Навалилось

Последнее, что он помнит — это грохот. Грохот, темнота, и он приходит в себя, потому что кто-то зовёт его по имени. Кто-то зовёт его по имени, а перед глазами — фейерверки. — Кэйа! Перед глазами — не только фейерверки, но и груда камней. Редкие просветы. Пыль клубится в тусклых лучах света, которые продираются… откуда-то продираются. Кэйа тяжело откашливается. Замирает от пронзительной рези в ребрах и тихо шипит ругательство. Сегодня по шкале боли выбирает каэнрийское, расположенное повыше: удобно быть билингвом. — Кэйа! Шум, скрежет сдвигаемых валунов. Кэйа хочет отозваться, только горло что-то перехватывает. И почему тело так сильно придавлено вниз? Щека плотно вжата в камни под ним, аж кожу режет. И что-то теплое течет по лбу, щекоча и пропитывая глазную повязку. Ну вот, опять собьет Ноэлль график стирки. — Кэйа! На периферии зрения появляется человеческая фигура, с трудом пробираясь через узкие зазоры. Почему-то не получается вспомнить, а как он, собственно оказался здесь, и где — здесь. Выглядит так, будто Кли взорвала разом с полсотни своих снарядов и разрушила что-то огромное. О, если бы это было так, гора его отчетов после такого происшествия была бы размером с эту гору камней. Кэйа почему-то хихикает от этой мысли. Фигура тем временем приближается, приобретает знакомые очертания. — Дилюк, — хрипло отзывается Кэйа, снова хихикая по неизвестной ему причине. — Потерял… меня… что ли? Так я… хорошо маскируюсь. Тот крутит головой, наконец находит его взглядом и замирает. Брови его уползают вверх, а губы приоткрываются. Рагнвиндр делает несколько глубоких вдохов, судорожно оглядываясь, лихорадочно проводит рукой по собственному горлу. — Кэйа… — повторяет он имя уже тише. — Селестия. Замаскировался ты и впрямь на славу. Я… Я сейчас подберусь к тебе. Только… Только не двигайся, хорошо? — он улыбается, но какой-то странной улыбкой. — Кэйа, слышишь меня? Не пытайся двигаться, ладно? Тебе нельзя двигаться. Он, то и дело озираясь, начинает медленно приближаться. Дело непростое, когда всё пространство вокруг — импровизированный лабиринт из горных пород. Интересно, как он будет лавировать с этим своим куском заточенного листового железа за спиной, который Рагнвиндр по недоразумению мечом называет? Полный крах. Альберих представляет эту картинку и жалеет, что он — не Альбедо и не сможет потом зарисовать забавный скетч по мотивам. — Кэйа, не молчи. Ты услышал меня? Пообещай мне не двигаться, хорошо? Больно, понимаю, но ты же справишься. — Мне и не больно, — снова хихикает Кэйа. Этот дурацкий смех даже ему уже кажется нелепым. Головой он, что ли, ударился. Дилюк издает тонкий, придушенный хмык, аккуратно проныривая под сваленной колонной почти ползком. — Есть вообще хоть какие-то ситуации, где ты НЕ отпираешься и НЕ говоришь, что с тобой всё в порядке? — он улыбается уголком губы, но лицо у него при этом жутковатое и бледное. — Кажется, нет. Неважно. Не двигайся в любом случае, пожалуйста. Ладно? — Все ради вас… мастер Дилюк, — Кэйа аккуратно показывает Рагнвиндру кончик языка и снова закашливается. Сверху над ним сразу что-то хрустит, синхронизируясь с вибрацией тела. Ребра болят, и ноги он не чувствует. Альберих еще раз пытается вспомнить, почему он… почему он лежит ничком среди какого-то завала, но снова ничего не выходит. И он смиряется, тем более что Дилюк сегодня почему-то значительно общительней обычного. А это редкость, надо насладиться. Выпил он, что ли? Ничего, подберется поближе, станет понятно. В таких вещах нюх у Кэйи как у ищейки. — Кэйа, не молчи. Говори со мной. — Ты разучился… лазить молча? Вот уж… не верю, хе-хе. — Просто люблю звук твоего голоса. Хоть и тщательно маскируюсь, — пытается шутить Дилюк с нотками нервозности. Замирает, явно пытаясь просчитать дальнейший путь. Позади Рагнвиндра что-то с грохотом валится, он вздрагивает, но не оборачивается. Вот об этом мы тут мысленно и говорили, мистер-большой-меч-за-плечами. Зато он смотрит неотрывно на Кэйю, только на него. Лестно-приятно. Настолько лестно, что в глазах немного темнеет, но Альберих старательно моргает, прогоняя черные мушки. — Кэйа? Хороший мой, не отключайся, ладно? Давай, отвечай мне. Прости, что я так долго. Сейчас помогу тебе. Только потерпи, — Дилюк с мелькнувшей на лице гримасой протискивается прямо около стены в такую узкую щель, что Кэйа испытывает что-то вроде восхищения. — Ты… кхе-кхе… такой ловкий. — А ты — такой идиот, — с долей облегчения в голосе отзывается Рагнвиндр, преодолев препятствие. — Между прочим, ты всегда был ловчей меня. — Это всё равно… единственный навык, в котором я лу… — Кэйа снова закашливается, — …лучше тебя. — Кто бы заподозрил тебя в такой доле самокритики, — Дилюк все еще улыбается, но глаза у него перепуганные, вдруг понимает Кэйа, приглядываясь. Рагнвиндр несколько раз мечется неподалеку от него, пытаясь понять, как пробраться ближе. Замирает, прижав руку ко рту. — Так, ладно… Сейчас разберемся… Я всё равно до тебя доберусь, не рассчитывай отделаться так просто. Кэйа издает утвердительный хмык. Вдруг понимает, что вот этот камень перед ним, он же… придавливает его руку, да? Перчатка и рукав пропитаны кровью. Неудивительно, что он не мог ей двинуть. Ах да, Дилюк просил его не шевелиться, вспоминает он до того, как пробует вытащить онемевшую конечность. Нда, точно собьет Ноэлль график стирки. А Барбаре с Розарией — график штопки. Штопки чужих потрепанных шкурок, хе-хе. — Кэйа? — Сдаюсь, я… лучше тебя пью. Еще один… один пункт, — сознание чуть прочищается, и Кэйа не очень этим доволен — ему действительно начинает становиться, ну… немного больно. — Люк, а что… Что случилось? Его что, завалило? Точно, они были в руинах. В руинах, и в какой-то момент Кэйа вырвался вперед, и дальше… Грохот и темнота. А сейчас он лежит, как… — Я как… раздавленный таракан, хе-хе… — левая половина грудной клетки начинает болезненно пульсировать, и Кэйа тихо скулит. Громко скулить — больно, между прочим, так что выбор очевиден. — Кэйа, — голос стал ближе, но Дилюк почему-то пропал из вида. Слышны только шорох и хриплые вздохи, будто Рагнвиндру тяжело. — Я надеюсь, ты там держишь слово. Не шевелись, пожалуйста. Тебе нельзя двигаться, правда. Я не шучу. Не вздумай. Просто подожди, и я тебя вытащу, ладно? — Ты… на мой вопрос… не ответил. — Что случилось? Ничего нового. На тебя… обрушились неприятности, — из Дилюка вдруг вырывается нетипичный для него тонкий смешок. — Хохмишь?.. Я… оскорблен в лучших… чувствах. — Прости. Дилюк издает вдруг вскрик боли и появляется совсем рядом, алые глаза переполнены ужасом. Он оглядывает Кэйю с ног до головы, снова зажимая рот ладонью. — Ох, бездна. — Ты… вскрикнул, ты в пор… порядке? На вопрос ему не отвечают, но Кэйа ощущает, как на его лоб опускается теплая рука. — Кэйа. Кэй. Сейчас будет очень больно. Но ты же потерпишь для меня? — Дилюк гладит его по голове дрожащими пальцами. — Закрой глаза, ладно? Не смотри, не надо смотреть. И слушай мой голос. И знаешь… — он с усилием вдыхает воздух и вдруг прижимает к его щеке платок. — Прикуси. Кэйа спорить и не планирует. Он доверяет Дилюку, что бы он там не затевал. Он послушно приоткрывает рот и закусывает ткань. И закрывает глаз. Слушает шумное дыхание Рагнвиндра. — Давай. На счет три. Раз. Два. Тр… Белая вспышка под веками. — …эйа! Хей, всё, всё, уже всё, — голос Дилюка всплывает где-то между скрипом зубов Альбериха и его же хрипами. — Ты молодец, — рука успокаивающе скользит по лбу. — Ты такой молодец. Просто умница. Нет, нет, только не двигайся, — Дилюк рукой прижимает его к полу, — не двигайся. Нельзя, милый. Не шевелись. Сейчас придет помощь. Можешь говорить? Кэйа? — Бо… больно… — срывается с губ прежде, чем Альберих успевает себя остановить. Он не открывает глаз — Дилюк не разрешал — он старается не двигаться, хотя после того, как тело перестало намертво вжимать в пол гребаными валунами, его дергает от боли. — Знаю, — нежное прикосновение к щеке, кажется, Дилюк оттирает с его лица… кровь, да, наверное, это была кровь. Действие абсолютно бессмысленное — чтобы вытереть с Кэйи всю кровь, понадобится скорее простыня. Возможно, парочка. — Ты отлично держишься. Умница. Просто не шевелись. Что болит? — Всё-ё? — Ну… справедливо, — Дилюк снова издает нервный смешок. — Ладно, не надо… не думай об этом. Лучше скажи, куда поедем, когда поправишься. Разрешаю загадывать любое место. Кэйа, с усилием дыша и тыкаясь лбом в руку Рагнвиндра, пытается размышлять. — Су… меру. Хочу… в Сумеру. — Амбициозно, — одобрительно произносит Дилюк ему на ухо. — Почему туда? Давай-давай, рассказывай. — Хочу… переодеть тебя… — Серьезно, Кэй? — Рагнвиндр вновь заливается смехом, немного истерическим, но Альберих всё равно рад слышать этот звук. Снова и снова. Всегда. — Всё ради того, чтобы вытащить меня из черных шмоток? Потащишь меня на другой конец света ради изменения имиджа? — Тебе бы пошло… что-то яркое… ты был бы… как пла… мя… — Милый? Не отключайся. Мы уже почти справились… Сюда! — Рагнвиндр резко повышает голос. — Скорей! Кэйа хочет поинтересоваться, когда и как Дилюк вообще умудрился позвать какую-либо помощь, хочет спросить, можно ли наконец открыть глаза, но мир растворяется. *** — Трещина в затылочной кости черепа. Сотрясение мозга. — Звучит увлекательно. Если я перестану понимать список, что ты мне сейчас выдаешь, я смогу свалить это на сотрясение? — Перелом левой руки, дважды, со смещением, открытый. — Ничего, это не моя любимая. — Кровоизлияние в печень! — Ей и не такое доставалось. Показать счета из Доли ангелов? — Пять треснувших ребер! — Пресвятые архонты, Барбара, ты что, действительно их пересчитывала? — И сломанная лодыжка! — На фоне остального звучит как-то невнушительно. На этом моменте Барбара всё-таки давится воздухом: — Сэр Кэйа! Прекратите! А если бы мастер Дилюк не привёл к вам помощь?! Вы не могли бы чуть серьезней относиться к травмам, которые могли привести к вашей смерти? — Он не умеет, — меланхолично заявляет стоящий в углу Дилюк. Вид у него почти скучающий, он поправляет перчатки и глядит в окно. — Очевидно, чрезвычайно тяжело адекватно соображать, когда твои родители — криопопрыгуньи, а вместо мозга — слайм. Отец, полагаю, подобрал его исключительно чтобы виноградники не поморозил. Альберих гнусно хихикает в плечо, чуть содрогаясь от эха боли в черепе. Если бы он не слышал бархатистый перепуганный голос тогда, в руинах, если бы Рагнвиндр не просидел тут с ним всю первую ночь, не отходя ни на минуту — может, он даже в это безразличие поверил бы. Кэйа слегка перекручивает свое тяжелое, закутанное в бинты и гипс тело на койке, с трудом поворачивает голову и подмигивает Дилюку. Тот со вздохом закатывает глаза и потирает переносицу. Нет, даже тогда не поверил бы. Дилюк такой милый, когда злится. — Ну хоть вы вразумите своего суженого, — взывает к Рагнвиндру Барабара тем временем. От отчаяния у нее, кажется, даже блондинистые кончики хвостов поникли. — Он же с таким отношением к себе угробится! Кэйа расплывается в улыбке. Суженый. Это она про него. Про них с Дилюком. Замечательно так. — Сэр Кэйа волен самоубиваться сколько его душе угодно. Как он любит выражаться, он личность свободная, ни от кого не зависящая. Если повезет, на очередном приключении у него извилины перезамкнутся в новом положении, и он что-нибудь поймет. Малышка Барбара в отчаянии выдыхает и взмахивает рукой: — Барбатос с вами! Кэйа дожидается, пока за ней хлопнет дверь, и вежливо поясняет: — Технически он сейчас не с нами. Полагаю, пропивает мору, которую я ему проспорил. — Вполне возможно, — ровно соглашается Дилюк, наконец оставляя свои перчатки в покое и делая два широких шага до кровати. — На что поспорили, позволь уточнить? Ты поставил, что выйдешь оттуда невредимым? Ты поставил, что ты оттуда не выйдешь? Кэйа с удовольствием подставляет голову, и Рагнвиндр аккуратно проводит пальцами по щеке и виску, не скрытым бинтами. Присаживается на кровать, чтобы было удобней. — Всё не так! Венти утверждал, что ты за мной следишь на миссиях. Я ставил, что нет. — Весьма наивно с твоей стороны, — хмыкает Дилюк. — Так зачем ты туда полез? — Там был лавачурл с каменным панцирем, — поясняет Кэйа, прикрывая глаза. Ему нравится делать так рядом с ним. Ему нравится делать так, когда он в безопасности. — Он ушел от нас на прошлой неделе через подземный ход, а в этот раз я загнал его в тупик. — И себя заодно, когда он своей тушей обрушил на тебя пещеру, — теплые пальцы нежно оглаживают кусочек шеи, проходятся по мочке уха. — Ага, — безмятежно соглашается Кэйа. Его тянет в сон от лекарств, и сейчас даже ноющая боль в травмированных местах не способна его удержать от дремы. — Зато я успел с ним разобраться. Он повадился нападать на торговые пути. Я не мог так это оставить. Прости. — Знаю, — мягкий голос над ухом укачивает, заставляет что-то сладкое замирать под ребрами. — Но в следующий раз не бросай остальных рыцарей настолько позади. Я едва успел. Я не могу тебя потерять. — Ты всегда меня находишь, — сонно бормочет Кэйа, ощущая, что Дилюк, кажется, прилег на койку вместе с ним, обхватывая бережно со спины. — Всегда. Даже когда я сам себя теряю. Я так люблю тебя. Он всё-таки засыпает, но успевает услышать тихий голос в ответ: — Я тоже тебя очень люблю. *** — Дался тебе этот Сумеру, — тихо ругается Дилюк, со всех сторон проверяя повозку. — Я надеялся, что ты пошутил. — Нигде я не мог бы быть столь предельно серьезен, как валяясь под камнем в руинах, — торжественно заявляет Кэйа с ехидцей. Он полусидит-полулежит внутри, обложенный подушками, как какое-нибудь яйцо дракона, и довольный, как слайм посреди элементальной бури. — Ты должен держать свои обещания. И ты сам слышал Лизу, там есть источники, которые рекомендуют для восстановления после переломов! — И бары, которые рекомендуют для восстановления от трезвости, — мрачно цокает Дилюк, запрыгивая на ступень экипажа. — Как ты мог обо мне так подумать, дорогой, — щурится Кэйа, весело ухмыляясь. — Я сразу сказал: в первую очередь мы едем тебе за шмотками! — А по магазинам мы будем катать тебя в коляске? Ходишь ты пока так себе, — бурчит Дилюк, поправляя на себе дорожный плащ. — Что-нибудь придумаем, — расслабленно отзывается Кэйа, откидывая голову и пытаясь приманить к себе кристальную бабочку, кружащую рядом. — Будем, наоборот, звать к себе торговцев! Или я буду двигаться со стулом в руке. — Стул в одной руке, бутылка — в другой… — Дались тебе эти бутылки! — Мне? — Ну не я же про них талдычу! Кэйа крепкой (здоровой) рукой притягивает к себе своего беспокойного няня и обнимает. — Ну же. Хватит тревожиться. Всё будет нормально. И мы наконец проведем время вместе. Разве мы этого не хотели? — Хотели, — сдается Дилюк, наконец подаваясь ближе в объятиях. От него пахнет дымом. Кто-то опять пол-ночи провел, гоняясь за похитителями сокровищ, а неосмотрительный у него Альберих. — Просто не хочется, чтобы тебе стало хуже от дороги. И я всё думаю, не случится ли чего, пока нас тут не будет. — Стоял же как-то Монд, пока ты путешествовал. — Тогда здесь был хотя бы ты. — Джинн бы обиделась, между прочим! Всё нормально, она справится. И я оставил ей кучу заметок о том, как подстраховаться. — Ну хорошо, — решительно встряхивает головой Дилюк. Волосы искрами вспыхивают за его спиной. — В конце концов, мы ведь уже собрались. Им требуется еще немного времени, чтобы попрощаться с Аделиндой и Эльзером. Чтобы бросить прощальный взгляд на виноградники. Затем экипаж трогается, и Кэйю мгновенно затапливает чувство восторженного предвкушения. Они! Вдвоем! На целых две недели! — Я рад, что на меня свалились все эти дурацкие камни, — озвучивает он, и Дилюк так стискивает челюсть, что скрип зубов сопоставим с пением колес по дороге. — Я смотрю, сотрясение действительно перетряхнуло в очередной раз твои мозги, но не в лучшую сторону. — Ты всё надеешься, что рано или поздно из меня можно будет собрать какого-нибудь приличного возлюбленного? Не такого, как сейчас? — дразнится Альберих, корча обиженную рожицу и пихая винодела в бок. — Было бы слишком оптимистично. — Хей! Ты должен был сказать что-то вроде “ты и так хорош”! — Нет, — упрямо возражает Дилюк, хотя уголки его губ подрагивают, а глаза — теплее фей на Хребте лунной ночью. — Я всё ещё считаю, что ты — суицидальное дитя криопопрыгуний с чрезмерным аппетитом к вину, адреналину и гребаным спискам. — В твоем списке не хватает кое-чего важного, — сообщает Кэйа, заползая Дилюку на колени и кладя голову на плечо в жесте полнейшей привязанности. — Самый мой сильный аппетит — к тебе. — Я забыл про склонность к сладким речам, — бездушно отзывается Рагнвиндр, однако в этот раз не сдерживая тонкой улыбки. — Если они сладкие… — облизывается Кэйа, — может, тебе стоит снять их с моих губ? Как пенку с варенья? Сердце будто расширяется, теснит легкие: в глазах Дилюка появляется знакомая темная поволока, когда он приближает свое лицо к его лицу, обжигает дыханием пробуждающегося вулкана. — Может быть. Если обещаешь быть паинькой и не перенапрягаться. И пока мир вокруг замирает, оттесненный горячим языком, мыслями, что сладко щекочут изнутри и чувством, что он намертво привязан и в то же время свободен, как никогда, Кэйа успевает подумать про три вещи. Во-первых, вылазка действительно стоила того. Во-вторых, стоит почаще заключать пари с Венти, даже проигрышные. И в-третьих, он надеется, что лошадям хорошо знакома дорога где-то на ближайшие полчаса, потому что он планирует хорошенько отвлечь человека, что должен бы ими управлять. И точно попортить его одежду так, чтобы покупка оной в Сумеру стала из блажи суровой необходимостью. Кэйа обожает списки и коварные планы.