en una noche de verano

Небольшие волны бились о прибрежье высоких, выложенных камнем оград, порождались в бытие острых носов гордых яхт: те, взамен извинений и тревоги водной, только срывались в хохот, мерцая в пурпурном закате огнями и пёстрыми, то и дело бросающимися в глаза названиями-именами. "Что только нашли в себе эти выскачки?" - бушевала ранее мирная гладь, завидуя такому пристальному вниманию людей, что скупали сначала билеты на прогулки по воде, а после разноцветные коктейли с трубочками-водными-горками и зонтиками, танцевали, выкрикивая слова партий любимых песен, улыбались и наслаждались, словно проживали свой последний день. По краям набережной даже не думали разбредаться большие компании, дуэты и порой одиночки. Напротив, они лишь учащались, удваивались, не смея замирать на одном месте. На видных местах разместились те самые дядьки-продавцы билетов "путевки в трёхчасовой рай" с круизами и пузатые ларьки со всевозможными перекусами. Чего тут только не было: чуррос, кофе, итальянская, японская, греческая кухни, пончики, хотдоги, невероятное множество чая и глинтвейна, а также прочее и прочее, на что не успели наткнуться глаза. В тихих углах притаились площадки, как детские, так и спортивные, милые аллеи с яблонями, каштанами и сиренью. В такие краски картин вписывался просто идеально отточенный до иголки Смирнов — успевший уложить прическу, выпустив лишь две пряди по бокам, приодевшийся в темные брюки клёш и красную шёлковую рубашку, что так под стать ему. Больше походило на стиль 70-х с дальнего востока, тех самых, которые в барах на фоне байкеров манили девчат милой мордашкой, после закручивая их в танце, подобно юле. Получил конечно прозвище "нафуфыренный петух", но с влюбленной интонацией, а значит можно счесть за комплимент. Грому бы в самом деле поучиться, сам даже не удосужился штаны погладить, зато возмущался больше всех, мол "стемнеет быстрее, чем ты соберёшься". Подумаешь! Так Юра ещё и его задействовал. Штаны, конечно, менять уже не стал, зато светлую оверсайз рубашку в серую полосочку без рукавов на него нацепил, один уголок заправляя, приговаривая, что это не бред, а так модно. Не в сильном контрасте визуально, не в сильном контрасте эмоционально, а всё же отличаясь, шли за руку, слабо смущаясь покрасневшими яблочками щёк да опущенными голубыми глазами. Наконец скрасить субботний вечер не в зомбоящике, а в людях и мире казалось таким невероятным и приближенно к сказочному. Косте не было всё это так важно, главное — выспаться, не умерев в ночь. Но со вторым много интересней, вокруг всех как ветром сдувало, тушуя всю суматоху, собирая её же в одном только голосе. Все время болтает без умолку, о чем-то стороннем, о мечтах лучшей жизни где-то на берегу моря, богатой жизни, счастливой жизни. А брюнет стал и без того ее обладателем, даже не с такой кислой миной, проходя все виды сейчас вдвоём. — смотри!— пальцем тыкает куда-то в сторону длинноволосый, по-детски уставляясь на какую-то деревянную мостовую, где, как солнечные зайцы, смешались люди, смешались звонкие смешки под латинские мотивы,— пошли хоть глазком глянем, а? Отвечать не пришлось, куда уж там, когда тебя сразу же, хватая двумя руками за запястье, тянут к зрелищу. Что-то наподобие танцплощадки только на воде, как выяснилось. — Ко-ость,— и названный Костя знает этот тон, знает, что за ним последует, потому ещё до предложения начинает продумывать отговорки, пока его имя тянут на языке,— пошли туда. — иди, там смотри сколько места, что таких, как ты, ещё сотня поместиться,— быстро парирует, смотря прямо в глаза. — ты не понял,— хитро щурится, животно как-то улыбаясь,— пошли туда вдвоём. — ты смеёшься? Ты вообще видел какие там..,— делает паузу, уводя зрачки на танцевальное родео: смеси оказывается не было, все танцевали взаправду по парам. Причём ещё как танцевали! Все словно на соревнованиях, с чистыми движениями, плавными рывками, резвыми ногами. Хоть бы кто ради приличия оступился,— профессионалы, явно. Да и не умею я,— затылок чешет, всё надеясь на помилование. — я научу, все не так сложно,— казнить, нельзя помиловать. Ступени преодолеваются чрезмерно шустро, из-за чего Гром все боялся приземлиться на кого-нибудь, пока тебя тащат, вцепившись. Спасибо, что не как в любом сопливом сериала с бюджетом в пять рублей они оказались в середине всей публики, а спокойно примостерились почти у края. Смирнов пальцы с громовыми по-свойски нагло переплетает, взглядом метаясь с ног до макушки, обводя все края и черты, да толком не зная, с чего начать. Рот открывает, бредит о том, что не важны способности, как важно умение впустить в себя музыку и почувствовать партнёра. Или наоборот? Нет, скорее так, чем наоборот. — все, что я делать буду, старайся зеркалить. Ты хоть понимаешь меня? Или ещё проще надо?— длинноволосый в улыбке расплывается, смотря в чужое лицо. — честно, меня переполняют эмоции. Не переживай, такое ещё понимаю, пока ты не начал терминами шпарить,— без капли обиды, скорее с большим наездом, с привычной игрой "кто кого быстрей укусит". Юра слишком быстрый. Он быстрее на заданиях, быстрее выдает идеи, быстрее выуживает из кобуры свои беретты, быстрее схватывает — все делает быстрее. Даже сейчас, в такт музыке покачивая бедрами и явно переходя в активное наступление, тот нарочито резво в собственной же голове составлял примерный ход движений. Хоть тот и перенял на себя роль ведущего, а не ведомого, все равно сразу поддержать его характер танца было трудновато. Костя больше боялся отбить второму ноги, нежели запутаться, а здесь, как назло, все делали такой ярый акцент на отстукивании ритмов ботинками и каблуками, что задумка становилась опаснее, а шанс упасть выше. Первая минута, вторая выглядели нелепо, после них брюнет стал догонять, улавливая как по-кошачьи довольную морду партнёра, так и прибавляющуюся лёгкость. Прислушаться к музыке оказалось лёгким, прислушаться к порыву Юры — тяжелее. Хотя в этом и заключалась вся задача, пока движения оставались почти равными, отличаясь лишь сторонами и углами. Главным, как подчеркнул для себя Гром, было поддерживать прикосновения: поворачивается спиной один, второй держится ближе, почти вплотную; один ведёт рукой, второй следует по её пути своей, можно даже пальцами касаться чужой кожи на запястьях, главное идти. Ещё четким пристрастием в такой суматохе выделялись повороты. С ними тоже все не было плачевно! Крутился в основном лишь один в своей багровой рубахе, растрепав труды всего вечера. Косте оставалось только удерживать его за талию, за руки, принимать на себя вес и резко закинутые на бедра ноги. Сколько они провели времени, растворившись в музыке и перестрелках глазами, они даже заметить не успели. Солнце выглядывало одной лишь макушкой на горизонте, а небесный ковш блистал краями на пару с включившимися фонарями в белых гирляндах. Звёздное небо стало видно лишь одному, да и то в пол глаза, когда откинулся корпусом назад, поднимая согнутую в колене левую ногу и полностью отдаваясь весом в Костины руки. Грудные клетки вздымаются быстро, но не мешают смеяться от вида друг друга, от глупого неба, глупых мужчин в черном, девчат в длинных юбках с рюшками, устоявшихся чувств и восхищения. — te quiero, querido amigo,— выдает Смирнов единственную фразу на испанском, когда того поднимают, обратно ставя на ноги,— с тобой ещё не всё потеряно, как я погляжу. — и тебе не хворать, конечно, на русском нельзя было тоже самое сказать? Уйдут под смешки за стаканчиком холодного кофе и хотдогами, обсуждая впечатления и отвлеченное, но с полной уверенностью в груди, что обязательно ещё раз такое повторят.