич лишь вздохнул. — Ты прав, Сережа. Скоро запуск Коллектива, а мне еще столько всего нужно успеть. Не помню, когда я в последний раз был дома. Чего уж там, не помню, когда ел в последний раз. Надо бы сделать перерыв и спуститься в столовую. Присоединишься? — Конечно, Дмитрий Сергеевич, — от неожиданности эти слова вылетели из него сами собой. *** В столовой тоже царил полумрак — верхний свет был выключен, и горели только настенные светильники. Экономия электричества была привычным делом, хотя скорее являлась данью традиции, чем реальной потребностью. За прилавком обнаружился нелепый робот с большими глазами-плошками и выпирающим пузом. Нечаев таких еще не видел. — Чего желаете, товарищи? — постоянно меняя тональность, прогундела эта странная машина. — А что осталось? — уточнил Дмитрий Сергеевич. — Только гречка и свиные отбивные, товарищ. Принести? — Да, и кофе, пожалуйста. Черный, с молоком и одной ложкой сахара. — Конечно, товарищ. Предъявите ваш талон на питание, пожалуйста. Сеченов достал из кармана брюк небольшую бумажку и дал роботу ее отсканировать. — А ты что будешь, Сережа? — обернулся он к Нечаеву. Есть не хотелось. После выброса адреналина хотелось лишь принять горизонтальное положение и уснуть. — Только если чай, — после секундной заминки ответил Сергей. — Вам с лимоном, с молоком или с сахаром, товарищ? — деловито уточнил робот. — Просто чай, — с нажимом произнес Нечаев. Этот дуболом начал его утомлять. — Предъявите ваш талон на питание, товарищ. — Откуда у меня талон на питание? — начал раздражаться Сергей. — Я только с миссии. — Если у вас нет талона на питание, я не смогу вас обслужить. Согласно приказу Наркомторга номер пятьсот шестьдесят... — Отставить, запиши на мой счет, — строго прервал его Сеченов, снова протянув свой талон. На удивление робот заткнулся и, просканировав талон, направился выполнять заказ. А они заняли стол неподалеку от окна. — Что, даже и у вас талоны на питание требуют? — удивился Сергей. — Конечно, Сережа. Все граждане СССР равны. Чем я лучше? — рассмеялся Сеченов. — Ну, как же, вы же генеральный директор Предприятия, светило науки… — Ну-ну, но в первую очередь я гражданин СССР. Приказы распространяются и на меня. Каким станет наше общество, если мы перестанем уважать труд друг друга? Я стремлюсь к тому, чтобы уравнять людей и в том, что касается получения таких благ, как знания, и в других сферах жизни, и должен подавать соответствующий пример. Нечаев в который раз удивился, как вдохновляюще может звучать Дмитрий Сергеевич. Причем неважно, как он выглядит, в какой обстановке находится и с кем разговаривает. В это время робот чуть в развалку приблизился к их столу и поставил перед ними еду и напитки. — Пожалуйста, товарищи. Приятного аппетита! — прогундел он и удалился. — Не нравится мне этот экземпляр, Дмитрий Сергеевич, — все-таки не сдержался Нечаев. Сеченов улыбнулся, отчего у его глаз собрались лучистые морщинки, но при этом он стал выглядеть будто моложе даже своих лет, чуть ли не мальчишкой. — Это РАФ-9, прототип. Пока работает в столовой в ночную смену, но уже готовится его серийное производство. Он предназначен не только для примитивного обслуживания, его вычислительных мощностей хватит, чтобы в одиночку управлять сложной техникой, а также обслуживать и ремонтировать ее. Он пригодится на любом производстве. Кроме того, ему найдется применение даже дома. Что касается его поведенческих паттернов и голосового модуля — повторюсь, это прототип. Думаю, до выпуска мы еще внесем в него несколько важных изменений. — Да, не помешало бы, — пробормотал Сергей. С Дмитрием Сергеевичем было удивительно просто и интересно общаться. Особенно когда он садился на своего любимого конька — науку и все, что с ней связано. Он с неподдельным вдохновением рассказывал Нечаеву о новейших разработках Предприятия, в том числе в робототехнике. Сергей с интересом слушал, поддакивал в нужных местах и задавал дополнительные вопросы, забыв про сонливость и усталость. Минут через тридцать ему пришла в голову шальная мысль, что перерыв Сеченову был нужен не для еды, а скорее чтобы таким образом немного разгрузить мозг. Он буквально оживал на глазах, при этом почти не притронувшись к еде и изредка прихлебывая кофе. Немудрено, откуда взять нормальное общение, если почти сутками напролет только и делаешь, что даешь всем приказы или, наоборот, обхаживаешь иностранные делегации. Сергей бы подох от такого распорядка уже через неделю. Харитон Радеонович Захаров, похоже, был единственным человеком, с которым Сеченов более ли менее свободно общался. Сергей пару раз заставал их за жарким спором то по поводу каких-то новых полимерных расширителей и их совместимости с текущим нейрополимерным интерфейсом, то по поводу новой полимерной вакцины от какой-то серьезной болезни у коров. Но Захаров был еще большим трудоголиком, чем Сеченов, и из своих лабораторий высовывался только в очень редких случаях. Жил он, кажется, там же. По крайней мере, поговаривали, что у него там даже кошка какая-то обитает. В общем, Сеченов и Захаров редко пересекались, и, очевидно, у самого востребованного ученого в СССР был банальный недостаток простого общения. — Что-то я совсем тебя заговорил, Сережа. — Сеченов поднялся со своего места. Нечаев тоже встал. — Ты наверное устал. Да и мне нужно еще многое сделать. Дмитрий Сергеевич вышел из-за стола и приблизился к Сергею. — Спасибо за компанию, — тепло улыбнулся он, похлопав Нечаева по плечу. Чужая рука, которая задержалась явно дольше положенного правилами приличия, чуть переместилась к шее. Большой палец будто невзначай коснулся голой кожи на шее, посылая по всему телу будоражащую волну мурашек. Глаза напротив чуть потемнели. Сергей шумно выдохнул. И Сеченов сразу же, будто опомнившись, убрал руку. Нечаеву сразу стало будто легче дышать. — Иди отдыхай, — напоследок произнес Дмитрий Сергеевич и направился к выходу из столовой. — Слушаюсь, шеф, — пробормотал ему вслед Сергей. *** Он оказался дома, когда на улице уже начало светать. Преодолев желание просто упасть на кровать в чем есть, Сергей наскоро принял прохладный душ и лег. Сон не шел. Мысли скакали вразнобой, то и дело возвращаясь к разговору в столовой. Перед глазами возник образ Сеченова — теплые карие глаза, мягкая улыбка, темные, совсем немного тронутые сединой волосы, безупречно подогнанный элегантный костюм-тройка, от которого Дмитрий Сергеевич привычно оставлял только брюки и жилет. Идеальный образ ученого мужа, генеральный директор, один из умнейших людей на Земле. Почему же Нечаев не может остановиться лишь на уважении? Почему его мозг покидывает ему постыдные желания? Рука на плече, большой палец касается кожи… А если бы Сеченов не убрал руку? Если бы он легко помассировал шею, передвинул ладонь на затылок и притянул к себе, а потом… Нет. НЕТ. Нужно было перестать об этом думать. Нечаев взревел и, выдернув из-под головы подушку, с силой накрыл ей голову. Ему дали всего несколько часов, чтобы выспаться. К вечеру он должен сдать письменный отчет подполковнику Кузнецову. Нужно взять себя в руки и вырубить из головы все лишние мысли. Выдержка и усталость вскоре взяли свое — через пятнадцать минут Нечаев забылся поверхностным сном с мутными сновидениями. Он проснулся ближе к полудню совершенно разбитым. Голова отказывалась ясно мыслить. События прошлой ночи казались фантастическим сном. Сосредоточившись, он усилием воли задвинул все мысли о Сеченове подальше, поклявшись себе больше никогда не допускать со своей стороны подобных вольностей. Его ждал отчет.