Всегда говорите то, что хотите сказать, ведь потом может быть поздно

Барт с тоской глядел в зеркало. Маленький детский разум терзали совсем не детские мысли. Вот уже треть часа мальчик-егоза, никогда не сидящий на месте ни секунды, скучал в комнате у сестры – лежал, свернувшись в комочек, на ее столе. Около месяца назад ребенку стало плохо. У него пропал сон, аппетит, настроение шалить и даже понизилась температура. Он замкнулся, осунулся, побледнел. Несомненно, Барту Симпсону – закоренелому хулигану и обманщику, никто не поверил, как в пресловутой сказке о мальчике и волке. Но когда учителя поняли серьезность ситуации, то устроили праздник «Дни Безбартовья»: бухали, насмехались, злорадствовали. Мол, «великий Эль Барто исчерпался». Зато одноклассники были уверены, что это – таинственная часть нового грандиозного плана. Мальчик и сам хотел верить в это, в, так сказать, дни затишья перед бурей, но… И вот полторы недели назад родители забили откровенную тревогу, забрали сына на больничный, потащили к доктору Хиберту, заключившему, что у мальчика обыкновенная легкая депрессия. Он просто предложил сводить ребенка к психологу. Однако все психологи, психоаналитики и даже психиатры Спрингфилда прекрасно знали младшего Симпсона и потому, отчаянно размахивая руками и ногами, в один голос вопили о том, что у них слишком много работы и принять этого пациента они никак не могут. Маленький Барт остался один на один со своим недугом. Правда Лиза, поначалу скептически настроенная к болезни брата, убедилась в ее правдивости и попыталась даже, как начинающий психолог, разобраться в истоке проблемы старшего брата, но тщетно. Мардж с Гомером тоже старались разговорить сына. К сожалению, успеха было не больше, чем у дочери. А тем временем ребенок уже почти оставил попытки сопротивляться тоске, с каждым днем все сильнее и сильнее захватывающей его сознание. Что, опять же, являлось следствием бессонницы и голода – просто не оставалось сил противостоять. – Что-то вызвало сдвиг и вспышку в твоей пустой голове, побудившую развитие депрессии. Какой-то внешний фактор, какой-то стресс! Вспомни какое-нибудь яркое событие в твоем никчемном существовании за последние два месяца. Событие, которое могло отложить негативный отпечаток на твое подсознание. Фильм, сцена, разговор, хоть что-нибудь! – надрывалась Лиза. – Почему два? – Мардж нервно растирала запястья. – Мало ли, – пожала плечами дочь, – последствия стресса, даже сильного, могут проявиться отнюдь не сразу. Они могут развиваться, накапливаться, а потом небольшой раздражитель, например, ссора, скажем… и БА-БАХ! – А дальше? – Женщина схватила Лизу за руки. – Ну, а тут два варианта: либо что-то сродни эффекта лоботомии, либо вспышки неоправданной агрессии. У нас налицо первый вариант. А, Барт? – Девочка помахала ладошкой перед глазами брата и, не добившись ни какой реакции, заключила: – Вот, что и требовалось доказать. – А как это лечить? – Как-как… Я не знаю, я не медик. Знаю только, что можно антидепрессантами или психоанализом. А ещё можно в психушку сдать, а то такие люди к суициду склонности имеют… Барт невольно столкнулся с остекленевшим взглядом матери. Его сердце тоскливо сжалось, мальчишка подошел к Мардж и обнял её: – Мам, не переживай, я слышал, что это само проходит. Покантуюсь так, а потом само отпадет. Ну, в конце концов, зараза к заразе надолго не прилипнет же? Миссис Симпсон не выдержала и, прижав к себе ребенка, расплакалась. – Ты уже месяц не поправляешься! Барт, маленький мой, ты же у меня один сын. Я же люблю тебя, несмотря на все твои выходки. Я же не хочу, чтобы с тобой что-то случилось! – Да все будет в порядке, мам. Сейчас Марджери взволнованно окликнула своего ребенка, не обнаружив его в комнате. Барт помедлил несколько секунд, слез со стола и вышел в коридор. – Я у Лизы, – тихо буркнул он. – Что нужно? – Барт, как ты себя чувствуешь? – Женщина опустилась на корточки перед сыном и приложила ладонь к его лбу. – Нормально. – Все ещё бледный… Чего-нибудь хочешь? Может, проголодался? Я пирог испекла… – Нет, спасибо, пускай лучше Гомер порадуется. – Уверен? Ну хорошо… Барт пошел к себе в комнату, сел на кровать, взял в руки игрушку клоуна Красти и безразлично уставился на неё. Мардж опустилась рядом и сложила руки на коленях: – Может, тебе девочка нравится, а она не обращает на тебя внимания? Или унижает? – Ма-а-ам! – Бартоломью схватился за волосы. – Давай не будем начинать заново! – Ладно-ладно, извини. Барт, а что тебе снится? Мальчик нахмурился, вспоминая: – Ну, если тебе так нужно, то мне снилась белая комната, там я и черный силуэт, вот… – Вдруг мальчика словно подхватила какая-то незримая волна, и он затараторил, словно в наваждении: – Было страшно, а потом рядом с ним появились ещё две фигуры, и он начал исчезать… Стало как-то грустно. Я к нему побежал, кричал, чтобы он не уходил, схватил его за руку и проснулся… – А чей это был силуэт? Что это за человек? Он был знаком тебе? – Не знаю. Я не видел его лица, но мне казалось, что знаю я его очень давно, и он меня тоже. – Он был взрослый? – Да. – Мужчина? – Да. – Может, это папа? – Может, и он. Вообще, этот сон снится мне уже месяц. – Барт положил голову на руки. – И ничего больше. – А может...? – Женщина не смогла закончить фразу. – Мам, можно я побуду один, пожалуйста?.. – Хорошо, только… Можно последний вопрос? Ты сильно переживал, когда находился с этим человеком? – Угу… Я еще… – Ребенок поднял глаза на маму, к его горлу подкатил комок. – Что, сынок? – Мам, я… я правда не хотел, чтобы он уходил. Ему будет там плохо. Очень… Мардж закусила губу: – Ну, это же только сон. Кто бы ни был этот человек, я уверена, что на самом деле с ним все хорошо. – Она погладила сына по голове, поцеловала и вышла из комнаты. Барт остался наедине с собой. «Может, и правда, все дело во сне? Может, это он во всем виноват? Лиза говорила, что бывают сны, вроде бы не страшные вовсе, когда их вспоминаешь и озвучиваешь, а когда переживаешь их ещё раз, засыпая, тебя охватывает панический страх, да и вообще, эмоции чересчур яркие… Кто же был тот человек? Почему во сне я знал, кто это? Я знал, что я знал, кто он. Но не знал его имени… Не понимаю! Как так?! Может, я его имени не понимал или… Черт возьми!» Мальчик от злости и отчаяния вцепился зубами в подушку, горя желанием разорвать ее на куски. В голове в общий комок смешались мысли и сны. Они бились о стенки сознания, пробивая и создавая бреши в разумных и устоявшихся умозаключениях, заставляя сомневаться в их логичности. Кто враг? Кто друг? Что хорошо? Что плохо? Где норма? Барту казалось, что если он продолжит думать на эту тему, то вот-вот сойдет с ума и его голова разлетится на части. И тут, когда он был буквально на пике, его шеи коснулся мокрый язык, а плечо вжали в кровать небольшие лапки. Раздалось тихое потявкивание. – Песик... – Если бы это было возможно, из ушей Барта сейчас пошел бы пар от облегчения, он резко перевернулся на спину и прижал к себе собаку. – Ох, малыш, хоть ты здесь. Я тут от одиночества свихнусь. Помощник Санты, радостно виляя хвостом, стал вылизывать щеки и лицо хозяина, потом вскочил, подбежал к окну и, заливаясь счастливым лаем, принялся царапать стену, видимо, желая вытащить мальчика на улицу. – Ты… погулять хочешь? Сейчас? – Барт подошел к окну и слегка сдвинул занавеску. В комнату сквозь мизерную щелку пролился яркий свет осеннего солнца, показалось даже, что пение птиц стало громче, а жизнь ярче. Но не для Барта. Этот свет раздражал усталые глаза, щебетание резало уши, а яркость и цветение увядающей природы погружали в уныние еще больше прежнего. Но песика это не волновало, он схватил мальчика за штанину и потащил к двери, тому ничего не оставалось делать, кроме как поддаться, и он сам пошел вперед. Барт взял подмышку скейт, надел на собаку поводок и спустился на первый этаж. – Ма-а-ам? – Подумав немного, он решил не показываться матери на глаза и договориться ней из прихожей. – Может быть, я пойду выгуляю Маленького Помощника Санты? – Ты решил погулять? Ну, конечно-конечно, иди, дорогой! – послышался приближающийся голос Мардж. Барт выскочил из дома, хлопнув дверью, спрятался за углом. – Барт! Барт! Дорогой! – Женщина высунулась из-за двери, и устало выдохнула. – Ну куда ж ты денешься! Что за ребенок такой?.. Дверь захлопнулась, мальчик вышел на лужайку, соображая, куда идти теперь. Пес с чувством выполненного долга чесал за ухом и, видимо, совсем не намеревался куда-либо тащить хозяина. Барт поставил скейтборд на дорожку, а на него – одну ногу. Идти, куда-то идти отсюда. Куда? Направо – в сторону Фландерса, к центру города, к школе. Нет, не вариант. Налево – лес, атомная станция… Мальчик натянул поводок, и Помощник Санты послушно побрел в указанном направлении, скейт поехал. Было как-то непривычно дышать свежим воздухом, мысли Бартоломью унесло в далекие дали. В воспоминания о делах прошлого времени. Он тщательно старался вспомнить, с каким человеком он испытывал такие же эмоции, как там, во сне. В голове почему-то возник обрывок фразы Гомера: «Фландерс козел! Таким вообще плодиться нельзя, а, тем не менее, вон, сколько развелось!» Мысль-мысль, где ты? Я знаю, что ты здесь! Боковым зрением Барт увидел что-то до боли знакомое. Весь мир вокруг него жил будто в замедленной съемке. Вот мимо прошли две девочки. Одна радостно рассказывала другой о том, что родители приобрели ей я… японских рыбок… Пес вырвался от хозяина и понесся за невесть откуда взявшейся кошкой, Барт упал со скейта, разодрал себе локоть, зато разум словно перемкнуло со вспышкой боли. Он подскочил и, забыв о доске, сломя голову побежал назад. Семьсот тридцать два, тридцать четыре... Мысли лихорадочно бились в голове, разрушая все преграды: Фландерсы, соседи, японские рыбки… семьсот тридцать шесть, тридцать восемь… Уолт Уоррен… Evergreen Terrace 740… Боб Сайдшоу! Барт подбежал к дому и упал на колени перед окном, не в силах отдышаться. В момент перед глазами возникла сцена ещё одного сна, который Мардж озвучивать он не решился. В нём он сидит на коленях этого человека и просит его не уходить. Умоляет, хватает за руки, но тот, как туман, уплывает из маленьких детских ладошек. А вот сейчас на месте этого темного пятна появляется лицо Боба и все встает на свои места. Во сне из глаз мальчика ручьем текут слезы, а мужчина только грустно смеется. – Твою мать! Черт возьми! Проклятье! – Барт закрыл лицо руками и затряс головой. – Прекрати! Отстань! Прекрати! – Ему казалось, что его собственное тело растворяется в воздухе. – Хвати-и-ит! – Молодой человек, с вами все в порядке? – На плечо мягко легла чья-то рука. Симпсон вздрогнул и поднял голову. – Фландерс? – ошеломленно пролепетал мальчик. – Нэд Фландерс… – Я? Охо-хо-хо! Нет-нетушки, я – не Нэд, я – Тэд. – Кузен Фландерса… – Ага! А ты у нас кто такой? И почему сидишь у меня на газончике? Ты потерялся? – Нет… Я сосед… ваш. Симпсон. Я… тут… у меня тут… – А что же ты здесь сидишь? Ключи от дома потерял? Домой попасть не можешь? – У меня тут… друг когда-то жил, – не подумав, сморозил Барт. – О-о-о, обстоятельства порой разлучают друзей. Как-никак, но такое сплошь и рядом. Ну, вы же сможете ещё встретиться, так что не переживай. Может, ты хочешь печенья с молочком, а то ты как-то уныло смотришься? Дома тебя, что ли, не кормят? – Печенья?.. Спасибо, не надо. Нет, кормят, я сам не ем. – А что же так? Нэдди так хорошо отзывается о твоей матушке. Нет, ты только попробуй. Мои девочки очень вкусно готовят. Пальчики оближешь! Давай, поднимайся, пошли. – Ну… – Ты если заходить не хочешь, то просто подожди, я тебе принесу. – Ну, если вы настаиваете… – Мальчик чувствовал, какая симфония играла сейчас в его животе. Вот тебе результат питания, так сказать, «Святым Духом». – Ну и ладушки! Вон столик, сядь пока там! – обрадовался Фландерс и исчез за дверью. Барт перевел дыхание и поплелся к столу. Маленький Помощник Санты, довольно лая, подбежал к хозяину. Тэд вернулся скоро и поставил поднос перед мальчиком. – Ой, а кто это у нас такой хоро-о-о-оший? – Мужчина наклонился к собаке и потрепал ее за ухом. – Это твой? – Ага… – Барт кивнул, пожирая глазами печенье. – Ну, тогда я и ему что-нибудь вкусненького вынесу. А ты кушай, не стесняйся! Стоило Фландерсу опять скрыться, как мальчишка диким зверем набросился на угощение. Оно было действительно очень вкусным. «Черт, как нищий какой-то!» – поймал он себя на мысли и, тем не менее, не остановился. Запив молоком вставшую в горле выпечку, Барт со вздохом облегчения растекся по плетёному стулу. – Ты так быстро все съел? Тебе плохо не будет? – Рассмеялся гостеприимный хозяин, угощая Помощника Санты толстым куском колбасы. Мальчик сыто икнул и отрицательно покачал головой. – Ну, хорошо. – Нэд сел на стул напротив Барта. – Скажи, а вы дружили? С тем, кто здесь раньше жил? Умиротворение с ребенка разом сошло, он отвел глаза. – Ну да, можно и так сказать. – И ты скучаешь? – Очень… – Барт вздрогнул и поднял взгляд. Он сказал то, чего от себя уж никак не ожидал. – Так в чем же проблема? Позвони ему! – Я боюсь… он не сможет взять трубку, как и ответить на эмейл. – Мальчик закусил губу. – Вы поссорились? – Да, и виноват в этом только я. Фландерс немного растерялся, но потом сориентировался и снова улыбнулся. – Барт, какое чувство сильнее всего в мире? Симпсон нахмурился: – Ненависть? Злоба? – Ха-ха, нет, глупый! Ты же прекрасно знаешь, что это любовь! – Э-э-э!.. – только собрался возмутиться ребенок, но сосед сам возмущенно всплеснул руками. – Ну что же это такое! Молодежь все понятия извращает! Даже самые безобидные, а! Вот что делает телевидение! Вот скажи, ты любишь… маму? – Да… – И, когда ты говоришь ей «я тебя люблю», тебе же не приходит никаких плохих мыслей? – Это же мама! – Барт фыркнул, но, понимая опрометчивость своего поведения, немало смутился. – Любовь же одна, но она разветвляется, как дерево, а злые языки смешивают с грязью даже самое чистое и святое. Ну… как бы объяснить тебе?.. Есть братская любовь, есть кровная. Кровная – как к маме, к сестре, к отцу. Когда ты можешь без стеснения сказать им, что любишь. В братской же вам необязательно быть связанными единой кровью. Просто вы близки и преданы друг другу. Пусть мужчинам не принято из-за нынешних предубеждений говорить это так прямо, но когда-то в этом не было ничего столь зазорного. Почему, когда говоришь «люблю» кому-то чужому, это воспринимается в штыки? Разве счастье от того, что этот человек рядом, что он всегда придет на помощь и поддержит, если что, – не есть любовь? Понимаешь? Запутавшийся в ходе мыслей Барт понимал мужчину лишь через слово, но общий смысл до него постепенно доходил. Он кивнул. – Так вот, – довольно потер ладони Тэд, – настоящая же любовь все сможет пройти. Главное, не опускать рук. Не сдаваться ни в коем случае. Всегда есть шанс все исправить, но, знаешь, она хоть и сильна, но сложна. Бывает простая привязанность, и когда она безответна – это страшный недуг. Вот, как считаешь… – Взаимна ли она в моем случае? – перебил потихоньку уже оживающий мальчик. – Я недавно только это понял, но, кажется… да. Хоть она и немного странная и необычная… Но он всегда старается найти меня, а в противном случае – я нахожу его. Се ля ви? – Вполне возможно! – Взмахнул рукой Фландерс. – Даже сам Господь желает вашей дружбы! – Или Сатана… – вполголоса добавил совсем воспрянувший духом ребенок. – Дарованное Богом нельзя отвергать! – так и не услышав последнего заявления, мужчина продолжал наставлять ребенка. – И что предложите делать? – Все просто. Если ты виноват – извинись! Все просто! Не берет трубку – сходи к нему в гости. Ну, конечно, если есть возможность. – Боюсь, не простит. Слишком сильно я ему подпортил… – Ну что ты! Вы же ещё дети! У вас все впереди. И победы, и поражения, и разочарования, и взлеты! Главное, не упустить возможность. Даже самый выносливый цветок зачахнет, если его не поливать. Для того чтобы чего-то достичь, нужно идти и добиваться этого всеми силами! Нужно успеть сказать то, что ты хочешь сказать, иначе может стать слишком поздно. – Конечно… Все же так просто! Спасибо, сэр! – Барт схватил пса и побежал к тому месту, где он оставил скейтборд. – Удачи! – помахал рукой Фландерс и умилённо усмехнулся: – Эх, дети... Тюрьма находилась за лесом, где-то полчаса езды на машине через который можно подъехать к центральному входу. Дорога там всегда пустынна – мало кому нужны эти пропащие души, так что можно было не бояться оказаться замеченным. У вас никогда не было ощущения эдакого вдохновения, когда все мирские проблемы кажутся какими-то низменными, не стоящими беспокойства? Когда кажется, что сейчас возьмешь и пойдешь, и сделаешь все, что раньше казалось невозможным, скажешь все, что не мог себе позволить раньше. Что все решится. И вот ты думаешь об этом, думаешь, а потом встаешь… И чувствуешь на своих плечах земное притяжение. До этого ты существовал в вакууме, а сейчас ощутил реальность. Ты окинул мир привычным взором и понял, как же ты заблуждался. Понял, что мир на самом деле намного сложнее, чем тебе казалось несколько мгновений назад. Добро пожаловать! Ты вернулся в реальный мир. Разговор с Фландерсом воодушевил Барта. Невольно внушил это спокойствие, эту легкость так, что мальчишка даже забылся и перестал понимать, что он сейчас хочет сделать. Но с каждым ярдом приближения к тюрьме осознание происходящего проступало все сильнее: он идет к одному из страшнейших мест в Спрингфилде. Идет к человеку, ненавидящему его всем своим искалеченным сердцем. Идет к человеку, столько раз пытавшемуся его убить. Убить! Лишить жизни! Идет, чтобы, черт подери, попросить прощения! У безумного рецидивиста-убийцы! К величайшему сожалению Барта, до конца он это осознал, лишь столкнувшись носом скейта с огромной каменной стеной. – Твою мать!.. – Стукнул себя по лбу мальчик и тут же зажал рот. И что теперь? Идти обратно – признавать свое поражение. Идти вперед… Ну и кто же пропустит десятилетнего мальчишку на территорию городской тюрьмы? А даже если пропустят и проведут… И вот он стоит перед Бобом… У мальчика онемели руки, закружилась голова, и подкосились ноги. С тихим «ох» Бартоломью опустился на доску. Ледяные глаза, тонкие губы, дьявольская прическа, божественный голос… Нет, он не сможет ничего ему сказать. Он даже не осмелится показаться ему на глаза. Он слишком боится этой встречи или… нет! Барт вскочил, отвесил себе пару пощечин, взъерошил светлые волосы и уверенно направился к центральным воротам. У него не было плана действий, но в маршевом ритме в его голове звучали слова Фландерса: «Нужно успеть сказать то, что ты хочешь сказать, иначе может стать слишком поздно», – правда, конечно, немного в другом изложении, несколько меняющем общий смысл фразы, но все-таки. – Добрый день, сэр. – Мальчик постучал в окошко будки часового у шлагбаума. Пару мгновений спустя оттуда высунулась рыжая вихрастая голова. – Чего тебе? – недовольно буркнул мужчина. – Не могу ли я посетить заключенного здесь? Мужик выпучил глаза: – Ты? Нет. – Отчего же? – Барт не переставал восхищаться своей игрой. – Сегодня не день для посещений? – День. Но без сопровождения детям нельзя находиться на территории тюрьмы, – заученно выдал сторожила. «Черт, гад!» – Но меня некому сопроводить! – как только мог жалостливо, пищал мальчик. – Почему? Мать-отец? – Нету… Отец… он… он… здесь. Мужчина высунулся из окна по пояс, чтобы повнимательнее разглядеть странного посетителя: – Как так? А мама? – Мама умерла… давно, еще когда я был маленький. – Тогда откуда ты? «Ай! – Симпсон закусил язык. – Надо же было так попасть!» – Я… Я… – Ты из детдома, да? «Слава тебе, Господи! Я знал, мужик, ты есть!» – Угу… У нас сегодня свободный день… Воспитатели напились на дне рождения директора, а мы отданы сами себе… – Мальчишке только удивляться оставалось богатству своей фантазии. – Я очень хотел его увидеть. Пожалуйста, сэр! – А за что он сидит? – Чары ребенка, похоже, подействовали на часового, но частички разума все-таки еще сопротивлялись. – Я… Мне не сказали… А учителя, когда я спрашиваю, отводят глаза и меняют нить разговора, а потом между собой говорят: «Бедный мальчик, за что ему такое наказание?..» – Барт тужился-тужился и все-таки смог выдавить слезу. Очарованный и растроганный мужчина шмыгнул носом: – Я сообщу о тебе, ступай. Ворота раскрылись. – Настал Х день, и создал Господь Бог придурков, за что ему большое человеческое спасибо! – злорадно хихикнул «сиротка», когда будка осталась далеко позади. В холодном темном помещении с зарешеченными окнами и двумя дверями находился пропускной пункт. В одиноко стоящей в углу кабине сидел ещё один мужчина, даже нет, парень. Вальяжно развалившись в кресле и закинув ноги на стол, он читал газету. Завидев ребенка, нехотя оторвался от своего занятия: – Ты, что ль, сиротинушка, отца своего ищущий? – лениво протянул он. – Прошу прощения, – Барт сменил тон на более деловой. – Но, боюсь, на пропускном пункте что-то напутали. Я тут по другому поводу. – А-а-а… – без особых эмоций выдал тот. – Ну, о’кей. Мальчик оказался немного раздражен такой реакцией, но волнение перекрывало все остальные чувства, заставляя голос предательски дрожать. – К-хм! Я могу посетить Сайдшоу Боба? – Он подошел к окошку. – Че? – Сайдшоу Боба! Боба Сайдшоу! Коверный Боб! Шестерка, алло! – на разные лады начал перебирать Бартоломью, теряя терпение. – Не знаю такого. – Ты че, новенький? – Ну, че-т вроде того. Парень стал слишком сильно напоминать водителя их школьного автобуса. Обычно против этого веселого, хоть и немного странного торчка Барт не имел ничего или даже испытывал к нему некоторую симпатию, но сейчас общение с подобным овощем было тем, чего хотелось в самую наипоследнейшую очередь. – Послушай, дятел, – вышел из себя мальчишка, – у вас тут сидит чокнутый маньяк-убийца. Девять ходок! Девять! Кличка Сайдшоу Боб, где он? – Пацан, ты мне тут че, грубить собрался? Закину, блин, щас к кому-нибудь в клетку, порыпаешься мне тут! Сказали тебе: нет тут такого! – в свою очередь обозлился тюремщик. – Ну как нет-то?! Ты даже в базу не посмотрел! Откуда ты можешь знать? Я – Барт Симпсон! – Да по мне – хоть Тилль Линдеманн, че от этого? Игнорируя последнее замечание, хамло снова уткнулось в газету. Барт вздрогнул, к горлу снова подкатил комок. Отчаяние и чувство всемирной несправедливости упали на плечи. Он понял, что большего здесь не добьется, потому развернулся и без лишних скандалов поплелся к выходу. Его окликнули, когда он уже взялся за ручку двери: – Слышь, пацан, а тебе что, правда надо? – охранник поднялся на локтях. – Нет, блин! – Резким движением мальчик утер нос кулаком. – Просто так поинтересоваться, обходя охрану, пришел. – Слушай, ну его серьезно здесь нет. – Да понял я. – Симпсон открыл дверь. – Нет, не в этом смысле! Его перевели. Барта словно разразило молнией. – Как перевели? – Он кинулся обратно к кабинке. – Кто? Куда? Когда?! – Не знаю, я тут маленький человечек. Не так давно, но скандал был серьезный. – Кто? Как? – Да говорю же я, не знаю. Я бы рад тебе помочь. Ты, я вижу, пацан нормальный, но я просто в это время в отпуске был. Знаю только, что суд состоялся еще один, но уже крупный и долгий. Разбирательства там, все такое… Жители кипятком с-с… ну, ты понял. Кабздец, в общем, полный был. – У кого узнать можно? – не чувствуя губ, спросил Барт. – Без понятия. Говорят только, что перевели в какую-то кошмарецкую тюрьму. Одну из суровейших в США. Очень далеко отсюда. Это все, что мне известно. А ты кто вообще такой? Ты реально Барт Симпсон? Тот самый? Это тебя Боб убить пытался столько раз? – Угу… – Пошатываясь, мальчик опять пошел к двери. – Ну, ты хотя бы можешь не париться, он теперь до тебя не доберется. Он здесь чем-то вроде «нон грата» стал. А что ты ему такого сделал, что он за тобой так гоняться стал? – Я?.. Я покромсал в труху и без того разбитую жизнь. Солнце освещало дорожку, ведущую к вратам, играло на железных брусьях ограды с колючей проволокой поверху, отделяющей площадку для «выгула» заключенных от тропинки посетителей. Оно светило всем и везде одинаково, даже не задумываясь, нужно ли оно где-то кому-то вообще? Барт плелся на ватных ногах с абсолютно ватной головой, проклиная ни в чем не повинное небесное тело. «Кто? Как? Почему? За что, наконец?!» К стандартному набору вопросов подходило стандартное определение: «Вопросов больше, чем ответов». «Кто поможет? Кто объяснит? Помогите, кто-нибудь…» Мальчик шмыгнул носом и привалился к пружинистой сетке ограды. Он никак не мог понять, почему его это заботит? Его бесила мысль о том, что он переживает из-за этого гада! Почему, узнав, что убийца, терроризировавший его семью, переведен в какую-то другую, более серьезную тюрьму и теперь не побеспокоит его сон, он готов расплакаться, притом далеко не от счастья. Бартоломью щекой прижался к холодной, несмотря на солнечный день, сетке. И тут его внимание привлекло нечто… тот маленький, просто крохотный, но все-таки лучик надежды. Не особо соображая, что делает, он вцепился пальцами в решетку и закричал: – Змей! Зме-е-ей! Зме-е-ей, хе-е-е-ей, я здесь! Иди сюда! Никой реакции на что не последовало. Где-то там, далеко, стояла высокая мужская фигура, о чем-то увлеченно спорящая с другим заключенным. Железные прутья впивались в кожу, оставляя на ней белые полосы. Совершенно не думая о том, что его сейчас могут услышать, кроме самого адресата, ещё и охранники, парнишка собрал все оставшиеся в нем силы и заорал: – Зме-е-ей, мать твою-ю-ю!!! Кто-то из «соотечественников» заключенного все же услышал нелицеприятные воззвания к ближайшему родственнику Змея и окликнул его, а затем указал пальцем на Барта. Мужчина стремительно стал приближаться к мальчишке. А до Барта вновь, как и всегда, потенциальная опасность его действий дошла слишком поздно. Не факт, что решетка – это хорошая защита от разъяренного рецидивиста, но отступать уже было поздно. Барт отшатнулся от ограждения, секунду спустя в сетку вцепился обозлившийся донельзя Змей: – Тебе чего же от моей мамы понадобилось, паршивец?! Несколько секунд младший Симпсон с отнявшимся языком измерял взглядом ужасающую своей яростью и мощью фигуру. Крепкое тело, обтягиваемое оранжевым тюремным костюмом с оборванными рукавами, две змеи, вытатуированные на обеих руках, широкое лицо, щетина, густые рыжие волосы, зачесанные назад, серьга в левом ухе… «Бли-и-ин, когда вырасту – таким же стану… Только еще бы шрамов где-нибудь… на спине и лице», – совсем уж некстати пришло в голову ребенку. – Чего ты на меня так уставился, погань мелкая? – чуть растерялся мужик. – А? – Барт пришел в себя и решил действовать: для начала, обольстить (хоть сам он и не особо понимал значение этого слова): – Змей, вы же столько ходок имеете, авторитет уже в тюрьмах мира, наверное. Со всеми знакомы, всех знаете, всю тюрьму под узду держите, правда ведь?.. – Э-э? Ну, хе-хе… Можно и так сказать, – наивно повелся на лесть недалекий уголовник. – А ты кто такой будешь? – Я?.. – почему-то именно такой, самый ожидаемый в данном случае вопрос вогнал Барта в ступор. – Я с вашим сыном играл… Змей выпучил глаза, озадаченный сказочной наглостью этого паренька: – И чего же тебе надо? – уже совсем мирно уточнил он. С Бартом сегодня много чего произошло, но именно сейчас его психическое равновесие решило вдруг дать трещину. Он кинулся к решетке, вцепился в нее и принялся биться об нее лбом, чем вогнал собеседника в ещё большее недоумение. – Вы должны знать Боба Сайдшоу! Вы должны были хоть раз сталкиваться! Вы должны знать, что с ним произошло! Он пропал! Говорят, его перевели! Куда?! Что случилось?! Почему?! Кто?.. Змей в растерянности провел рукой по волосам и присел на корточки напротив Барта. – Ты чего, бешеный, что ли? Успокойся. – Мне надоела эта хрень в моей голове! Я должен его найти! Он меня уже достал, черт его подери! Я устал! Пусть он убирается! – Эй, да не убивайся, так ведь всё равно толком не убьешься. Я знаю Боба, мы с ним почти все время сидели. Ты кто? Зачем он тебе? Ты мне кого-то напоминаешь… – Пожалуйста, скажи, что он здесь! Пусть в лазарете, пусть при смерти, но здесь! – Его здесь нет, – сухо произнес Змей. – И больше никогда не будет. – Как так? Почему?.. Я – Барт Симпсон! Почему?! – Мальчик поднял мокрые от слез глаза. – Так вот кто ты! Я даже… и… Это ты его с ума свел… А таким мужиком хорошим он мог бы быть. – Что с ним?! Он в психушке? Джейлберд грустно усмехнулся: – Боюсь, такое не лечится. Тебе правильно сказали, его перевели. – Расскажи! Мужчина сел на землю и оперся спиной об ограждение, Барт сделал то же самое. – Это случилось два месяца назад, – начал он рассказ. – Боб постепенно успокаивался. Ну, с ним такое было всегда. Когда только появлялся – так метал гром и молнии, грозился убить, орал, проклинал все на свете, потом проходило время, он просто исписывал свой дневник и составлял списки дел. Сначала кровью, как обычно, потом мне это опять надоело, и я дал ему ручку. Все текло своим чередом, но потом его стали вызывать, сначала изредка, потом все чаще и чаще. Он приходил все мрачнее и мрачнее. Я не спрашивал, зачем его вытаскивали, но вскоре все скатилось к тому, что он просто приходил, ложился на койку и лежал, глядя в потолок, пока не заснет. Я уже сказал, это длилось два месяца и, честно говоря, уже пугало. Он переставал появляться в камере целыми сутками. Но в последнюю ночь он сам со мной заговорил… – Честер, знаешь ли, я так привык уже это говорить… – грустно усмехнулся Боб, свешивая кудрявую голову с верхнего яруса шконки. – Это «наша» последняя ночь. – В смысле? – Мужчина поднялся на локтях. – Тебя выпускают? Хах! Ну и везучий же ты! Все время умудряешься по досрочке выскочить! Это поэтому ты пропадал? Судебное заседание? – Ну-у… – Сайдшоу повёл головой и не переставал как-то странно улыбаться. – Почти. – Стой-ка, – внутри у Змея что-то странно звякнуло, – на рассмотрение заявления об амнистии, хоть и уходит порядочное количество времени, но заключенных же не вытаскивают посреди ночи из кровати! Боб, что случилось? – М-м-м, меня перевести решили… Хех, в Ганстерский централ, представляешь? – Куда?! – Вор поперхнулся собственной сигаретой. – Тебя? За что?! – Сам не знаю. – Боб, ты с ума сошел?! – Мужчина вскочил с кровати и сдернул за собой сокамерника. – Они не имеют права! – Вот они эти два месяца права и собирали. Еще меня здесь нон грата объявляют. Полный букет, не так ли? – Маньяк мягко отстранился, сел на краешек стола и меланхолично уставился на товарища. – Вот живешь, бывает, никого не трогаешь, пытаешься себе спокойно прикончить одного мерзавца, а тебе вот такой сюрприз приносит судьба. А ты ведь и стараешься о нем забыть, но поздно. Он прочно застрял в твоем разбитом, израненном сердце… И тебе уже никто становится не нужен… И что теперь будешь делать? Ах, моя любимая Франческа! Прощай и прости... – Ты чего, сдурел?! Так нельзя! Тебя нельзя туда! Очнись! Ты же не знаешь, что это за место! Тебе там крышка! Ты... Ты ребёнка убить пытался!– Змей не мог выдать ничего связного. – Да какая уже разница? – вяло улыбнулся Роберт. – Теперь уже ничего не имеет смысла. – Заткнись, ты не понимаешь!.. В негодовании, бессильной злобе и справедливом солидарном страхе за уже успевшего стать таким привычным "цехового товарища" мужик со всего размаха засадил кулаком в челюсть безвольной туши в надежде, что хоть это вернёт часть от того, прежнего маньяка Боба. Но, словно тряпичная кукла, Сайдшоу повалился на пол. – Черт! Черт же! – сыпля и куда более вескими ругательствами, Честер метался по камере. – Они не могут… Да вставай же ты! Нельзя поддаваться! Нельзя! Ты так долго не протянешь! – Он подошел к Бобу и сел рядом с ним. – Ну чего ты лежишь, а? Ты хоть понимаешь, как ты влип? Тервиллигер поднял голову и стер с рассеченной губы кровь тыльной стороной руки. – Да успокойся ты. Я все прекрасно понимаю. Наш «милый» конвой мне все доходчиво разъяснил. Ей-богу, как будто бы не мне, а тебе туда идти. – Я даже злейшему врагу этого не пожелаю, а тем более тебе... – Зато – ура! – ну наконец-то Симпсоны, да и весь этот городишко – все они будут «в безопа-асности», – с горечью и единовременным злорадством протянул Боб. – И ты так просто сдашься?! Ты там умрешь! – Послушай, если мой удел умереть там или где-то ещё, я умру. Видимо, я неудачное творение Господа, которое подлежит утилю. Или он мою душу Дьяволу проиграл, кому как угодно. Моя жизнь – это череда попыток все восстановить, но, видимо, это никому попросту не нужно. Возможно, даже и мне самому. Я знаю, сдаваться нельзя, но, честное слово, я устал. Я сдаюсь. И пусть ВСЕ это знают! Я СДА-ЮСЬ! Вы победили. Я оступился раз и повалился на дно. У меня была уйма шансов все исправить, но я пренебрегал ими. Полагая, что их у меня будет еще много. Мой друг, месть – это тебе не воровство. Человек, падший под этим грехом, начинает гнить, отдавая Сатане всего себя по частям. Посмотри на меня, я сгнил дотла. Поздно уже что-то исправлять, я того и гляди сейчас рассыплюсь. А если и не поздно – отвечаю на твой незаданный вопрос, – то я больше не хочу сопротивляться. Я уже стар, а моя душа выбрала путь. Я уже не жилец. И, несмотря на наставление моей любимой Франчески, я больше не буду мстить. Я просто понял, что не смогу его убить и что ищу встречи с ним уже совсем не для этого. Просто избитая душа хочет встретить того, кому я отдал часть себя, часть своего сердца. То, что я чувствую сейчас к Барту Симпсону, не передать словами. Я просто не могу их найти. Это так странно, я все пойму, если ты не захочешь меня больше слушать… – Я его не останавливал, мы говорили всю ночь, а часам к шести за ним пришли и… как бы все. Потом я как-то узнал, что это родители, перебздевшие от похищений детей в городе, решили поднять все документы по Спрингфилдским киднепперам, и – ну а как иначе? – в списки попал Роберт Тервиллигер, Сайдшоу Боб. В городе стоял тот ещё кипиш. Личинок на это время отправили по лагерям. Наверное, поэтому вы ничего и не знаете. Я не понимаю, как они это смогли провернуть в такой короткий срок и что они там наговорили судьям, но факт остается фактом. Кстати, ваш Святой Отец в курсе. Ему Боб и исповедовался, он, наверное, понимал, что черта с два ему такая возможность выпадет еще. Смысл в том, что тебя и всех остальных он простил. Или как-то так. Вообще, слишком много он о тебе говорил. Все, давай, малыш, у нас прогулка закончилась. Беги, пока тебя не спалили, а то не поздоровится. – Мужчина поднялся и быстрым шагом направился к своим. Ничего не видя и не слыша, Барт покинул территорию тюрьмы. Сказать, что он был ошеломлен и подавлен, ничего не сказать. Его состояние сложно было передать. Состояние полной отрешенности от мира. Он не чувствовал ничего. Только пустоту. Даже пес, все это время преданно ждавший хозяина у оставленного под стенами тюрьмы скейта, поддался этому настроению и тихо плелся следом за ним. "Подумать только…" В голове свистел ветер, в груди не билось сердце. Наверное, так же себя чувствовал и Боб, когда услышал приговор. "Как они могли обмануть? Как они могли сделать такое и не сказать?" Но не хотелось ни плакать, ни обвинять кого-то, ни злиться и закатывать истерик. Хотелось лечь прямо здесь и лежать, а умрешь ты или жив останешься – не играло никакой роли. Не нужно было ничего. Хотя нет, механизм был запущен, нужно было идти. Куда? Куда угодно. Хоть в огонь, хоть в воду, хоть сквозь бетон. Когда Барт вышел из леса, на небосводе уже царствовала во всей своей красе луна. Наверное, он заблудился и плутал несколько часов. Мальчик вышел на пригорок. Внизу перед ним расстилался весь Спрингфилд, а значит, он пошел совершенно в другом направлении и вышел на гору. – Я знал. Я все-все знал. Ты говорил мне об этом. Я видел тебя. Я вспомнил… Там, рядом с тобой стояли они: мама… папа… Они забрали тебя. – Барт улыбнулся, пустыми глазами глядя в пространство. – А я просил. Нужно успеть сказать то, что ты хочешь сказать, иначе может стать слишком поздно, верно?.. – Мальчик встал на скейтборд. – А я сказал?.. А ты услышал?.. Что может спасти прогнившую душу?.. Ты же знаешь ответ. Сдался? Дурак. Устал. Толчок, скрип колес, шорох камней, шаг в темноту. – Алло, миссис Симпсон? Да – я, шеф Вигам. Вы только не нервничайте... Мы, кажется, нашли вашего сына.