Молчи

Алина, прошмыгнув мимо узкой, грязной кухни, где началась очередная ссора отчима и матери, выходит на лестничную клетку. Бутылки в мусорном мешке палевно звенят, когда она спускается к мусоропроводу, чтоб выбросить их в помойку. Пробегает несколько этажей вниз, оказываясь между первым и вторым, садится на холодный пол, просунув ноги между прутьями, ограждающими лестницу. Закуривает, пытаясь унять сбитое, взволнованное дыхание, морщась от неприятного покалывания где-то под сердцем и накопившихся слез в уголках карих, цвета кофе с молоком в неравных пропорциях первого, глаз. Тушь потекла, сползая на щеки, не понимая, куда деваться дальше, стекает на линию подбородка. В какой момент все пошло не так? В какой момент мама изменилась на столько, что бросила работу и совсем перестала заниматься домом? В какой момент мама забыла, что Алина тоже живет с ними? В какой момент мама забыла про свою дочь? Вопросов много. Ответов ноль. На ней по-прежнему растянутая почти до середины бедра темно-серая футболка, в которой она спала до того, как мать и отчим начали орать свои песни во все горло. Вещь висит на ней, как мешок, визуально делая ещё более худой, чем она есть, и скрывая женские округлости, создавая вид "плоского" тела. Лучше уж так, чем к тебе будут приставать пятидесятилетние мужики-друзья отчима и, теперь, матери. Поверх- черная распахнутая спортивная кофта из тонкой ткани, в которой она гоняла почти везде и всегда. На стройных ногах болтаются такого же цвета штаны, на несколько размеров больше ее, все по той же причине и для той же цели. Она вся серо-черная, под стать атмосфере погоды на улице осенью. Ей удобно ходить в темной одежде- на ней почти не видно пятен, да и подходит к ее глазам, макияжу, внутреннему состоянию, как бы это глупо и по-детски не звучало. Почти одновременно с ней выходит и соседка из квартиры на втором этаже. Говорят, что она временно снимает здесь квартиру, журналистка нафуфыренная какая-то. Алина чувствует себя неуютно под взглядом ее пронзительных голубых глаз, а брюнетка, выше ее ростом, в приличной и очень даже опрятной одежде, вероятно, брендовой, смотрит на нее всегда, стоит им столкнуться. "Дура какая-то" - думает про себя Старкова, поджав губы около кончика сигареты, затягиваясь. Вытирает щеки от черных, размытых полос и влаги. И одета соседка, как всегда, с иголочки. Слишком идеально и красиво выглядит. Возомнила себя хрен знает кем. — Добрый вечер, — здоровается первой Назяленская. Нет, ну работа у нее такая, общаться с людьми, изучать их поведения для общего анализа. И хуй его знает, почему Зоя, не щадящая людей, недолюбливающая их вприницпе, решила пойти в эту сферу деятельности. Но нельзя сказать, что ей вообще не нравится. Просто, наверное, именно этот город и его жители- не совсем ее конек. Алина ничего не отвечает, лишь опасливо и презрительно смотрит на девушку, года на три-четыре старше самой Старковой, учащейся в одиннадцатом классе. Святые, поскорее бы это все закончилось. Тушит сигарету об бетонный пол и облизывает, кусает пересохшие губы, слегка морщась от металлического привкуса крови. Эта самая Зоя частенько водит кого-то к себе домой, но стоит заметить, что эти "кто-то" выглядят всегда прилично, дорого-богато. И чаще всего этими "кто-то" являются девушки- об этом время от времени, а точнее постоянно, шепчутся сплетники в их квартирном доме, особенно часто тетя Вера с тетей Катей, живущие на первом этаже; они просто обожают обсуждать все, что происходит в подъезде, и делают это нарочно громко, чтоб все желающие могли услышать. Иногда кажется, что они не слазят с лавочки возле подъезда. А еще кажется, что они эти сплетни сами сочиняют, чтобы не так скучно было. — Если для вас вечер добрый, не значит, что для остальных он такой же, — огрызается Алина, не сдержавшись от ответа под натиском синих глаз. Фу, блять, бесит аж. Пялится так, будто ее трахнуть хочет. Нет, Старкова не против гомосексуализма и тому подобного, просто сама эта Зоя бесит одним своим видом. Важная слишком. Назяленская пытается держать себя в руках и тяжело выдыхает, пока в глазах зарождаются шторм и буря, предупреждающие об опасности. Алина видит, но не обращает должного влияния, ну или просто забивает большой и толстый хуй. Мало ли, что эту Зою не устраивает. Ее проблемы, пусть сама и справляется с ними. Брюнетка стоит в голубо-белых велосипедках до колена и синем топике, облокотившись об проем двери. У нее дома, наверное, тепло, раз она так разоделась. На улице стоит минусовая температура, а вчера вообще выпал снег. В октябре. Заебись погода. Фыркает и закатывает глаза, продолжая разглядывать девушку на ступеньках. Спустя десять минут, из которых курила она только три, девушка возвращается обратно в квартиру, прошмыгивая в свою комнату. Она закрывает дверь на замок, установленный несколько месяцев назад, самостоятельно, купленный на собственноручно заработанные деньги, надеясь таким образом избежать нежеланных гостей и, накрывшись с головой одеялом, пробует уснуть. Завтра нужно идти в школу рано утром, делать вид приличной ученицы, хорошей девочки-отличницы, помогать учителям во всех их просьбах и вопросах. Задерживаться в школе на дополнительных занятиях и внешкольных мероприятиях, как можно дольше, чтобы не проводить дома лишние несколько часов. Или же выполнять любую работу в любое время дня и ночи, лишь бы заработать денег. В комнату начинают настойчиво стучать, Старкова испуганно морщится, затыкая уши наушниками- не помогает. — Алинка, иди поздоровайся! — знакомый мужской бас заставляет вздрогнуть. Этого мужика мама раньше приводила домой довольно часто, и Алина побаивалась, как бы он не стал ее хахалем на постоянной основе. Стал. — Борь, отвали от девчонки, она уж взрослая, у нее свои дела есть, — слышит она уже другой мужской голос, совсем незнакомый ей. Блять, мам, что с тобой случилось? До Старковой доносится звон бутылок и рюмок. — Доченька, тут папа пришел, выйди на минутку к нам, мы соскучились по нашей красавице же, — тянет мама нарочито жалостливым тоном, стоя около двери. Алина чувствует себя, как в самом страшном кошмаре, внезапно ставший реальным. В дверь стучат без остановки сразу несколько человек, а потом сосед сверху начинает колотить по батарее чем-то металлическим, взывая к тишине. Алина мужественно поднимается с постели, откинув одеяло к стене. Поджимает губы, заставляя страх усесться глубоко в душе, запрещая эмоциям выйти наружу. Ей даже нет восемнадцати, что все эти люди от нее хотят? Что она сделала такого, чем заслужила такую жизнь? Она просто хотела лечь спать пораньше и проснуться, когда будет уже светло. Когда мама и все остальные, с кем она планировала выпивать сегодня ночью, будут крепко спать. Утром не страшно. — Иду я, не стучите, — поворачивает замок два раза в правую сторону, открывая дверь. — Здравствуйте. — Вооот, — протягивает этот самый Борис- ее отчим, прижимая толстой, большой рукой девушку к себе, пьяно и слишком грубо, резко прикасаясь к ее макушке губами с запахом дешевой водки. — Моя дочурка. Растрепывает волосы Старковой, затаскивая на кухню, усаживая на стул. Алина пытается выбраться, уйти обратно в свою комнату, но все бессчетно- ее хрупкое, худое тело не справится с огромным, жирным телом мужчины в три раза старше ее. — Ты водку пила когда-нибудь, Алинка? — спрашивает пьяный, незнакомый мужчина, разливая алкоголь в три стопки- маме, Борису и ему самому- и сам отвечает на свой вопрос. — Да пила, не заливай даже мне тут. Давай с нами. А по началу он показался не таким ебанутым. Алина смотрит в посеревшие, зелёные глаза матери, пытаясь найти спасение, но в них лишь демоны, чертики прыгают. На душе неприятно, больно и страшно. — Наливай, пусть расслабится, а то школа и школа, — кивает отчим, закидывая руку на плечо Старковой. Девушка решает лишний раз не возражать насчет касаний, "дочурки", хотя она вовсе не его дочь, чмоканий и прочего. Проходили уже. Все закончилось ором, замахиванием рукой и ударом полотенца. Бесполезно с пьяными людьми разговаривать- Алина это выяснила уже. — Я не пью, я не буду.. — отодвигает от себя пустую рюмку, только что поставленную незнакомцем. — Пей, — строго отрезает Борис, наливая алкоголь до краев. — До конца. Или ты меня не уважаешь? — Давай с нами, красавица, — кивает и без того пьяный мужчина, поднимая емкость с напитком. Мама предательски поддерживает его действия и слова. Старкова судорожно выдыхает, брезгливо беря тонкими, длинными пальцами, морщится от соприкосновения с жидкостью, стекшей по стенкам. Запах бьет по сознанию, заставляя громко и взволнованно сглотнуть. Люди, окружающие несовершеннолетнюю, прослеживают за тем, чтобы та выпила все до конца, наливают вторую порцию, заставляют принять в свой желудок, а после громко кричат что-то нецелесобразное, вроде бы тост, чокаются и выпивают. Старкова морщится, но проглатывает отвратительную, горячащую жидкость, вызывающая тошнотворные позывы. Дождавшись, пока все забудут про нее (но разве этого не произошло уже очень давно?) и погрузятся в мир алкоголя, несвязных историй, громкого смеха, школьница тихо уходит с кухни, забегает в комнату, хватает пачку сигарет, зажигалку и выходит из квартиры, практически беззвучно. Спускается уже на место между третьим и вторым этажом, закуривая горькую никотиновую палочку. Как же все надоело. Из квартиры рядом выходит Зоя Назяленская. О ней Алина по-прежнему знает лишь то, что она "нафуфыренная" журналистка, а еще водит к себе девушек. Она смотрит, недовольно сощурив синие глаза, и Старкова показательно фыркает. Ебать нашлась дама. — Я вызову полицию, если это будет продолжаться, — говорит брюнетка, привалившись плечом к дверному косяку. На ней белая свободная футболка и синие пижамные штаны в клеточку, на ногах- носки с драконами. Серьезная пиздец. Наверное, она уже тоже легла спать, но шум разбудил и ее. — Не нужно, — приподнимая подбородок выше, будто пытаясь выглядеть так же гордо и уверенно, как девушка напротив, говорит Алина, что больше смахивает на мольбу. Отводит свои стеклянные, потухшие карие глаза в сторону, чтобы не встречаться с красивыми, небесно-морскими. — Назови хоть одну причину, почему мне не стоит этого делать, — оценивающе и осуждающе смотрит на нее. Алина, затянувшись снова, выдыхает: — Меня в детский дом заберут, — кладет голову на лестничные металлические прутья, обжигающие холодом, пока пепел от тлеющей сигареты падает на первый этаж. — Мне еще немного потерпеть нужно и восемнадцать будет. А может достаточно терпеть и пора покончить с этим? В горле неприятно саднит от алкоголя. Когда она увидела маму впервые в перепившем, пьяном состоянии, она поклялась, что никогда не будет такой. — Хуйня какая-то, — фыркает Зоя, хмурясь. Собирается уходить обратно в глубь квартиры, но останавливается голосом девочки: — Ладно, вызывай. Иначе они не дадут никому поспать, — всё-таки соглашается Алина, услышав, как голоса стали громче, и что-то стеклянное разбилось о стену. "Завтра придется убирать осколки после работы" - думает она, поморщившись, как от физической боли. Сигарета горчит, но она продолжает затягиваться. — А ты? — сочувственно, на удивление, интересуется синеглазая. Старкова встаёт, отряхивается от пыли и застегивает на себе кофту, которую и не снимала. Сует пачку сигарет с зажигалкой внутри, телефон с соткой под чехлом в карман, спустившись на второй этаж. От журналистки приятно пахнет гелем для душа с лавандой и каким-то парфюмом. — Погуляю до утра где-нибудь, — отвечает она, накидывая капюшон, скрывая волосы, забранные в хвост. — Куда ты собралась, дура? — качает головой Зоя. Алине хочется что-то возразить на обзывательство, но не успевает, не находит нужных слов. — На улице снег, минус семь, а ты в кофте тонкой. Темно тем более, а у вас здесь хуй знает, кто ходит. Сверкает темно-голубыми глазами-океанами на школьницу. Старкова согласно кивает, пожав плечами, мол, другого выхода нет. — У меня сегодня переночуешь. Заходи живо, — в приказном тоне добавляет она громче. — Я не буду с тобой этим заниматься, — фыркает недовольно девушка, сразу же представляя себе все самые негативные варианты развития событий. Ну или не совсем негативные, а больше неожиданные и странные. — Что? — подавившись этой фразой, переспрашивает Зоя, сводя брови к переносице. — А ты разве не...ну...? — продолжение повисает между ними в воздухе. — Я- бисексуалка. И это не значит, что я кидаюсь на каждую встречную-поперечную, — слабо огрызается Назяленская, фыркнув. Разворачивается, оставляя дверь открытой, проходит в квартиру, — И ты даже не в моем вкусе. Заходи, не выебывайся. Алине даже немножко, самую малость обидно за последнюю фразу. Помявшись у порога ещё пару минут, всё-таки заходит, тихо прикрывая дверь за собой. Она слышит, как Назяленская по телефону вызывает полицейских в другой комнате. — Спать будешь на диване. Чай, кофе, вода? — строго спрашивает, выходя из спальни. Расстегивает кофту- в квартире у "нафуфыренной" и вправду жарко- и наблюдает за Зоей. Возможно, она не такая уж и ужасная, как показалось изначально. Возможно. — Чай, спасибо.. — благодарно кивает, проходя следом за хозяйкой квартиры на кухню, усаживаясь на стул, обвивая поджатую к себе ногу руками, утыкаясь в нее подбородком. Журналистка облокачивается бедрами об столешницу, поставив кипятиться чайник и подготовив две кружки с пакетиками чая. Девчонку жалко. Врагу не пожелаешь такую жизнь. — Ты как? — смотрит на напуганную Алину. Кто-то называет Зою холодной и безразличной, а кто-то- доброй и искренней. Но, несмотря ни на что, она остается человечной и понимающей. И вам того же советует. — А.. — мнется от внезапного вопроса. Желудок неприятно, показательно урчит из-за недостатка пищи, а от выпитого алкоголя тошнит и кружится голова. — Если ты про них, то нормально. Я привыкла. — Ешь, — ставит перед Старковой кружку и пододвигает вазу со сладостями. Сочувствующе смотрит на девушку. — Спасибо... Я- Алина, кстати, — слегка улыбается, открывая вафельку, отпивая горячий чёрный чай. — Можно спросить что-нибудь? — Ну спрашивай, Алина, — Зоя думает о том, что у девочки красивое имя. Сладко и отчетливо произносит обращение, смакуя его на языке, будто шоколадную конфету. — Как тебя сюда занесло? — наклоняет голову, ощущая приятное тепло внутри. — Делаю сюжет про ваш город и его население, — спокойно отвечает. Алина поражается ее резкой смене настроения, но ей даже нравится. — И как успехи? — все ещё опасливо разговаривает, подбирая каждое слово, сжато сидит, пытаясь занимать, как можно меньше места. — Отлично, очень хочу побыстрее уехать от сюда, — хмыкает, отрывая виноградинку от ветки, помещает в рот. — Расслабься, я ничего плохого тебе не сделаю. — Этого хочет каждый, — грустно усмехается. Облокачивается об стол, почему-то искренне стараясь верить крайним словам практически незнакомки. Между ними повисает неловкая пауза, давящая тишина.— Какого это ебаться с девушками? Алина хочет ударить себя по лбу. Другого вопроса не нашла на задворках сознания? — Мне нравится больше, чем с мужчинами, — безразлично пожимает плечами. Алина понимающе кивает, будто знает какого это- заниматься сексом с девушкой. Да и вообще, какого это- заниматься сексом. Размешивает кубик сахара в чае, заглядывая в синие-синие глаза. Тонет. Кубик сахара в воде тонет. Именно так. Через десять минут приезжают работники полиции- Алина слышит это по сиренам возле подъезда. Больше из ее квартиры шум не доносится. — У нас город вообщем-то хороший, — протягивает Старкова тихим голосом, все еще боясь сказать что-то лишнее. — Просто тебя занесло не в тот район, где все хорошо и красиво, как в центре. Назяленская пожимает плечами, мол, кто же ее знает эту жизнь, убирая стакан в раковину, быстро моет и ставит на полотенце сушиться. Уходит в свою спальню и возвращается с домашними шортами и футболкой с принтом, пока Алина допивает чай в тянущем, неловком молчании. — Можешь сходить в душ, полотенце на стиральной машине, — предлагает Зоя, и Алина не отказывается в лишний раз расслабится под теплыми струями душа. Укладывается на диван, укрытый светлой простыней, и кутается в пушистый, мягкий плед синего цвета. На секунды задумывается о том, что вещица похожа на глаза хозяйки квартиры. Они у нее очень красивые. Спокойно и тихо у этой нафуфыренной. — Спокойной ночи, Алина, — заглядывает к ней журналистка. — Не переживай. Все нормально будет. И почему-то эти до ужаса банальные слова успокаивают, как ничто иное. Согревают хрупкую душу, обвивая теплом все тело. — Спокойной, Зоя, — нелепо улыбается, обнимая подушку. — И спасибо тебе за все.. Назяленская, улыбнувшись в ответ, подмигивает и уходит в свою спальню. Еще несколько минут ворочается, думая о девочке, несправедливости и жестокости. Засыпает. Всю ночь ее мучают тревожные и не совсем адекватные сны. Просыпается раньше будильника, когда время на электронных часах на тумбочке у кровати еще даже не перевалило за шесть утра. На улице еще совсем темно, а посветлеет лишь через несколько часов- день становится постепенно короче, а ночь забирает свои законные часы пребывания; брюнетка тяжело выдыхает, устало прикрывая глаза. Поднимается с кровати, распахивает шторы и уходит на кухню. Зоя никогда не питала особой любви к приготовлению еды и зачастую питалась в кафе, ресторанах и доставках, но сегодня было настроение на то, чтобы создать что-нибудь съедобное (или сжечь). Разбивает несколько яиц в миску, вылавливает скорлупу чайной ложкой, добавляет молоко, сахар, соль, разрыхлитель и муку, следуя рецепту. Возмущается- хоть кто-нибудь понял сколько это "на глаз"? Принимается жарить блинчики, иногда матерясь себе под нос. В тишине хорошо. — Доброе утро... — шепчет Алина, боясь отвлечь, потревожить хозяйку квартиры, выходя из гостиной, когда брюнетка заканчивает жарку завтрака. Та сидит за столом, отпивая кофе и намазывая на блинчик сгущенку. Зоя выкарабкивается из своих мыслей, хватаясь за спасательный голос гостьи. — Привет, — указывает на место рядом с собой, приглашая сесть. — Будешь есть? — Нет, спасибо большое, — мотает головой, бродя взглядом по кухне, дабы не столкнуться с синими глазами. Сидит в своей вчерашней одежде, кутаясь в кофту. Смотрит на часы- без пятнадцати семь. Наверное, стоит уходить от сюда и больше не беспокоить Зою, постараться не пересекаться с ней. — Я пойду, наверное.. — утыкается взглядом в руки, перебирая кольца на тонких пальцах. — Нужно убраться после.. ну... вчерашнего, в школу собраться, дойти. — Иди, — кивает, разглядывая Алину. Тоскливо. Грустно. Тяжело. Жалко. Эх, Зоя, а кто обещал не привязываться ни к кому в этом городе? Она ловит на себе изучающий взгляд карих, потухших глаз. Обнимает аккуратно, дабы не испугать, целуя в макушку. Больно. За девочку больно и страшно. Что дальше с ней будет? И не заслуживает она всего этого. Точно не заслуживает. Не должна она осколки от бутылок убирать. Не должна на лестнице сидеть и ждать, пока мать и отчим уснут. Не должна курить. Не должна работать ночью. Не должна сбегать из дома. Не должна бояться людей, громких звуков и махов рук. Не должна рыдать и в слезах захлебываться. Должна счастливым подростком быть, с друзьями тусоваться до утра, целоваться и гулять, к экзаменам готовиться и орать на всю улицу хрень какую-нибудь, бегать под дождем, провожать закаты и встречать рассветы. Любить, черт возьми. — Все будет хорошо, — поглаживает по спине, чувствуя встревоженное дыхание девочки, ее трясущиеся руки и прикрытые глаза. — У тебя когда день рождения? — Двадцатого февраля, — тяжело вздыхает, поджимая губы. Рядом с нафуфыренной тепло. Хорошо. — Еще немного, ты справишься, — прикасается губами к девичьему холодному лбу, отстраняется. "Еще немного и я сдохну" - думает Алина, противоречиво мыслям улыбается Назяленской, кивнув. Проходит в коридор, обувается и в последний раз смотрит на прихожую комфортной квартирки, как оказалось, доброй хозяйки. Первое, да и второе, третье, четвертое и последующие впечатления о человеке могут быть разными. Главное, чтобы последнее было неотрицательным. "Интересно, когда я умру, Зоя узнает об этом? А если узнает, придет на могилу?" - проносится в мыслях Старковой. — Давай я тебе денег хотя бы дам, купишь себе чего-нибудь? Чем там молодежь сейчас интересуется? — предлагает Назяленская, роясь в кошельке в поиске наличных денег. — Зоя, нет, — отрезает Алина, кажется, слишком грубо и громко. — То есть.. не нужно, правда. Спасибо большое за все, что ты для меня сделала: приютила, накормила, успокоила, хотя ты и не должна была ничего делать. Мне больше ничего не нужно. Я сама справлюсь. Нащупывает пачку сигарет в кармане, облегченно выдохнув. Нужно быстрее уйти отсюда, чтобы не сказать еще какой-нибудь херни. И покурить. — Все-все поняла. Ты- самостоятельная, независимая девочка, — заканчивает фразу и думает: "которой срочно нужно к психологу". Алина усмехается, пожимая плечами. — Спасибо, Зой.. я не знаю, как тебя отблагодарить даже.. — в сознании сразу мелькают неприличные и пошлые мысли, которые сразу же поглощаются Алининым осуждением. — Хочу, чтобы через пару лет я брала у тебя интервью на красной дорожке, — улыбается. — Этим и отблагодаришь. Старкова смущенно смеется, облизывая и кусая губы. Пора? — Пока?... — огорченно смотрит в темно-синие глаза напротив. Она будет скучать по Зое. — До свидания, Алиночка. * Два месяца пролетают.. заметно. Более, чем хотелось бы. Мать и отчим все так же безостановочно бухают, не видя никаких преград перед собой. В школе миллиард пробников, прошедшее итоговое сочинение и учителя, каждый день вещающие о том, что никто из учеников ничего не сдаст. Да и на душе хуйня какая-то. Ничего не понятно. Алина сидит в своей комнате, пытаясь решить вариант ЕГЭ по математике. Мыслительные процессы то и дело прерывают крики с кухни. Девушка утыкается в свои руки, потирая глаза. Что она такого сделала в этой жизни, что заслужила такое? Совсем рядом, за дверью, слышаться шаги, направляющиеся к ее комнате. Черт. Время уже перевалило за одиннадцать часов вечера, на улице темно. Похуй. Только на они, не снова. Сосед долбит по батареям, недовольный шумом. Кричит что-то невнятное, грозясь вызвать полицию и рассказать им "все". Алина смотрит на себя в зеркало несколько секунд, сдерживая слезы. За что ей это все? Заплетает волосы в пучок, надевает кофту, куртку, кроссовки, берет барсетку с несколькими купюрами соток, ключами, наушниками, зарядкой, телефоном и сигаретами с зажигалкой внутри. Прикладывает ухо к двери, прислушиваясь к звукам снаружи собственной комнаты. Вроде бы на кухню ушли. И выбегает, тихо закрывая за собой дверь. Куда дальше? Спускается вниз и выходит на улицу. Погода не радует: слякоть, растаявший снег и мелкий дождь. Алина стоит под навесом, облокотившись об металлическую, ржавую дверь подъезда, смотря по сторонам, ища пути отступления. Вздрагивает, когда рядом с ней звенит домофон, оповещающий о выходящем человеке. Поворачивает голову и видит: незнакомая девушка и следом за ней.. Зоя. Нервно сглатывает, отводя взгляд и поджигая кончик сигареты. Действительно, что ты хотела, Алин? Что она единожды проявила к тебе тепло и доброту, а потом у вас будет любовь до гроба? Или хотя бы у тебя будет опора, друг, на которого можно положиться, выплакаться, обнять? Наивная девчонка. "Чем она вообще меня привлекла?" - думает Алина, делая затяжку. Да нет, она точно не влюбилась. И она точно не находила ее профиль в социальных сетях, не залипала на ее фотографии и не набирала, стирала сотни раз сообщение с глупым "Привет!". Точно нет. Незнакомка садится в такси и уезжает в сторону центра города. Назяленская не провожает взглядом машину, не прощается и не вспоминает любовницу, она встает рядом с Алиной, заглядывая своими темно-синими в карие глаза с зеленым отливом вокруг черного зрачка. Старкова отводит взгляд и выдыхает табачный дым в сторону, поджимая губы. — Это любовница твоя была? — задает вопрос, тревожащий душу. Прислоняет сигарету к губам и делает очередную затяжку. Горько. Успокаивает. — Потрахались и разошлись, — пожимает плечами. Нервная обстановка слишком. — Ревнуешь, Алиночка? "Это не больше, чем способ забыться, забыть тебя, Алина". — Заняться мне нечем больше, — фыркает, снова переводя взгляд на журналистку и выкидывая окурок. И какого хрена она такая красивая? Какого хрена она задает такие вопросы? Какого хрена она права? — Интересно стало просто. Зоя слегка улыбается, пока на душе тяжело становится. Обещала не привязываться. Не сдержала обещание. И черт, Алина даже не в ее вкусе. Но теперь, видимо, в ее. "Две недели, двадцать четвертого декабря я уеду отсюда. И забуду о ней" - проносится в мыслях брюнетки. — А ты влюблялась когда-нибудь? — Старкова наблюдает за тем, как губы соседки изгибаются в усмешке. Черные волосы развиваются на ветру и мокнут под дождем, а веки нафуфыренной красавицы закрываются. — Влюблялась, — думает о Старковой. Да нет, точно нет. А может уехать раньше, пошел в задницу этот город, эти люди? — И какого это? — разглядывает острые скулы и линию подбородка девушки напротив, женские округлости и изящные изгибы тела. — Не понятно, — откидывает голову назад, подставляя лицо под начавшийся ливень. — Приятно с одной стороны, а с другой больно. Алина задумчиво кивает, потирая кончик носа. Зоя вытирает капли воды с лица. Освежает, однако. — Кто-то есть на примете? — облизывает губы нарочито медленно. Даже если есть, то не будет. И да, эгоистично. Возможно, неправильно. — Есть, — пожимает плечами, мол, не понятно. — Наверное. — Расскажешь? — звенит ключами от своей квартиры. — Не за чем тебе такое знать, — отворачивает голову, складывая руки на груди в защитном жесте. — Чай будешь? — взгляд темнеет на пару оттенков. Если Назяленская чего-то хочет, то она этого добьется. Получит любой ценой. — Зой, не нужно, — голос ломается под конец. — Иди домой, замерзнешь. Не влюбляй меня в себя еще больше. Я не могу находиться рядом с тобой и не тонуть в твоих глазах. Я не могу находиться рядом с тобой и не ругать себя за глупую любовь. — Я уезжаю через две недели домой, — выдыхает, стуча ноготками по перилам. — Зайдешь на чай то? Алина громко, нервно сглатывает, поджимая губы. Тоскливо. Грустно. Закуривает новую сигарету, сдерживая эмоции. — Пойдем, — выдыхает через пару минут, выкидывает сигарету в лужу. Отходит от домофона, застегивая кофту и снимая куртку с плеч. — Как дела у тебя вообще? — открывает дверь в квартиру, впуская девочку. Проходит на кухню, включает чайник и достает два стакана, заварку. — Написала итоговое сочинение. В остальном все, как обычно, — облокачивается на стол, сняв верхнюю одежду, наблюдая за журналисткой. Чужими духами пахнет. Зоя ставит два стакана с чаем на стол и садится напротив. Нагнетающая обстановка, однако. Она и сама не знает, зачем пригласила Алину к себе. Почему думает о ней постоянно. Неловкая пауза повисает между девушками. Алина нервно стучит пальцами по столу, а Зоя рассматривает острые черты худого личика. — А я читать люблю.. — прерывает молчание нелепой фразой, слегка улыбнувшись. — Какое любимое произведение? — заинтересованно смотрит на девушку, слегка улыбнувшись. — "Мастер и Маргарита" Булгакова, — пожимает плечами, приподнимая уголки губ. И они говорят. До самого вечера говорят. О книгах, поучительных мыслях, цитатах и сюжетах, о фильмах и сериалах, местах, достопримечательностях в мире и разных-разных людях, несправедливости, удаче и вере. Обо всем. * Две недели проходят слишком быстро. Каждый вечер Алина заходила к Назяленской на ужин и иногда, когда дома было совсем плохо, оставалась у нее. Но теперь, когда до отъезда Зои остается меньше пяти минут, та стоит на улице, дожидаясь такси и разговаривая по телефону с кем-то, девочка сидит на своей кровати, смотря в потолок. Закуривает, наплевав на все. И больше нет смысла. Больше не хочется просыпаться каждое утро. Больше не хочется доживать каждый гребанный день. Больше не хочется жить. Она уже попрощалась с журналисткой. Больше они никогда не увидятся. Алина больше никогда не испытает таких эмоций. Никогда не почувствует что-то похожее. Алина, играючи, перекидывает белую пластиковую емкость белого цвета с черными надписями из руки в руку, словно небольшой мячик, наслаждаясь звуком перекатывающихся таблеток внутри. Легкая нездоровая ухмылка касается покусанных, алых губ, когда она, наконец-то, решается открутить крышку, и едва ощутимо бьет запах медикамента, который быстро растворяется в дыме никотина. Вытянув перед собой ладонь с плотно сомкнутыми пальцами, будто в "лодочку", когда в дестве ты хотел попить, а никакой емкости не было рядом, девочка высыпает на нее горстку безупречно белых таблеток, покрытых мелкой гравировкой с фирмой препарата и полосами по середине кругов. Хотела сделать это красивее, если честно, сжимая в руке лезвие и приставляя его к венам, но страх боли взял верх. Ни влюбляться правильно не умеет, ни уходить из жизни красиво не может. Абсолютно бесполезная носительница сердца. Любящего, израненного, пропитанного табаком сердца. Алина глубоко не то, чтобы вдыхает, заглатывает воздух, пропихивая его в легкие и морщится, словно впервые замечает, сколько над ней дыма, и сколько на полу истлевших бычков от сигарет. Это не первая сигарета? Страшно. Нужно. Сглотнув горечь, которая пристала к полости рта, дрожащей рукой она вынимает еще одну сигарету, то ли оттягивая момент, то ли наслаждаясь оставшимся временем. На самом деле просто ударяется в воспоминания. И сама не знает, зачем. Просто навязчивые мысли пробираются в голову, как вороны слетаются на золото, и не дают себя прервать, пока не насладятся всеми выжатыми из нее эмоциями. Алина вспоминает свое первое впечатление о Зое. Возвращается из школы, уставшая и обессиленная. Учителя, снова вещающие о том, что ученики ничего не сдадут, огромное количество домашней работы и увольнение из кафе, где она работата официанткой, за частые пропуски. Как же все заебало. — Так вот эта столичная дама въехала в шестую квартиру, которую Олька сдает, — вещает тетя Вера, сидя на лавочке рядом с тетей Таней. Алина проходит рядом, здороваясь с соседками. И что за новая жительница в их доме? Из столицы, к тому же. Что она здесь забыла? — Здравствуй, здравствуй, Алиночка. Как мама? — интересуется тетя Таня, блондинка, с пушистыми волосами, пожилых лет. — Как обычно, — пожимает плечами, открывая дверь подъезда. — Бедная девочка.. — причитают старушки, покачивая головами, одна поддерживает нотации другой. Старкова фыркает, скрываясь из вида. Пошли в задницу со своей жалостью. Алина вспоминает, как заговорила с Назяленской впервые. Тогда был явно не самый лучший день, но брюнетка скрасила его. — Добрый вечер, — здоровается журналистка, пока девушка сидит на холодном полу, просунув ноги через железные прутья, и курит. Алина неодобрительно смотрит, с недоверием и неприязнью, выдыхая легкий дым. — Если для вас вечер добрый, не значит, что для остальных он такой же, — огрызается, закатив глаза. Алина усмехается, пока комната заполняется плотным дымом от сигареты. Матери дома нет- она решила в кое-то время выйти на работу, в магазин продавщицей- что и к лучшему, никто не побеспокоит. Серая дымка охватывает пространство от угла до угла, медленно паря по воздуху, красивые серые линии превращаются в растушеванную мазню, будто неумелый художник раскидал краски по холсту, и образуют целое пепельно-серое небо над головой и туман напротив. В дрожащих пальцах зажата тлеющая сигарета. Последняя в пачке. В ее последней пачке. Алина вспоминает объятия и поцелуи в лоб от Зои. Тело Зои- теплое и мягкое. Ее губы, алые, не требующиеся ни в каких приукрашиваниях и вмешательствах, касаются кожи, обжигают и согревают. Ее тело, обладающее настоящими, изящными, до безумия красивыми женскими формами, привлекает и влечет к себе. Хочется оставаться рядом постоянно, прятать нос в углублении ключиц и изящных плечах. Хочется покрывать тело журналистки поцелуями и касаться собственными ладонями. По телу Алины пробегают мурашки, будто прошибает электрическим током от объятий Зои. Приятно. Очередное колесико Алина зажимает между языком и зубами, немного прокатывает его взад-вперед и уверенно проглатывает, тут же затягиваясь сигаретой. Таблетки легко проглатываются, даже без лишней жидкости, словно все так и должно быть, как будто она впервые в жизни делает все правильно. Следующую таблетку она подкидывает в воздухе, как карамельную конфетку, приземляясь, она больно бьет ее по передним зубам и отскакивает в сторону. Хмыкнув, девушка делает еще одну попытку, и таблетка идеально приземляется на влажный язык, губы тут же смыкаются, и она делает еще одно глотательное движение. Алина вспоминает, как они прощались несколько минут назад. — Я буду скучать.. — шепчет Старкова легче воздуха, обнимая брюнетку. И все равно на косые взгляды тети Тани и тети Веры. Пусть говорят, что хотят, пускают слухи, о чем им угодно. Сейчас важна ли девушка, стоящая рядом, согревающая своим теплом. — Ну не грустить, — подбадривает девочку, хотя у самой на душе волки воют. Тоскливо. Уезжать не хочется. Странно, да? Пару месяцев назад она готова была бежать из этого города, а сейчас.. сейчас появилась причина не так сильно не любить это место. Но нужно уезжать. И забыть об этом всем. И об Алине тоже. Как бы больно не было. — Выше нос, красавица. Когда это было видано, чтобы Назяленская комплиментами раскидывалась? Что судьба и жизнь творит с людьми порой.. что люди творят с людьми... — Спасибо тебе за все, Зой, — дует ветер, начинается метель, а Алина в шортах и майке. Холодно, но с Зоей рядом никакая погода не страшна. Зоя снова целует ее в лоб и одаривает теплом. Отправляет домой то ли для того, чтобы Алина не заболела, то ли для того, чтобы перестать себя и ее мучать скорым расставанием. Алине хочется спать. Очень сильно. Но если она закроет глаза, то больше никогда не откроет их. Сейчас она выкурит последнюю сигарету и откинет голову назад, разрешая себе эту слабость. В последний раз. И больше она никогда-никогда не будет слабой, как когда-то обещала себе. Она прикладывает ладонь к левому запястью и ощущает, как сильно замедлился пульс. Практически не ощущается, лишь легкие толчки и биения. Губы дрожат настолько, что сигарета едва держится, цепляясь за неплотно сомкнутые зубы. Взгляд бездумно прожигает дыру в потолке, а тлеющий маяк сигареты медленно гаснет, практически обжигая пальцы. Когда до фильтра остается всего пару сантиметров, Алина тушит сигарету об стену и кидает окурок на пол. Последний. Плотнее прижимается к стене, на которую упирается спиной, медленно выдыхает и закрывает глаза. В последний раз. Алине снится сон. Она бежит по тротуару, в белоснежном платье, развивающееся от скорости бега, с короткими рукавами и ажурно украшенной грудью. Рядом виднеются разводящиеся по ночам мосты, соединяющие две улицы города. Санкт-Петербург. — Алина, ну не спеши, — Зоя? Слышится ее голос позади, девушка оборачивается и улыбается- да, Зоя. Ее Зоюшка. Красивая. В синем платье. — Нагуляешься еще. Старкова смеется, почему- не знает. Вокруг ходят люди, лица которых она не видит, на деревьях щебечут мелкие птички и солнце освещает весь город, греет. Алина бежит вперед, в никуда. Бесконечность и пустота. Человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что иногда он внезапно смертен. Такси подъезжает к подъезду дома. "Вот и все" - думает Зоя, в последний раз смотря на старое здание. Вон в той квартире, окно на которое сейчас глядит Назяленская, живет Алина. Ее Алиночка. Зоя сжимает ладони в кулаки, впиваясь острыми ногтями в кожу, что есть силы, дабы сдержать эмоции и чувства. Не может. Больно. Слишком больно. — Извините, можете открыть подъезд, пожалуйста? — как можно вежливее просит двух, неизменно сидящих на лавочке старушек. Своих ключей уже нет- квартира сдана хозяйке. — Дорогуша, вы здесь уже не живете, — возражает блондинка. — Езжайте в свою столицу и там давайте указания кому ваша душенька пожелает. Назяленская тяжело выдыхает. Может и вправду не стоит? Нет, не может она так. Ей нужно увидеть Алину. Еще раз. Последний раз. Она умоляет саму себя переступить через свое самолюбие, принципы. И переступает. Чувства верх берут. — Пожалуйста, — выдыхает, прикрывая глаза. — Мне очень нужно. — К Алинке нашей что ли? — насмешливо спрашивает вторая женщина, рыженькая. — Ты нам девчонку не порть своими наклонностями нездоровыми, — поддерживает слова рыженькой блондинка. — Езжай от сюда, недоделанная. Зоя делает несколько вдохов и выдохов, пытаясь успокоиться. Ебучая гомофобия. Ебучие бабки. Ебучий домофон. Ебучий город. Ебучие обстоятельства. Ебучая жизнь. Сзади нее стоит машина, ее такси, ожидая начала поездки. Зоя подходит к окну, делает соответствующий жест, заставляя водителя опустить стекло. — Я не поеду, — произносит зловещие слова. Пожалеет. Точно пожалеет. Но сейчас у нее есть одно лишь желание- увидеть Алину. Прикоснуться губами к ее мягкой коже, обнять и поговорить о какой-нибудь ерунде. — Я приехал за вами, бензин потратил, ждал стоял, чтобы просто потратить свое бабло и время? — недовольно протестует водитель. Брюнетка, находясь на грани, смотрит темно-синим взглядом, достает из внутреннего кармана куртки купюру в пятьсот рублей и отдает мужчине. Не дожидаясь ответа, отходит обратно к подъезду, пытаясь попасть внутрь. — Вот она, — причитает женщина со светлыми волосами, цыкая на Зою. — Никто тебе не откро.. Слова прерываются соответствующим звуком домофона и открывающейся дверью изнутри- какой-то дед вышел. Назяленская, не обращая внимания на возмущения и крики от женщин сзади, проскальзывает внутрь и быстро поднимается на этаж к Старковой. Зоя жмет на звонок пару раз, но не слышит даже шорканья за дверью. Она отчаянно бьет кулаком по двери, и она, на удивление, поддается, со скрипом отъезжая назад под напором удара, бьется об стену, которая вот-вот рассыпется. Настороженно хмурясь, журналистка проходит в коридор. Свет погашен, и только одна дверь плотно закрыта. Из-под нее, где осталась тонкая щель, доносится запах сигарет. Алининых сигарет. Зоя надавливает на ручку двери, и та с легкостью отворяется. Уже обрадованная встречей, готовая увидеть горящие глаза кареглазой, брюнетка на мгновения замирает перед безжизненным телом одиннадцатиклассницы. Нет, нет, только не это. Она резко падает на колени перед девушкой, не обращая внимания на боль и жжение, шарит ладонями по ее лицу, отвешивая легкие пощечины, желая привести в чувства. — Открой свои чудесные глаза, ну же.. — на издыхании произносит, словно молитву. Но молитвы никогда не помогали ей. И не помогут. Пальцы, наконец, нашаривают бледное запястье и смыкаются на нем, ища пульс. Хотя бы слабый удар. Прошу. Рука перемещается на шею. Никаких признаков жизни. За шиворот Зоя тянет Алину на пол, тут же припадая руками к груди, надавливая пять раз, как и учили на уроках ОБЖ, хоть где-то этот навык пригодился, следом губы плотно смыкаются на бледных, искусанных устах. Изломанная фигура Алины казалась скорее бледной тенью от той девушки, которую знала Назяленская. Вокруг худого тела лежало с пару десятков бычков, на щеках все еще блестели слезы, а рядом с безжизненно упавшей на бетон ладонью девочки в хаотичном порядке были разбросаны белые таблетки снотворного. Зоя достает телефон трясущимися руками, набирает номер скорой и взволнованным, практически на грани срыва, истерики, голосом сообщает о... проблеме? Надавливает на девичью грудь, снова искусственное дыхание и еще раз, еще раз, еще раз и.. в коридоре наконец-то слышаться голоса. Черт, не работники скорой. Пьяные голоса, распевающие какую-то песню- Зоя мутно помнит ее- и параллельно разговаривающие о чем-то. Слышит шаги, удары тел о стены и двери- вероятно, координация решила не присутствовать сегодня в жизни у этих людей. — Алиночка, мы с папочкой дома, — женский, икающий через каждый слог голос доносится за дверью. Зою тошнит тянет от этого. Фу блять. Нет, она не против алкоголя, но в умеренном количестве нужно потреблять и думать о последствиях. — Алина, пожалуйста.. — шепчет, бьет по щекам девочку, сидя на коленях на холодном полу. — Прошу.. Хочется плакать. Рыдать. Истерить. Крушить все вокруг. Невыносимо хочется. Но нельзя. Сейчас нужно быть сильной. Ради Алины. — Алиночка, ты где? — снова пропитый, хриплый голос, уже мужской. — Мы ждем тебя, доченька. — Нахуй блять пойдите, — матерится Зоя себе под нос. Старкова закашливается, резко открывает глаза, морщится. Толком ничего не видит, лишь размытый силуэт человека, ее комнаты и солнечный свет. Она в раю? Неожиданно. Зоя, вспомнив все уроки ОБЖ, на которые она ходила, поворачивает Алину на бок, придерживая легкое, хрупкое тело за спину и руку. — Я с тобой, все хорошо.. — шепчет, поглаживая девочку по волосам, собранным в аккуратный хвостик. Щупает пульс- слабый, но он есть. — Зоя..? — не успевает договорить, как ее организм принимается отторгать всю еду (упаковку каши быстрого приготовления и конфету, которую ей дала журналистка) и таблетки, которые она съела. "А если я не умерла?" - проносится в мыслях. Это будет провал. Самое нелепое событие в жизни. Да нет же.. Зоя должна была уже уехать. Но она отчетливо слышала ее голос. Алина точно в раю. По щекам Зои стекают слезы тонкой линией, собираются около губ и носа. Она слышит голоса в коридоре- фельдшеры. Наконец-то. Слышит недовольство алкоголиков и ругань персонала скорой помощи с ними. — Что у вас за цирк с пьяными артистами происходит здесь? — в комнату врывается молодой парень, сразу же оказываясь рядом с журналисткой. — Девочке помогите, — Зоя смаргивает влагу, вытирает слагу тыльной стороной ладони. Хватит слез. А дальше для Назяленской все, будто в тумане. Встревоженные врачи, машина скорой помощи с оглушающими мигалками, больница, вероятно, времен СССР, каталки для больных и суета. — А вы Старковой Алине Витальевне кем приходитесь? — задает вопрос юная девушка с ресепшена Назяленской, когда та заполняет документы. — Крестная, — врет. Мастерски врет. Так нужно. Так будет лучше. — А родители Алины когда приедут? Зое хочется кричать. Она лишь выдыхает, не отрывая взгляд от заполнения бумаги отвечает: — Они не смогут приехать, — спокойно говорит. — Извините, — смотрит на написанное брюнеткой, дабы узнать ее имя, — Зоя Алексеевна. Как вы понимаете, здесь очень тяжелая ситуация- отравление медикаментами, и мы обязаны оповестить об этом родителей. И узнать, как это произошло. Нарочито выделяет "как", взглянув на девушку. Понимает. Зоя ставит свою подпись и просит администраторшу отойти на несколько слов. Смотрит на бейджик на груди девушки, читая имя. — Анастасия, — вновь строгий, почти стальной и холодный голос, завораживающий, заставляющий слушать, слышать, подчиняться. — Вы же можете помочь мне? Я не останусь в долгу. И договаривается. И никакой попытки самоубийства не было, а просто отравилась просроченной едой. И родители к Алине приехали, подписи свои поставили. Зоя, в который раз, убеждается- деньги решают в этой жизни все. А поэтому, ее карман пустеет на несколько пятитысячных купюр, но на сердце становится спокойнее. Алина понимает, что даже умереть не может, когда ее завозят в больничный кабинет на прочищение желудка и начинают "мучение". Даже отправиться на тот свет она не может. Что вообще она тогда может? Существовать, самобичеваться и морально уничтожаться? "Тогда Зоя и вправду не уехала? Или это были галлюцинации?" - думает Алина, смотря на белый, больничный потолок, потрескавшийся от времени. В вену вставлена игла с капающим лекарством из капельницы. Алина не чувствует ничего. Просто плохо. Святые, лучше бы она решилась на то, чтобы вскрыть вены. Или выпрыгнуть из окна. Или выстрелить из пистолета в висок. Последний вариант был бы стопроцентным. — Алина Витальевна, к вам ваша крестная, — сообщает девушка, заглянувшая в палату. Слишком громко. Бьет по сознанию и ушам. "У меня есть крестная? Даже, если есть, что она здесь забыла? Вспомнила про меня спустя семнадцать лет?" - несмотря на мысли, кивает и сразу же морщится от головной боли. Зоя заходит в палату и усаживается на стул рядом с девочкой. Алина краснеет, дыхание сбивается. Стыдно. — Зачем? — риторический вопрос. Назяленская берет девичью, холодную руку в свои ладони, смотря в потускневшие карие глаза. Алина молчит. Она не может ответить. Не хочет, чтобы Зоя знала. — Когда ты успела стать моей крестной? — нервно улыбается, морщась от головной боли и журчания желудка. Зоя одаривает ее строгим взглядом, будто мать смотрит на напроказничавшего ребенка. Аккуратно целует в лоб, переплетая пальцы с девушкой. — Я испугалась, Алин, — поджимает губы. — А что, если бы я не успела? — Я думала, что ты уже уехала.. — шепчет, не в силах говорить громче. Боится. Стыдно. — Дурочка, — сжимает губы, согревая ладонь Алины своей. — Почему ты вернулась? — закрывает глаза, повернув голову набок. Сил нет. — Хотела тебя увидеть, — не врет. Честно говорит. — Прости.. — шмыгает носом, вздрагивая. — Мы поговорим об этом позже, — успокаивающе целует в висок. Алина непонятно себя чувствует. То ли плохо, то ли хорошо. С Зоей ей нравится рядом быть. С Зоей рядом хорошо. — Ты же уезжаешь, — констатирует факт. Грустно становится. — Я тебя не оставлю одну больше никогда. Алина слабо улыбается. Не верит. Не может поверить. — Как я должна это понять?... — шепчет снова, смотря в любимые синие глаза, похожие на два океана. — Ты мне нравишься, Алин. Я не хочу тебя упускать из своей жизни. Слова, на столько искренние, что в душе что-то сжимается. Она же просто шутит, да? Ну не может Алина понравится такой девушке, как Зоя.. точно не может. — Ты врешь. — Почему ты так считаешь? — недовольно интересуется. Она здесь, значит, душу раскрыла, в симпатии призналась, а ей не верят. Вот еще. — Я не знаю.. — слегка улыбается, нервно, сжимает пальцы Зои. — Поцелуй меня? — Ты чудо в перьях самое настоящее, Алин, — одаривает улыбкой и целует. Мягко, чувственно, нежно, вкладывая все свои чувства и эмоции в эти касания губ. * Через несколько дней, тридцатого декабря, Алина стоит на вокзале своего родного города, держась за руку с Зоей, разговаривающей по телефону с кем-то- выглядит до ужаса серьезно. — Ты уверена, что все будет нормально? — спрашивает, когда Назяленская убирает телефон в карман сумки и достает билеты на поезд. — Разве что меня посадят за похищение несовершеннолетней девочки, — пожимает плечами, отвечая спокойно, почти безралично. — Да, Зоя! — недовольно восклицает Старкова, сводя брови вместе. Заходит вслед за девушкой в вагон, проходя на свое место и закрывает дверь купе- брюнетка выкупила все четыре места, и можно не волноваться, что с ними рядом будут ехать какие-нибудь бабки с жареной курицей или вареными яйцами, воняющими на несколько километров. — Алин, ты задаешь мне это вопрос сотый раз, что мне тебе на него ответить? — снисходительно смотрит на Алину, улыбнувшись. — За совращение малолетних тебя посадят, Назяленская, вот что я тебе отвечу, — улыбается, показывая язык. — Я волнюсь, что что-то будет не так из-за моего несовершеннолетия... — Я все уладила, — решает не вдаваться в подробности как и какой ценой (в том числе и моральной). — Не волнуйся, успокойся и выдохни. Я рядом. Старкова улыбается и вправду успокаивается. Ложится на плечо, теперь уже, к своей девушке и смотрит на пейзаж за окном, начинающий двигаться, меняться на новый с каждой последующей секундой. Алина никогда не верила в счастливый финал своей жизни. Но теперь, когда она едет на поезде до Санкт-Петербурга в один конец, со своей любимой девушкой, целуя и обнимая ее, ей начинает казаться, что все может измениться. Что она может все изменить. А Зоя ей поможет.