Рыба в котловане

На Новый год я полетел к родителям, о чём моментально пожалел. Я редко бываю в Питере зимой и наивно понадеялся, что погода не подведёт. Думал, буду прогуливаться по Дворцовой солнечным морозным днём, фоткаться на фоне Финского залива... Ага, как же! Ветер продувал насквозь, снег сыпал, как из огромной солонки, возле родительского дома я поскользнулся и чуть не свернул шею. Побродив по набережным, я забрался под одеяло, решил никуда больше не ходить и позволил маме закармливать меня разносолами, как поросёнка на убой. Этот город полон опасностей, написал я Косому. Зато красивый, он ответил. Ну хз, Москва тоже, написал я. Очень, да, согласился Косой. Поскорее бы смыться, я сюда больше ни ногой, заявил я. Артур: Жаль. Думал, как-нибудь покажешь мне там всё Руслан: В Питер собираешься? Я закусываю губу в мясо, до хруста сжимаю телефон в ладони. Артур: Нет пока. Когда-нибудь, может Когда-нибудь это, когда-нибудь то... Я не спрашиваю, собирается ли он в Москву или, как мы ещё можем встретиться. Навязываться и напрашиваться в гости я точно не стану. На вопросы друзей о личной жизни я одинаково отвечаю «завязал». Тогда они щупают мне лоб, делают озабоченные лица и уверяют, что в Гондурасе землетрясение или в Ботсване ледяной дождь, раз уж Ру приструнил свой член. Мама сокрушается про Марка. Твердит: он такой приятный, интеллигентный, воспитанный и милый. Как же я без него? Такого она не говорит, но думает. Я говорю, что мы разошлись по-тихому, это прокатывает. В середине декабря у Алии с Ником родился мальчик. Они грозились назвать его Русланом, но в итоге остановились на Ромке. Рома – любимый футбольный клуб Ника. Я перекидывался с Ником мемами про тяготы отцовства, когда внезапно объявился Марк. В свойственной ему манере деловой переписки он попросил о встрече, а я не нашёл причин для отказа. Совесть, к тому же, немного царапалась. Мы пересеклись в кафе неподалёку от Сити. Я опять извинился, на этот раз без грамма притворства. - И ты извини, Руслан, - ответил Марк. - Я был не в себе. В знак примирения мы чокнулись, Марк - красным сухим, я – гиннесом. Он сказал, что улетает в марте и, если мне что-нибудь понадобится, я могу запросто к нему обращаться. Я поблагодарил, хотя знал наверняка, что ни о чём его не попрошу, и это наша последняя встреча. Меня подмывало пошутить про домашнее порно, но я сдержался. Мы разошлись на дружеской ноте, но я всё же уловил в голосе Марка наигранность и напряжение. Мне стало немного грустно. Год жизни бесследно не проходит, а я так и не понял, почему он строил долгосрочные планы на мой счёт. Теперь, со стороны, мне было очевидно, как сильно мы друг другу не подходим. *** Я пишу Косому, что стану крёстным – слиться не удалось – переезжаю и, наверное, скоро уволюсь. Дальше я терпеливо отвечаю на поток вопросов. Переписка между нами может продолжаться весь день с перерывами, а когда мы оба выходные, по два-три часа строчим друг другу всё подряд. Наше общение напоминает флирт, но я не знаю, встречается ли Косой с кем-то. И знать не хочу. Мало ли, как меня накроет. С собой таким я ещё не знаком. Весна в этом году ранняя и резкая. Я подставляю лицо ветру, задираю тёмные очки на лоб и впитываю прохладную свежесть. Солнце слепит, но мне по кайфу. В ушах Лана Дель Рей от Косого, в телефоне новое сообщение: интересуется, куда переезжаю. Я отправляю ему фото голых стен. Зато здесь есть балкон. Фотографирую вид: детская площадка с зелёным резиновым покрытием, горкой, качелями-каруселями, за ней – уличные тренажёры, дальше велосипедная дорожка, школа и шоссе, которого не видно, но оно шумит за трепыхающимися на ветру кронами деревьев. Свисток уговаривал остаться во Владыкино, но я жил один совсем недолго, и сейчас мне это необходимо. Артур: Ру, раз такая пьянка Руслан: Ты не бухаешь, надеюсь? Спрашиваю больше в шутку. Знаю, он не пьёт. Точно знаю. Знаю, что когда хочет что-то серьёзное написать начинает с вот этого «Ру», знаю, как шрам на щеке топорщится, когда улыбается, знаю, как брови сводит во сне или когда удивляется, знаю, ему тоже нравится переписываться, знаю, что ждёт от меня сообщений. И что люблю его знаю. А он не знает. Я рофлю Артур: Понял. В Москве буду скоро Руслан: Когда? Телефон едва не улетает с балкона, а очки я еле-еле успеваю подхватить в воздухе. Хотя и хер бы с ними. Артур: Прилетаю 23 Руслан: У меня крестины днём. Вечером свободен. Или ты занят? Я могу и в другой день. В любой вообще. Ты в Кузьминках будешь жить или где? Артур: Не знаю пока Я тут же придумываю, куда можно вместе сходить. Не хочу на него давить, но мысленно уже вовсю веду отсчёт дней. *** Со всех сторон на меня смотрят святые. Много святых. Глаза и головы у некоторых как у инопланетян, другие вполне натуралистичны. Я плохо слушал этот раздел на лекциях в универе и не помню стили иконописи. Я бережно прижимаю к себе кружевной конверт с золотым шитьём, из него выглядывает розовая щека. Роман Никитич, не подведи, умоляю я. Спи, спи, спи. Ромка не подводит и исправно сопит вплоть до самого макания в чашу. Но уж после поднимает ор выше гор. - Ру, ты такой сосредоточенный был! Ну просто другой человек, - смеётся Алия. Мы отмечаем у них дома. Ромка наелся и опять спит. У нас с ним взаимоуважение: он на меня не срыгивает, я его не тискаю. - Я написал тут. Ромке. И вам с Ником, - я кладу плотный серый конверт на край стола. Не хотел становиться писакой, который так и норовит впарить свои вирши, но, видимо, уже им стал. - Что это? – Алия вскрывает конверт, быстро пробегает глазами. - Стихи, что ли? – Ник встаёт у неё за спиной и тоже читает. Вообще-то я надеялся, что они дождутся моего ухода и специально подловил обоих на кухне - не выдержу, если меня начнут цитировать при всех. - Ру, - Алия прижимает руку к груди. - Это очень, очень… - Это охуенно, Ру! – опережает Ник. - Да! Охуенно! – подхватывает Алия. - Реально! Глаза у обоих покраснели, мне жутко неловко, хочется выхватить листок, чиркнуть зажигалкой и поджечь. Вместо этого я начинаю прощаться. *** - Ты с чемоданом? – удивляюсь я. В кофейню на Маяковской я приехал на полтора часа раньше. Я выбрал место, где нам обоим территориально удобно, и цены вменяемые. Вряд ли кто-то из нас сильно разбогател за эти месяцы. Сколько их прошло? Восемь. Восемь грёбаных месяцев позади. А сколько впереди? И сколько вообще всё это продлится? И что именно "это"?.. Погода стояла серая, хотя с утра светило солнце. Люди сновали мимо, кто в плаще, а кто в топе от купальника, обычная московская весна. Но тут вошёл Косой, и я больше ничего не видел. Похудел, что ли? Или нет. Шрам тот же, волосы отросли, бороду отпустил. Бороду, во даёт! Ему идёт. Он заметил меня, помахал и заулыбался, а я даже встать не смог. Внутри всё взрывалось, и ноги превратились в каменные палки. - Узнать хотел, - говорит Косой после приветствий и стандартных вопросов. - Могу у тебя остановиться? - Без проблем, - чересчур поспешно отвечаю я. – На кухне диван есть, я там лягу, а ты в комнате. - Нет, давай я на кухне, - спорит он и озирается. – Пить хочу, подыхаю. - Девушка! - окликаю пробегающую официантку. Косой просит воды и кофе покрепче, без сахара и с молоком. - Ты голодный? – он листает меню. - Есть немного. Закажи нам одинаковое. Он недоуменно поднимает брови и ухмыляется. Есть что-то новое в этой ухмылке. Какая-то внутренняя сила и уверенность, которой раньше не было, и от которой у меня кружится голова. Можно так всегда? Просто сидеть и смотреть, а он рядом, только руку протяни. - Не слишком полезно для тебя? - поддразнивает он. - Сойдёт, - я беззаботно отмахиваюсь. – Ну рассказывай. И Косой рассказывает. Не очень хорошо я его слушаю, признаюсь. Особенности жизни в приморском крае, про бухты какие-то – он мне фото слал – пробки гигантские, работы завал – толком ничего и не видит, всё машины да машины, но ему нравится. И на новый стартап, тот таинственный, почти подписался, но там переезжать опять придётся. Я не спрашиваю, куда. Существует только сейчас. Я и он. Он и я. Глаза в глаза, и руки на столе рядом, а стол круглый, маленький, и мы колено в колено упираемся, но никто не отодвигается ни вправо, ни влево, ни назад. Зачем, если и так хорошо? - Ты теперь, - Косой замолкает и вопросительно смотрит на меня. - Слушаюсь, - по спине бегут мурашки и по груди, и по рукам и везде. - Но ты всё знаешь. Я действительно многое ему писал, да и он мне тоже. - Всё равно расскажи, - он берёт чашку, задевает мою руку. Дёргаюсь, извиняюсь, поднимаю глаза и дышать не могу. - Я… - Косой поджимает губы, раньше так не делал. - Видеть тебя рад. Очень. Очень, - повторяет тихо. Или это я про себя повторяю. Хорошо, хоть не вслух. Я с ним совсем дурным стал. Совсем не я будто. Или наоборот я. - Я тоже, - хрипло отвечаю. – Что ещё у них тут есть? - открываю меню и поскорее прячусь. *** Косой живёт в моей комнате, оставляет после себя запотевшую душевую кабину, вечно забывает везде шлёпанцы, летает котом по кухне под Роба Зомби, покупает продукты и готовит из них вкусную еду. Иногда он не заправляет постель, и, если я возвращаюсь раньше, захожу в комнату и провожу рукой по подушке, словно она может оказаться тёплой. Кузнечик каждый день ест деликатесы и получает в подарок кошачьи ништяки. Косой зовёт его Боузером. Уезжая утром на работу, я оставляю на столе записку про кашу в мультиварке. Да, я теперь ем кашу. И да, я купил мультиварку. Косой целыми днями мотается по Москве. За неделю ему нужно многое успеть. Дом, участок и гараж наконец продались. За недорого, но хватит загасить долги и ещё немного останется, чему Косой жутко рад. Вечером мы гуляем неподалеку от моего нового дома, а перед сном расходимся: я – на кухонный диван, он – в комнату. В первую ночь меня дико колбасит, но не от возбуждения, а от того, что он наконец-то здесь, со мной, и будет спать за стенкой ещё какое-то время. Потом я привыкаю, хотя очень стараюсь не привыкать. Привязываюсь к его бритве на зеркале, к его рубашкам на спинке стула, к запаху его туалетной воды, чистому и свежему, к его кроссовкам – чёрным и белым – он носит их по очереди. Мы много разговариваем о пустяках, я читаю Косому кривописи (но не те, что очевидно о нём) и стесняюсь рассказать про свою страничку в ВК. Мы смотрим кино, в основном не новое: "Экстази", "Большой папа", "Страх и ненависть в Лас-Вегасе". Как-то Косой предлагает "Я люблю тебя, Филипп Морис". Терпеть не могу этот фильм и заменяю его на "Мой личный штат Айдахо", но на нём Косой отрубается. Мы сидим на полу, облокотившись на диван, не вплотную, но близко. Его лицо озаряется жёлтым, синим и красным. Я ставлю на паузу и смотрю на Косого: на его новую бороду и старые шрамы, которые рассказывают о его прошлом больше, чем он сам, на его срастающиеся брови. Трогаю его переносицу указательным пальцем, и Косой открывает глаза. Мы долго изучаем друг друга, как каких-то экзотических зверей, а потом он притягивает меня к себе. Всё как впервые, но и как прежде: губы в губы, и язык, и запах тоже его, только его. Мне становится очень жарко и одновременно бросает в озноб... - Щас взорвусь, - говорю, отстраняясь. Как по-живому режу. Но лучше так, чем он опять себя загнобит. – Поздно… на работу завтра. И тебе… рано, - бормочу я. А в голове только: уговори меня, убеди, не отпускай... Но Косой покорно кивает. - Ты прав, да... Прости, Ру, - он вытирает рот тыльной стороной ладони. - И ты извини, - я поднимаюсь с пола и иду к себе. Ухожу от него, хотя совсем не понимаю, как это получается. Как меня ноги в противоположную сторону несут, как не отказывают, не подгибаются, не обламываются... - Прости, - повторяет он в спину. Я притворяю дверь, сердце ломает рёбра, под носом саднит от щетины Косого. Открываю ноутбук и пишу, что в голову взбредёт. Что-то невнятное. Чего только не случается. Даже небывальщина. Бывает змея в рукаве. Бывает огонь в воде. Бывает вода в костре. Бывает черти в Раю, Бывает ангелы пьют. А бывает бурелом в голове. Но это не такая уж редкость. Не для нас с тобой, Не для тебя и меня Меня и тебя. Когда только ты и я, Что угодно бывает. Бывает звёзды лучатся в небе, А бывает под подошвами хрустят. Бывает летом зима, А бывает зимой жара. Бывает одинаково разное, А бывает противоположное одинаково. Бывает единственный выход - в окно, Но шагаешь в дверь, а за ней - ещё дверь, А за той - ещё, ещё и ещё... Бывает машина времени - никакая не машина, и нет никакого времени. Ни вчера, ни сегодня, ни завтра. Только всегда. Но только когда есть ты и только когда с тобой я. Бывает кирпич в груди, А бывает камень с глазами. Бывает река на небе, а туча в земле. Бывает вырыли яму, а в неё залили бетон: Много-много густой серой массы, застывающей и неживой. Такой неживой, что ничего выжить в ней просто не может. Не способно и не должно. Но смотрите-ка как бывает! Бывает блестит чешуя, и бьют хвосты, и плещутся плавники. Плавники задевают леску, Что протянута из моей груди. Потому что есть только ты Потому что есть только я Потому что есть ты и я. Я запостил, успокоился и уснул, а когда засыпал, понадеялся, что и Косой давно спит. *** - Почему?! Почему не сказал? Ты… ты с ним встречаешься ещё? С тем, с Ходынки, - Косой почти кричит, что совсем на него не похоже. Накануне я позвал его в "Сказку" на Колесо обозрения. Он фоткал с высоты. Меня - на фоне зелёного моря листвы и разноцветных изгибов американских горок, и я его фоткал, и вместе мы тоже фоткались. Позже мы разъехались каждый по своим делам и встретились уже дома. Поужинали поздно, пожелали спокойной ночи и разбрелись по комнатам. Позже Косой притопал на кухню и начал громко звякать стаканами и воду лить. Будто я спал. Будто я смог бы уснуть, когда он уезжает, и мне опять без него быть, а мы ничего так и не прояснили! Косой у раковины стоял в майке и моих полосатых пижамных штанах. Он возился что-то там и матерился шёпотом... Я подошёл и обнял его сзади. Просто обнял, потому что иначе уже было невыносимо и нельзя. Он замер, а я щекой между лопаток прижался, там, где карта и моё счастливое место. Мы постояли немного, и моё сердце стучалось в его, словно спрашивало... Косой повернулся, а я зашептал, пока ещё не поздно, пока мы оба притормозить можем. - Только подумай. Подумай, пожалуйста. Пожалуйста. Чтобы не жалеть. Не вскрываться и не мочить себя... Не хочу, чтобы из-за меня… Не хочу короче, чтоб тебе больно... - Ты не хочешь, Руслан? - он погладил меня по щеке, в глаза заглянул. Я плыл и растворялся в его руках, но держался. - Хочу, хочу, только… Я не договорил, потому что наши губы встретились и сцепились, а за губами мы и сами слепились намертво, так что не разорвать. Всё произошло очень быстро и очень медленно. Не знаю, сколько минут, секунд или часов длилось... Помню только, как моя голова лежит у Косого на груди, а я повторяю и повторяю, как его люблю. Люблю, люблю, только его, его... Вспоминалось всё как в тумане, поэтому я склонялся к тому, что мне приснилось. Утром я проснулся первым и сразу же захотел разбудить Косого и сказать, что я его люблю. Чтобы он услышал и мне ответил. Но вместо этого я тихо собрался и уехал в Останкино, даже не позавтракав. Вдруг он опять пожалеет и начнёт ебать себе мозг? Что тогда делать? Но вот Косой звонит и почему-то орёт на меня. - С Марком? С ним давно нет, я же говорил... Тут я понял, что ничего не рассказывал, типа Косой догадается, и само собой разумеется, что я не с Марком. А ничего не разумеется. - Нихуя ты не рассказывал! Ру, бля, не понимаю!.. - Не ори, пожалуйста, - я выхожу из редакции и шагаю по коридору к лифтам, там потише, и никто уши не греет. - Чё «не ори»? Это чё означает? В кармане у меня? Зачем подсунул? – Косой вроде задыхается. - У тебя во сколько вылет? Не опоздаешь? Я смотрю на часы, но не помню ни номера, ни времени его рейса. - Да похуй мне вообще! Я понять хочу! - Артур, успокойся, - говорю. – Ключ от моей квартиры. Вот этой, съёмной. Я же один живу теперь. Можешь приезжать спокойно и останавливаться. Так удобнее… - Удобнее, блять?! Удобнее!! Ты чего мне голову морочишь?! - Я не морочу ничего! – я тоже немного злюсь. Ну что он в самом деле?! – Ничего не морочу, не думал даже. - Ты про меня пишешь! И про себя. Про нас. Я видел, читал! - Откуда ты узнал? – удивляюсь я. - Добрые люди сказали! - язвит Косой. - Про нас же? - Ну не совсем, это художественные приёмы, - объясняю я. – Прости, но я не указывал имён. И не подумал. Бля, - до меня доходит, что Косому может быть неприятно, с его-то загонами, я же его не спрашивал. – Я всё удалю, скажи только... - Похуй мне на "прости"! – рявкает Косой, я вздрагиваю. – Ты со мной хочешь быть? Хочешь или нет? По-нормальному, а не вот это всё: спи в моей комнате и передёргивай в кулак! - Ты на меня передёргивал? Польщён. - На вопрос ответь! - Чё за вопрос, забыл, - я начинаю его троллить. Хватит лирических отступлений. Вот я, вот Косой, мы такие: распиздяи, мозгоёбы и идиоты немного. Мы не знаем точно, чего хотим по жизни, но, кажется, хотим друг друга. - Ру, тебе хана! – говорит Косой. – Я прилечу. Или тебя приволоку во Владик. И будешь скулить у меня. Громко, как ты любишь, и просить ещё. - Заманчиво, - нервно ржу я. – Твой таксист в ахуе? - Я в аэропорту уже. Отвечай. - Тупые вопросы задаёшь. Да, хочу. Непонятно, разве? - Нихуя непонятно. Сам говорил: вы трахаетесь на стороне со своим. - Я с ним разошёлся ещё до твоего отъезда. Он про нас узнал, кстати. На Ходынке в квартире камеры… - Пиздец, - стонет Косой. – Стыдобища! - Там, наверно, расплывчато и в пикселях, - предполагаю я. - Пиздец, - повторяет он. – И когда мы это… на диване… - Поза шестьдесят девять называется. Ну не думаю, что он разглядывал... - Блять. Час от часу не легче. - Нам с тобой никогда не легче. - Так почему ты не сказал, что не с ним? Почему, а? - Так ты сам перед Владиком говорил: не хочу быть вот таким, хочу работу приличную, на море, лодку, а я не при делах вообще… - Бля, Ру. Но с тобой-то я хочу. Ну пусть это называется, как угодно. Я же не разбираюсь во всех этих... сексуальностях, мне похуй вообще. Я только тебя же… только ты же… - он начинает захлёбываться словами. - Я тоже… Тоже... - глаза щиплет, опять реву, как в детстве. Пиздец какой-то. Вечно из-за него реву. Из-за него только. – Ни с кем, кроме тебя не хочу спать... Вообще ни с кем... Косой громко шмыгает в трубке. Вот-вот объявят посадку, а у нас только-только наладилось. Если может у нас хоть что-то наладиться. Ещё столько разгребать. *** Снова октябрь. И снова погода-слизень. Такой, что прополз и оставил липкий понурый след. Но мне не до самокопаний. В Казани погода не лучше, чем в Москве, но хоть не промозгло, как в Питере. Про Казань мне известно только, что тут Волга и красивая большая мечеть. Переезд – чистое безумие, как и все последние полгода. Мотаться из Москвы во Владик и обратно – такое себе развлечение. Но, если не мотаться, ещё хуже, друг без друга мы не вывозим. В Казани у Косого новая работа и новая учёба. Я прилетел на день раньше. Алия помогла подобрать квартиру, мне пока всё нравится. Из мебели тут только встроенная белая кухня. Я привёз с собой надувной матрас - два на два - но нам с Косым его явно надолго не хватит. Распушившийся здоровенный Кузнечик деловито обнюхивает углы, а устав, сворачивается клубком в раскрытом чемодане. Я его не прогоняю, он и так заточил на меня зуб из-за долгой дороги в переноске. Шкафов для одежды здесь нет, но есть штанги с вешалками, нам годится. Косой везёт какую-то автомобильную аппаратуру, я планирую сложить её в кладовку. Мелочёвку я прихватил с собой из Москвы, распаковал всё, и прибрался к приезду Косого. Предложение сменить место жительства стало для меня неожиданностью. Я задумался, но спустя пять минут ответил "да" и повис у Косого на шее. Он уткнулся носом в мой висок и сказал, что мы - бродяги и можем только так: если съезжаться, то в новом городе. Я немного параною из-за работы. У меня куча фрилансов, и два моих рассказа напечатают в сборнике, но я всё равно нервничаю. У Косого впереди новый проект - грузовой электромобиль. Планируется несколько модификаций: доставка, такси, машина-дом, всё это в разных габаритах. Я мало в таком понимаю, но зато придумал историю про то, как беспилотные автомобили взбунтовались и начали нападать на людей. Косому чуть не отказали из-за отсутствия диплома, но в последний момент предложили записаться на какие-то курсы, где полгода ему предстоит заниматься по ускоренной программе. Косой бурчит, что ничего нового там не узнает, но обучение было обязательным условием договора, как и последующая долгая командировка. Я пообещал его экзаменовать, и он немного расслабился. Периодически Косой опять загоняется, но происходит это гораздо реже, да и я стараюсь следить за его настроением, точно так же, как он наблюдает за моим. *** - Что сгорело? - орёт Косой с порога. Только приехал и сразу наезжать! Я научился готовить, но сегодня спалил курицу. Огорчаться я не стал, порадую Косого чем-нибудь другим. И слава макдаку! - Моя нервная система дымится от усталости, - отвечаю. – Я с ног сбился! И кот ещё... Он сожрёт меня из мести. Ему не понравилось лететь. И тут всё новое. Вообще всё!.. Я даже магазины пока не знаю, ну только макдак теперь знаю... Косой ржёт, я пинаю его в лодыжку. Он хватает меня в охапку, крепко прижимает к себе и целует. Пыльный с дороги, уставший. Соскучился, пиздец, говорит, не могу просто. Я будто могу! - В душ вали, - отпихиваю его. Кузнечик трётся о мои ноги, Косой начинает с ним обниматься и не валит. - Жрать хочу! Тебя ждал! – возмущаюсь, но больше для виду. - Пошли со мной, - он ловит меня за руку. - Поможешь мне там... Иду с ним, конечно, куда я денусь. - Люблю тебя, - говорю, когда мы трахаемся. Хочу повторить много-много раз, чтобы под кожу въелось. Иногда Косой не очень верит, но иногда у него светлеет лицо – тогда точно верит. Я про это пишу. О нас и не о нас. О таких же, похожих и не очень. Но про него больше, о нём всё, даже если не о нём. И обо мне, значит. Мы же один в другом, не отделить уже. Судьба это или хер её знает. Только правильно так и никак иначе. - Волны качают, - замечаю я. - Как на море. Матрас под нами колышется. Косой часто вспоминает Иссык-Куль и обещает меня туда обязательно отвезти. Я не против. У Косого к любой большой воде придирчивое отношение. Японское море во Владике ему чем-то не угодило, Средиземное вскоре предстоит заценить. Через девять месяцев мы будем ждать такси в аэропорт. Я - психовать, что самолёт до Стамбула, а оттуда и до Мальты улетит без нас, в панике носиться по квартире, проверять и терять по очереди кошелёк, паспорт, рюкзак, чемодан...И Косой вдруг скажет: - Руслан, знаешь… - Что?! - нетерпеливо крикну я. - Короче...- Косой запнëтся и почешет бровь. - Я тоже. Чего-то надумал себе, а я догадывайся. Мы часто друг друга читаем, но сейчас мне нужно услышать. Я захочу над ним поиздеваться, но по его лицу, как у самоубийц, которые готовятся шагнуть в пропасть или прыгнуть с высокого моста, пойму: дело-то серьёзное. - Что - тоже? - Тоже люблю тебя, Ру, - скажет Косой. Как по команде телефон завибрирует, а под окном засигналит такси, и мы ломанёмся со всех ног, времени в обрез, не рассчитали. Я побегу за Косым, и каждую секунду прочувствую, что научился быть счастливым во взрослой жизни. Но сейчас мы просто лежим в нашу первую ночь в этом незнакомом городе, который нам предстоит узнавать вместе. Луна белая и круглая, а на окнах даже занавесок пока нет, и кожа Косого в матовом свете кажется молочно-серебристой. - Ты сам как море, - шепчет он. – Моё море.