***
Кроули с трудом открыл глаза. Расплывчатое марево постепенно сложилось в относительно четкое изображение: он понял, что видит свою откинутую в сторону руку. На секунду ему показалось, что она уже отделена от тела, но, попробовав пошевелить пальцами, он убедился в обратном, не испытав ни облегчения, ни радости, ни каких-то других эмоций. — Теперь я, — раздался где-то неподалеку голос. Кроули поморщился, узнав Хастура. — Хочу наказать этого подонка. Секунда — и Кроули дернулся от внезапной пощечины, скорее инстинктивно, чем на самом деле чувствуя боль. Точнее, не так — боль была, но она успела превратиться в фон, убогую подложку под реальность, заполняющую все. Кроули медленно повернул голову, чтобы посмотреть вперед, и это движение далось ему с большим трудом. Вдалеке раздался взрыв смеха. Только сейчас Кроули осознал, что прилеплен, чем-то прикован к стене: голова сильно кружилась, мешая точно определить положение. Все события, произошедшие до того, как он потерял сознание, казались ему отвратительным сном, из которого он мало что помнил. Впрочем, то, что окружало его сейчас, тоже выглядело как настоящий кошмар. — Кроули, — Вельзевул стояла перед ним, как обычно глядя исподлобья. Она выглядела куда менее устрашающей, чем Хастур, но Кроули знал, что это равнодушие — показное. — Ты снова з-з-з-з нами? Очень хотелось ответить что-то едкое, но не было ни сил, ни подходящих фраз в голове, которая казалась очень тяжелой после множества ударов. — Теперь нам не будет скучно! — Хастур ухмыльнулся и, повернувшись куда-то назад, махнул рукой. — «Шоу должно продолжаться», — раздался знакомый голос справа, — у людей есть такая песня, которую этот ублюдок обожает. Надо же. Неужели привели даже кого-то, кто работает на Земле?.. Все высокопоставленные здесь. Полно зрителей — Кроули их не видел, но по шуму толпы догадывался, как много глаз сейчас жадно ловят каждое его движение. — Человеческое тело имеет прекрасную форму, — вкрадчиво сказал Хастур, сделав шаг к нему. Кроули поймал себя на том, что невольно сжался, и сразу же постарался выпрямиться настолько, насколько это было возможно. Он не должен показать им свой страх. — Вполне, — Кроули удивился тому, что смог произнести хоть что-то, несмотря на разорванное горло. Хастур заулыбался. — Знаешь, почему? Потому что человеческое тело можно бесконечно уродовать. Но человек обычно быстро заканчивается. Кроули смотрел ему в глаза — черные дыры, в которых можно было утонуть и в которых сейчас блестело первозданное зло — то, к которому Кроули когда-то опрометчиво присоединился. — Жаль их, — выдавил Кроули, стараясь, чтобы его тонкий голос не звучал слишком жалко. — Пожалей себя. Хастур подошел совсем близко. Обдавая гнилостным дыханием щеку Кроули, он прошептал: — Я ненавижу тебя, Кроули. Кроули коротко вскрикнул от боли, которая внезапно обожгла его правую руку, и тут же возненавидел себя за это: публика пришла в полный восторг. Он не должен веселить их. — В человеческом теле много крови, — Хастур отошел на пару шагов назад. — Человек не может прожить долго, если ему вскроют вены. Ты не человек, Кроули. К сожалению. Кроули запрокинул голову, стараясь случайно не посмотреть направо. Но даже не глядя, он прекрасно ощущал, как горячие капли падают на грязный пол с его руки, которую щипало и жгло. Нет, уже не капли, уже целые потоки… Кроули закрыл глаза. Раньше он мог останавливать боль — человеческое тело полностью подчинялось его сознанию. Он спокойно мог обходиться без воздуха, спокойно мог выдерживать то, что убило бы любого человека. Но сейчас тяжесть и слабость, охватывающая его целиком, не давала ему даже думать — не то что отдавать команды своему телу. — Не спи! — Хастур снова ударил его по лицу. — Это не так весело. За много лет Кроули успел от скуки посмотреть самые разные человеческие боевики, в том числе и те, где героев безжалостно пытали в темницах. И теперь он мог уверенно сказать, что люди, способные в такой ситуации сопротивляться, плевать в лицо мучителям и пытаться выбраться — чистой воды выдумка режиссеров. — Все мы, демоны, любим огонь, не так ли? — резанул уши еще один пронзительный голос. Дагон. Глупо было надеяться, что Мастер Пыток не придет полюбоваться пленником. Она тоже подошла ближе — держа руку за спиной, зловеще улыбаясь. — Помнишь, как жарко было тогда в Сохо? Откуда они знают о магазине? Перед Армагеддоном все были заняты дру… Кроули прикусил язык, чтобы не закричать. Не порадовать толпу демонов очередным проявлением своей слабости. — Прелестно, — безэмоционально сказала Дагон, потянулась к нему, и Кроули понял, что не чувствует, как она водит пальцем по его обгорелой щеке. — Кожа на таком теле хорошо горит. Может, еще раз? — Прожжешь до костей, — возразил Хастур, — а костям уже не будет больно. — Тогда с другой стороны. Кроули чувствовал, как его тело предательски дергается, извивается, умирая, и он ничего не может с этим сделать. Все мысли о том, чтобы выглядеть достойно, рассыпались — охваченный страданием, он на мгновения даже забывал о том, что рядом есть кто-то. — З-з-знаешь, люди стараютз-з-з-а думать о чем-то приятном, — вдруг сказала Вельзевул. — Чтобы было не так больз-з-зно. Здесь определенно был подвох. Но Кроули не мог даже сосредоточиться на этой фразе: боль заполняла его, становилась его частью, и он даже не заметил, как ударился головой о стену, когда Дагон подожгла его руку — ту, которая еще не успела вся истечь кровью. Это был необычный огонь — не тот, в котором он чувствовал себя привычно. И продолжать бороться с болью, которая захватывала тлеющее тело, с каждой секундой становилось все сложнее. Как остановить боль? Как он делал это раньше? — Огонь хорошо тушит вода, — пробился откуда-то издалека голос Дагон. — Давай потушим тебя. Кроули впервые явственно почувствовал биение своего сердца — такого человеческого, но более совершенного, которое успешно работало на протяжении тысячелетий. Кроули знал, что оно не остановится и сейчас, и очень хотел, чтобы остановилось. В глазах двоилось. Он с трудом различил какие-то темные фигуры, подходящие к нему. Одна из них что-то держала в вытянутой руке. — Люди иногда придумывают интересные вещи, — заговорил Хастур. — Помнишь, ты показывал мне ту штуку, которая брызгает водой? Посмотрим, как тебе понравится это. Кроули все-таки не выдержал, и его крик эхом прокатился по адским темным подвалам. Казалось, в его руку вогнали раскаленные иглы, вкололи самый убойный антибиотик, но даже это только отдаленно напоминало то, что он чувствовал. Несколько секунд он даже не осознавал, что кричит, провалившись куда-то глубоко в собственный разум — туда, где был только он и его боль. — …не чистая святая вода, — прорвался из небытия голос Хастура. — Иначе все было бы слишком просто. — Твоему ангелу бы не понравилось, — добавила Дагон, — в прошлый раз вы с ним славно пошутили. Но мы не любим шутки. Его ангелу. — Тебя подвезти? — Нет, спасибо. Может, в один прекрасный день мы с тобой… Я не знаю, выберемся на пикник. Или пообедаем в «Ритц». Словно бы что-то из другой, прошлой жизни. В этой же реальности существует только омерзительный Ад и не менее омерзительные его… Вторая капля. В этот раз Кроули не закричал — удалось обойтись шипением. Во рту была кровь — наверное, из-за почти перекушенного языка. — Не пытайся казаться героем, Кроули, — снисходительно сказал Хастур. — Ты никогда им не станешь. А впереди еще минимум сотня капель. Думать о чем-то приятном. В уже угасающем сознании Кроули из ниоткуда возникла картинка: ранняя весна, они с Азирафаэлем сидят в парке. Он не мог вспомнить ни тогдашний разговор, ни то, как давно это было — лишь то ощущение, которое он испытывал, будучи рядом с Азирафаэлем. Ощущение полного принятия, полной безопасности и уверенности. И ради этого стоило цепляться за этот мир. Хастур, продолжая говорить что-то о героях, подошел и, наклонившись вперед, с выражением произнес: — Ты прожил бессмысленную жизнь, Кроули. Кроули закрыл глаза. Пока у него были его воспоминания — его жизнь точно не была бессмысленной.***
Азирафаэль подскочил от неожиданного телефонного звонка. За секунду до того, как поднять трубку, он, кажется, почувствовал что-то неладное — но, отогнав от себя эти мысли, все-таки ответил: — Книжный магазин мистера Фелла. Извините, но… — Аз-з-з-зирафаэль, — раздался в трубке голос, наполовину смешанный с жужжанием мух. — Ез-з-з-зть дело. Азирафаэль похолодел. Он сразу узнал Вельзевул, и теперь в голове пульсировала только одна мысль, только один вопрос. — Где Кроули?! — голос предательски сорвался. — Мы приглашаем тебя поз-з-зетить наз-з-з, — Вельзевул сделала паузу. Азирафаэль ощущал, как к лицу прилила кровь. — Иди и з-з-змотри. Вельзевул очень хорошо подобрала фразу — для Азирафаэля действительно начался его личный Конец Света.***
Кроули почти ничего не видел — глаза оставались целыми по просьбе Хастура, но боль застилала взгляд, превращая все, что его окружало, в кровавое месиво, в котором иногда — когда Кроули неудачно поворачивал голову — мелькали яркие искры. — Ангел будет скучать по тебе, — прорвался в голову Кроули голос Хастура, звенящий и отдающийся где-то глубоко в ушах. — Он з-з-з-зкоро будет з-з-здесь, — высоко и протяжно сказала Вельзевул. Кроули дернулся, вложив все силы в то, чтобы вырваться из окутывающей его пелены. — Что… — он хотел бы, чтобы его голос прозвучал громче, но, задыхаясь от крови в горле, смог издать только слабый шепот. Тем не менее, его услышали. — Он попрощается с тобой, — самодовольно сказал Хастур. — Эти твари такие сентиментальные… Кроули начал дрожать. Это не было испугом или волнением — наверное, просто последней агонией тела, над которым издевались всеми возможными способами. Обрубки крыльев за его спиной — он даже не заметил, когда они появились — уже переставали дымиться, и боль, пронизывающая все нутро, то отступала, то появлялась вновь, заставляя Кроули корчиться на стене, Хастура — смеяться, а демонов — аплодировать. Кроули вдруг осознал, что из его глаз текут слезы — возможно, вперемешку с кровью. За такие неудачные реакции он ненавидел человеческие тела. — Ты жалок, Кроули, — презрительно бросил Хастур.***
Азирафаэль еще никогда не доходил до Бродгейт Тауэр так быстро. Перед тем как ступить на эскалатор, ведущий вниз — тот, на котором по обыкновению уезжал Кроули, — он замешкался всего лишь на секунду. Сейчас жизнь Кроули была важнее любых предрассудков и собственных страхов. Азирафаэль не простил бы себя, если бы не попробовал его вытащить. Ад ничуть не изменился с того дня, когда Азирафаэль просил здесь резиновую уточку: он был все так же черен, мерзок, с узкими коридорами и влажными стенами. Азирафаэль с удивлением отметил, что к его приходу действительно подготовились: он не успевал открыть рот, как ему уже показывали дорогу небрежными жестами стоящие вдоль стен уродцы. Петлять пришлось недолго. Прошло несколько секунд, и Азирафаэль уже начал слышать приглушенные звуки, похожие на шум стадиона в разгар матча. Идти было тяжело — и физически, потому что от всего этого места веяло хаосом и тьмой, и морально — страшно было опоздать. И именно этот страх заставлял Азирафаэля ускорять шаг. Еще несколько секунд. Крутой поворот, и… Огромное помещение с низким потолком, освещенное холодным светом. Толпа отвратительных чудовищ, каждое из которых когда-то отвергло Небеса. Они закричали, начать плеваться, зашумели, и поэтому Азирафаэль прежде всего обратил внимание на них — понимал, что именно он вызвал такую реакцию. Трон Вельзевул. Дагон, Хастур, еще какие-то их приспешники. А сбоку… Азирафаэлю показалось, что ему в грудь — куда-то в область сердца — вогнали тупую ржавую иглу. Кроули. Азирафаэль, даже не осознав до конца, что он только что увидел, сразу же метнулся к нему, повинуясь мгновенному желанию забрать, унести отсюда, пока тот еще жив, — но тут же был перехвачен сзади чьими-то холодными мокрыми руками. Больше не существовало шума толпы. Больше не существовало устремленных на него сотен злых глаз. Больше не существовало ничего, кроме такой родной фигуры. Кроме изувеченного тела, подвешенного на четырех полусгнивших цепях. Кроули медленно поднял голову. Азирафаэль встретился с ним взглядом — мокрые глаза тускло светились на обугленном лице, изменившемся до неузнаваемости под кровью и грязью. «Я здесь!» — хотел крикнуть Азирафаэль, но слова застревали у него в горле. Его разум выхватывал отдельные фрагменты, не позволяя увидеть общую ужасную картину. Сквозные — неужели использовали Святую Воду! — дыры на плечах и руках. Еще какие-то следы — видимо, уже от лезвий — по всему животу под подаренной им футболкой, превратившейся в лохмотья. Вывороченные ребра. Азирафаэль почувствовал, как к горлу подкатил комок. Ему было стыдно от своей беспомощности, ему было тяжело смотреть на Кроули, но он не мог оторвать глаз. — За что… — Рай пощадил ваз-з-з, — равнодушно ответила Вельзевул, — поэтому мы вз-з-зяли наказ-з-зание в свои руки. — Вы думали, что обманули нас?! — вдруг выкрикнула Дагон. — Вы, два отброса, возомнившие себя главными?! Кроули пошевелился, силясь произнести какие-то слова… — Мы не тронем его, — Дагон угадала немой вопрос, — ангелов можно пытать по-другому. Она вновь подошла к Кроули, и он, уже, казалось, сдавшийся, обмяк у стены, удерживаемый только цепями. — Ангелы умеют любить, — значительно сказала Дагон, — ангелы умеют чувствовать. Она обернулась к Азирафаэлю. — Ты думал, это дар? Это проклятие. Мгновение — и поперек груди Кроули, где уже нельзя было отличить обрывки одежды от кровавого месива, прошла огненная полоса. Дагон не нуждалась в том, чтобы прикасаться к Кроули, как это делал Хастур: она предпочитала пользоваться исключительно силой мысли. Исключительно желанием причинить как можно более страшную боль. — Хватит! — закричал Азирафаэль, снова почти в беспамятстве бросаясь вперед. Его глаза начинали застилать слезы, он рвался к Кроули изо всех сил — но в Аду эти силы были ничтожны. — Мож-ж-жешь попрощаться, — вдруг сказала Вельзевул, и Азирафаэль показалось, что он услышал нотку сочувствия в ее голосе. Он поспешно сбросил с плеча руку какого-то рядового демона, подбежал к Кроули, дотронулся до его волос, которые еще не успели полностью выгореть… Он уже не мог сдерживать слезы, и только повторял: — Кроули… Я тебя вытащу… Я тебя вытащу… — Прости, — слова были едва различимы, но Азирафаэль понимал, — сп… спасибо за все. — Кроули, — Азирафаэль больше не мог произнести ни слова. На языке крутилось столько всего — и дурацкое «все будет хорошо», и «ты не умрешь!», и «я убью их всех», но все, на что Азирафаэль был способен, — это гладить волосы Кроули и глотать слезы. — Посмотрите, — с пренебрежением сказал Хастур, — кажется, на Земле про такое говорят «мило». Ненавижу все милое. Внезапно Азирафаэль понял: он знает, что делать. Позже он разберется с этим мерзотным Адом — сейчас надо вытащить Кроули, и он понимал, как. — Потерпи еще совсем чуть-чуть, — шепотом попросил он и, поднявшись, сказал куда громче: — Извините… Дамы и господа. Неотложное дело. Я ведь могу уйти? Сотни изумленных глаз уставились на него. — Иди, — обескураженная Дагон махнула рукой в сторону выхода, — забавно вышло. Кроули не нужен даже своему ангелу… Азирафаэль быстро пошел, слыша за спиной уже знакомое шипение огня и стараясь не думать о том, что сейчас чувствует Кроули. Скоро он будет в безопасности.***
Кроули уже давно перестал дышать, чтобы не чувствовать бурление крови в горле, от которого у него срабатывал рвотный рефлекс. Он потерял ощущение тепла и холода: наверняка сейчас ему рвали мышцы с помощью чего-то раскаленного, но он почему-то чувствовал облегчение: к ранам как будто прикладывали лед. Язык уже давно превратился в кашу, но Кроули почти бессознательно снова и снова закусывал то, что от него осталось, хотя уже физически не мог кричать. Совсем сходя с ума, мысленно вырываясь из этой реальности, он уже не задумывался о том, что делает, — все вокруг превратилось в гул, в котором лишь иногда различались отдельные слова. Когда ушел Азирафаэль? Прошел час, день, неделя? Вдруг он ощутил внезапную легкость в теле. Его перестало скручивать. Пульсация — острая, едкая, пронизывающая каждую клетку, — прекратилась. Все люди перед смертью ощущают эйфорию и спокойствие. Получается, это долгожданная смерть?..***
Азирафаэль старался действовать так быстро, как только мог, — и все равно ругал себя за медлительность. Мел. Круг. Побольше, чтобы Кроули точно смог в нем уместиться. Внутри круга — пятиконечная звезда, немного неровная, но это ничего. Пять свечей. Щелчок — они горят и не погаснут даже от ветра. В какой-то книге — возможно, даже стоящей на полке прямо перед ним, — точно были слова, способные помочь в этой ситуации. Но у Азирафаэля не было времени искать нужный том. Во время молитвы, например, людям необязательно дословно произносить латинские тексты — важна искренняя вера и желание контакта с Высшим. А Азирафаэль еще ничего никогда не желал так сильно, как вытащить Кроули оттуда. Он встал возле пентаграммы, уставился в центр — туда, где должна была открыться дверь в Ад, — и тихо позвал: — Кроули… Азирафаэль представил его — не такого, которого видел сегодня, а улыбающегося, ссорящегося с ним из-за неаккуратного вождения, отрицающего свою доброту, но все-таки доброго и искреннего. Самого-самого дорогого. Обряд удался — даже быстрее, чем можно было ожидать. Азирафаэль одним движением погасил свечи, чтобы закрыть проход, упал на колени рядом с Кроули, казавшимся совсем безжизненным. Неужели он опоздал… — Кроули! — срывающимся голосом позвал его Азирафаэль. — Кроули! Тот поднял голову — но тут же снова уронил ее на грудь, заваливаясь набок. Азирафаэль придержал его и, не в силах ждать, попробовал обнять — одновременно осторожно водя пальцами по спине, залечивая сломанные ребра, пробитые легкие, собирая воедино лоскуты кожи. — Все хорошо, — шептал Азирафаэль, чувствуя, как со стонами Кроули ему словно передается его боль. — Все закончилось. Азирафаэль делал все быстро, оставляя шрамы и не обращая на них внимания — их можно убрать потом, а пока главное, чтобы Кроули больше не было больно. Мысли о том, что ему пришлось пережить, заставляли Азирафаэля вздрагивать, и ему приходилось очень сосредоточиться, чтобы все сломанные кости и все разорванные связки срастались правильно. — Тебя больше никто не тронет, — горячо шептал Азирафаэль. — Никто и никогда. Я не позволю делать тебе больно, слышишь? Кроули кивал, прижимался к нему, осторожно, словно боясь очередного удара, подставлял обожженное лицо, которое тоже разглаживалось под пальцами Азирафаэля. — Спасибо, — голос Кроули был совсем севший. — Теперь ничего не болит? — Мне кажется, — Кроули нервно усмехнулся, — часть этой боли во мне навсегда. Знаешь, как громкий звук, который потом остается в ушах. Азирафаэль ощутил, что мир словно становится плоским, картонным, ненастоящим. Мир словно отдалялся от него — была только та реальность, в которой он должен вернуться в Ад. Он поднялся с пола, помогая встать и Кроули. — Тебе нужно время, чтобы это все пережить. Никто больше не тронет тебя. Я обещаю. Кроули не стал возражать — кажется, он до сих пор не до конца осознавал, что происходит. Он медленно прошел к дивану и полулежа устроился на нем, глядя куда-то в пустоту. Внутри Азирафаэля закипало новое, доселе неведомое ему чувство. Оно усиливалось с каждой секундой, пока он смотрел в глаза Кроули и думал о его, возможно, навсегда искалеченной душе, которую уже нельзя было исцелить простыми прикосновениями. Сволочи. Они пытались отнять у него самое дорогое, самое ценное. Они ПОЖАЛЕЮТ о том, что они сделали. — Я скоро вернусь, — торопливо сказал Азирафаэль, уже направляясь к выходу, — отдыхай и постарайся ни о чем не думать.***
Никогда еще Азирафаэль не ощущал такую пустоту в голове. Никаких мыслей, никаких волнений — все четко, размеренно, по плану. Он прекрасно представлял, что будет дальше, и был уверен — все случится именно так. Он знал, что все будет именно так, как он захочет. Он должен заставить их сгореть, как самых отпетых грешников. Хотя нет — для тех, кто посмел сотворить такое с Кроули, такая смерть была бы слишком гуманной. Азирафаэль не создавал Ад — даже во время войны, которую демоны гордо называли Славной Революцией, он был далек от того, чтобы лично наблюдать, как падших ангелов сбрасывали с небес и заставляли жить по-новому. Наверное, это было неправильно — разрушать то, что создано самим Богом, но сейчас мысли Азирафаэля никак не ложились в парадигму правильного и неправильного. Заставить их всех страдать, заставить их пожалеть, что они связались с ними, — лишь это сейчас было правильно. На сей раз толпа шумела куда громче — Азирафаэль услышал приглушенные крики и возгласы совсем издалека, только-только спустившись в Ад. Демоны, которые прежде указывали ему дорогу, куда-то исчезли. И хорошо. Поживут немного дольше. Азирафаэль и сам почти забыл, на что он способен. Но та частичка могущества, заложенного в него по определению, просто потому, что ему повезло быть Ангелом Начала, все еще была с ним, и сейчас Азирафаэль, движимый новым чувством, был готов пустить в ход все, на что только хватит силы. Он понял, как называется это новое чувство, — ненависть. Именно она сейчас влекла его вперед. Именно она сводила на нет все остальные эмоции, сопровождавшие его столько лет, — жалость, нежность, сочувствие, страх. Именно она пробуждала его смертоносную мощь. Стены вокруг него рушились, открывая взоры затхлые помещения — где-то писались отчеты о грешниках, где-то наблюдали за Землей. Азирафаэль решил не тратить время на эти комнаты: все равно ничему здесь уже не суждено пережить этот день. А вот и то самое место. Дагон что-то кричит в толпу демонов — наверное, злится, что все закончилось так быстро. Справедливо будет начать с нее. — Мы не дадим им пошатнуть нашу… — Дагон осеклась, увидев Азирафаэля. — Не дадите, — холодно пообещал Азирафаэль, не узнавая свой голос — в нем появились нотки металла. Ему не требовалось махать руками, щелкать пальцами или делать еще что-то. Ему достаточно было только подумать, чтобы… Дагон вскрикнула и дернулась, как будто внутри ее провернули железный прут. Впрочем, «как будто» здесь не слишком подходило. Азирафаэль был не слишком изобретателен в пытках, а вот палачи Средневековья, с коими он имел несчастье встречаться, иногда придумывали действительно интересные вещи. — Что вы стоите? — истерично вскрикнул Хастур, явно ожидая помощи от мелких демонов. Наслаждаются последними минутами своей никчемной жизни. Дагон упала на колени, а потом набок, ее крик неприятно резал уши. Азирафаэль медленно кивнул. Так, у Кроули была обожжено тело, значит… Азирафаэль не стал устраивать шоу — ему достаточно было просто наблюдать, как с бледного рыбьего лица слезает кожа, слушать, как крик переходит в утробный рев, когда пламя изначальной искры, разъедающее изнутри, добирается до костей, до самых глубин плоти. Маленькие демоны бросились врассыпную — среди них были и человекоподобные создания, и совсем уже странные твари, но никто не заслуживал того, чтобы выбраться. Возможно, не все они были настолько холодными и жестокими — но все они молчали и позволяли пытать Кроули, смеясь над ним. — Идти некуда, — без эмоций сказал им Азирафаэль. Это было правдой: все входы и выходы окружала Сила. Ее можно было назвать Первоначальной Силой, способной как к Творению, так и к Хаосу, ее можно было назвать Силой Любви или Силой Ненависти — теперь это не имело значения. Она не нуждалась в том, чтобы как-то выглядеть: это была не дверь, не стена, не заслонка, но просто материя, дальше которой для всех, кто был сейчас в Аду, не оставалось ничего. И эта Сила не стала ждать, пока кто-то сам решит сразиться с ней. Визги демонов, окутываемых этой бесплотной тканью небытия, был слышен, наверное, до самого Рая. Азирафаэля на секунду оглушило, но он сразу же опомнился: нельзя отвлекаться. Надо завершить начатое. Хастур теперь кричал вместе с другими демонами — то ли от страха, то ли от возмущения, то ли от злости. Будучи не в силах сдвинуться с места, он переводил взгляд огромных пустых глаз с черного тела Дагон на Азирафаэля и обратно. Азирафаэль ощущал каждый его лихорадочный рывок, каждый взрыв испуга в ожидании неотвратимой гибели, и это дарило ему самое главное чувство — чувство справедливости. Азирафаэль не любил чужую боль — ему не доставляло особого удовольствия просто наблюдать за тем, что происходило вокруг. Куда более приятной была мысль о том, что они получают по заслугам. Хастура выгибало пополам, выкручивало во всех возможных направлениях, и его тело, которое еще было неким подобием человеческого, уже приближалось к своему концу. Азирафаэль никогда не задумывался о том, что ждет ангела или демона после смерти — именно смерти, а не развоплощения. Сейчас ему было все равно — главное, чтобы и там для них не наступало облегчения. Но Азирафаэль с досадой признавал, что его сил хватит лишь на то, чтобы разрушить их души — но никак не подвергнуть вечной агонии. Примерно так Ад обычно представляют в человеческом фольклоре. Царство боли, страданий, криков и мучений — и сейчас это все подчинялось одной только мысли Азирафаэля. Одному только желанию сдержать обещание — чтобы больше никто никогда не тронул Кроули. Азирафаэль выглянул на Вельзевул — сейчас она казалась почему-то совсем маленькой и незаметной, будто и не была столько времени самой важной фигурой. Азирафаэль вспомнил о той искре сочувствия, которую он увидел в ее взгляде. Вернее, не так — наверное, сочувствие все же не было ей доступно. Скорее, это было что-то вроде понимания: может, и ей есть за кого цепляться в этом мире… …Шум почти стих. Пол был забрызган, залит, завален тем, что осталось от тел демонов — они умирали действительно мучительно. Светлый костюм Азирафаэля уже давно был безнадежно испорчен, так что терять было нечего — он подошел к Вельзевул, неуклюже перешагнув через останки Хастура перед ее троном. — Уходи, — глухо сказал он. — Отправляйся на Землю. Он не стал дожидаться ее ответа — просто развернулся и пошел к выходу, ощущая, как пелена ненависти, раскалившая добела его сознание, начала спадать. Уже почти поднявшись на Землю, он в последний раз обернулся — потолки в Аду рушились, и один кусок упал точно на эскалатор, навсегда остановив его — оставшиеся несколько ступеней Азирафаэль уже прошел как по обычной лестнице.***
— Тебе правда лучше? — снова спросил Азирафаэль. — Да, — подтвердил Кроули. Он с опаской глотал чай, боясь подавиться, и наслаждался отсутствием ломоты в теле — ему действительно помогло немного поспать, как советовал Азирафаэль. Сам же он думал, что теперь вряд ли когда-нибудь сможет уснуть, но это получилось на удивление легко — происходящее слишком вымотало его. — Ада больше нет? — спросил он. — Больше нет. Не знаю, успела ли спастись Вельзевул… — Ты оставил ее в живых? — нахмурился Кроули. Азирафаэль кивнул. — Пребывание среди людей, начало новой жизни, в которой она будет никем — тоже наказание, — сказал он. — Хотя по сравнению с ее… друзьями — это и правда можно считать помилованием. Какое-то время они сидели молча, слушая тишину, а затем Азирафаэль сказал: — Я забыл сделать кое-что… Секунду. Он встал, подошел к своему столу и, даже не садясь, начал что-то писать. — Что такое? — поинтересовался Кроули. Азирафаэль не ответил — дернул рукой, показывая «подожди». Кроули поднялся и все еще немного неуверенно подошел.Здравствуй, Гавриил. Ты говорил, что земная поэзия — ерунда, но и в ней оказалась доля правды. «Ад пуст, все демоны сюда слетелись». Спустись и убедись в этом сам.
Азирафаэль