О прощении

***

Ночь пестрела буйством красок. На линии горизонта, там, где еще совсем недавно боролись две противостоящие друг другу ипостаси, небо извергалось подобно вулкану, разливая по небосклону алое зарево, что плавно утопало в ночной синеве. Воздух в эту безлунную ночь ощущался иначе, нежели до этого: густота и влага, наплывшая на маленькую деревню вместе с грозовыми раскатами, удушала, оттого заснуть становилось практически невозможно. Небосклон, скрытый за дымчатой пеленой рыхлых туч, то и дело содрогался от приближающейся, преисполненной ярости грозы. Она нещадно искрила молниями, посыпая землю бранью праведного грома, будто бы сил гневливой чародейки могло хватить для урегулирования разгоревшегося конфликта. В очередной раз небо озарилось яркой вспышкой, прошедшей аккурат приоткрытого окна, а сразу после разразилось басистым рыданием раската грома. Шумно вздохнув, от осознания что о сне можно лишь грезить, Ребекка покинула ласковые объятия постели и наскоро одевшись, вышла из своей комнаты. Она сама не знала куда идет, но точно знала от чего: от пустоты и одиночества, что обосновались в крохотной комнатушке Серафима в качестве сожителей. Женщина утерла одинокую слезу, скупо скатившуюся по щеке, что была жертвой и единовременно с тем — благодарностью высшим силам за то, что близкие ей люди вновь были рядом. Темп её ходьбы был невероятно живым, словно она маршировала на параде в честь для Независимости, а не спешила укрыться от избытка нахлынувших на нее эмоций. Ребекка перешла в восточное крыло здания и молниеносно метнулась в гостинную комнату, что к ее великому счастью — пустовала. Меньше всего ей хотелось растрачивать остатки своей энергии на пустые, не содержащие в себе ни крупицы смысла, разговоры. Пройдя к барной стойке, Серафим умело взялась за гранёную бутыль глифта и аккуратно отлила искрящуюся жидкость в свой бокал, после чего устало опустилась на мягкие подушки подле камина. И только стоило рассредоточиться, погрязнув в водовороте отягощающих мыслей, женщину тут же потревожил голос, раздавшийся из недр комнаты, куда не падал теплый свет камина: — Не ожидал тебя здесь увидеть, — голос был спокойным, мелодичным, отчасти даже умиротворяющим. — «Усердным взором сердца и ума, во тьме тебя ищу, лишенный зренья», — вполголоса сказала Ребекка, обуздав бьющий ключом испуг. — «И кажется великолепной тьма, когда в нее ты входишь светлой тенью»¹, — мужчина вышел на свет, грустно улыбнувшись: — Васария любила Шекспира. Фенцио приземлился около женщины и бровью не повёл. Это молчаливое единение могло длиться вечность: им было о чем молчать в компании друг друга, но серафим была твердо настроена расставить все точки над «i». — Почему ты выбрал себя? — Она поймала на себе непонимающий взгляд ангела и пояснила: — В Долине Смерти. — Потому что тебе было плевать. — Всеобъемлюще, — она скептически выгнула бровь, продолжив высматривать что-то в пляшущих языках пламени. — Потому что тебе было плевать на мою смерть, — он хмыкнул, — а я не смог бы жить с мыслью о том, что убил ненавистную себе женщину. — Не вижу логики. — В этом вся ты, Ребекка. Живешь расчетами, чувства для тебя словно пустой звук, поэтому и не понимаешь. Ненависть всегда есть там, где есть любовь, — его взгляд, холодный, невероятно глубокий, словно он познал тайну всего мироздания, уперся в ее невозмутимый профиль. — Ты не отрицаешь факт того, что любил меня даже после всего, что было… — Она метнула в него ответный взгляд. — Отрицать чувства — удел цветущей юности, а мы, при всем уважении к тебе, — его лицо озарила не то улыбка, не то ностальгическая гримасса по упущенному времени, — далеко не юнцы, и даже на момент нашего знакомства ими не являлись. Ребекка притихла, не зная, стоит ли ей вообще реагировать на слова Фенцио. — Впервые вижу, чтоб тебе нечего было ответить. У неё было достаточно времени, чтобы подумать об этом: десять лет, но если быть точнее, то намного больше. И Фенцио был прав. Она знала себе цену и уже давно не считалась ни с чьими чувствами, даже со своими собственными. Но он был другим — и был таким всегда. Ей просто нужно было это учесть и не давать ему надежд, однако он был так добр к ней, так похож на него… Она попросту растратила его. — Что ты хочешь услышать? — спросила Ребекка, наконец, поставив свой недопитый глифт на ближайшую плоскую поверхность. Ангел молча помотал головой, отводя взгляд. В действительности, он не нуждался в ответе, ведь где-то глубоко внутри чувствовал, что она никогда не поймёт его полностью. Она не любила его так, как он любил. — Я знаю, что испортила тебе жизнь, — после небольшой паузы, произнесла Серафим, — и не перекладываю ни на кого эту ответственность, но… В этом есть доля и твоей вины. — Не отрицаю. Фенцио прекрасно понимал, что поддался эмоциям, что ослеп от любви. И не был готов к такой подставе от госпожи судьбы. От госпожи Уокер. Ребекка мельком взглянула на него, однако его пустое выражение лица заставило её задержать взгляд. В его глазах отражалось пламя, которое казалось таким безвредным, спокойным и тихим. Но разве можно дать такое определение огню?.. — Тебе не нужны мои извинения, — проговорила она, и тогда он снова посмотрел на неё. — Не нужны, — сухо ответил Фенцио и даже не подал виду, что не ощутил уверенности в собственных словах. — Всё равно прости, — собрав в кулак всю свою иррациональность, искренне произнесла она, после чего сразу поднялась со своего места, чтобы не видеть его реакции. Ей не хотелось, чтобы в их отношениях что-то менялось, ведь то расстояние, что образовалось между ними, оказалось самым удобным для неё. Ребекка прекрасно понимала, что друзьями им не быть: слишком уж они разные и слишком упрямые. В сопровождении этой мысли она оставила Фенцио одного, пожелав лишь «доброй ночи». Он промолчал. И не посмотрел ей вслед, как сделал бы это раньше. Тяжёлый вздох сорвался с его губ, а плечи облегчённо опустились. Наконец, он действительно отпустил её.