Одержимый тобою

- Опять ты, - обреченно произнес Поттер. Очки он давно не носил, но привычка при усталости глаз вот так тереть переносицу, осталась. - Что на этот раз? – Главный аврор взял со стола довольно пухлую папку и заглянул в нее. – Зелье родства. Магия крови. Он захлопнул личное дело бывшего Пожирателя смерти Северуса Тобиаса Снейпа и отбросил его на край захламленного стола. - Час ночи, Снейп. Я третьи сутки на ногах, а тут еще ты со своими выкрутасами. Четвертый раз за полгода. По мелочи. Как начальник аврората, я обязан все проверить, так как ты состоял в… - он невесело фыркнул, - в террористической организации. У тебя категория «особо опасен, условно оправдан, под наблюдением». Ты понимаешь это? Поттер устало откинулся в кресле и прикрыл глаза, раздумывая, как лучше поступить. Снейп молчал. Он вообще чаще молчал – сказывались последствия укуса Нагайны – и только его глаза, чуть насмешливые, лихорадочно блестящие, говорили за него. Зачастую лучше и больше, чем он хотел. Главный тяжело оперся о стол, поднимаясь, и подошел вплотную к Снейпу, ожидавшему своей участи. - Отпустить тебя, не разобравшись, я не могу, - сказал Поттер, нависнув над ним всем своим мощным телом, - посадить в камеру… даже я не настолько жесток. Попасть к настоящим отбросам общества хотя бы на одну ночь только за то, что сварил условно-запрещенное зелье… нет, Снейп. Я еще помню, что ты сделал для этого гребанного мира, чтобы допустить подобное. Допрашивать тебя сейчас, - он оперся о подлокотники кресла, в котором восседал его бывший профессор, и те жалобно скрипнули. - Допрашивать тебя сейчас… у меня нет ни сил, ни желания. Дилемма, а, Снейп? Глаза у Поттера были, как у смертельно уставшего человека, который держится на чистом упрямстве. - Поднимайся, - Главный сгреб допрашиваемого за грудки и выдернул из кресла. – Пойдешь со мной. Завтра я высплюсь и разберусь с тобой. Аппарейт! После развода глава британского аврората, тридцатилетний герой грез всех ведьм от десяти до ста лет, жил один на площади Гриммо. Джиневре Уизли он купил отдельный дом и забыл о ее существовании сразу же, как подписал документы о разводе. Этот долг он считал выплаченным. Детей у них не было, а потому, изредка встречаясь на квиддичных матчах или у общих знакомых, бывшие супруги равнодушно кивали друг другу и расходились, стараясь не пересекаться чаще необходимого. - Особняк защищен лучше, чем Азкабан, - бросил Поттер, разуваясь, - ты никуда отсюда не денешься. Завтра суббота, ничего срочного у меня нет, так что с утра мы поговорим. Мне надоели твои выходки, Снейп, - он приблизился вплотную, и в полумраке прихожей его молчаливый спутник остро ощутил жар, исходящий от его большого, сильного тела. – Ты умудрялся не погореть, служа двум хозяевам, выжил в двух войнах и выкрутился во время суда. Не верю, что теперь ты раз за разом случайно попадаешься на всякой ерунде. Я выясню, что у тебя на уме. Завтра. Неожиданно серьезный, даже чуть угрожающий тон Главного был безнадежно испорчен широким, сладким зевком. Крепкие белые зубы влажно блеснули в полумраке, и Поттер повторил: - Завтра. Все завтра. Пойдем. Он направился куда-то в темноту, поднялся по лестнице и сделал еще несколько уверенных шагов. - Заходи, - Поттер толкнул одну из многочисленных дверей, выходящих в коридор, - здесь есть все необходимое. Снейп наблюдал, как хозяин особняка разворачивается к нему своей широкой спиной и скрывается за дверью напротив. Тишина старого дома была удивительно уютной, совсем не такой, как помнил Северус по многочисленным, мучительно долгим собраниям Ордена. В течение еще нескольких секунд он прислушивался к тихим шорохам, к тяжелым шагам, раздающимся из-за двери хозяйской спальни, представляя, как обнажается сильное, желанное тело, как золотится в мягком свете свечей горячая кожа, гладкая, как шелк акромантулов, как откидывается на подушку тяжелая голова, как чуть отросшие, вечно растрепанные волосы темным нимбом ложатся вокруг... Отогнав навязчивые, горячие мысли, Снейп стиснул зубы, вошел в отведенную ему комнату и закрыл за собой дверь. *** Гарри, когда ему выпадало поспать дольше четырех-пяти часов, вырубался намертво, ничего не видя и не слыша. Не проснулся бы он и в этот раз, но вымотанный до предела организм, едва пополнив минимально необходимые резервы, потребовал чего-то еще, помимо отдыха – захотелось пить. Гарри снилось, что он ловит губами холодные витые струи фонтана, жадно глотает удивительно вкусную, какую-то даже сладкую воду и просто умирает от счастья. Ощущение холодных, гладких струй, стекающих по лицу, утоляющих нестерпимую жажду, было настолько реальным, что он проснулся, и сначала даже не понял, где находится. По выработанной годами привычке, Гарри не открыл глаз. Дыхание его не сбилось, все органы чувств принялись исследовать окружающую обстановку. Было в ней, в этой ночной тишине, что-то до того странное, что нервы Главного, по праву считавшиеся выкованными из мифического мифрила, тревожно натянулись и завибрировали, сигнализируя если не об опасности, то о какой-то странности. В комнате кто-то был. Он затаился в ночи, едва дыша, не шевелясь, сливаясь с чернильными тенями. Его взгляд был настолько жадным, что ощущался кожей. Будто жгучий луч скользил по волосам, плечам, очерчивая каждый шрам, каждый дюйм тела, едва прикрытого простыней. Жажда. Вот что было в нем. Во сне Гарри так же смотрел на сверкающее блюдце воды в фонтане, завороженно наблюдая, как от него отламываются вожделенные прозрачные края и с веселым плеском падают в небольшой мраморный бассейн. Тихий шаг, будто скольжение дементора над полом, почти бесшумный. По спине бежит предательский холодок, но дыхание все такое же сонное, палочка, с которой авроры не расстаются даже в постели, по-прежнему сжата в ладони, засунутой под подушку. Горячее, частое дыхание опаляет босую ступню. Он, тот, кто дышит, не смеет коснуться, лишь смотрит и ждет чего-то. Тихий вздох, почти всхлип, и нестерпимо-горячие губы касаются тонкой кожи подъема, там, где обычно щекотно. Поцелуй длится и длится, будто страждущий припал к священному Граалю, мечтая о спасении, об отпущении грехов. Прикосновение щеки, длинные жесткие волосы чуть щекочут пальцы, снова поцелуй быстрый, будто украденный. Чужие руки медленно скользят над обнаженным бедром, будто лаская, тень, направляющая их, бесшумно плывет вдоль кровати, и вот невесомые, неощутимые касания-которых-нет оглаживают широкую спину, шею, волосы, снова скользят к ногам. Жар чужих ладоней так силен, что те полдюйма воздуха, что отделяют их от вожделенного тела, буквально раскаляются, обволакивая теплом. Быстрый поцелуй, еще более жадный, там, около пальцев, где бьется выпуклая от усталости голубая венка… и все заканчивается. Бесшумно отворяется дверь во тьму коридора, и неведомый дементор растворяется в ней, в своей родной стихии. Гарри лежит с широко распахнутыми от шока глазами, а в его голове стремительно собирается головоломка. Странные взгляды, кривящиеся губы, эти дурацкие происшествия с зельями, случайные-не-случайные встречи в Министерстве, где Снейп консультировал Отдел Тайн по своему профилю, редкие касания теплых сухих пальцев, хриплое «Поттер» и изогнутая бровь. Сколько длится это сумасшествие? Год? Два? Нет, дольше. Что было бы, не притащи он сегодня Снейпа к себе в берлогу? Что вообще делать? Будь это кто угодно другой, какой-нибудь сумасшедший поклонник, обезумевший от страсти, коллега, чужой человек, ровесник, наконец… но это Снейп. Чертов невыносимый, язвительный, ядовитый Снейп, который тенью всегда маячил где-то неподалеку. Вспомнилось вдруг ранение полугодовой давности, жестокая лихорадка и бред, в котором лба касались осторожные прохладные пальцы, дарившие покой воспаленному мозгу. Тогда он списал все на горячку, но… Было что-то еще, неуловимое, что раздражало профессиональное чутье, дразнило его, как упрямый мелкий камушек в ботинке. Запах трав, каких-то невероятных снадобий и зелий, который иногда появлялся ни с того, ни с сего, и Гарри отмахивался от него, как от назойливой мухи. Чашка кофе, крепкого, со специями, возникавшая из ниоткуда на столе в бессонную, трудную ночь, когда аврал накатывал тяжелым девятым валом. Поттер грешил на Марин, секретаршу, и даже как-то просил ее сварить «тот чудный кофе», но принесенная бурда не шла ни в какое сравнение с божественным напитком, буквально воскрешавшим его из мертвых. А Снейп… А что, Снейп? Ну, неприятный. Полтинник ему, наверное, сравнялся, а он все тот же. Злющий, глаза такие черные, что, кажется, поглощают свет, молчит все больше, не восстановился до конца или понял, как это выгодно – все привыкли, никто уже не спрашивает ни о чем. Как с немым. Неизменная черная мантия, чуть сутулая спина, надменное лицо. Весь будто состоящий из противоречий. Забыв, что только что мучился от жажды, Гарри перевернулся на спину и закурил, обдумывая сложившуюся ситуацию. Снейп его хочет. Мерлин, чертовщина какая-то. Он, конечно, давно уже не семнадцатилетний идиот, делящий мир только на черное и белое, и совсем не похож на отца, но так сойти с ума, чтобы специально подставляться, зная, что под наблюдением, а потом пробираться ночью и целовать ноги… в возрасте Снейпа нереально. Для Снейпа нереально. Наверное. Сигарета дотлела до самого фильтра, Гарри уничтожил окурок коротким взмахом палочки, наколдовал себе воды и снова лег, справедливо рассудив, что от бессонницы ситуация не только не рассосется, а еще и усугубится. Но защитные чары на дверь наложить не забыл. Не потому, что всерьез опасался Снейпа - просто хотел выспаться. Утром в его просветлевшей голове никакого плана так и не возникло. Вернее, Гарри счел за лучшее действовать спонтанно, по ситуации. Так у него получалось лучше всего. Снейп обнаружился в гостиной. Неизменная черная мантия, застегнутая до самого гладко выбритого подбородка, замкнутое выражение невозмутимого лица… обычный Снейп. Гарри почти поверил, что ему показалось тогда, ночью. Как казалось в Мунго, где в бреду он тянулся за тонкими пальцами, дарившими облегчение; как казалось в течение тех авральных суток, в кабинете, над чашкой восхитительного кофе; в пустых гулких коридорах ночного Министерства, когда травяной запах щекотал ноздри и дразнил его своей неуловимостью. - Доброе утро, - бросил Гарри, усаживаясь в любимое кресло и по привычке закидывая босые ноги на низкий журнальный столик. Дома он всегда ходил босиком и ради черных Снейповых глаз привычке этой изменять не собирался. – Кричер, кофе! Лопоухий домовик с привычным ворчанием, к которому Поттер не прислушивался уже добрый десяток лет, поставил на тот же столик тяжело нагруженный поднос и, довольно громко посетовав, что хозяин себя не бережет, исчез с тихим хлопком. Гарри быстро разлил кофе по тонким фарфоровым чашкам, поставил одну перед Снейпом и соорудил себе огромный бутерброд. - Поешь, - предложил он своему молчаливому собеседнику, но тот лишь подозрительно понюхал кофе, брезгливо посмотрел на босые ноги Главного аврора, снова расположившиеся на столике, прямо рядом с подносом, и, наконец, кривя тонкие губы в презрительной усмешке, поднес к ним чашку. Гарри забавляла эта пантомима. Он был абсолютно уверен в том, что ночью эти же самые губы благоговейно, со скрытой, вымученной страстью касались его ног, а потому презрительный взгляд, брошенный Снейпом, его лишь развеселил. Вернее, не так. Показное презрение Снейпа ввергло Поттера в то самое состояние легкой эйфории, которое он обычно чувствовал перед схваткой, рейдом, допросом, неизменно заканчивавшимися успехом. Его личный Феликс-Фелицис, вырабатываемый организмом. - Снейп, - позвал Поттер и, дождавшись презрительного взгляда темных глаз, спросил: - Чего ты хочешь, а? Чего добиваешься? Не дело это в твоем положении постоянно нарываться. Давай по-хорошему? Скажи мне, чего ты хочешь. Или напиши. Он призвал с каминной полки пергамент, перо и пододвинул их Снейпу. Он был уверен на девяносто девять процентов, что чертов заносчивый ублюдок снова скривит губы, посмотрит на него, как на идиота и, взмахнув полой черного дементорского плаща, исчезнет из его жизни. На пару недель. Чтобы потом снова напомнить о себе запахом трав или чашкой кофе. Он будет искать поводы, находить их или создавать специально, но никогда, никогда не решится на что-то большее. Своего максимума, апогея, безумие достигло этой ночью, не оставив по себе ничего, кроме сожалений и напускного презрения. Но лицо Снейпа словно закаменело. Он замер, глядя куда-то сквозь Гарри своими невозможными глазами, и крошечная чашечка, такая же белая, как его кожа сейчас, тихо звякала о блюдце в подрагивающей руке. Гарри понял, что что-то пошло не так. Выверенным движением Снейп поставил чашку, даже ушко отвернул параллельно длинной стороне стола, сосредоточенно посмотрел на свои руки, чуть вздрагивающие, пугающе контрастно выделяющиеся на черной мантии, и медленно стек с кресла, опускаясь на колени. - Снейп, ты что? – хрипло выговорил Гарри, опасаясь непонятно чего: сумасшествия, истерики, сердечного приступа. В голове образовался звенящий вакуум, страшный своей абсолютностью, и он замер, будучи не в силах произнести что-либо вразумительное. Снейп поднял на него пронзительный, горько-отчаянный взгляд и пополз. Пополз на коленях вокруг этого дурацкого стола, с которого Поттер поспешно сдернул ноги. Движения его были какими-то рваными, как у одержимых демонами, про них магглы любили снимать фильмы. Будто он боролся сам с собой, с Поттером, со всем тем, что кипело и обжигало, съедая его изнутри. Замерев на полу, у кресла, Снейп нерешительно и вместе с тем жадно смотрел на Гарри снизу вверх, будто ожидая увидеть в нем что-то, и не находя. Он бы и не смог там найти ничего, кроме беспредельного, оглушающего изумления и… понимания. Осознания всей той сокровенной, очень личной правды, которую удавалось так долго скрывать. Его горячие ладони бережно легли Гарри на колени, а потом медленно двинулись вверх. - Позволь… - прохрипел Снейп, - позволь мне… один раз… я сделаю все, что угодно, и больше никогда… - Снейп, да что с тобой? – Гарри ухватил его за острый подбородок и заставил посмотреть себе в глаза. – Что позволить? - Дотронуться. Коснуться тебя. Отсосать. Что хочешь. Не могу. Потом хоть убей, Поттер, - короткие, рубленые фразы, произносимые хриплым, непривычным к разговору голосом, звучали в ушах гулким набатом. У Гарри защекотало под ложечкой, как тогда, когда он первый и последний раз вогнал свою метлу в отвесное пике с огромной высоты, и успел отвернуть у самой земли, почти порвав сухожилия. Повисшая тишина становилась невыносимой, и пальцы Снейпа, все еще лежащие у Гарри на бедрах, скрючились, будто превратившись в лапы хищной птицы, а лицо снова окаменело. - Чшшш, - прошептал Гарри, будто очнувшись. Стальная хватка его пальцев ослабла, и они коснулись скулы, очерчивая ее самыми кончиками. – Не замыкайся. Расскажи мне. Тебя кто-нибудь проклял? Снейп горько усмехнулся и прохрипел: - Проклял, Поттер. Мерлин. Тобой. Гарри вернул Снейпу его кривую усмешку и завороженно наблюдал, как снова расслабившиеся руки заскользили вверх, к паху, а взгляд из умоляющего превратился в отчаянно-упрямый. Люди, которые так смотрят, готовы на все ради желаемого. - Мне нужно, - хрипло сообщил Снейп и облизал губы. Это быстрое, почти змеиное движение показало Гарри, насколько далеко все зашло. До какой степени отчаяния нужно было дойти столь гордому упрямцу, чтобы вот так, сидя у ног, терять над собой контроль. Решение казалось естественным, как дыхание. Нельзя ненавидеть того, кто стоит на коленях. Того, кто не человек без тебя*. Ненависти не было давно. Ничего не было. До этого момента. До жарких, полыхающих глаз, жадных ладоней и приоткрытых губ, очень ярких сейчас, на бледном, не слишком красивом лице. - Нужно – возьми, - просто ответил Гарри. По лицу Снейпа… Северуса пробежала короткая судорога, будто он испытал боль, а потом он нервно, резко уткнулся ему в колени, лихорадочно оглаживая твердые бедра, касаясь плеч, груди, напряженного живота, будто боялся, что у него это все сейчас отнимут, Поттер передумает, разверзнется Ад, или прилетит срочная сова из аврората. Он никогда, ни за что не решится вновь, да и захочет ли Поттер произнести еще раз: «Скажи мне, чего ты хочешь». - Чшшш, - тяжелая, чуть загрубевшая ладонь легла на затылок, - не суетись. Я никуда не уйду, камин заблокирован, чары от сов активированы. Все хорошо. Он не мог терпеть. Болезненное, мучительное возбуждение терзало его с ночи, с того самого мига, как он, простояв под закрытой дверью несколько томительных, жутких минут, все-таки решился ее отворить, совершенно серьезно готовясь умереть от проклятия никогда не теряющего бдительности Поттера. О его реакции ходили легенды, но у себя дома он, видимо, никого не опасался. Теплая, гладкая кожа, тонкие росчерки шрамов, тихое, едва заметное дыхание… и вот… Дорваться, содрать одежду, невозможно, немыслимо терпеть, медлить, когда Поттер… Гарри такой расслабленный, когда эта его ладонь на затылке, когда можно представить, что он и правда… Теплая кожа, обтягивающая твердые кубики пресса, скользит под губами, Поттер шире расставляет ноги, подпускает так близко, что Северус чувствует тонкий мускусный запах, тепло, исходящее от его паха, в который хочется зарыться лицом, целовать, ласкать так, будто имеешь на это право. - Гарри… - Я здесь, - тяжелая ладонь гладит по волосам. - Футболку… Поттер одним плавным движением стянул тонкую ткань, и Снейп жадно впитывал в себя все: вид золотящихся загаром плеч, мощной шеи, широкой груди. Он красив, этот Поттер… Гарри… той самой мужской, тяжелой красотой, от которой дамы сходят с ума. И не только они. Завязки на темных хлопковых штанах поддались с третьего раза, сопротивляясь подрагивающим пальцам до последнего, белья нет, и Снейп, уткнувшись в жесткие темные завитки, жадно вдыхает ни с чем несравнимый запах. Его запах. Гарри. Запомнить. Запомнить так, чтобы потом, когда станет нестерпимо больно от одиночества и неутоленной жажды, можно было вспоминать, как Поттер прикрывал глаза, откинув голову на спинку кресла, как проводил кончиками пальцев по щеке, запускал руку в волосы и раскрывал полные темные губы. Как стремительно твердел его член под щекой, какой блестящей была головка, остро пахнущая удовольствием. Как болели колени, но на это было плевать, потому что внушительный кулак сгреб его волосы, стоило коснуться языком самой вершинки, пробуя на вкус, запоминая. Налитой, толстый, колом стоящий член. У Поттера стоит, стоит на него. Спасибо тебе, Мерлин, за эту милость. Тыкаться губами в вялый орган, засасывать его, тщась пробудить, отчетливо осознавать, что настолько отвратителен, что ничего, кроме омерзения, не вызываешь, было бы еще более мучительно, чем осознавать всю безнадежность страсти к бывшему ученику. Обхватить губами. Плотно, как мечталось теми сумасшедшими, наполненными безумием ночами, когда нельзя было принять зелье сна-без-снов. Провести языком по всей длине, наслаждаясь вкусом, тяжестью, твердостью. Запомнить, запечатать в памяти все, что будет. Хотелось долго, часами ласкать его всего. Большого, сильного, иметь право прижиматься всем телом, тереться о него, как тощему дворовому коту о ноги доброго хозяина… целовать эти полные губы, не сжатые сейчас в тонкую полоску, доверчиво приоткрытые. Стон. Тихий, хриплый. Низкой вибрацией отдающийся в груди. Толстый ствол пульсирует во рту, рука, схватившая за волосы, одумавшись, разжимается, лаская затылок, длинные ресницы дрожат, как крылья невесомой бабочки, скрывая зелень глаз. Как хотелось бы видеть их над собой, наверное, они темнеют во время оргазма. Становятся того самого глубокого, нечеловеческого цвета, присущего лишь изумрудам. - Иди сюда, Северус. Неумолимая рука тянет вверх, заставляя затекшие ноги подломиться, он неловко падает сверху, на широкую грудь, и видит глаза Поттера так близко, что может рассмотреть темные крапинки на их яркой радужке. Губы горячие. У них вкус отвратительного кофе и немного – помидора, венчавшего бутерброд. Настойчивый, наглый язык, властная ладонь, снова оказавшаяся на затылке, и вторая – между лопаток. Такая горячая, что это очевидно даже через три слоя плотной ткани. - Хочу тебя, Северус. Можно? - А ты как думаешь, Поттер? - каменную эрекцию, упирающуюся в бедро, скрыть невозможно. - Должен же я спросить, - краешком губ ухмыляется тот. – Для порядка. Держись, я предпочитаю трахаться с комфортом. Несколько мгновений удушливой тесноты, и они в спальне. Смятая постель, полумрак. Разъехавшиеся по велению палочки портьеры, полуголый возбужденный Поттер, ладони, оглаживающие спину, поясницу, сминающие ягодицы, накатившая вдруг неловкость, какой-то затаенный стыд. Собственная худоба, возраст, не особо богатый опыт, а также холодок от мысли, что осуществление горячечных грез не принесет ничего, кроме разочарования, и у него не останется и этого – снов, в которых глава аврората был просто Гарри. - Еще не поздно передумать, - жарко прошептал Поттер куда-то в шею. – Пока я могу остановиться. Снейп глубоко вздохнул, отгоняя сомнения, и потянулся к бесконечному ряду пуговиц на своей мантии. - Я сам, - Поттер прошептал какое-то длинное заклинание. – Прости, медленные, чувственные раздевания под музыку – в другой раз. «В другой раз!» - стукнуло в висках, и Снейп вышагнул из груды снятой магией одежды. Поттер, тоже голый, горячий, сгреб его и больно впился в губы. Потом чуть отстранил и оглядел с ног до головы. Взгляд этот Северус будет помнить, наверное, до самой смерти – тяжелый, оценивающий, пристальный. Под ним хотелось сжаться, прикрыться, но он заставил себя вздернуть подбородок и с вызовом взглянуть в глаза. - Что, Поттер? Не нравлюсь? – пусть скажет сам, сейчас, чем потом мучиться, домысливая и гадая. Враньем глава аврората себя не утруждал никогда, за что и получил не слишком звучное прозвище «правдоруб». Поттер ухмыльнулся и, оттянув уверенно стоящий член, похлопал им по животу. - А ты как думаешь, Снейп? – вернул он ему его же фразу и снова потянул к себе, целуя, оглаживая тяжело вздымающиеся бока, тычась своим немаленьким членом в живот, прикусывая шею, подталкивая к кровати. Завалившись на нее, Поттер увлек за собой и Снейпа, и тот приземлился сверху, прямо на него, так, как виделось иногда во сне, и тут же его ягодицы сжали, а потом развели в стороны, проведя пальцем по ложбинке между ними. Северус задохнулся. - Как давно? - Давно. Действительно, тот раз, под обороткой, в Лютном, с хастлером, у которого и глаза не такие зеленые, и волосы слишком мягкие, и руки недостаточно… не те, в общем, руки, не Гарри, можно и не считать. Лечь Северус под него не смог, а самого его не захотел, несмотря на молодость и привлекательность этого мальчика, так непохожего на чертова Поттера… и одновременно – имеющего его лицо и тело. До мельчайших деталей, ведь оборотное не дает сбоев. Поттер оказался очень нежным любовником, кто бы мог подумать? Горячим, заботливым и осторожным. Растягивал, уговаривая потерпеть, жарко шептал в шею какой-то возбуждающий бред, толкаясь внутрь. Медленно, осторожно, то и дело останавливаясь, стараясь не причинить боли. Целовал, накрывая собой, хрипло стонал, запрокидывая голову. Глаза его темнели с каждым движением, радужки уже почти не было видно, а губы становились ярче. Это было больше, чем Северус мог мечтать, и заводило сильнее, чем ощущение члена, двигающегося в нем. Стоны, капелька пота, бегущая по чуть небритой щеке, - все это он, Гарри. Сильная ладонь ласкала в такт толчкам, а Северус смотрел. На тугие мышцы, перекатывающиеся под тонкой кожей, на приоткрытые губы, шепчущие «Северус» и «хорошо», запоминал, стараясь как можно дольше не поддаваться скручивающему внутренности жару, хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось, и можно было бесконечно смотреть на закушенную губу, гладить грудь и живот, слышать стоны, наслаждаться порывистостью и нетерпеливостью, ударами члена, достающего, казалось, до самого нутра. Но если Поттер уж за что-то взялся, сопротивление бесполезно. - Сев… ох, ты ж… ммм… Сев-е-рус… Он двигался все быстрее, лаская, закрывая глаза, увлекая за собой в пьянящий красный омут, рыча и впиваясь в шею поцелуем. Наслаждение было ослепительным. Из тела будто вынули все кости, а Поттер тяжело дышал в шею, поднявшись на локтях, чтобы не придавить. Между ног и на животе было липко, но это, похоже, никого не волновало. - Северус, - низким голосом, в котором звучали отзвуки пережитого удовольствия сказал Поттер. – Северус, - повторил он, будто пробуя имя на вкус. – Что ты, говоришь, хотел? - Дотронуться, Поттер. Отсосать. - Хм. Значит, - он улегся рядом, окатил их обоих очищающими и подгреб Снейпа под свой горячий бок, - значит, давай спать. - Чудеса логики от Британского аврората, - проворчал Северус, не зная, как ему теперь себя вести. - А что тут непонятного, - хмыкнул Поттер ему в шею. – Не потрогал, не отсосал. Поспим, поедим и продолжим. Северус обреченно закрыл глаза. Логику гриффиндорцев, хоть и бывших, ему не понять. - Не думай так громко, - посоветовали сзади. – Уйдешь, как только захочешь. И как только кофе научишь варить. Со специями. - Боюсь, это случится нескоро, - проворчал Снейп, устраиваясь удобнее в кольце сильных рук. – Судя по твоим успехам в зельеварении, с кофе у тебя получится не лучше. - Поставишь Тролль. И снимешь… что хочешь снимай. Северус фыркнул. Было у него несколько подходящих идей. * Это сказал Джон Фаулз. Он вообще много чего сказал хорошего.